Дориан Дарроу. Заговор кукол

Екатерина Насута, 2012

«Они появились одновременно, едва лишь часы пробили девять, и неспешно двинулись навстречу друг другу. Скрестив взгляды, словно шпаги, они одинаковым жестом сдвинули клетчатые береты на затылок, перехватили тугие пачки, еще сохранившие аромат типографской краски и сплюнули под ноги…»

Глава 2. Где леди Джорджианна получает очередное подтверждение мужского коварства, находит труп, а также принимает судьбоносное решение

Турнюр или кринолин? Ворт или Гаглен? Шанжан цвета морской волны или лиловый бареж? Неизвестное новое или проверенное старое? Примиренных ангелов ради, ну почему все так сложно? Леди Джорджианна Фэйр с раздражением отодвинула оба рисунка. Слишком хороши.

Может быть тогда оба?

Лорд Джордж Фэйр будет негодовать, но… но разве может он понять израненную сомнениями женскую душу? Нет, нет и еще раз нет!

Опустив на пол сонную левретку, леди Джорджианна поднялась, прошлась по гостиной, ловя отражение во всех зеркалах. Закрыла глаза. Попыталась представить…

А может вовсе Редферн? Скучен. Привычен. Обыкновенен…

Тогда Дусе или Пасен?

Время еще есть. До королевского бала почти месяц…

Время уходит. Решать нужно сегодня, иначе можно остаться вообще без платья. Леди Джорджианна и дышать перестала, до того ужасной показалась мысль. Нет! Ни за что!

Левретка, почувствовав состояние хозяйки, поспешила спрятаться под стулом. Предательница! А ведь и ей надо будет заказать попонку в цвет… но все-таки турнюр или кринолин? И цвет… Лиловый придаст коже смуглый оттенок. Да и Ее Величество славится любовью к лиловому. Можно попасть в крайне неловкую ситуацию.

Перчатки белые, с крохотными жемчужными бабочками…

Но если выбрать шанжан, то…

Застонав, леди Джорджианна приняла волевое решение: оба. Пусть будет два платья, а уже потом, когда их доставят, она решит, какое надевать на бал. Что же до лорда Фэйра, то ему придется смириться.

Настроение моментально улучшилось.

Четверть часа и два письма, слово в слово повторяющих друг друга, лежат на туалетном столике. Еще столько же потребовалось, чтобы объяснить новенькой горничной — туповата и страшновата — что следует сделать. В конце концов, леди Джорджианна почувствовала себя совершенно разбитой и отправилась наверх.

Второй этаж был сумрачен. Погасшие светильники гляделись мертвыми цветам. А притаившиеся под потолком купидоны недобро поглядывали, сжимая в пухлых ручонках луки. Мертвенно белели статуи.

Джорджианна замерла. Что-то в этой, привычной в общем-то картине, было неправильным. Она стояла, мучительно пытаясь сообразить, что именно «не так» и злясь оттого, что не выходит. И тут сонная прежде левретка вдруг оживилась, потянула носом и, тявкнув, кинулась к двери.

Дверь! Ну конечно же! Все двери гостевых комнат должны быть заперты, а эта открыта.

И Николь лает. Мерзко так, надрывно.

Подобрав юбки, Джорджианна решительно направилась к двери, толкнула и позвала:

— Нико…

Дверь распахнулась, приглашая войти, и Джорджианна вошла, о чем тотчас пожалела: на ковре перед камином, в котором виднелась груда серого пепла, лежала незнакомая девица. Была она рыжей, мертвой и, более того, практически голой!

Узкие ладошки чинно прикрывали грудь, тогда как согнутые в коленях ноги были широко разведены. Алые панталоны — какая пошлость! — сбились, а чулки съехали. Левый так вовсе собрался некрасивыми складками. Зато на правом переливалась перламутром крохотная бабочка. А ее приятельница устроилась на белоснежной перчатке, что обвивала шею девицы.

Леди Джорджианна сделала шаг. И еще один. Юбки, покачнувшись, задели рыжие космы, и те соскользнули с лица покойной. Наклонившись, леди Джорджианна одной рукой схватила Николь, которая тотчас замолкла, другой подняла перчатку.

Последние сомнения в том, кому принадлежала перчатка, исчезли. А на горле мертвой девки — потаскуха и воровка! — обнаружились два красных круглых пятнышка.

— Боже мой, — сказала леди Джорджианна прежде, чем лишиться чувств.

В себя она пришла в гостиной, и резким движением ударила по руке негодяя Фэйра, который от неожиданности уронил флакончик с нюхательной солью.

— О дорогая! — возопил Джорджи, целуя пальчики. — Я так испугался за тебя, я так…

— Сволочь, — сухо ответила леди Джорджианна, прикидывая, прилично ли будет сопроводить слова пощечиной. Если в комнате никого, то вполне прилично, а если этот тупица послал за врачом? Или более того, пустил сюда полицейских, которые теперь точно заполонят дом? С этого олуха толстокожего станется выставить ее в неловком положении…

— Дорогая, — тон Джорджи изменился, а сам он зашарил по полу будто бы в поисках злосчастного флакона. На самом деле в глаза смотреть стыдится, гад этакий.

А полиции в комнате не наблюдалось. И доктора тоже, но момент был упущен. Леди Джорджианна села, расправила складки платья — измято просто до неприличия, в таком совершенно невозможно показаться людям — и спросила:

— Как она попала в наш дом?

— Не знаю.

Врет. И нос покраснел, а уши так вовсе пурпурные… именно! Пурпур! Не морская волна и не лиловый, они скучны и обыкновенны, но вот царственный пурпур — иное дело. И ко всему он будет великолепно сочетаться с тем гарнитуром, который Джорджи поднес на прошлое Рождество.

— Джорджи, как девушка оказалась в нашем доме? Кто она? Джорджи, не смей от меня отворачиваться? О, Господи всеблагой и всепрощающий, дай мне терпения…

— Анна… — Он всегда называл ее Анной, наверное, потому, как знал, насколько злит этот пренебрежительный огрызок имени. — Послушай, Анна, это очень серьезное дело…

Еще бы. На девке была белая перчатка Джорджианны. И бабочки жемчужные, которых только на той неделе доставили из мастерской. И чулки, верно, родом из собственного бельевого шкафа леди Фэйр.

Лорд Фэйр и представить себе не мог, насколько дело было серьезным.

Он же, так и не найдя чертов флакон, присел на софу, снова схватил пальцы Джорджианны и принялся мять, как в тот день, когда делал предложение. Да, сходство полное, пусть тогда он был моложе и весьма удачно маскировал проклюнувшуюся лысину, но в словах путался точно также. И уши полыхали. А на носу высыпали бисерины пота.

— Эта девушка… эту девушку меня попросили спрятать…

— Здесь?

— Здесь.

— Кто попросил?

— Извини, Анна, но я не могу сказать.

Как это не может? Он всегда говорил. Следовало лишь немного нажать… самую малость… к примеру, слезу пустить, а лучше две.

— Анна, прекрати. Чего ты хочешь? Платье? Жакет? Колье? Целый гарнитур? Купи себе все, что захочешь, только прекрати. Сейчас не время для твоих представлений.

Обида и возмущение, захлестнувшие леди Фэйр, не поддавались описанию. Она открыла рот, чтобы высказать все, что думает, но обнаружила полную неспособность говорить. А Джорджи, коснувшись мизинцем родинки над губой, продолжил:

— Да, дорогая, я знал, что ты вышла за меня замуж, потому что так решил твой батюшка. Он разумный человек. И я разумный человек. Я видел все твои игры, мне они казались забавными. Я терпеливо сносил твои капризы и твое притворство. Я оплачивал твои наряды и прихоти. Я даже постепенно свыкся с ролью того послушного борова, которого тебе хотелось видеть в роли супруга.

Леди Джорджианна отвернулась, чтобы не видеть сияющую, как натертый паркет, лысину супруга. Коварный! Да как он смеет ее обвинять?

— Но теперь все немного изменилось. Сейчас тебе придется делать то, что я говорю.

— А если нет?

Вырвать пальцы она все же не решилась.

— А если нет, мне придется отослать тебя. Думаю, деревенская жизнь пойдет тебе на пользу. Да и дети весьма соскучились по матушке. Знаешь, я уже давно подумываю о том, чтобы подать в отставку и…

Он просто угрожает! Он никогда не подвергнет Джорджианну подобному унижению. Она не переживет разлуки с Сити… она…

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты привела себя в порядок. Вышла. И рассказала полицейским все, что знаешь.

— Все?

О да, она расскажет. Она охотно расскажет обо всех его девицах. О тех, которые появлялись в доме на Динки-Лейн, чтобы через месяцок-другой исчезнуть. И о тех, которые селились в особняке, притворяясь горничными или кухарками, а одна даже за модистку себя выдавала. И об актрисках. И о белошвейках. И…

И ни о ком она говорить не станет. Не хватало выставить себя посмешищем или, хуже того, прочесть свой же рассказ в какой-нибудь мерзкой газетенке.

— Видишь, ты у меня умница, — сказал лорд Фэйр и достал коробочку синего бархата. — Ты сама поняла, что свои фантазии лучше держать при себе.

— Я не знаю, кто она и как попала в дом…

— Правильно.

— И откуда на ней взялась моя перчатка и мои чулки. И мои жемчужные бабочки!

— Закажи других.

В коробочке лежал массивный деревянный крест, украшенный печатью Престола Примиренных.

— И пожалуйста, дорогая моя, всегда носи это с собой. — Лорд Фэйр вложил крест в руку и обмотал запястье кожаным шнурком. — Всегда.

Крест был уродлив. Крест совершенно не сочетался ни с одним из нарядов, но возражать леди Джорджианна не осмелилась.

— Анна, поверь, пожалуйста: все, что я делал и делаю, я делаю из любви к тебе.

Лжец.

— Мне нужно привести себя в порядок, — сухо сказала она, глядя поверх головы мужа. Он же, снова съежившись, словно желая влезть в только что сброшенную шкуру себя-прежнего, засуетился, залепетал какие-то глупости, которые леди Джорджианна привычно пропустила мимо ушей.

Этот мерзавец обманывал ее — вот что главное.

Столько лет притворства… о как, должно быть, смеялся он, рассказывая своим девкам о глупенькой и доверчивой Джорджианне.

Он тайком таскал им чулки и драгоценности. И ту шляпку, якобы исчезнувшую при перевозке. И муслиновое платье, которое Джорджианна собиралась пожертвовать сиротскому приюту, но не сумела отыскать… и туфельки… И что он отдаст следующей девке?

И как в этом случае следует поступить самой Джорджианне?

Ответ созрел мгновенно:

— Джорджи. — Леди Фэйр вымученно улыбнулась. — Ты не мог бы оставить меня ненадолго? Скажи полицейским, что я скоро буду.

— Да, да, дорогая…

Он еще не представляет, насколько дорогая!

— Пусть Дороти подаст чай в нижнюю гостиную. И попроси послать за доктором Мейесом. Боюсь, что от этих треволнений у меня может начаться бессонница…

Он вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Леди Джорджианна, сев перед зеркалом, закрыла глаза: тотчас предстало ехидное лицо покойной девицы, и белая перчатка на рыжих волосах. И бабочка перламутровая, словно слезинка. И…

Проклятье!

Перелетев через комнату, черепаховый гребень утонул в черном зеве камина. Стало чуть легче. Леди Фэйр решительно отодвинула пудреницу, сдув с пуховки облачко пыли: она и так вполне бледна. А темная шаль — старомодно, но по-домашнему мило — еще больше оттенит изысканную белизну кожи.

Уродливый крест исчез в ридикюле.

Окинув себя придирчивым взглядом, леди Джорджианна вдруг поняла: турнюр и только турнюр! Тем более, мадам Алоизия у Ворта частый гость…