Дарители. Короли будущего

Екатерина Соболь, 2016

Вторая книга уже полюбившейся читателям саги «Дарители». Отправляясь в замок, чтобы вручить королю Сердце волшебства, Генри был уверен, что волшебная сказка подходит к счастливому концу. Но не тут-то было: сказка только началась. Страшная сказка, в которой все окутано зловещей тьмой. Что ждет Генри в замке? Какие загадки придется ему разгадывать? С какими темными силами столкнуться? И что будет с Даром самого Генри?

Глава 1

Книга сказок

Каждый в королевстве знает: ветер — это великан. Он спит высоко в облачной постели и просыпается, если солнце или луна слишком ярко светит ему в глаза. Великан уверен: все, что он видит внизу, кем-то выстроено нарочно для того, чтобы его развлечь. Он никак не может дотянуться до всех чудесных игрушек под облаками — они ведь поставлены так далеко, чтобы он их не сломал, — и поэтому дует. Ему нравится смотреть, как все приходит в движение: раскачиваются качели, кружатся листья, поднимаются волны на воде. И он наблюдает за этим прекрасным зрелищем, пока не заснет снова. Великан — как ребенок, и никто не может ему приказать, куда дуть.

Почти никто. И почти никогда.

В этот раз он начал с того, что тронул листья дерева, тихо качнул их — и Генри проснулся. «Идет восточный ветер», — подумал он, и почему-то эта мысль была очень яркой, но потом Генри открыл глаза, вспомнил, где он, и все остальное вылетело у него из головы.

Было уже темно, но над Пропастями по-прежнему разносились песни, разговоры, топот ног, звон чашек и даже пиликанье какого-то музыкального инструмента. На месте победы над Освальдом начали веселиться, когда солнце стояло высоко. Сейчас было давно за полночь, но никто, похоже, не видел повода отправиться спать. Сам Генри почти сразу спрятался в эвкалиптовой роще, устроился в развилке между толстых веток и заснул, а теперь едва мог пошевелиться: все-таки дерево не лучшее место для сна.

— А ты выпей чаю и сразу взбодришься.

От неожиданности Генри чуть не свалился вниз, но вовремя ухватился за ствол. Скриплер сидел перед ним, держа чашку с блюдцем. На фоне дерева его было почти не различить, что для пня с глазами, конечно, неудивительно.

Отличить скриплеров друг от друга непросто, но этого Генри узнал. Среди верхних веток у него сидели светляки: живой, разноцветный обод. Корона, вспомнил Генри. Вот как это называется.

— Чай — лучшее начало дня, даже если день начинается ночью. — Пал, король скриплеров, поклонился с ловкостью, которой не ожидаешь от кого-то настолько деревянного, и торжественно вручил ему чашку.

— А вот им, по-моему, уже хватит. — Генри кивнул вниз, туда, где сотни человек никак не могли утихомириться. Скриплеры сновали среди них с чайниками и корзинами и по-прежнему кормили всех желающих. — Им бы выспаться, а они скачут, как ошалевшее стадо лосей.

— Герою не пристало быть таким занудой, Генри, — весело сказал скриплер. — Тебе еще много предстоит узнать о людях, а пока запомни вот что: веселье — неплохой способ побороть страх.

— Я уже достаточно знаю о людях, — фыркнул Генри и удобнее лег на ветку, глядя в усеянное крупными звездами небо. — Целых две недели с ними провел.

— Если до этого много лет никого из них и близко не видел, боюсь, двух недель маловато. — Пал взял у Генри пустую чашку и бросил вниз. Другой скриплер, сидевший, как оказалось, на ветке под ними, поймал ее и скрылся среди листьев, ловко переваливаясь на своих спутанных корнях. — Кстати, прости. Я оставил твой вопрос без ответа, а это невежливо. Мы перестали наливать им чай из чайных листьев еще пять часов назад. Перешли на успокаивающую липу и чабрец. А последний час наливаем только совершенно усыпляющий настой пустырника и ромашки.

Где-то совсем близко раздался взрыв смеха. Генри свесился вниз, но никого не увидел — ветки закрывали обзор.

— А теперь предоставим слово еще одному мудрому старейшине: мне! — громко сказал кто-то прямо под деревом. Другие голоса одобрительно зашумели.

— Да, я смотрю, ромашкой их не возьмешь, — пробормотал Генри, оборачиваясь.

Но Пал уже исчез, только поблизости еле слышно шуршали ветки.

— Все, кто выступал до меня, твердили одно и то же: гадали, кто достал Сердце волшебства, — продолжал все тот же надтреснутый, пронзительный голос. — Я сам, помнится, поставил свою шапку на то, что наследник Сиварда окажется человеком уважаемым, в летах и высокого происхождения. И это, конечно, очень интересно, но давайте-ка лучше обсудим, что нам делать дальше.

Снизу раздался многоголосый неодобрительный стон.

— Чего тоску нагоняешь! Все как-то само утрясется! — сказал женский голос, который звучал так, будто у его обладательницы не хватало большей части зубов.

Генри встал на ветку, сделал по ней несколько шагов и бесшумно растянулся на животе, глядя вниз. Вот отсюда видно было отлично: под деревом, полукругом расставив скамейки, сидели старики. Одни дули на чайные чашки, другие — на руки, пытаясь согреться. Старик с нечесаной желтоватой бородой стоял в центре и явно пытался сделать так, чтобы его послушали.

— Говорят, заклятие с нас упало, потому что Сердце волшебства вернули, и жить мы будем теперь, как в сказке! — Он сердито дернул себя за бороду. — А я вот никогда не хотел оказаться в сказке, где злодей, с головы до ног в доспехи закованный, в твою деревню приходит, деревню сжигает, а на тебя заклятие накладывает, волю подчиняющее. И ты с больными суставами три дня куда-то шагаешь, потом в здравый рассудок приходишь, — а ты со всеми родичами на краю света и без всякого имущества! Жили мы себе спокойно, и вдруг на тебе! Где это видано! А вы что? Бороды седые, и туда же — как дети малые радуетесь! Мы тут все с голоду перемрем, и звери дикие нас задерут, и мы…

— Смотри веселей! — перебила старушка в красном полушубке. — Кто-то же спас нас, так? А значит, избранный, которого все триста лет ждали, явился! Поборол Освальда, прикончил разрушителя — чудище это, которое по всему королевству посланники искали, — и Сердце вернул.

— И чего ж не видать героя, а? — Старичок уперся кулаками в бока. — Куда делся-то он?

Вокруг тревожно зашумели.

— Объявится и мигом все решит!

— Он же Барсом избранный и мудрость через то имеет!

— Вот бы хоть одним глазком на него взглянуть!

— А я уверен, что он среди нас тут ходит, да мы не узнаем его! — гаркнул мрачный человек с бородой, похожей на лопату.

— Скажешь тоже! Уж такого да не узнали бы! Он, конечно, высокий, статный, одет роскошно, а уж какой красавец — словами описать невозможно!

— А еще обходительный и учтивый и говорит так, что заслушаешься!

— И богач, это уж обязательно! Эх, я бы внучку за него выдала!

— Вот и я про то! — Старичок сердито хлопнул ладонью по скамейке. — Такого ни с кем не спутаешь, а раз никто его не видел, так и нет его тут. Оставил он нас. Нужны мы ему, такие чумазые! Поехал небось к себе в столицу — он наверняка оттуда! Может, даже принц. Так что давайте-ка сами решим, как дальше быть.

На этот раз ему не возразили. Кажется, все начали понимать, что положение у них так себе. И только старушка в красном гнула свою линию.

— Нет уж, мы лучше его подождем. Он на то и герой, чтобы нас и дальше спасать. Объявится, вот увидите. Свалится как снег на голову! — с жаром настаивала она. — И сразу к нам, к самым мудрым. Поклонится и скажет геройским таким голосом: «Премного уважаемое собрание! Не волнуйтесь, изгоните тоску из ваших сердец, ибо Сердце обретено и настали времена радости и…»

Она говорила это таким смешным басом, что Генри фыркнул — и, кажется, слишком громко. Все посмотрели наверх, и он прижался к ветке, пытаясь слиться с ней, но сразу было ясно: заметили.

— Мальчик, как ты туда забрался? — строго спросил желтобородый, задрав голову.

— У меня один раз котенок на дерево влез, — задумчиво протянул мужчина с бородой-лопатой. — Вот на такую примерно высоту. Пришлось посланников вызывать, чтобы достали. Да они и сейчас где-то бродят, давайте позовем. Только у них лестницы с собой вроде нет.

— Не надо посланников, — быстро сказал Генри. — Слезаю.

Он сполз с ветки, уцепился за нее руками — внизу сдавленно ахнули, — раскачался и прыгнул. Коснулся ладонями земли, удерживая равновесие, и выпрямился.

Старушка в красном вскрикнула и прижала руки ко рту.

— Ишь, какие трюки! Как пума прыгает! Мальчик, ты из бродячего театра?

Генри хотел было спросить, с чего они взяли, но потом глянул на себя и понял, что лучше не спрашивать. Люди и сами после похода выглядели так себе, а уж он тем более. Одежда порвалась и покрылась грязью, он две недели почти не ел и не спал, а сколько раз пришлось драться, уже и не вспомнить, так что на лице наверняка синяки. И волосы он не причесывал с тех пор, как ушел из дома. Генри прокашлялся. Он представлял себе этот момент как-то по-другому, но выбирать не приходилось. Он ведь им нужен, они не знают, что делать, так что надо придумать ответ. Успокоить их, сказать, что все будет в порядке и бояться нечего. Он еще раз обвел взглядом Пропасти, сосредоточился — и заговорил. Отец всегда учил его думать быстро.

— Тут человек шестьсот. Много. Старик с желтой бородой прав: нужен план. Вряд ли скриплеры будут нас вечно кормить. Надо собрать всю еду, что осталась, и пересчитать. Понять, на сколько дней ее хватит. И с этого места утром надо будет куда-то перейти. Тут нет воды и мало дров на костры. И еще я предлагаю…

Генри осекся. Он вдруг понял, что все смотрят на него так, как смотрел раньше отец, если он приходил с охоты без добычи.

— Да кто тебе разрешал на таком уважаемом собрании говорить без разрешения! — возмутился толстый кудрявый старик. — Не поклонился, не поздоровался, а указы раздает. Ишь, умник выискался! Кто тебя спрашивал?

— Вы, — растерялся Генри. — Я вас слышал. Это ведь я нашел Сердце.

Генри ждал, что они сейчас заулыбаются и начнут хлопать одной ладонью о другую, — он видел, что так делают, когда чему-то радуются. Но вместо этого все вдруг расхохотались.

— Ты-то? Ага, конечно! — хлопая себя по коленям, выдавил маленький старичок в вязаной шапке. — Каждый мальчишка о подвигах мечтает, оно и понятно, но какой из тебя герой?

— Щупленький!

— Недокормленный!

— Тебе шестнадцать хоть есть?

— А мама знает, что ты наследник Сиварда?

Старушка в красном полушубке вдруг протянула к нему руку и потрепала по волосам, убирая челку с лица.

— Ох, какой же ты хорошенький, если б тебя отмыть! Но уж герой — извини! Герои точно не такие!

Генри сжался. Он все ждал, когда она отдернет руку, она же без перчатки, но старушка не убрала, даже не вскрикнула, а значит…

— Вы не обожглись? — недоверчиво спросил он.

Все опять захохотали так, что под ними скамейка затряслась.

— Ну и шутник растет! Знаешь, ты, может, однажды и вырастешь горячим парнем, но у тебя молоко на губах еще не обсохло. Ишь ты! Не обожглись! Учудил! — Старушка убрала руку, и Генри едва не потянулся вслед за ней.

От облегчения он сам чуть не засмеялся. Он знал, что не избавился от дара, что, если снимет перчатки и прикоснется к чему-то, оно превратится в пепел так же, как было всегда, но вдруг понял, что огонь внутри его ослабел как никогда. Раньше отец даже раны ему промывал в перчатках, говорил, что его кожа на ощупь — как раскаленное железо. А теперь… Генри перевел дыхание. Он никогда еще не прикасался к людям, и они не прикасались к нему — до этой минуты. Рука старушки была сухой, морщинистой и теплой, и он все еще чувствовал на лбу след прикосновения. Это было так приятно, что на секунду он будто оглох.

— Ну ты чудик. — Старушка, отсмеявшись, вытерла глаза. — Развеселил стариков. А теперь иди и сам тоже повеселись: найди новых друзей, старых вспомни. Вся молодежь празднует, пляшет, а ты чего не с ними?

— Они что-то странное делают, — вглядываясь в даль, сказал Генри. — Прыгают и топают ногами. Я не знаю зачем.

Старики переглянулись.

— Это как же беднягу тем заклятием по голове приложило, если он даже танцев не узнает, — вздохнул один. — И правда, иди-ка, потанцуй.

— Точно! Тебе бы вот чем интересоваться. Или еще вон чем. — Старушка весело захихикала, и остальные тут же подхватили.

Генри посмотрел туда, куда она показывала. Парень с девушкой сидели рядом на скамейке и прикасались губами друг к другу.

— А что они делают?

— Иди, иди, шутник. Небось разыгрываешь нас — не могло тебе голову настолько отбить. — Старушка подтолкнула его в спину и повернулась к своим. — Так вот, о герое. А я, господа, думаю, что наследник обязательно золотоволосый должен быть. И чтоб кудри волнами так на плечи падали. Во все времена это признак благородного происхождения был. А еще ставлю перчатки на то, что он…

Генри пошел прочь, чувствуя на лице улыбку. Все будет отлично, даже лучше, чем он думал. Теперь он совершенно такой же, как все, если только не будет снимать перчатки, а снимать их он больше не собирался.

И он решительно направился к шумным людям, которые совершали странные движения под названием «танцы», — встав длинной линией и взявшись за руки, они разом подпрыгивали, били носком ноги о землю, потом пяткой — о колено другой ноги и мчались дальше. Иногда к ним присоединялись новые люди и ловко встраивались в эту линию. Вот бы понять, зачем они это делают, но пока ни одной идеи не было.

Генри постоял, глядя на людей и запоминая движения. Он вдруг понял, что щели в земле, которыми были покрыты Пропасти, стали совсем узкими, будто стянулись изнутри: может быть, Ночным Стражам, которые в них жили, надоело, что над их обиталищем стоит такой грохот. Как бы то ни было, Пропасти выглядели теперь как обычная голая равнина, так что ноги он себе, наверное, не переломает, даже если примет участие в этих прыжках.

Он выдохнул и, зажмурившись, влетел между двумя скачущими. Вот только он не сообразил, что надо схватить за руки соседей, его руки инстинктивно сжались в кулаки, а про ноги он вообще забыл. Соседи налетели на него, линия сбилась с шага, и все повалились друг на друга.

— Эх ты, неумеха! — весело крикнул кто-то и встал, потирая ушибленную спину. — Кто тебя танцевать учил?

— Никто, — пробормотал Генри, на всякий случай отползая подальше: вдруг они нападут на него за то, что он сделал?

Но все поднялись, схватились за руки и как ни в чем не бывало поскакали дальше. Генри встал. Нет уж, это у него точно не получится. Надо сразу переходить к следующему совету.

Он высмотрел в толпе парня с девушкой, у которых старушка советовала ему учиться. На этот раз они прижимались друг к другу губами, вообще не отрываясь. Это, наверное, какой-то прием для развития дыхания, чтобы потом лучше плавать под водой. Может, ему это и правда пригодится: на охоте иногда приходится скрываться в реке. Он подсел ближе и вытянул шею, но видно было плохо, и он залез на скамейку и встал над ними, стараясь получше разглядеть, как это делается. Но они вдруг оторвались друг от друга и одинаково сердито посмотрели на него, хотя на этот раз он точно ничего плохого не сделал.

— Чего уставился? — проворчал парень. — Интересно?

Генри кивнул.

— Ага. Можете меня научить?

— Тебе что, челюсть жмет? Могу поправить.

Генри моргнул. При чем тут челюсть? Он смутно помнил, что при встрече принято спрашивать друг у друга что-то про здоровье — может, как раз это?

— Нет, не жмет, все в порядке, — дружелюбно ответил он. — А тебе?

Девушка повисла у парня на руке, но смотрела при этом на Генри, да еще так, будто глазами пыталась что-то ему сказать, но он ее не понимал.

— Джереми, уймись, — строго сказала она. — Не надо. Может, он от этого заклятия умом тронулся. А ты иди, зачем его из себя выводишь?

Генри захотелось сбежать, но он держался. Ему хотелось срочно научиться общаться с людьми. Сделать так, чтобы они считали его своим.

— Я что-то не то сказал, да? Мне просто велели у вас учиться. Можно, вы еще раз покажете, и мы начнем сначала?

Парень вздохнул так, будто у него в легких бесконечный запас воздуха, и встал, но девушка усадила его обратно.

— Успокойся. Дыши глубже. Он же шутит. Ты же шутишь?

Она посмотрела на Генри так, будто хотела, чтобы он сказал «да», но он помотал головой. И тут его осенило, что им сказать.

— Кстати, это я нашел Сердце. — Он постарался улыбнуться шире. — Давайте я расскажу вам, как было дело, а вы мне расскажете, зачем вы…

— По-твоему, это смешно? — мрачно спросил парень, и Генри понял: опять не сработало.

— Джереми, не надо! Его, может, еще и по голове ударили! — Девушка крепче обхватила парня за плечо, жалостливо глядя на Генри. — И как тебе такая фантазия в голову пришла? Уверена: наследник, когда наконец объявится, окажется красавчиком. Может, даже красивее тебя, мой зайка. — Она засмеялась, прижимаясь к парню головой, и Генри не стал спрашивать, с чего она взяла, что этот здоровяк похож на зайца. — И в шикарной одежде, как Сивард на картинках. И обязательно на коне в золотой сбруе.

— Дуреха ты, разве в коне дело, — продолжая поглядывать на Генри как на врага, буркнул парень. — Главное, чтобы меч у него был. Из старинной стали и в ножнах с разноцветными камнями. И уж точно он не какой-то чумазый простак в лохмотьях, который пристает к людям с дурацкими шуточками.

— Но я не шутил, я правда хотел узнать, зачем вы…

Джереми угрожающе поднял палец. Девушка напряглась, будто готовилась совершить мощный бросок ему наперерез.

— Еще одно слово, парень, и ты доиграешься, — проворчал Джереми.

— Но я не играю ни во что!

— Иди отсюда, — хором сказали оба, и Генри понял, что попытка общения с грохотом провалилась.

Он встал и побрел прочь. Краем глаза он увидел, что они привалились друг к другу и что-то обсуждали, переплетя пальцы, и Генри вдруг почувствовал что-то, похожее на зависть, хотя не мог понять почему.

Третьим, что посоветовали ему старички, было найти новых друзей, и он надеялся, что на этот раз все получится. Неподалеку он как раз увидел веселую компанию: два рослых парня, сидя друг напротив друга, сцепились ладонями и, покраснев от усилий, пытались повалить руку противника на стол. Остальные сидели вокруг и подбадривали их криками. Это, наверное, была какая-то игра, и Генри молча подсел к ним. Он уже выучил, что вопрос «Зачем вы это делаете?» лучше держать при себе.

Тут один со стуком уронил руку второго на стол, и все засвистели.

— Да мы еще в неплохой форме, ребята! — крикнул парень, который выиграл. — Домов у нас теперь нет, а я говорю: ну и что! Мы теперь знаем вкус свободы! И что осталось с нами? Наша сила! — Он похлопал себя по мускулам на руке. — Потому что мы кто?

— Мы — общество силачей сожженного Пенгривилла! — хором гаркнули остальные.

— Да! А когда избранный вернется, мы станем кем?

— Его личной охраной!

Генри еле подавил улыбку. Они, наверное, долго учились вот так кричать одновременно.

— Ребята, это наш час! — с жаром продолжал главный. — Когда он объявится, мы выйдем вперед, красивой ровной линией, как тренировались, и скажем что?

— Мы к твоим услугам, наследник! С тобой наша сила и наша доблесть!

— Да! И удар правым кулаком в грудь!

— А зачем его бить? — не выдержал Генри. Ему хотелось разобраться, чего ждать.

— Не его, а себя! — гневно пояснил сосед по скамейке. — Вот так! Это наш жест.

— А зачем он нужен? — спросил Генри и тут же пожалел об этом: все десять парней сердито повернулись к нему.

— Эй, сопляк, ты что тут забыл?

— Я просто вас слушал. По-моему, кулаком себя в грудь не обязательно бить.

— Тебя забыли спросить.

— Да нет, не забыли, вы же вроде и спросили. — Он прокашлялся и громко сказал: — Я и есть тот, кого вы искали. Я наследник Сиварда.

Хохот у них был богатырский, будто бочку катили по камням, но по знаку главного они перестали смеяться так же резко, как начали.

— Да как ты смеешь позорить его великолепное имя своими… жалкими выдумками! — Главный встал, упираясь кулаками в стол. — Избранный будет просто огромный! Силач, каких еще свет не видал!

— В драке легкость и скорость могут быть полезнее, чем вес, — ответил Генри, чувствуя, что голос становится тише с каждым словом. Остальные тоже начали вставать, и он понял, что опять сделал что-то не так.

— Думаешь, ты такой умный?

Генри кивнул. Отец всегда говорил ему, что дурак в северном лесу и дня бы не протянул, а он там всю жизнь провел.

— Ребята, тут кто-то слишком умный! — рявкнул главный. — Давайте-ка разомнемся!

Генри встал, чтобы не смотреть на них снизу вверх. Его сразу окружили, и у него мелькнуло смутное подозрение, что они хотят подраться.

— Ну, сейчас будет весело. — Главный напряг мышцы на руках так, будто это должно было напугать.

И Генри понял: это просто игра. Так детеныши животных дерутся — не всерьез, просто ради веселья. Тут его размышления прервал кулак главного, который летел в его сторону так предсказуемо и неуклюже, что Генри даже с места не пришлось сходить. Он просто отклонился в сторону, и кулак врезался в подбородок парню, который стоял у него за спиной. Тот гневно завопил.

— И правда, весело, — добродушно сказал Генри. Теперь уж точно ясно, что они это не всерьез. Они двигались, как люди, которые понятия не имеют, что такое настоящая драка. — Только вы слишком плотно меня окружили. Вам же самим мало места для маневра, друг по другу попадете. Будет интереснее, если вы отойдете подальше.

— Ты что, будешь нас учить драться?

Вот, разговор начал складываться.

— Конечно, давайте. Я могу, — с готовностью кивнул Генри.

На этот раз ударить его попытался тот, кому досталось в прошлый раз. Генри присел, и удар пришелся по главному.

— Может, попробуете все вместе? — предложил Генри.

Кажется, эта идея всем понравилась: остальные тут же бросились на него. Генри скользил между ними: пригибался, нырял вниз, уклонялся, делал шаг то влево, то вправо. За то время, которое они тратили на то, чтобы сделать угрожающее лицо, сжать кулак, размахнуться и ударить, он успевал заскучать, но когда десять человек делали это разом, было интереснее. Правда, они не воспользовались его советом насчет того, чтобы разойтись подальше, и вместо него все время попадали по своим же приятелям.

В результате пять минут спустя все десять силачей Пенгривилла сидели на земле, держась за носы, подбородки и щеки, а он за все время даже ни разу не вынул руки из карманов.

— Ладно, главное — больше тренироваться, — утешил он. — Хотите, еще раз попробуем?

Все, как по команде, отползли подальше и неуклюже поднялись на ноги, с опаской глядя на него.

— Да он не в себе, братцы, пошли отсюда! — потирая щеку, пробормотал главный.

— Он небось из Барнаби-на-Западе, — прошептал один. — Там, говорят, все чокнутые.

Силачи разом попятились.

— Подождите! — начал Генри. — Вы куда? Мы же только начали!

Ему казалось, в этот раз он отлично справился, но они посмотрели на него одинаково круглыми глазами, а потом бросились бежать, каждую секунду оглядываясь.

— Я думал, мы будем друзьями! — безнадежно крикнул Генри им вслед, но они припустили только быстрее.

Генри обернулся, выискивая, с кем бы еще поговорить, и понял, что все, кто сидел поблизости, подозрительно смотрят на него. Кажется, надо было что-то сказать, и он вспомнил, как с ним здоровался тот парень на скамейке.

— Привет. Вам челюсть не жмет? — Он улыбнулся, но это почему-то не помогло. — Эй, стойте, куда вы? Я же просто…

Но всех вокруг уже как ветром сдуло. И Генри побрел туда, где стояли несколько сдвинутых вместе пустых столов, спрятался за ними и сел на землю, обхватив руками колени. Он просто хотел быть, как все, а он почему-то все равно чужой, зря он вообще с ними заговорил, ничего не получится, и…

Кто-то погладил его по плечу, и Генри подскочил.

— Да, еще многому надо научиться, — вздохнул Пал и еще раз провел своими деревянными пальцами по его плечу. — Этот жест у людей значит утешение и ободрение. Запомни, пригодится.

— Когда пригодится? Они не хотят, и… Они мне даже не верят! Я никогда не смогу стать таким героем, какой им нужен. Никогда.

— Знаешь, чему учат сказки о героях древности?

— Да, вот это сейчас очень вовремя.

Пал вздохнул.

— Неудивительно, что ты не понимаешь ценности сказок. Вряд ли Освальд читал их тебе перед сном.

— Потому что от них толку никакого, и… Что?! Вы все с самого начала знали, что Освальд мой отец?

Скриплер сделал вид, что изучает ножку стола.

— Не могли сразу сказать?

— Всякому знанию свое время.

— То есть сейчас вы знаете еще кучу всего, что могло бы мне помочь, но не говорите, потому что не время?

— А ты начинаешь понимать, как все устроено!

Генри застонал и прижал ладони к лицу.

— Не говорите остальным про отца, ладно?

— Мы умеем держать язык за зубами. В основном потому, что у нас нет языка и зубов. Только дерево. — Он широко открыл рот, и Генри уткнулся лицом в колени.

— Не хочу даже знать. Так чему там учат сказки о героях?

— Тот, кого считают ненужным, может оказаться тем, кто спасет всех. А еще — запомни, пригодится — лучший герой способен сделать героями и других, хотя бы ненадолго. Поверь, скоро у тебя появится шанс доказать, под силу тебе это или… — Скриплер вдруг замер, прислушиваясь к чему-то. — Идет восточный ветер.

— А это тут при чем?

— Это значит, что нам пора.

От неожиданности Генри замер, не зная, что сказать, а Пал порылся под столом, достал неизвестно откуда большой холщовый мешок и начал торопливо бросать в него пустую посуду со столов.

— Вы что, просто уйдете? Я думал, вы будете нам помогать! Я думал, что вы…

— Мы устроили одно из своих лучших чаепитий, и оно подходит к концу. Ты разбудил Сердце, Генри, а значит, разбудил волшебство. Оно бывает не только добрым. Вон там, на востоке, королевский дворец. — Скриплер ткнул крючковатым пальцем куда-то в темноту. — И ветер идет оттуда, я чувствую. Я ждал этого, просто не так скоро.

Легкий ветерок протащил мимо салфетку, и скриплер проводил ее тоскливым взглядом. Он будто разом сморщился, морщины на коре стали глубже.

— Оно там уже давно. Когда его слишком много, оно приобретает способность перемещаться. Даже бедняга ветер его боится — и дует, куда прикажут. А сейчас оно явилось, чтобы напугать вас.

— «Оно» это что?

— Зло, — замогильным голосом сказал скриплер. — Ты же не думал, что все закончилось?

— Вообще-то думал. Слушайте, это просто нечестно! Вы что, хотите сказать, что спокойная жизнь продолжалась один день и я половину его проспал, а теперь из-за какого-то ветра… Да что за глупости! Освальд просто человек, он не может вызывать ветер! Сердце уже нашли, что теперь может случиться?

Пал прислушался, поводя ветками.

— Мои братья меня зовут. Они напуганы — нас оно ненавидит не меньше, чем людей. Нет времени на объяснения.

— Ну, это, уж конечно, кто сомневался?

Скриплер развернулся к нему так резко, что едва не ударил мешком с посудой.

— Прими на прощание один мудрый совет, наследник: то, что обитает там, будет становиться только сильнее. Не вздумай отступать — если кому и удастся его одолеть, то только тебе.

— Мне? Да я даже общество силачей Пенгривилла не могу убедить, что я герой!

— Тебе под силу куда больше, чем ты думаешь. — Пал высунулся из-за стола, печально глядя туда, где люди продолжали свои странные прыжки. — И еще одно. Эти люди были ближе всех, когда Сердце засияло в полную силу, а значит, оно щедро их одарило. У них очень сильные дары.

— Да, по ним заметно, — проворчал Генри. День определенно начинался не так, как ему бы хотелось.

— Имей терпение и увидишь, что будет. Но сейчас эти люди уязвимы, ничего не стоит их уничтожить, и поверь, оно попытается так и сделать. Это племя первых мастеров. Они очень важны. Обещай, что сохранишь их.

— Они видеть меня не хотят, а я… — Но Пал посмотрел на него так строго, что Генри проглотил остаток фразы. — Ладно, как скажете. Обещаю, я сохраню их. И выясню, что там во дворце. Не думаю, что это будет сложнее, чем найти Сердце.

— Поздравляю, первая удачная шутка за сегодня. — Пал еще раз тронул его плечо. — А теперь иди, дружок, повеселись хоть немного. Никто не должен во время праздника сидеть один. А мне пора спасать посуду. — И с этими словами он нырнул в щель между двумя столами.

Генри встал. Ему было как-то не по себе, даже звяканье музыкального инструмента, на котором играл вдалеке пожилой мужчина, сейчас казалось тревожным: одинокий пронзительный звук среди бесконечной равнины. И Генри вдруг понял, что не исполнил еще одно напутствие стариков: «Вспомни старых друзей».

За столом, где сидели Олдус, Агата и Сван, ничего не изменилось с тех пор, как Генри был тут последний раз. Эти трое, кажется, были единственными, кто всерьез понял, что к людям вернулись дары, и праздник их уже не интересовал.

Олдусу Прайду, капитану королевских посланников, повезло больше всех: он свой дар обнаружил случайно. Решил написать королю письмо о том, как нашли Сердце, а остановился часов через десять. То есть только сейчас.

— Готово! — Увидев Генри, Олдус торжественно хлопнул о стол такой толстой пачкой листов, что сорока, сидевшая перед ним на столе, вздрогнула и проснулась. Посмотрела на стопку бумаги, гневно заклекотала и улетела. — Эй, куда! — возмутился Олдус, но она уже скрылась из виду. — Скриплеры уверили меня, что она доставит мое послание на королевскую почту в целости и сохранности, а теперь…

Но тут сорока вернулась, и за ней летели еще шесть. Они уселись на стол и с раздражением посмотрели на Олдуса.

Олдус широко улыбнулся и разделил пачку листов на семь частей, каждую скрутил трубочкой и начал по очереди привязывать к лапам сорок.

— Король просто зачитается! — с сияющим видом сообщил он. Генри кивнул. Он лихорадочно думал о том, зачем пообещал скриплерам спасти непонятно от чего шесть сотен человек. — Это будет сказка нового времени! Вы не представляете, с какими почестями вас встретят во дворце!

Генри прокашлялся, глядя, как сороки с историей его приключений улетают во дворец.

— А этот дворец, ну… жутковатое местечко, да? — на пробу спросил он.

Олдус посмотрел на него так, будто большей глупости никогда не слышал.

— С чего вы взяли? Это самое прекрасное место в королевстве. Уверяю вас: такой роскоши вы в жизни не видели. — Он зевнул и растянулся на скамейке. — Как же спать хочется. Отдохну, пожалуй. Утром проснемся — и сразу во дворец. Увидите, какая там…

И он уснул, не договорив до конца.

— Да, он уснул, в том нет сомнений. Ведь он устал от приключений. — Сван мрачно подпер кулаком голову. — Нет, не получается.

Сван мечтал обрести дар сочинять лучшие в мире стихи и еще вечером объявил, что собирается написать поэму, но, судя по печальному лицу и по вороху исчерканных листов, получалось у него так же, как всегда. А вот у Агаты, кажется, дела шли неплохо. Она с вечера пробовала делать все подряд, чтобы выяснить, к чему дар у нее. Сейчас она пыталась починить сломанную табуретку и как раз приладила ножку. Агата повернулась к Генри с торжествующим возгласом — и тут табуретка с грохотом развалилась.

Агата застонала и приложилась лбом об стол. Ждать от нее более подробного выражения чувств было нечего. И Генри внезапно вспомнил: то, из-за чего она онемела, произошло во дворце. Заклятие молчания. И она почему-то не хотела говорить, как именно это случилось.

Все дороги ведут в этот странный дворец.

— Эй, ребята, что-то темнеет, да и ветер поднялся! — крикнул кто-то вдалеке. — Давайте самый последний кружок парданги, и баиньки! А ну-ка, все вместе!

Ему ответил нестройный свист и шум голосов.

— Пойдемте потанцуем, — брякнул Генри.

Агата подняла брови. Неодобрение на ее лице горело, как фонарь в темную ночь.

— Я толстый, мне нельзя, — вздохнул Сван. — Я весь трясусь, когда танцую, и надо мной смеются. А она из королевского дворца. Почти как принцесса, да? Они там так не пляшут.

Ветер подхватил покрытые кляксами листы, лежавшие перед Сваном. Тот тоскливо посмотрел им вслед, но ловить не стал. Генри взял его за руку, а второй сжал ладонь Агаты и потянул их за собой. Он думал, они начнут спорить, но они стиснули его руки только сильнее, и даже через перчатку было странно чувствовать, что кто-то держит его руки и не боится.

На этот раз в длинную линию танцующих встали даже те, кто до этого сидел за столами, и Генри, приказав себе не бояться, шагнул прямо в середину этой линии, утягивая Агату и Свана за собой. Те ловко ухватили за руки соседей, и они поскакали — так же, как все. И Генри понял: это не сложно, когда ты уже вместе с другими, — будто что-то внутри его знало, что надо делать.

И когда все остановились, тяжело дыша, с красными щеками, смеясь и глядя друг на друга, до Генри наконец дошло, зачем люди это делают. Просто потому, что это весело. Он огляделся, высматривая среди столов Пала, — ему хотелось, чтобы тот увидел его успехи. Но ни одного скриплера вокруг не было. Они исчезли, прихватив салфетки, посуду и добрую половину мебели. Генри кольнула тревога. Он понял, что они уйдут, но не думал, что так скоро.

А потом все светляки в воздухе погасли одновременно, и Пропасти накрыла темнота. Темнота — и ветер.

— Что за… — начал кто-то рядом с Генри, но закончить не смог — порыв ветра заставил его замолчать.

И Генри наконец понял, что имел в виду Пал. Это был не просто ветер.

Он нарастал с каждой секундой, тонко звенел — сухой, странный, удушающе-холодный. Подняв голову, Генри понял, что небо, пять минут назад совершенно чистое, затянуло тучами. А на востоке в тучах вспыхивали молнии, что-то грохотало, будто тяжело ворочалось в небе.

Люди вели себя так, будто их никогда не заставала в горах гроза или снежная буря. Одни сбились вместе, как испуганные животные, другие ловили подхваченные ветром платки и шапки, третьи носились туда-сюда вообще без всякой цели, бессмысленно наталкиваясь друг на друга. Генри вспомнил, что поддержанием порядка в королевстве занимаются посланники, а сейчас бы порядок точно не помешал. Он высмотрел в темноте их зеленые мундиры и понял, что, кажется, многого от них ждать не стоит. Все пятьдесят стражей порядка держались друг за друга, будто опасались, что ветер может разнести их в стороны, и о чем-то спорили. Может быть, пытались понять, куда делся их капитан, когда он так нужен. А капитан был единственным, кто не обращал на ветер ни малейшего внимания. Олдус спал крепко, как новорожденный детеныш, и только сквозь сон пытался накрыться листом бумаги.

Тут мимо Генри пробежала толстая женщина, прижимая к груди двоих детей. Кажется, она пыталась нагнать шляпу, которая катилась по земле так, будто убегала от хозяйки. Генри схватил ее за локоть.

— Не надо! — крикнул он ей на ухо. Ветер бросал ему в лицо концы ее шарфа, пахнущего чем-то сладким. — Прячьтесь в рощу, ясно?

Она сердито вырвала руку из его хватки.

— Тебя забыла спросить! Последнего имущества лишают! — зло бросила она и вернулась к погоне за шляпой.

Генри беспомощно завертел головой. Ветер нарастал, тяжелый, злобный, может, днем это не было бы так жутко, но сейчас, в темноте, больше не освещенной светляками, на пустынной равнине, которую все в этом королевстве считали краем света, даже Генри стало не по себе. Рядом с ним Агата сжалась на земле, зажав уши. Вокруг нарастали крики, звуки падающих столов и скамеек, и Генри заставил себя не бояться, отец всегда говорил ему: не паникуй, думай, решение всегда есть.

Он вдохнул глубже, представил, что опасности нет, — и сразу кое-что понял. Кое-что, чего другие явно не понимали: опасности ведь и правда нет.

— Это же просто ветер, он не может вам ничего сделать! Это! Просто! Ветер! — крикнул он с такой силой, что на секунду ему показалось, будто он оглох от собственного крика. А потом сообразил: нет, вокруг наступила тишина. Ветер утих — не исчез, а притаился, будто ждал чего-то, прижавшись к земле, как зверь перед прыжком.

Генри чуть не присвистнул. Пал сказал ему: «Ты можешь больше, чем тебе кажется», но он не думал, что это работает вот так. Он вдохнул глубже, решаясь, и подошел к усатому мужчине, который держал в руке что-то вроде самодельного факела, чудом не погасшего от ветра. Вытащил его из дрожащих пальцев — мужчина выглядел так, будто со страху позабыл, что держит что-то в руке, — и залез на стол: самый большой из всех, тот, что чудом устоял.

— Слушайте меня, — сказал Генри, и все сразу повернулись к нему: к пятну света в блеклой от луны темноте. — Бояться бесполезно, ясно? Если ветер начнется снова, прячьтесь в роще с подветренной стороны. Там деревья толстые, выстоят. Если еще усилится — ложитесь на землю. Не ловите вещи, унесет, и ладно. И держитесь подальше от мебели, может ударить.

На этом он посчитал свою задачу выполненной и собирался уже спрыгнуть со стола. Но тут из толпы раздался дрожащий голос:

— Братцы, парнишка верно говорит. А только я вот чего не понимаю: дела какие-то плохие опять творятся, а избранный так и не объявился. Пора бы уже. Ума не приложу, как он мог нас сначала спасти, а потом бросить.

— Точно! Точно! — закричали в ответ.

Генри вздохнул. Кажется, от ветра у них выдуло из головы остатки сообразительности.

— Если ты ждал подходящего момента, это он, — сказал Сван.

Генри посмотрел вниз: толстяк стоял, крепко вцепившись в стол, и смотрел на него. Агата рядом с ним кивнула. У Генри пересохло во рту. Если они верят в него, и другие поверят.

— Я и есть избранный, — терпеливо сказал он, выше поднимая факел. — Барс выбрал меня. Он дал мне первую подсказку, а волшебник по имени Тис мне помогал. Правда, он погиб. Освальд убил его. Так что на этот раз придется нам обойтись без волшебников.

Над Пропастями воцарилась тишина. Все смотрели на него недоверчиво, будто не могли решить, рассмеяться или прогнать его. На секунду Генри показалось, что сейчас появится Барс и скажет всем: «Он говорит правду, слушайте его!» Но, видимо, такое бывает только в сказках.

— Да какой из него герой? — прокричала какая-то женщина. — Мы что, вот такого триста лет ждали? Этот сопляк просто воспользовался тем, что ветер улегся, и решил нас заморочить! Давайте подождем, вдруг настоящий все-таки придет?

Генри уже открыл рот, чтобы попытаться еще раз, и тут произошло то, чего он боялся больше всего.

— Слушайте, братцы, а ведь я его знаю, — пронзительным от страха голосом крикнул кто-то. — Это же разрушитель! Тот, которого посланники искали! Его портреты по всей нашей деревне висели!

Стало очень тихо, только выл опять поднимающийся ветер. А потом кто-то из посланников взревел:

— Так и знал, что это он! Мы ж его вчера арестовать хотели, а он нам заливал, что не он на портретах был! А мы и поверили — после заклятия мозги у нас в смущении были!

— Теперь-то не уйдешь! — крикнул другой посланник.

У Генри похолодела спина. Он был уверен, что вот это точно осталось в прошлом, — и ошибся. Они вспомнили.

А он вспомнил, что вчера в приступе какого-то безумного вдохновения убедил посланников, что они не его искали. Но это было сразу после того, как он нашел Сердце, и его будто несла какая-то сияющая волна. А сейчас, когда сотни людей угрожающе глядели на него из темноты, он не мог выдавить ни слова, будто язык прилип к нёбу.

Олдус Прайд вчера так увлекся своим сочинением, что просто забыл рассказать хоть кому-то, что Генри им не враг. А теперь Генри видел в их глазах то же, что привык всю жизнь видеть на лицах людей. Как будто не было последних двух недель — все вернулось к тому, что было.

— Ах ты, тварь! За наследника Сиварда решил себя выдать! — рявкнула пожилая женщина рядом с ним. — И как наглости хватило!

Генри сделал шаг назад — и толпа разом сделала шаг вперед.

— А ну держи его, ребята! — крикнул кто-то, и остальные подхватили.

Возмущенные голоса нарастали отовсюду. Генри уже не понимал, ветер это шумит или они, чувствовал только угрозу, ненависть. Для него все всегда кончается одинаково. Посланники уже проталкивались к нему сквозь толпу, но Генри знал: ни до какой Цитадели они его не довезут. Все эти люди сорвут зло и страх на том, кого считают врагом. Они убьют его прямо здесь. Даже если Олдус проснется и что-то скажет, их уже не остановить.

Сван что-то ему кричал, но Генри не мог разобрать слов. Кровь стучала в ушах оглушительно, будто он глубоко под водой, и он просто застыл, стоял и ждал, когда все закончится. У него больше не было сил спасаться.

А потом на его плече сжалась чья-то рука, толпа издала невнятный испуганный вопль, и Генри медленным, одеревеневшим движением повернул голову влево.

Рядом с ним стоял отец. Или Освальд, что теперь стало одним и тем же.

Судя по тому, с каким визгом начали разбегаться люди, они тоже узнали этот железный костюм со шлемом.

— Что ты творишь, — тихо сказал отец. — Ты же в любой момент можешь уйти отсюда. Дом Тиса, забыл?

И Генри вспомнил о прощальном подарке волшебника. «Просто представь мой дом — и окажешься там». А отец тем временем заговорил громче — так, чтобы слышали все. Отрывистым, страшным голосом Освальда.

— Я вижу, вы меня узнали. Разрушитель под моей защитой, и сейчас мы с ним…

Договорить он не успел: Генри зажмурился и представил себе облачный дом, ему хотелось оказаться далеко отсюда, далеко от отца, от этих людей. В следующую секунду все вокруг будто подернулось туманом, и он рухнул на пол в прихожей дома Тиса.

Там было оглушительно тихо, алый ларец с Сердцем волшебства заливал комнату мягким, ровным светом, и пару секунд Генри просто дышал, вжавшись щекой в пол. Здесь он в безопасности.

— Уютное местечко, всегда хотел тут побывать, — раздался голос у него над ухом, и Генри похолодел. Отец держал его за плечо, а значит…

Через секунду Генри был уже на ногах, закрывая спиной Сердце, которое он вчера — вот болван! — просто оставил на комоде. Но отец даже не встал с пола, только не спеша стянул шлем и положил рядом.

Они не виделись всего день, но он изменился: лицо осунулось, побледнело, под глазами залегли серые тени. Пару секунд отец смотрел на Генри, потом встал и уселся в кресло, обитое цветастой тканью. Скрестил ноги и откинулся головой на спинку — так, будто у них есть все время в мире.

— Я думал, мы больше не увидимся, — выдавил Генри. — Думал, ты…

— Проиграл? Конечно. — Отец пригладил мокрые от пота волосы. Видимо, в железном костюме было довольно жарко. — Но я проиграл только одну партию, а тут как в шахматах: это еще не значит, что ты плохой игрок.

Генри крепче вжался спиной в комод.

— Ты что, думал, я забьюсь куда-нибудь в тихий уголок и там скончаюсь от грусти, что все пошло прахом? — как ни в чем не бывало спросил отец. — Я бессмертный, Генри, ты не забыл? И при этом не люблю терять время — сколько прекрасных качеств в одном человеке! Умение быстро оправиться от поражения я всегда считал одним из самых ценных. — Он вяло, едва заметно улыбнулся. — А сохранить победу иногда важнее, чем победить. Кстати, у вас с этим пока не очень.

Он перевел взгляд за спину Генри, туда, где стояло Сердце. Генри тоже оглянулся, и до него дошло то, что он должен был заметить сразу: вчера, когда он оставил здесь Сердце, оно светилось ярче.

— Ты знаешь, что с ним? — Генри положил ладонь на крышку ящика, под которой все так же ровно, успокаивающе билось Сердце.

Было безумием вести этот разговор с тем, кто превратил его жизнь в кошмар, надо было сразу броситься на него, драться, делать хоть что-то, но Генри едва заставлял себя даже говорить. Он слишком устал.

— Конечно, знаю, — бросил отец. — Но ты же не думаешь, что скажу? Ты зажег Сердце снова, но это ненадолго. Каждой вещью надо уметь пользоваться. И будь уверен, на этот раз оно погаснет не от моих злодейских планов, а из-за глупости людей. Так что не жмись к комоду с таким суровым лицом, я ничего не сделаю. Будем считать, что пляски вокруг этого ящика остались в прошлой шахматной партии, а теперь мы начали новую.

Отец побарабанил пальцами в железной перчатке по подлокотнику, и Генри вдруг понял, почему две недели не узнавал его в Освальде. Не только из-за того, что доспехи меняли голос, — в них он даже слова произносил по-другому. Коротко, зло, отрывисто. А сейчас отец говорил как тот человек, которого Генри знал всю жизнь, и вот это было действительно невыносимо.

— Выглядишь ужасно, — уронил он, надеясь, что этот хриплый выдох сойдет за голос уверенного в себе взрослого человека.

— Надо же. Я не учил тебя говорить комплименты, а ты это уже освоил. — Отец криво улыбнулся и отпихнул ногой одну из кошек Тиса, которая подошла к нему. — А ты выглядишь живым, и это большое улучшение по сравнению с нашей прошлой встречей.

Остальные пять кошек тоже вышли в прихожую и уселись в линию, глядя на Освальда ничего не выражающим взглядом. Даже если они понимали, что он убил их хозяина и обманом проник в этот дом, по ним это было незаметно.

— Где Хью? — выдавил Генри, и все шесть кошек одновременно повернули головы к нему.

— Больше тебя ничего не волнует? — пробормотал отец, закрывая глаза. Он как будто и мысли не допускал, что Генри может на него броситься, что после вчерашнего было даже странно. — С ним все прекрасно, он мне еще пригодится. Ты бы о себе лучше волновался. Так рвался общаться с людьми — и такой бесславный финал. Если б не я, они бы тебя на куски разорвали.

— Откуда ты там взялся? — Генри прокашлялся, пытаясь сделать так, чтобы его голос звучал угрожающе. — Эти доспехи любой бы узнал, но никто тебя не видел. А значит, ты оказался возле стола, на котором я стоял, сразу перед тем, как залезть туда. И тогда, на ярмарке: ты появился на площади, а когда я вернулся домой, ты уже тоже был дома. И все эти годы ты как-то проворачивал свои дела, заманивал людей в башню и все такое. Но в то же самое время был со мной, в лесу. Как такое возможно?

— Темные дела вершатся ночью, когда хорошие детки спят. — Отец вдруг улыбнулся так, будто доволен его сообразительностью.

На секунду Генри почувствовал знакомую гордость, но тут же попытался ее задавить.

— Как ты можешь перемещаться так быстро? — повторил он. — Ты же не волшебник.

— А ты подумай. Ответ очевиден, но после вчерашнего голова тебя все-таки подводит.

— Какой-то волшебный предмет?

Отец неопределенно покачал головой. Он всегда так делал, когда Генри говорил что-то глупое, и Генри разозлился: и на него, и на себя. Отец оказался главным злодеем в королевстве, а говорил с ним так, будто ничего не случилось.

— Что тебе от меня надо? — резко спросил он, по-прежнему не сходя с места.

— О, я всего лишь спас тебя от смерти, не стоит благодарности. А теперь собираюсь спасти еще раз.

— Забавно это слышать от того, кто две недели пытался меня убить.

— Ни разу. Если вспомнишь все свои приключения, у человека в железных доспехах были десятки возможностей убить тебя, и он ни разу ими не воспользовался. Маленькие, чуть смертельные опасности не в счет. Я знал, что это тебя не убьет. Дар тебя защищал, и еще — ты мой сын, и я сам тебя обучил. — В его голосе проскользнула такая гордость, что у Генри сжалось сердце. — Но сейчас твой дар ослабел, и на этот раз он тебя не защитит.

— От чего?

— Ты вчера вернул людям дары, а значит, и мне тоже. И теперь я снова вижу будущее. Я пришел сказать тебе: не ходи во дворец.

Опять этот дворец.

— С чего ты взял, что я вообще туда собирался? — пробормотал Генри.

Олдус Прайд предлагал ему отнести Сердце во дворец, король скриплеров велел идти туда же, но отец не мог этого знать.

— Будущее создается решениями. — Отец пожал плечами, будто это очевидно. — Ты принял решение пойти во дворец, и я увидел, что будет. Хочешь предсказание?

— Нет.

— У меня их для тебя даже три, — ровным, ничего не выражающим голосом произнес отец. — Если пойдешь во дворец, Сердце, с которым ты так носишься, снова будет потеряно. Тебя посадят в клетку, как зверя. А потом ты умрешь от руки человека, которому доверял.

— С чего мне тебе верить?

С того, что мне выгодно, чтобы во дворец ты все-таки пошел. В моем видении было кое-что, для меня очень приятное, но я не желаю тебе смерти. Едва уговорил одного своего друга помочь мне тебя предупредить. Дать тебе хотя бы шанс. Уж поверь, уговорить было непросто. — Отец выпрямился и посмотрел на него таким тяжелым взглядом, что до Генри вдруг дошло: он говорит правду. — У меня этот проклятый дар был с семи лет. Я знаю о нем все. И видит Барс, если твоя нога переступит порог дворца, что бы ты ни делал потом, все придет к одному. К твоей скорой смерти.

Генри молчал. Это все было как-то слишком для одного дня.

— Поэтому вот что я тебе предлагаю. — Не дождавшись ответа, отец заговорил снова. — Отсюда ты вернешься в наш старый дом в горах и будешь сидеть очень тихо. У меня есть одно дело, но, когда с ним будет покончено, я заберу тебя. И поверь, я дам тебе все, что ты хочешь. Никто больше не посмеет тебя тронуть. Ты ведь мечтаешь быть среди людей в безопасности.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе только исполнилось шестнадцать, а мне триста сорок лет. Это называется жизненный опыт.

Генри коротко улыбнулся, и ничего веселого в этой улыбке не было.

— И я даже без него знаю: ты мечтал стать королем. Твое дело, случайно, не включает эту деталь? — негромко спросил он.

Отец изменился в лице, чуть заметно, но достаточно, чтобы Генри понял: угадал.

— Я уверен, нет никакого предсказания, — отрезал Генри, и на этот раз голос ему не изменил. — Ты ничего не видел, просто опять пытаешься меня использовать. И я…

Освальд поднялся, и Генри невольно опять вжался спиной в комод.

— Ты — что? Пойдешь во дворец? Опять попытаешься доказать людям, какой ты хороший? — Отец остановился посреди прихожей. — Может, хватит наступать на те же грабли? Ты никогда не станешь их героем. Они все читали сказку о разрушителе. Можешь им хоть луну с неба достать — но ты всегда будешь для них чудовищем. И куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, все начнется снова. Так, как сегодня.

— И поэтому ты решил убедить тех людей, что мы с тобой заодно? — разозлился Генри. — Не делай вид, что мы друзья. Я тебя ненавижу, — последнее вырвалось у него так неожиданно, что он испуганно закрыл рот, а отец вдруг тихо рассмеялся.

— Ой, ну хватит. Конечно нет. Как будто я не знаю твое нежное, чувствительное сердце, которое готово привязаться к любому волчонку или птенчику. — Отец шагнул к нему. — И больше всего тебя злит то, что я все еще твой отец, и ничто этого не изменит. А знаешь, что больше всего злит меня?

Еще один шаг в его сторону. Теперь их отделяло друг от друга меньше метра.

— То, что я тоже люблю тебя всем своим черным сердцем. — Отец криво усмехнулся и сделал еще один шаг. — И я не хочу тебе смерти. Но кое-кто другой хочет ее больше всего на свете.

Последний шаг — теперь они стояли вплотную, и отец прибавил негромко, на ухо, будто кто-то еще мог услышать:

— Мое предсказание — чистая правда, и в нем не я тебя убиваю. Не ходи во дворец, послушай доброго совета.

— Ты знаешь, что это был за ветер? — тихо спросил Генри, глядя прямо перед собой, в блестящие доспехи на плече отца, в искаженное отражение собственного лица.

— Конечно.

— И знаешь, что за опасность там, во дворце?

— Знаю.

— Но мне не скажешь.

— Естественно. Все это тебя не касается. — Отец вдруг накрыл рукой что-то, висевшее у него на шее, Генри не успел разглядеть что.

— Я обещал скриплеру защитить тех людей, — пробормотал Генри, сам не зная зачем, и отец рассмеялся.

— О, это так в духе волшебных существ — брать с людей невыполнимые обещания. Вот кому здесь надо спасаться. — Отец взял Генри за подбородок, и тот не попытался вырваться. — Просто сделай, как я говорю. Нам с тобой незачем ссориться. Знаешь почему? Я могу сказать тебе и без всяких предсказаний: какое бы будущее ни наступило, я всегда буду рядом, всегда за твоим плечом. От этого ты никуда не сбежишь. Всегда будем ты и я. — Он вдруг прикоснулся губами к его лбу, и Генри вздрогнул.

А потом отец шагнул назад, подобрал шлем и вышел, закрыв за собой дверь. От неожиданности Генри не сразу сообразил, что дверь была не входная. Он запоздало рванул ее на себя — за ней оказалась гостиная.

Он осмотрел все углы — но она была совершенно, абсолютно пуста.

Генри рухнул на диван и какое-то время лежал, глядя в стену. Кошки запрыгнули вслед за ним, терлись о ноги, пытались устроиться под его рукой, и Генри вдруг почувствовал себя очень старым. От радости вчерашнего дня ничего не осталось.

Вокруг светлело. Время здесь будто шло быстрее, приближался рассвет. Может, остаться здесь насовсем? Наверняка тут есть какие-то запасы. Он ведь даже не проверил, что, собственно, есть в доме. И чтобы ни о чем не думать, он тяжело поднялся с дивана и приступил к исследованиям.

Получив в наследство дом волшебника, смутно надеешься найти в ящиках много чего интересного, вроде непобедимого оружия или, скажем, бесконечных запасов еды, но ящики были совершенно пусты — ничего, кроме кошачьего печенья. Генри попробовал одно и выплюнул — мерзкое на вкус, — но кошки тут же принялись за него, когда Генри высыпал остатки на пол.

Генри пришлось довольствоваться единственной находкой: на кресле в спальне он обнаружил длинную бледно-серую одежку с капюшоном, которую Сван называл халатом. Генри взял ее в руки. Тис обещал быть его наставником, обещал всегда помогать ему, а теперь он умер, и надеяться не на кого. Лучше всего сделать так, как велел отец. Отсидеться. Спасти свою жизнь. Отец прав: людям он больше не нужен. Генри еще раз посмотрел на халат в своих руках, а потом в странном порыве надел его. Тот оказался на удивление удобным, и пахло от него печеньем и чем-то уютным, как будто Тис все еще рядом.

— Давай не будь трусом, — пробормотал Генри себе под нос, представляя, что это старик говорит ему. — Сам знаешь, что надо сделать.

Отец думал, что он либо послушается его, либо назло ему пойдет во дворец, но ведь есть еще и третий вариант. Генри упал в кресло, сунув руки в огромные карманы, и понял, что они не пусты.

В одном оказался полосатый шарф и мятая, потертая тряпка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась холщовой сумкой. Во втором была маленькая книжка в потрепанной черной обложке. Генри пролистал ее и разочарованно понял, что это просто сказки с картинками. Он без интереса сунул книгу обратно в карман — еще парочка историй о волшебстве, которые сейчас ничем не помогут.

А потом он еще раз посмотрел на шарф и сумку и внезапно понял странную вещь. Старик оставил ему ровно то, что нужно.

Генри медленно намотал шарф так, чтобы он закрывал половину лица, до глаз. Сильнее затянул пояс халата, надел капюшон и вышел в прихожую. Попробовал положить ларец с Сердцем в сумку — и даже не удивился, когда она подошла ровно по размеру.

Тис верил в него. Сван с Агатой верили в него. Он должен попытаться — хотя бы еще один раз. Потому что, если Сердце погаснет, значит, все было зря. Он перекинул сумку через плечо, открыл входную дверь и поглядел на плотную облачную пелену внизу, подсвеченную рыжим светом раннего дня.

Услышав низкий мяукающий звук, он обернулся. Кошки, все шесть, сели в ряд, одинаково глядя на него — так, будто ждали объяснений его ухода, и Генри, чувствуя себя ужасно глупо, спросил:

— Вы что, хотите со мной?

Они, конечно, не ответили, — как можно ждать от зверей чего-то другого? Тогда он сам поднял одну, шагнул к двери, но кошка зашипела, вывернулась и спрыгнула на пол. Не хотят.

И он махнул им рукой на прощание. Медленно выдохнул, решаясь, а потом закрыл глаза и шагнул вперед.