Счастливый доллар

Екатерина Лесина, 2011

Клайд Барроу хотел быть свободным. Бонни Паркер писала стихи. Вместе легендарные американские бандиты грабили магазинчики и заправки, с удивительной ловкостью уходя от погонь. А когда иссякла удача, даруемая счастливым долларом, оба погибли. Это произошло в прошлом веке… В наши дни частный детектив Семен Семенов вынужден бежать с места преступления, которое он не совершал. Бывшая любовница Варенька ранила его, предварительно подбросив труп своего мужа к нему в машину. Семену трудно понять, что стало предметом раздора супругов. Неужели счастливая монета, постоянно мелькавшая в руках Вареньки и приносившая ей неслыханную удачу?..

Интерлюдия 2

Бонни сидела у костра и задумчиво жевала кусок ветчины. Взгляд ее был обращен вроде бы на огонь, но Клайд мог поклясться, что подружка не видит пламени. Опять стишки кропает.

— Давай уже, — он не выдержал, когда очередной лист полетел на траву. — Читай.

Она всегда так, прочитает и успокоится. Ей надо писать, как ему надо стрелять.

Они не считают себя слишком жестокими,

Они знают, что закон всегда побеждает.

В них стреляли и прежде,

И они помнят, что смерть — наказание за грех.

Когда-нибудь их убьют вместе

И похоронят бок о бок.

Это будет печаль для немногих,

И это будет облегчение для закона,

И это будет смерть для Бонни и Клайда.

Бонни читала торопливо, как скороговорку, и старательно не глядела на Клайда. Стесняется? Чего уж тут стесняться. Ведь понимает же, что он понимает, зачем ей стишки. Легче становится, уходит пустота внутри, которая появилась, стоило взять в руки чертову монету.

Взять и не выпустить, потому как даже во снах редких она с Клайдом. Тяжелая. Холодная. Или горячая. Всегда особенная.

И если когда-то погибнуть придется,

Лежать нам, конечно, в могиле одной.

И мать будет плакать, а гады — смеяться.

Для Бонни и Клайда наступит покой.

Про покой она верно сказала, только разве даст кто успокоиться? Бежать. Не столько от копов и пуль, сколько от себя же, потому что остановишься и первые пару деньков вроде нормально все, а потом начинается… точно толкает кто-то в спину, шепчет на ухо, сует в руку стволы, доводя до бешенства непонятным, несбыточным желанием.

— Ну как? — спросила Бонни, складывая лист.

— Нормально вроде.

В огонь не швырнула. Странно, обычно палит, а этот оставила. Ну и пускай, ей виднее.

Варенька ходила по дому. Ей здесь не нравилось — слишком роскошно и слишком бестолково. Неуютно. Французские окна, английские гардины, итальянские стулья, испанские обои и голландской ковки светильник. Полный интернационал, от которого Вареньку если не тошнит, то уж точно подташнивает.

Она со вздохом упала на диван и, закинув ножки на подлокотники — светлая кожа с золотым тиснением, — уставилась на люстру. До чего же уродлива! Железные рога, проросшие редкими шишками-лампами.

Заменить. Все заменить! Стереть, как будто ничего и не было! Теперь Варенька сможет… если не теперь, то очень скоро.

— Значит, вы не знаете, где Олег Георгиевич? — ее собеседнику надоело изображать статую. И тоном дает понять, что считает подобное поведение недостойным. И неприемлемым. И еще каким-нибудь «не».

Он сух и суров. Железный сверчок в костюме английского сукна.

— Понятия не имею.

На его лице застыли брезгливость и отвращение.

— Олег Георгиевич никогда прежде не исчезал, не оставив инструкций о… — скрипучий голос. Красные ладони трутся друг о друга, и рукава костюма — жесткие надкрылья с глянцевым блеском — трескаются складками. Неужели этот человек не видит, насколько он мерзостен?

Вот бы Антошке его показать! Нарисовал бы? Кем? Не шутом — шут уже занят. И король тоже. А вот рыцарем… рыцарь-сверчок. Интересно.

Варенька даже села, уставилась на собеседника, отчего тот — вот чудо — смутился.

Треугольное лицо с высоким и широким лбом и острым подбородком, на котором серой черточкой выделялись губы. Глаза огромные, круглые и выпученные. А бровей как будто и нету, до того светлые.

Волосы прилипли к черепушке — чем не шлем? И только на затылке топорщились забавным хохолком — плюмаж?

— Знаете, Сережа, а я вот подумала, что вы правы, — Вареньку позабавило то, как он вздрогнул и отвернулся. — Он и вправду никогда не исчезал, не оставив инструкций. Олежка обязательный.

— Да.

— И я начинаю опасаться, как бы не случилось чего-нибудь плохого. Понимаете?

Понимает. Дергается, пытаясь собрать членистые конечности, заслониться ими от Варенькиного обаяния. Не выйдет, дружок. Слишком ты… заинтересован.

Она подалась вперед, почти сползла с дивана, упав коленями на ковер — Персия? — протянула сложенные руки, прошептав:

— Я не переживу, если с ним… если он…

Попятился. Вжался в кожу кресла, словно опасаясь, что Варенька ненароком коснется. А блеклые щеки вспыхнули. Ну же, рыцарь-сверчок, сделай что-нибудь. Подними даму с колен.

— Мне бы хотелось, чтобы вы немедленно занялись этим делом.

— Д-да.

— Олега надо найти. И поскорее!

— Да.

Он встал и в два шага — ноги-то длиннющие, что ходули, — оказался в другой части комнаты. Откашлялся. И нормально уже произнес:

— Варвара Алексеевна, прекратите это…

— Что? — она все-таки поднялась, но преследовать не стала. Потом как-нибудь. Если настроение еще будет.

— Все. Ваши шутки на меня… не действуют.

Неужели? Что ж ты тогда запинаешься, а? Ну да сейчас Варенька готова подыграть. Она смутится и потупит взор. Опустит плечики и, может быть, закроет лицо руками. Пусть думает, что ей стыдно.

— И Олега Георгиевича я найду. Обязательно. И если с ним что-то случилось…

…то хозяйкой в доме будет она.

–…то я обязательно разберусь, что случилось и по чьей вине. Понятно?

— Конечно, Сережа. Твоя решительность не может не радовать. Но могу я помочь хоть чем-то?

— Можете. Если вас не затруднит, предоставьте список ваших… любовников.

А вот это уже наглость. Варенька с наслаждением швырнула в рыцаря-сверчка вазу. Конечно, промахнулась, но тот, пользуясь предлогом, нырнул за дверь. Затаился.

Сволочь! Ненавидит! Всегда ненавидел, с самой первой встречи. А Олег еще смеялся, говорил, дескать, у собаки должен быть один хозяин.

Ей бы тогда призадуматься, но нет, решила — блажит благоверный, ну и бес с ним. А он не блажил, он готовил почву, чтобы от Вареньки избавиться.

Сначала Сергей и служба охраны — да кому ты нужен, Олежка, Георгиев сын? Потом Семен, на хвост севший. А дальше что?

— А ничего! — Варенька, застыв напротив зеркала — Англия? Америка? — поправила прическу. — Ни-че-го! Я первая успела, слышишь ты?

Последнее шепотом: этому дому веры не больше, чем Олегу. Но настроение улучшилось.

А списочек подготовить стоит. И не только любовников, но и любовниц. Пусть Сереженька, раз уж ему так хочется, копается в белье. Авось, и угомонится в кои-то веки.

Веки Семена дрожали, губы шевелились, но бормотание сонное было неразборчиво. Агнешка вздохнула и пощупала лоб. Вроде холодный. Значит, просто кошмар.

— Н-нет! Н-на… стрляй! — попросил он, хватая за руку. — Пжлста.

— Не буду, — пообещала Агнешка, переворачиваясь на другой бок. От холера! Теперь этого недокиллера еще и жалко! Невиновный он… может, и вправду невиновный?

Ну да, невиновный. Конечно. Труп он вывозил? Вывозил. В болоте топил? Топил. Агнешку похитил? Похитил. И кто он после этого, а?

И главное, что ей делать?

Ядка, верно, с ума уже сходит… и на работе тоже… хотя нет, на работе-то все просто. Буйволенко первый день хмуриться будет. Второй кряхтеть. А на третий, покраснев рожей, рявкнет, чтоб приказ об увольнении готовили.

Вот! Из-за этого детектива она теперь и безработная.

Агнешка испытала острое желание придушить идиота, но сдержалась. Во-первых, его смерть ничего не даст — ключик-то по-прежнему под печкой. Во-вторых, она — точно не убийца.

И что остается? Мысль была. Назойливая, как здешние мухи. Бестолковая. И в то же время вполне симпатичная.

С нею Агнешка и заснула. А проснувшись — солнце встало, лизнуло веки светом, — ухватилась за идею с новыми силами.

Семен тоже встал, отполз к печке и, выковыряв из дыры ключ, задумчиво его разглядывал.

— Отпустишь? — с надеждой поинтересовалась Агнешка, сдерживая зевоту. Зевота не сдержалась.

Семен мотнул головой и сунул ключ в банку. А банку вернул на полочку. Пистолет же отправился за пояс.

— Я в магазин. Чего тебе привезти?

Мозгов, если думает, что Агнешка такая дура, что поверит. В магазин… конечно, сядет в машину и свалит. А ей в домике этом оставайся, жди неизвестно чего. Если вообще в итоге дождется. Может, он полный псих и убить не в состоянии, а вот уехать и забыть… она умрет от голода и жажды, в тоске, одиночестве. Будет кричать, пока не осипнет, рвать цепь и, отчаявшись, грызть руку.

— Эй, ты чего? Ты не… ты стой! Не подходи! — Семен попятился, выставив пистолет, и предупредил: — Выстрелю!

— Стреляй!

Агнешка до того ярко нарисовала картину собственной будущей смерти, что совсем перестала бояться пистолета. Пуля в голову милосерднее.

— Да я вернусь, — кажется, Семен сообразил, в чем дело. — Честно вернусь! Ну послушай, мне идти больше некуда. И ты мне нужна. Перевязывать. Мне ж к врачам соваться не с руки…

Поэтому и держишь на цепи собственного ветеринара.

— У меня к тебе предложение, — сказала Агнешка, примиряющим жестом поднимая руки. — Я тебе помогаю найти настоящего убийцу, а ты меня отпускаешь.

Он хмыкнул.

— Ну сам посуди. Тебе нужен помощник. Хороший, надежный и…

— Именно, надежный.

Ну да, не верит. Агнешка и сама бы не поверила. Но с выбранного пути не свернула:

— Ты сам ненадежный. Ты крови потерял столько, что… что в любой момент можешь отключиться. Раз — и все. А там «Скорая» и больничка, которой ты так избегаешь. Или вообще сразу кома и смерть. Что тогда со мной будет? А?

Хмурится. Рукой повязку трогает, словно это что-то дает.

— Да, верю, что ты сейчас почти нормально себя чувствуешь. Ты же отдохнул, отлежался. Да только хватит силенок твоих на час-полтора от силы. А дальше я тебе сказала, что будет. Поверь дипломированному…

— Ветеринару, — буркнул он. Но глядел теперь чуть-чуть иначе. Самую малость, но Агнешка воспряла духом.

— И второй момент. Формально я твоя соучастница. Я помогала прятать тело, — она загнула палец. — Я привезла тебя сюда…

— Под дулом пистолета.

— И оказала медицинскую помощь. Причем безо всякого дула. Я могла вообще не говорить, кто я и чего умею.

Уф, какой же он упрямый! Прямо злости никакой не хватает. Думает-думает, прямо видно, как за лбом его покатым мысли шубуршатся, точно мыши в норе. Знать бы еще, до чего дошубуршатся.

— Послушай, ну мне и вправду не в кайф тут сидеть. Да и ты все время рядом будешь. С пистолетом.

Он медленно кивнул. Согласен?! Согласен!

Агнешка смотрела на дорогу, Семен на Агнешку. Профиль у нее даже красивый. Слегка тяжеловатый и резкий, особенно линия подбородка, но все же…

— Налево, — сказал он.

И авто выбралось на дорогу. Под колесами радостно зашуршал гравий, брызнул в стороны, и Семена слегка вдавило в сиденье.

Сам бы он не справился. В этом все дело. Малейшее усилие отзывается болью в боку, а левая рука, напротив, онемела, даром что пистолет в правой. Отключится? Что ж, Семен охотно верил, что будет отключаться, и не раз. И что какое-то из этих отключений больницей закончится. Но без своей ненадежной союзницы он и до магазина не добрался бы.

— Расскажи мне о ней, — попросила Агнешка, поворачиваясь. Нахмурилась. Спросила: — Ты нормально? Жара нет? Озноба?

— Нету. За дорогой следи. А рассказывать… да нечего рассказывать.

Но лучше уж рассказ, чем Агнешкин интерес к его здоровью.

Варвара Алексеевна Кузькина — фамилия девичья — появилась на свет двадцать пять лет тому в поселке Сивые Лапы в семье деревенского библиотекаря и агрономши. Росла. Училась. Закончила местную школу с золотой медалью и иллюзиями, каковые и привели дитя в областной центр.

Там Варвара Алексеевна провела два года в смутной надежде осчастливить местный вуз новой студенткой, но вместо этого осчастливила местную забегаловку новой официанткой. Неизвестно, как сложилась бы жизнь, если бы однажды отчаяние и неустроенность жизни не привели Варвару Алексеевну на мост. Надо сказать, мост был высоким и красивым, а речушка, под ним протекавшая, мелкой и грязной. Но это девушку не остановило.

Она решительно перебралась через перила и ласточкой сиганула вниз. Ей повезло не разбиться о берег, не напороться на сваю или трубу, которые в великом множестве утыкали дно речушки, не захлебнуться, а главное — привлечь безрассудностью поступка внимание проходившего мимо Олега Георгиевича Кавушкина. Последний, будучи хмелен и лих, ринулся спасать утопленницу.

Спас.

Был очарован.

Женился.

В чем потом неоднократно раскаивался.

Жизнь семейная дала трещину не сразу, а когда все же дала, оказалось, что молодая супруга уже в курсе многих тайных дел Олега Георгиевича и при разводе имеет возможность сильно напакостить. Настолько сильно, что Кавушкин предпочел смириться с ситуацией.

— Что изменилось? — спросила Агнешка, останавливая машину. Слева виднелась будка деревенского магазинчика, у которой уже толклась разномастная бабья стая.

— В смысле?

В магазине была еда и вода. А пить хотелось. Зверски хотелось пить.

— Если он мирился, тогда почему нанял тебя? А если не мирился, то почему нанял только теперь? Понимаешь?

Нет. Сейчас Семену хотелось не понимать, а пить. Водички. Холодненькой. Сладенькой. Много. Чтобы хватило разлепить ссохшиеся вдруг губы, и по языку прокатилась, коснулась растрескавшихся от засухи десен и…

— Пойдем, — вздохнув, сказала Агнешка и выбралась из машины. Прежде чем Семен успел возмутиться — она не должна выпадать из его поля зрения, — Агнешка оказалась с другой стороны машины и буркнула: — Ствол спрячь.

Бабы у магазина уже вовсю шушукались, пересмеиваясь. Агнешка же легко, словно ребенка, подняла Семена. Поставила. Сунула руку, позволяя вцепиться в локоть, и мстительно поинтересовалась:

— Видишь, я же была права! Ты без меня не сможешь.

У него хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть.

Варенька решила сбежать из дому, но решить оказалось проще, чем сделать. Двое, приставленных Сергеем — вот цербер же! — оказались проворны и слишком тупы, чтобы испугаться ее угроз. Или, наоборот, умны? Их лица — красные круги над белыми воротничками — не выражали ничего.

Люди-големы.

–…и будьте любезны, постарайтесь проявить немного вкуса, — капризно сказала Варенька, покачивая ножкой. Пол со стеклянными звездами ламп отражал совершенство узкой ступни, хрупкой щиколотки, в меру крепкой и полной голени. И впадинку под коленкой.

Какой коварный пол! А големы уставились на собственное отражение. Им будто бы все равно, хотя на самом деле устали. Варенька чувствовала их раздражение, упрятанное под броней пиджаков, и возмущение, и непонимание.

Подали туфельки. Примерили. Подали зеркальце. Подали чай. И снова туфельки. Зеркальце. Чай. Капризы. Голос должен быть раздражающим, чтобы и у продавцов, и у големов сводило скулы от ненависти. Ничего, Варенька вас тоже ненавидит.

Просто так.

И продолжает играть.

Потом еще бутик. И еще. Салон красоты и… маленькая дверца в массажной комнате. К тому времени големы будут слишком на взводе, чтобы не воспользоваться возможностью перекурить.

Человек-сверчок разозлится на них. Или нет? Можно потом вернуться тем же путем, и тогда никто не узнает…

А эти туфельки были милы. Ярко-красные с округлыми носами и тупыми, чуть скошенными каблуками, на которых блестели золотом крохотные бабочки.

— Возьмите, — указала Варенька на пакет. И из вредности купила еще две пары. Одна препошлейшая, надо будет подарить кому-нибудь… к примеру, Олежковой любовнице.

Той самой, из-за которой он устроил балаган.

Он сам виноват в своей смерти.

Узнать бы еще, кто его убил.

Из бутика Варенька выходила в состоянии задумчивом и даже рассеянном. Случайная мысль о пассии мертвого мужа — кстати, потом, когда узнают про смерть, надо будет заехать за теми черными туфельками от Christian Louboutin — расстроила.

И притворяться стервой не пришлось. Само получилось. Но стоило выскользнуть за дверь — големы, как и ожидалось, остались в холле — и злость исчезла.

Купив в ближайшем магазинчике мобильный с картой, Варенька набрала по памяти номер и ласково пропела:

— Привет, Семен. Соскучился? И я подумала, что соскучился. Давай встретимся, а? Нет, ну что ты… нет, я предлагаю договориться. Именно. Ты мне, я тебе. Скажи, что ты хочешь? Точнее, сколько? Я теперь богатая женщина. Очень богатая. И должна тебе сказать спасибо. Как за что? Ты же меня вдовой сделал! Нет-нет, Семен, мне чужих заслуг не надо. Мне своих хватит. Так когда и где? И сколько?

— Не говори, что ты собираешься с ней встречаться! — возмущению Агнешки не было предела. Ну подумать только, до чего глупы мужчины! Во всяком случае именно этот конкретный мужчина, который не так давно почти лежал на сиденье, постанывая на ухабах, а теперь рвется в бой, как боевой жеребец при звуке горна.

А жеребец и есть. Любовница бывшая свистнула, поковыряла пальчиком в раненом самолюбии, и пожалуйста, готов на все, чтобы доказать, что круче бабы.

Идиот крапчатый.

— Теперь я знаю, чего от нее ждать, — ответил Семен, прижимая к груди бутылку кваса.

— Неужели?

— Предлагаешь не идти?

Предлагает, но сомневается, что Семен послушает. Агнешка закусила губу и уставилась в зеркальце. Думала она недолго, потому как выход виделся один и размышления в большей степени касались того, как представить этот выход Семену.

— Вместо тебя пойду я.

Он фыркнул.

— Тебя она убьет. Не знаю, чем ты не угодил, но если стреляла один раз, выстрелит и второй. Для этого и на встречу зовет. И потому предложила самому цену назвать. Все равно платить не собирается. Следовательно, что?

— Что? — послушно повторил вопрос Семен. И посмотрел как-то странно, словно впервые увидел.

— Следовательно, идти должна я. Как посредник. Все логично. Ты опасаешься встречи, не доверяешь ей, а потому нанял меня.

— Так сразу и нанял?

— Да. Должна же я выгоду получить от того, что твоей сообщницей стала. Так вот, ты нанял меня для переговоров и обмена…

Фантазерка. И авантюристка. Глаза блестят, на щеках румянец. А может, действительно пустить ее? Пусть прощупает почву…

Сбежит. Воспользуется шансом сказать Семену «до свидания».

— Не сбегу, — возразила на невысказанные сомнения Агнешка. — И вообще назначь встречу в каком-нибудь таком месте, где бы мог видеть меня из машины. Сядешь за руль. И если что…

— Ты не знаешь Вареньку, — слабый аргумент, но хоть как-то Семен должен воспрепятствовать.

— Не знаю, — охотно согласилась Агнешка. — Вот и познакомлюсь. Заодно и присмотрюсь к твоей… Вареньке. Тот конверт у тебя? Дай.

Семен отдал. Ему было интересно, что она станет делать с бумагами. Распаковала, вытряхнула на колени белым ворохом. Несколько, соскользнув, упали на пол. Агнешка потянулась за ними и сбросила еще пару. Подняла. Уронила. Перепутала.

— Извини.

Листы выскальзывали из неловких пальцев, и Агнешка краснела. Злилась, что читалось по сомкнутым губам и красным пятнам на носу.

— Давай, может, дома посмотришь? — предложил Семен, помогая сгрести разлетевшиеся листы в кучу. — Там стол есть. Удобнее будет.

Зыркнула. Кивнула. Но конверт не отдала. Опасается, что Семен заберет?

— А то на нас уже внимание обращают.

И ведь не соврал. Рассевшись на скамейки, словно на жердочки, бабы пялились на машину, изредка перекидываясь друг с другом фразочками, за которыми следовали взрывы смеха.

— Запомнят. Настучат участковому… или ты этого добиваешься?

Она вскинула голову, резанув взглядом.

— Я не… — объяснять не стала, взяла с места резко. Из-под колес пырснул мелкий камень, разгоняя кур и двух дворняг, возившихся в пыли. Бабы загомонили, замахали руками, точно прощаясь и с машиной, и с пассажирами.

Агнешка вела одной рукой, другой пытаясь засунуть конверт за пояс. А когда не вышло, сунула его себе под задницу. Ну тоже вариант.

Добравшись до перекрестка, она притормозила, буркнув:

— В аптеку бы. Тебе антибиотики нужны.

— А продадут без рецепта?

— Те, которые реально помогут, вряд ли.

— Тогда смысла нет.

Мгновенное искушение — зачем рецепт, когда пистолет имеется — и отказ: если с убийством есть еще шанс разобраться, то от грабежа отмыться не выйдет.

— Ты умрешь, — зловредно сказала Агнешка, выруливая на песчаную дорогу. — Потому что упрямый. И бестолковый. И у тебя дыра в боку…

— А еще пистолет и наручники, — подсказал Семен, пытаясь сесть так, чтобы треклятый бок ныл поменьше. — Ты аккуратнее, а?

Как ни странно, послушала.

А до Вареньки получилось дозвониться с первого раза. Она вздыхала, сопела, отнекивалась, а потом взяла и согласилась на встречу в указанном Семеном месте. И кажется, обрадовалась. Неужели и вправду добить хочет? Место-то подходящее, безлюдное, тихое…

Но если так, то Семен не имеет права пускать на встречу Агнешку. Слишком опасно.

Агнешка сидела на полу, сунув под зад одну из грязных подушек, и раскладывала по стопкам бумаги. Изредка она дергала за цепь, словно проверяя — не исчезла ли. Нет уж, сообщники сообщниками, а цепь цепью.

— А ты его не проверял? — Агнешка закусила кончик листа. — Олега?

— Зачем?

Лист раскачивался, и вид у Агнешки был презабавный. Семен бы посмеялся, если б не так больно было.

— Затем, что он решил избавиться от жены. Столько лет терпел, а тут вдруг… — она рассортировала документы по одной ей понятной схеме. — Почему? Потому, что у него кто-то появился. Кто-то такой, ради кого можно пойти на риск. Кто-то такой, кого бы Варенька испугалась настолько, чтобы решиться на убийство.

Она подтянула ноги к груди, накрыла руками и сгорбилась, упираясь подбородком в сложенные ладони. Смотрит выжидающе. Одобрения ждет? Семен готов одобрить. Ему самому следовало бы додуматься.

— Любовница?

Агнешка пожала плечами и не очень уверенно ответила:

— Скорее всего. Смотри, если бы все как раньше, Вареньке достаточно было пригрозить ему или тебе. А она сразу убивать. Только опять же странно все это. Если хотела повесить убийство на тебя, то зачем стреляла? Не понимаю.

— Я тоже, — честно признался Семен.

— А еще конверт пустой. Если он лежит, то что-то значит. Как ты думаешь?

Никак. Семен не думает — он знает, что за конвертом скрывается тишина заброшенного дома и такой же заброшенной памяти. Ложный след.

— Или ты что-то пропустил, — Агнешка решительно сгребла бумаги и, указав на свой чемодан, велела: — Неси. Тебя перевязать надо. И решить, что делать дальше.

Ничего. На встречу Семен поедет сам. Он так решил.