Опер, задержи меня

Екатерина Ромеро, 2022

Я всего лишь стащила кошелек, но судьба сыграла со мной злую шутку, превратив призрачный срок во вполне реальный. Чтобы получить шанс на свободу, я заключила опасную сделку с тем, для кого моя жизнь ничего не стоит, нажив себе тем самым куда более серьезные проблемы.– Голодная?Опускаю глаза. Сказать “нет”, а смысл? Сказать “да”, толку…– Вам то что! Не ваше дело!– Верно, не мое. Сиди тут, и не смей больше греметь на весь отдел.– Не то, что, дядя мент?Смотрю на него с вызовом, откидывая волосы через плечо. Почему-то мне доставляет удовольствие, когда он беситься. Тогда я вижу его эмоции.– К батарее пристегну.большая разница в возрастедевственницаот ненависти до любвиоткровенные сцены

Глава 5

— Не трогай меня, урод!

Если раньше я думала, что сидеть в той приемной клетке худо, то, когда попала в закрытую коробку допросной, мое мнение резко изменилось. Меня забрали из того обезьянника как-то резко и буквально затащили в эту допросную.

— Да ты не брыкайся, рыжая. Будь послушной девочкой, и все будет хорошо.

Предо мной стоит мент. Молодой, борзый, а второй похож на него, дежурит у закрытой двери. У них на погонах совсем мало звезд. Я не разбираюсь в этом, но кажется, это какие-то совсем рядовые опера.

Успеваю только уловить ключи в руке одного из них, а также свое бешеное сердце, которое от страха мне ломает грудь.

Они закрылись тут со мной изнутри, а на окнах стоят решетки. Я одна, а их двое. Здоровых мужиков в погонах. На улице темнеет, и мне становится уже совсем не до смеха.

В руки больно впиваются наручники, напрочь сковывая мои движения. Жутко неприятно, так как кожа на запястьях у меня особенно тонкая, отчего каждое мое движение кистями сопровождается болью.

Если они нападут, я буду бессильна, и от этого рыдать хочется еще больше.

В какой-то момент я словно теряю самообладание и начинаю реветь в голос. От страха и безысходности, чувствуя себя загнанным в угол зверьком.

— Пацаны, да че вам надо от меня? Выпустите, а?

Они молчат, точно гиены, однако по их горящим взглядам на мою фигуру я понимаю, что именно им надо.

— Если хоть пальцем тронете, я руку по локоть откушу!

Слышу едкий смех и невольно сильнее кутаюсь в свою кофту.

Вздрагиваю, когда один из этих ментов расстегивает папку и кладет передо мной чистый лист бумаги.

— Пиши.

— Что писать?

— Чистосердечное. Как воровала, у кого и сколько.

На стол кладет ручку, которую я тут же отшвыриваю от себя.

— Я не воровала! Отвалите. Выпустите меня!

— Сядь! Не дергайся.

На плечо сзади ложится тяжелая рука, заставляя съежиться.

Неприятно. Неужели так и правда проходят эти допросы… Да они меня за человека не считают. Уроды.

— Дайте позвонить! У меня есть права. Я тоже человек. Где мой телефон?

— Кому звонить-то собралась, воровка?

— Отцу. Он адвокат.

Сочиняю на ходу, но плевать. Сейчас меня все может спасти. У меня нет никакого отца, и тем более никакого адвоката, но все равно они-то этого не знают.

Задействую все свое актерское мастерство. Конечно, я не актриса, вот только почему-то все время меня так называют. Наверное, потому, что я все время вру. Ну или почти все время.

— Ха, адвокат? Не смеши меня. Пиши, я сказал!

Зло смотрю на этого урода с едва пробивающейся щетиной, и хочется засунуть ему эту белую бумажку в одно место.

— Я же сказала, отвалите! Не буду ничего писать, — шиплю на них. Достали уже. Позвонить не разрешают, ничего не дают, а я и не знаю, что делать в таких случаях и как правильно себя вести. У меня нет даже кому звонить-то, если честно. Я блефую. Как и всегда.

Черт. Попала, что называется.

Эти менты как-то затихают. Ведут себя странно, и мне становится не по себе.

Один из них молча забирает этот листик бумаги и складывает его обратно в папку. После этого он вроде за мою спину заходит, однако уже в следующий миг меня буквально подхватывают под руки и нагибают к этому столу, вбивая в него грудью и лицом.

Больно, отвратно, мерзко.

Я чувствую, как под мою кофту забираются чужие руки, и в этот момент начинаю орать так истошно и громко, что у самой едва ушные перепонки не лопаются:

— А-а-а! Не надо! Не надо!

— Тихо. Не ори!

Мое тело, словно неваляшку, тут же отрывают от стола, и я чувствую, как мой рот и нос закрывают чьи-то лапы, в то время как второй урод подходит и расстегивает свою ширинку. Боже, да они тут меня вдвоем поиметь хотят, сволочи!

— Не рыпайся. Поработай лучше ротиком, киска.

Из ног уходит вся сила, и я просто цепенею от страха. Нет. Только не так! Не позволю. Я брыкаюсь как умалишенная и ору даже с закрытым ртом, пока один из них не ударяет меня по лицу. Больно, сильно, обжигающе.

Ручка двери дергается, и эти твари поворачивают головы, но даже не думают отпускать меня. Они просто затихают. Шепотом лишь говорят, переглядываясь:

— Молчать, сука, не то навешаем висяков тебе.

Я едва успеваю глотнуть воздуха, когда рука этого урода немного ослабляет хватку.

— Ушли?

— Молчи. Закрыто тут. Ключ только у меня.

Слышу нотку страха в их голосе. Опера думают, что тот, кто пытался войти, ушел, но уже в следующий миг дверь резко распахивается. Кажется, не только у них был ключ.

Цепкие руки тут же отпускают меня, и я, точно кукла, сваливаюсь на пол на колени.

Съеживаюсь вся, представляя, как выгляжу. С задранной кофтой, в слезах и со взъерошенными волосами.

Из губы снова сочится кровь. Чувствую привкус металла. Да ладно! После прошлого раза же еще не зажило. Черт.

— Что здесь происходит, лейтенанты? — стальной голос разрывает возникшую тишину. Я невольно ближе подбираюсь к холодной стене, прикрываясь руками, когда вижу, КТО стоит на пороге.

Ох, мамочки. Это же тот самый майор! И кажется, сейчас он недоволен.

Прикидываться мертвой уже поздно. Он прекрасно меня видит прямо сейчас, и его взгляд какой-то уж больно злой.

Сглатываю от страха. Этот майор еще страшнее оперов будет — и сильнее их так уж точно.

Вот теперь я и правда попала.

***

— Мы допрос проводим, товарищ майор.

— Трахая эту малолетку, вы допрос проводите?

— Да мы не трогали ее. Так… припугнуть.

— На хер вышли отсюда! Отстранены на неделю. Оба. Пугальщики, блядь.

Голос такой командный, что закрыться от него хочется. Он басит, как гром, и чертовски пугает меня.

Обхватываю колени руками. Бежать все равно некуда. На запястьях так и гремят наручники. Чувствую себя кроликом среди львов, которые сейчас будут им лакомиться.

— Ключи и дело ее сюда, живо.

Майор забирает из рук оперов папку с моим делом, открывает ее и быстро пробегается взглядом по бумагам.

Вздрагиваю, когда закрывается дверь допросной, и теперь остаюсь наедине с этим взрослым мужиком. Сглатываю. Что-то мне еще страшнее стало.

Осторожно поглядываю на него. Черные начищенные ботинки, брюки, рубашка с закатанными рукавами расстегнута. Кителя сейчас нет. Высокий, плечи широченные, а под одеждой бугрятся мышцы.

Этот следователь точно сильнее тех оперов будет, да и звезд у него на погонах в разы больше. Начальник, что ли? Похоже, да.

Сглатываю. А он точно мент? Больше похож на какого-то бойца.

— Что ты жмешься там? Вставай.

Ой! Это мне. Чеканит и даже не смотрит в мою сторону.

— Мне и тут хорошо.

Вздрагиваю, когда майор бросает папку с документами на стол и теперь уже сам подходит ко мне.

Он смотрит на меня свысока, точно на щенка беспризорного, а мне до чертиков страшно. Если такой ударит, я же уже не встану.

— Руки.

Я аж рот приоткрываю.

— Что?

— Руки давай сюда.

Пока я соображаю, мужчина наклоняется, быстро перехватывает мои запястья огромной рукой и одним щелчком расстегивает наручники, забирая их себе. На то, что от его близости я сильнее в стену от страха вжимаюсь, кажется, вообще не реагирует.

От его прикосновения я аж замираю. Лапища это медвежья, а не рука! Да и в целом майор уж больно крупный какой-то, точно боец тренированный. Такой раздавить одним пальцем может, и не екнет у него ничего.

А еще от него пахнет чем-то. Сигаретами и, кажется, цитрусом. Такой холодный и одновременно свежий запах. Приятный.

— Ай… блин! — шиплю, растирая пальцами ранки. Кожа горит уже просто! И вижу, что покраснела. Сволочи.

— Села за стол.

Тон просто гробовой. Таким только с зеками говорить, ну он, наверное, привык. Бр-р…

Майор молча садится за стол. Я тоже подлезаю и усаживаюсь напротив него. Как-то мне не по себе, когда он рядом. Хочется свалить, да вот только дверь закрыта. Не сбежать от него. Проклятье.

— Ну и че, ты, типа, теперь меня допрашивать будешь?

— Не ты, а “вы”. Для тебя я Огнев Олег Игоревич, и повежливее, если не хочешь сидеть в обезьяннике до посинения.

Он смотрит на меня прямо и говорит это очень строго.

Невольно руками себя обхватываю. У этого Огнева на лице ни одной эмоции. Вообще ничего. Я не пойму, он, типа, сейчас зол, угрожает мне или всегда просто такой?

Вообще не читается то, о чем он думает. Как камень.

Нервно перебираю пальцами свои длинные волосы. Как же свалить отсюда, как…

Замечаю, как этот мент достает из папки чистый лист бумаги и ручку. Смотрит на меня прямо, а я… на руки его пялюсь. Загорелые, грубые, крупные. Сетка вен тянется от локтевого сгиба до самых кистей, делая их такими страшными и завораживающими одновременно.

У майора короткая стрижка, на шее артерия медленно пульсирует, а из расстегнутой верхней пуговицы рубашки выглядывают темные волосы на груди.

Сглатываю. Что-то мне неспокойно с ним. Совсем неспокойно.

Рубашка от бурящихся мышц на Огневе сидит в упор. Там же не только руки и грудь, но и спина такая же натренированная, будто он по сотне подтягиваний делает в день. Ой, мамочки…

— Имя, фамилия.

Теряюсь тут же перед ним, хотя обычно я собранна и легко ориентируюсь в любой ситуации, даже самой дерьмовой.

— Э-э… Мурка.

— Еще раз такой бред вякнешь, приложу башкой о стол. Настоящее имя. Живо.

Сглатываю. Что-то мне страшно. Похоже, я попала к серьезному менту. Начальнику. С таким шутки плохи. Он точно не пугает. Говорит серьезно, спокойно, предупреждает.

— Василиса Калинина.

— Лет тебе сколько?

Молчу. Если скажу, что совершеннолетняя, думаю, проблемы мои станут похуже.

— Вздумаешь врать, получишь по шапке.

После этого заявления желание врать этому менту о возрасте отпадает само собой. Такой если двинет, я уже не встану.

— Восемнадцать.

— Давно работаешь?

— В смысле?

— Как долго воруешь?

— Я не ворую! Тогда вообще случайно вышло. Я просто… просто не в ту сумку полезла, я думала, она моя!

— Не ври мне.

— Я не вру!

Вижу, как майор губы серьезно поджимает и продолжает что-то быстро записывать в эти свои документы.

Становится жутко. Он же сейчас любой висяк на меня повесить сможет, если ему что-то не понравится!

— Родители есть?

— Нет.

— Опекуны?

Прикусываю губу. Сказать правду — еще чего!

— Нет.

Огнев молча достает сигареты и закуривает, бесцеремонно выдыхая дым, попадающий прямо на меня.

Рот тут же наполняется слюной. Я тоже курить хочу, но у мента этого проклятого не стану просить. Еще чего.

— Еще раз мне соврешь, я позову тех оперов, что тебя допрашивали, чтобы они закончили начатое. Они тебя выебут, а после ты признаешься не только в том, что стащила кошелек.

От его спокойного тона, прямоты и грубости дыхание спирает.

Сволочь. Гад. Ненавижу!

— Есть. Отчим, но он на работе! В отъезде. Его нет. Надолго уезжает.

— Адрес, где живешь, — он спрашивает, смотря прямо на меня, и я понимаю, что, если сдам, где ночую, сделаю себе проблему. Огнев же найдет меня, вдруг чего. Будет знать, где я живу, и отчим тоже узнает, что у меня с ментами проблемы теперь.

Ну уж нет. Спасибо.

— Я забыла.

— Что?

Серые стальные глаза мигом пробирают всю меня. Сканирует, точно детектор лжи.

— Я не помню, где живу. Забыла! У меня вообще проблемы с памятью. Серьезные.

— На тебя заява накатана в трех экземплярах за грабеж. По этой статье от двух до четырех лет дают. У тебя действительно проблемы, Василиса. Серьезные.

В душе все льдом покрывается.

— Что? Какие от двух до четырех? Вы че, блядь, рехнулись? За что?!

— За кражу. Еще раз материться при мне будешь, получишь по губам.

Огнев спокойно выдыхает седой дым, а у меня слезы подбираются к глазам. За какой-то обычный кошелек…

Обращаю внимание на тлеющую сигарету в руке этого мента. Лапища огромная просто. Кулак будет как пол моей головы. Такой и придушить ведь может, и черепушку разнести в щепки, если ему что не понравится…

— Судимости были раньше?

— Нет. Не было. Да я вообще чудо, а не девочка! Я не воровка и не преступница! Я нормальная!

— Значит, так, чудо, получишь два года, если не будешь упираться следствию.

— Что?! Какие еще два года…

Звучит как приговор. Я знаю прекрасно, что после тюрьмы уже никому не нужна буду, да и клеймо это жуткое на всю жизнь. Боже.

Майор поднимается и захлопывает мое дело так, словно со мной больше не о чем разговаривать, и я не выдерживаю.

Быстро вскакиваю со стула, подбегаю к нему и за руку его беру. Огромная лапа медвежья, но мне все равно. Пальцами дрожащими ее сжимаю. Грубая, горячая, опасная рука.

— Олег Игоревич! Я не хочу в тюрьму. Не хочу! Помогите, пожалуйста! Отпустите! — чуть ли не реву при нем. Ну же, ну, поверь мне…

— Ты охренела, малолетка? Руки убрала.

Он резко вырывает свою руку из моей ладони, словно я какая-то грязная для него или что.

— Твое дело пойдет готовиться в суд. Заявление, факт кражи, свидетели — все есть. Ты сядешь. Подумаешь над своим поведением. В лучшем случае отделаешься восемнадцатью месяцами заключения.

Поджимаю губы. Это меня не спасет. Вообще никак. Я не вынесу тюрьмы. Я знаю.

— Олег Игоревич, пожалуйста! У меня маленькие братик и сестричка, я не могу их бросить. И мама у меня больная! Ну неужели у вас сердца нет совсем? — лепечу ему это, рыдая крокодильими слезами, но, похоже, на этого майора моя игра уже не действует. Вот вообще никак. Даже на капельку не верит.

Он смотрит на меня как камень, и ни одной эмоции нет на его лице. Серьезен и собран. Мои слезы на него не влияют. Жалко. От этого и правда реветь хочется.

Огнев подходит ко мне так близко, что у меня дыхание спирает.

— Значит, мать все-таки есть?

Прикусываю губу. Черт. Промашка тут вышла.

Опускаю глаза. Он не верит мне и сейчас просто насмехается.

— Нет. Нету. Умерла три года назад. Это правда.

Блин. Я так сильно хотела его разжалобить, что случайно забыла уже, что говорила изначально.

Майор пристально смотрит на меня. Точно сканер, блин.

— Адрес, где живешь, вспомнила, актриса?

Мотаю головой.

— Нет! Не вспомнила! — ору на этого мента, но быстро затихаю, видя, как напрягаются его плечи. Ой, что-то он слишком высокий, и я невольно пячусь на шаг назад от него. Мало ли. Лучше не подходить близко к такому.

— Значит, продолжишь вспоминать адрес в обезьяннике, рядом с обоссаными алкашами и шлюхами. Руки давай сюда.

Кулаки сжимаются сами собой. Он бесит уже меня. Сволочь.

— Ты че, охренел?! Выпусти меня отсюда, мент поганый! Да я…

Набрасываюсь на него, как кошка, напрочь забывая, что я в ментовке и он мент.

На самом деле я не успеваю даже предложение закончить, так как этот майор молниеносно руки мои хватает, за спину заламывает и нагибает меня на столе.

Боже, у него реакция, как у хищника просто! Я даже не успела его пальцем тронуть, как он уже меня поймал.

Я с ужасом ожидаю, что этот мент сейчас начнет меня лапать, как те опера, но Огнев быстро достает наручники и со щелчком металла застегивает их за моей спиной. Больно, грубо, совершенно не церемонясь.

Тяжело дышу и пытаюсь вырваться из его рук, но хватка у Олега Игоревича просто стальная. У меня нет ни одного шанса. Даже крошечного.

Вздрагиваю, когда мужчина, держа меня за предплечье, разворачивает к себе, прожигая жестким взглядом.

— Еще раз посмеешь вякнуть что-то грубое в мой адрес или наброситься на меня, будешь реветь. Горькими и настоящими слезами, лиса.

После этого он выводит меня из допросной и окликает дежурного, чтобы отвел меня обратно в обезьянник.

От ужаса я больше не брыкаюсь. Я верю ему. Такой, как Огнев, не будет кидаться словами. Вижу уже. Он холоден и жесток. Черт в погонах!

Дыхание спирает от злости. Со мной обходятся, будто я какой-то особо опасный преступник! Это же был только галимый кошелек! Да и всего один. Остальные даже не я воровала. Ерунда такая. Блин, вот же попала.

Как я ни стараюсь высвободить руки, у меня ничего не получается. Вскоре заявляется дежурный, и тогда Огнев просто проходит мимо, больше даже не смотря на меня.

Мент поганый. Ненавижу!