Окрыленная. Книга-исповедь женщин нового поколения

Екатерина Петерсил (2024)

Что окрыляет женщину? Что вдохновляет искать истинное счастье, когда мир предлагает множество заменителей? Что помогает преодолевать сильнейшие вызовы судьбы? Авторы книги приглашают поисследовать эти вопросы. Екатерина Петерсил — предприниматель международного уровня, основательница WM Club, ведущая ток-шоу «Душевное утро», автор и исполнительница песен для женской души, мама троих детей, совместно с мужем Гилом Петерсилом привезла Тони Роббинса в «Олимпийский» и популяризовала в России мастермайнды и нетворкинг. Яна Титова — райтер, основательница копирайтерского агентства. Осуществила литературную запись текста. Сильным крыльям — легкий полет! В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Часть 1. К цветочной империи через базар

Глава 1. Вонючий бизнес

Под моими ногами обломки железных клыков и хлопья сброшенной в линьке и обглоданной солнцем и ветрами кожи, над головой — забывшиеся в ритуальном хороводе черные вороны. Смрад режет глаза и разъедает ноздри. Я в урочище гигантского, истекающего слизью дракона. Еще и жара невозможная: по-видимому, огнедышащий этот дракон.

Мама строго-настрого запретила мне сюда ходить, и крылатые прислужники чудовища тычут меня в это носом, орут прямо в макушку: «Зр-р-ря! Зр-р-ря!» Испугаться и убежать?..

Я умею не слушаться и не бояться. Каждый день, отыграв роль прилежной ученицы, я обретаю свой истинный облик — фантазера, авантюристки, отважного безумца, и, оставляя за закрытой дверью школы всех учителей, которых терпеливо слушала на уроках, мчу к главному Учителю.

Он там, в недрах драконьей пустоши. Я увижу его не сразу, но, как только глаза найдут искомый силуэт, тут же сердце подуспокоит бег и наваждение рассеется: шкура зверя станет обрывками клеенки, клыки — прутьями, урочище — свалкой. Городской, на минуточку, свалкой.

Сломанные шкафы, старые ванны, избитые жизнью картонные коробки всех размеров и мастей… Среди доживающей свой век рухляди — Он. В истонченных временем и вытянутых на коленях трениках, в неопределенного цвета рубашке, когда-то маркированной как «оливковая».

То, чем он занят, на мгновение возвращает меня в жуткую и вместе с тем завораживающую фантазию: в сражении с невидимыми силами Учитель пытается отвоевать бесценный артефакт. Рывок, еще рывок, и вот пластина из, буду считать, невообразимой ценности металла, по форме напоминающая букву Ш, будем думать, что это таинственная руна, — в его руках. Струйки пота прокладывают затейливый рисунок по эпично запыленному лбу.

Довольный, мой герой размашисто вытирает лоб, кладет трофей в тележку, неожиданно простенькую в контексте происходящего, и зорко всматривается в завалы, разгребая их ногой, — зов отыскивать сокровища не дает ему покоя.

— Пап! — громко, насколько позволяет ситуация, кричу я и взмахиваю левой рукой. Правой я спасаю себя от вони, затыкая нос. — Ну что, опять клад?

Знакомьтесь, это папа. Нет, он не бомж. Не сумасшедший. Просто он вот такой чудесный человек, служение которого — искать чудесные вещи. Искать, спасать из тлена, вдыхать в них жизнь. Вдыхать, конечно, уже не здесь, а там, где возможно вообще дышать.

Довольные, мы с папой бредем уже в свое урочище: домой. Он — в ожидании увлекательной работы: предстоит дать новое прочтение спасенной от ржавчины Ш. Я — в ожидании люлей от мамы за то, что опять нарушила все кодексы, заветы и допустила мысль, что я не прилежная ученица, а подмастерье мастера — бесстрашного, неудержимого, обладающего даром видеть сокровища среди дерьма.

И вот мне 38. Меня зовут Ирина Галстон. Я лечу на своей новенькой «Инфинити» по Джумейре, наслаждаюсь тем, что жара наконец спала, слушаю Don’t stop me now и вдруг резко бью по педали тормоза. Это что за красота? Стул! Прямо посреди помойки.

Ловкими движениями я отвоевываю стул у гнили, которая уже успела изрядно изъесть сиденье. В это же время мозг уже проектирует новый образ находки: так, второе дно из проволоки, чтобы стул выдержал горшки с землей; цветы, посаженные в эту землю; подберу их так, чтобы вместе они создали волнующую глаза и сердце композицию.

И где ей волновать сердца, как не на побережье Красного моря: сфотографированный на фоне Бурдж-Халифа стул, еще вчера списанный со счетов, а сегодня благоухающий великолепием, станет красноречивой метафорой возрождения жизни в Дубае.

Отлично! Дело на вечер найдено, осталось придумать, как загрузить метафору, чтобы не испачкать светлый салон авто.

Этот салон перевидел многое: собранные с обочин ветки, доски, шпон, металлические балки. Самые богатые прииски Эмиратов — это, конечно, свалки в промышленном районе Аль Куз. Тут лежат буквально готовые арт-объекты, только разобранные по частям: забирай свой клад, соединяй, вдыхай идею.

«Зр-ря, зр-ря!» — несется с высоты. Не действуют на меня ваши наговоры и збговоры. Я отважный безумец. Я неудержимый фантазер, обладающий редким даром. Мой зов — спасать сокровища из тлена. И да, я снова клад нашла!

Каждый раз, когда я в мыслях возвращаюсь в детство и благодарю папу за мою самородность, память проявляет новые и новые картинки…

Вот мне пять. Мы стоим у Ташкентского медицинского института. Не просто так, конечно. Вмиг налетает туча, и папа подключает обаяние на максимум: шутит, рассыпает комплименты, рассказывает анекдоты — все это для прохожих, лишь бы они остановились и раскупили у нас красные тюльпаны, пока старенькая желтая газета, в которую они завернуты, не раскисла от дождя.

В то время как мои сверстники боятся остаться без мамы даже в очереди за хлебом, я уже сама продаю то помидоры, то яблоки, то козье молоко и тоже пытаюсь шутить. Хорошее настроение — мой самородный бонус к каждой покупке.

Фруктовый рынок сменился респектабельным цветочным бутиком в Дубае. Бонусы остались.

Hello,

Mrhban,

Привет!

Люди в глухих абайях^[2] или же в одеждах, чуть прикрывающих срам, сияющие улыбкой или хмурые, в брендах или в самых простецких сланцах заходят в мой бутик. Двери открыты для всех. Сердце и ум настроены на каждого. Моя задача — максимально тонко уловить цель, которая привела их за покупкой, и подобрать лучший вариант.

Вот араб. Заказывает красные розы, лилии и гипсофилы. Прозрачная пленка, бант. Так, стоп! Мое чутье подсказывает, что мы можем подписать мужчине смертный приговор.

— Не русской ли девушке букет дарим? — предельно ненавязчиво начинаю операцию по спасению обладателя жгучих глаз и пламенного, как выбранные им розы, сердца.

— Как вы угадали? Почти! Она украинка.

— На прощание дарите? — уже напористее прорисовываю я перспективу невдумчивого выбора цветов. — Таким букетом разве что по лицу можно получить от славянской девушки. И приблизить час расставания. Давайте мы лучше подарим ей пионы или, вот, ромашки!

Ну конечно, ромашки! Она вспомнит свое босоногое лето на хуторе, тонкие лепестки, на которых гадала, любит-не-любит. Вспомнит, как кропотливо оплетенные морщинами ладони бабушки — пахнущие добротой, родные — гладили ее по волосам и лечили разбитое сердце молоком с малиной. И в ее сердце разольется закатное солнце, душистые поля, вспомнятся звонкие игры, медовая морковка, сворованная с соседского участка.

Любит-не-любит, любит-не-любит…

— Поверьте, это будет незабываемый букет! Букет от вас.

Он еще вернется и будет возвращаться в наш бутик почти каждую субботу. Выходит, не расстались.

Ну и славно: скоро будем подбирать незабываемые цветы для предложения руки и сердца. А в этом-то я знаю толк — на нашем счету, пожалуй, самое известное предложение последних лет.

Видели рилс, где на усыпанной цветами трассе между зданиями Dubai International Financial Center мужчина встает на колено перед возлюбленной? Так делали многие, такого не делал никто.

Ему разрешили снять буквально поднебесную, дали добро на съемку с дрона, а место для признания в любви диаметром 22 метра было целиком задекорировано хрустальными подсвечниками, канделябрами и розами «эквадор».

Эта история попала в новости как самое яркое предложение руки и сердца в арабском мире. И ошеломляющие декорации для этого события сотворили мы — я, мои коллеги, мои друзья. Отважные безумцы.

Кстати, что касается друзей — скажем так, особенных, — то это тоже от папы. Помню, в детстве он ходил на вечерние лекции по экстрасенсорике. И как-то раз вернулся не один.

— Рафаэль, — представил он мужчину с растрепанными волосами, в длинных одеяниях и истертых сандалиях.

Заходя к нам в гости, Рафаэль все время садился на пол в позу лотоса, перебирал четки и рассказывал о том, как к нему приходили инопланетяне. Порой произносил загадочные имена, делал непонятные рисунки и повторял мантры, которые, как мне сейчас кажется, сам придумывал.

Папа очень любил Рафаэля, а вот мама называла его отлетевшим дебилом.

Недавно я рассказывала маме по телефону о том, что во время практики энергодыхания у Полины Према я впервые ясно «увидела» картинки, которые потом действительно воплотились в жизнь. «Выходит, мам, отлетевший дебил — это теперь я».

И если уж мой рассказ стал напоминать аудиокассету, которую, надев на карандаш, перематывают туда-сюда, то вот еще одно воспоминание из детства.

Помню, как папа, работающий на гидроэлектростанции, обнаружил плывущее по течению сокровище (по мнению мамы, собранное из букв г, о, в, н) — 100 килограммов маргарина! С ним решено было поступить так же, как и с любыми другими палками, бутылками, яблоками, ветками — принести домой!

Идея, как преобразовать этот маргарин в полезный продукт, пришла сразу же: папа полностью растопил его и аккуратно разлил по бутылкам, чтобы зимой разжигать отсыревшие дрова.

В тот же год к бутылкам с маргарином в наше имение, состоящее из дома и сараев, подселились наклейки для Pepsi, от которых избавился местный консервный завод. Наклеек было столько, что мы потом еще лет пять делали из них записки на базар и мастерили блокноты.

Пачки наклеек, ряды бутылок с маслом, металлические буквы, арматура, доски прятались по всему нашему участку от маминых: «Ты выкинешь это когда-нибудь или нет?!»

Вы догадываетесь, как огромен был восторг папы, когда он прилетел ко мне в Дубай и попал в операционный центр или, если говорить проще, на склад моего бизнеса?

Когда мы ехали туда, папа не понимал, что его ждет. Внутри ангара было прохладно, обдавало дыханием травы с примесью полиэтилена. Для кого-то — нестройный дуэт, но флористы знают: так пахнет утро, когда приходит новая партия цветов.

Повсюду были люди — человек 10–15. Все заняты делом: одни выгружали флористическую пену, другие раскладывали ткани, сетки, бумаги для упаковки цветов. Ветки, стоящие в углу, терпеливо ждали своего часа, чтобы стать арт-объектом.

Я смотрела на папу и понимала, что в его душе происходит нечто большее, чем восхищение ангаром: он оказался там, где есть место волшебству. Очень много места.

— Неужели это все твое? — папа, конечно, знал, чем я занимаюсь, но не был посвящен в масштабы. — Знаешь, Ириш, теперь я могу умереть спокойно: у тебя есть все!

Умирать, конечно, никто не собирался, но на волне эмоций у нас случился разговор по душам. Кажется, я тогда впервые почувствовала, что папа признал мой гений, и поймала себя на мысли, что в случае чего мне не о чем будет жалеть. Я сказала папе спасибо за все. Сказала — и стало так легко.

Между точкой А и точкой Б, между моментом на кассете жизни, где я гуляю по свалке, и «успешным успехом», есть часть, которую мой мозг тоже перематывает, не хочет вспоминать. Позади упорный труд, нервные срывы и 1,5 года рабства…

Глава 2. 1,5 года рабства

Все началось с того, что моя мама, очень умная, образованная женщина из интеллигентной семьи, потеряла работу.

В 90-е это было несложно: немного пертурбаций в Теплоэлектропроекте — государственном институте, и вот уже востребованному инженеру не платят зарплату несколько месяцев и в буквальном смысле оставляют голодным.

Возможно, именно поэтому мама выбрала уйти в агрономы: они всегда знают, как вырастить из семечка еду, и забрала с собой самое ценное — инженерное мышление. Она начала проектировать теплицы, постоянно совершенствуя все процессы. Например, если шпагат или бечевка, которыми подвязывают помидоры, гниют, то мы меняем нитки на капроновые колготки. Если листья растений для продажи недостаточно эффектно выглядят, их надо смазать молоком — вода испарится, а жир останется блестеть.

Какое-то время у нас даже жила коза. А что? Очень выгодное вложение. Если корову в поселке держит каждый второй, то козы — редкость. Да и к тому же козье молоко можно и грудничкам, и аллергикам. Значит, целевая аудитория, как сейчас принято говорить, расширяется. Коза, правда, жила недолго — пока не повадилась съедать в теплицах все наши труды подчистую.

Мама умела все систематизировать и масштабировать. А еще выстраивать мощные коллаборации, пусть раньше мы и не знали этих умных слов.

После того как мама нашла партнера по имени Рубен, наша жизнь существенно изменилась. К нашему дому все чаще стали приезжать фуры с импортным товаром — таких комнатных растений, пальм, орхидей мы не видели никогда. Дом заполнили коробки, цветы, кустарники, необычные подсвечники и диковинные вазы.

И вот уже нас приглашают озеленять крупные тресты и дома первых лиц Узбекистана. А я увидела другую жизнь: богатых людей, их резиденции, показы мод, закрытые ужины, на которых присутствуют министры, приближенные президента, звезды.

Мама показала мне, как можно изменить реальность. Устала ездить на заказы на автобусе по 2 часа в один конец — получила водительские права. Сделать это в 90-е в Узбекистане женщине — означало нарушить вековые каноны.

Мама показала мне, как прекрасно быть женщиной даже в мусульманской стране, если не следовать стереотипам. Она строила теплицы, летала за закупками в Таиланд, привозила новые растения и постоянно совершенствовала рабочие процессы.

Мама не учила — она показывала на своем примере, что ни возраст, ни пол, ни профессия не должны тебя останавливать, если ты хочешь выучить что-то с нуля. Этот урок я усвоила прекрасно.

Когда мне было 12, тот самый Рубен, партнер, а теперь и друг открыл свой дом цветов «Гудвин». Рубена прозвали, ожидаемо, «Великий и Ужасный», а для меня он стал ментором, учителем, наставником. Или даже вторым отцом.

Этот человек первым разглядел мои способности. Под его руководством я выросла из простого помощника в арт-директора. Он помог мне поехать в Москву на обучение флористике и даже спонсировал год учебы.

Мой цветочный отец и сейчас то во Франции на выставках, то в Корее, то делает цветочное оформление узбекской Недели моды.

Но вернем кассету на мои 20. Я уже богата: от папы мне достался креатив, от Рубена — мастерство, а от мамы — коды предпринимательства. Я зарабатываю больше своего дедушки-инженера, приобрела машину и квартиру.

Так отчего же я сижу в кабинете врача и рыдаю в голос?

Тучная женщина в белом халате пытается выяснить, что со мной, в чем причина моей внезапной истерики. А я не могу выдавить из себя ни слова, мне ужасно больно, грустно, плохо и сопливо. Я просто не вижу смысла жить. В голове вертится вопрос: «И это все? Это то, ради чего я здесь?» Казалось, я добилась всего, о чем мечтала, и не понимала, куда мне еще расти в Ташкенте.

Еще пара каких-то фраз, и судья с фонендоскопом и одышкой выносит мне вердикт: «У тебя, деточка, депрессия».

Диагноза такого, понятное дело, не существовало, а значит, и лечения мне назначить особо не могли. Зато дали совет, который разделил мою жизнь на «до» и «после»: «Тебе нужно путешествовать, слышишь? Если уедешь куда-нибудь подальше, сменишь город или даже страну, то все наладится».

Я мысленно перебираю места, в которые могу сейчас отправиться, и быстро останавливаюсь на Дубае. Точно! Там живет моя старшая сестра, и сейчас это самый простой вариант для нас.

Мы с врачом прощаемся, я закрываю дверь и смеюсь про себя: доктор прописал мне Дубай! Такого нарочно не придумаешь! Пожалуй, это первая медицинская рекомендация, которая не вызывает у меня отвращения и которая мне точно нравится.

Тогда я еще не представляла, как ошибалась…

Нет, первое время все было как в сказке. Без знания языка я нахожу себе работу, получаю рабочую визу и улетаю в Эмираты. Навсегда.

Мое первое теплое воспоминание: я выхожу из дубайского метро, а передо мной жизнь, которую даже по телевизору не показывали: яркое солнце, раскидистые пальмы, летающие вагоны наземного метро, обжигающий воздух и какой-то совершенно новый запах. Мимо пролетают дорогие или очень дорогие автомобили, проходят красивые люди, по обеим сторонам дороги роскошные здания, а я, маленькая девочка из Узбекистана, иду здесь на работу. Это был другой мир. Мир изобилия, роскоши и денег.

Денег, которые даются каторжным трудом.

Начались мои 1,5 года сущего ада. Я работала по 12–14 часов в сутки 6 дней в неделю. Большую часть времени в холодильниках с цветами или на огромных арабских свадьбах.

Я выполняла абсолютно всю работу: принимала цветы, разгружала поставки, формировала композиции, продвигала, продавала, отправляла рассылки по электронной почте, делала презентации и даже убиралась. Количество задач значительно превышало количество любых человеческих сил.

Я часто вспоминала, как в родном Ташкенте, в своих теплицах, мы выносили маленькое растение в открытый грунт. Росточек, который до определенного момента люди оберегали и защищали, теперь оказывался один на один с ветром, дождем, жарой и снегом. Если он пройдет эти испытания, гарантированно станет цветущим кустарником.

Мысли сдаться и вернуться домой я гнала: это все равно что вновь перемотать пленку и оказаться в сюжете, где все понятно, предсказуемо, а значит, скучно. Единственное, что мне оставалось, — это выжать максимум опыта из того дела, которым я занимаюсь.

Я пыталась изучить негласные правила коммуникации и особенности местного менталитета, все юридические и экономические тонкости, училась оптимизировать процессы.

Если изначально я обрабатывала упаковку роз за двадцать минут, потому что брала их поштучно, отсматривала, подрезала, обрывала листья, то потом я разделила процесс на несколько этапов: сначала все выложить из упаковки, потом все подрезать, потом оборвать нижние листья. И вот уже вместо двадцати минут эта работа занимает одну.

Если нужно было собрать букет, то это занимало от 3 до 5 минут, — я работала как Терминатор, у которого каждое действие четкое, логичное и направленное на результат.

Мне постоянно приходили идеи, как тратить меньше сил и при этом не терять в качестве работы: включалась мама-инженер.

Помимо этого был еще один весомый плюс в таком графике — я очень быстро похудела и все съеденные дома пирожки стали жертвоприношением дубайской роскоши.

Помню, как иду я по Финансовому центру и несу огромный заказ: это была корзина цветов для одной из управляющих. Руки отваливаются, ноги еле передвигаются, поясница болит. Я останавливаюсь, чтобы переложить корзину в другую руку, и вижу, что несколько десятков человек просто сидят в холле на диванчиках, смеются, доедают свой ланч и бессовестно наслаждаются жизнью. Обида начала душить меня, и в моей голове зародилась мысль: «Я тоже хочу быть Человеком!»

Буквально через несколько недель устроилась на новую работу. Начался мой транзитный период между рабством и осуществлением мечты. На протяжении 8 месяцев у меня была просто нормальная работа. Обычная работа, которая кажется скучной офисному человеку, но для меня это был рай, это была возможность сделать паузу, передохнуть, остановиться и почувствовать, что и как я хочу.

А хотела я своего дела и своего масштаба!

На протяжении всех моих передряг рядом со мной был близкий по крови человек — моя сестра. Близкий по крови — я так намеренно написала, потому что близкими по духу нас сложно назвать. Я пишу и выверяю каждое слово, потому что это максимально тонкая грань — рассказывать историю, которая касается не только меня лично.

С одной стороны, мне хочется показать людям, оказавшимся в подобной ситуации, что на пути к мечте и большим деньгам все не так гладко и каждый проходит свои уроки. У кого-то при воплощении мечты случается пробел в карьере или в браке, а у кого-то — в отношениях с родственниками. Это окей, и это, видимо, то, зачем я пришла сюда: отработать и такую задачу души.

С другой стороны — подать историю однобоко будет несправедливо: у сестры может быть свое видение и своя интерпретация событий.

В моих силах разве что предложить вам свой вариант, но с ремаркой, что это не истина в последней инстанции и важно оставить пространство для правды другого человека.

Все не задалось в наших отношениях с самого начала. Когда я родилась, Асю отправили жить к бабушке, и это стало травматичным опытом для нас обеих, для Аси — точно.

Нам всегда было сложно общаться и договариваться, сложно слышать и понимать друг друга. Во всех вопросах и во всех аспектах жизни мы абсолютные противоположности. Пока в обычных семьях сестры делились друг с другом секретами, мы не могли поделить игрушки и книжки. Мы всегда воевали, спорили и старались быть лучше друг друга. Конкуренция стала нашей главной тактикой поведения. А женская конкуренция, помноженная на детские обиды, — это самый жесткий вариант сосуществования, и все это не прекратится само собой. Только работа. Бесконечная работа с обеих сторон.

И мы в этой работе. Временами становится лучше, временами мы еще впадаем в детские позиции. Но уже быстрее отслеживаем привычные реакции и стараемся услышать друг друга. А это особенно важно, когда у вас совместный бизнес.

Наше дело родилось благодаря идее мужа Аси. А благодаря креативной голове моего мужа у нашего дела появилось громкое имя — Blossom tree. Мы доверились мужчинам, и — сбылось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Аба́йя — длинное традиционное арабское женское платье с рукавами; не подпоясывается. Предназначено для ношения в общественных местах.