Сила расталкивания. Серия: Аз Фита Ижица. Часть I: Прогулка по висячему мостику. Книга 2

Екатерина Трубицина (2024)

Продолжение. Как жить дальше, после того, что с ней произошло? А произошло ли? Ирине Палладиной проще считать всё причудами собственного воображения. Вот только сон, разделивший её жизнь на «до» и «после», оказывается реальным событием, случившимся несколько веков назад. К счастью, в общедоступной реальности сбывается её профессиональная мечта. Ире даже приходится на несколько месяцев уехать из Сочи для воплощения её в жизнь. Замечательная возможность выкинуть из головы всё сверхъестественное! Но события принимают неожиданный оборот, сталкивая Иру с силой, способной расщеплять пространство и время.

Рациональное и иррациональное

Унимая дрожь, Ира убрала со стола, перемыла посуду и даже полы в гостиной и на кухне. Прихода Татьяны Николаевны ждать не приходилось. Судя по звукам с улицы, Женечка перехватил её и, чуть ли ни силой запихав в видавшую виды «Ниву», тоже уволок с собой.

Первая до конца осознанная мысль советовала плюнуть на все свои стенания и засесть за работу.

«Идея, конечно, неплохая и очень даже здравая. Но в этом случае я так и не разберусь в себе никогда, и всё начнется сызнова», — подумала Ира.

Когда не осталось ничего, подходящего для мытья или уборки, она забралась с ногами на диван в гостиной, обняла подушку и начала крутые разборки с собой.

Благое намерение неожиданно натолкнулось на самую, казалось бы, банальную, но непредвиденную трудность. Ира не знала с чего начать.

Минут пятнадцать она сидела, тупо уставившись перед собой. Затея стала казаться бесполезной, и Ира начала настраиваться на работу, но тут до гениальности простейшая мысль посетила её. Раз в ней борются два начала — рациональное и иррациональное — то нужно, как минимум, провести между ними чёткую грань.

Ира попыталась.

В то же мгновение в её мозгу забурлили сотни, если не тысячи разрозненных мыслей, и военные действия загромыхали с удвоенной силой.

Иру снова била дрожь и появилось то невыносимо мучительное раздирающее на части чувство, которое следовало за ней неотступно с зимы, и с которым она периодически свыкалась.

Неимоверным усилием воли Ира заставила мозг замолчать.

Несколько секунд полной тишины привели к выводу, что иррациональное и рациональное боролись в ней даже за право произвести разграничение между собой. На первый взгляд простая задача оказалась куда сложнее, чем предполагалось изначально.

Иррациональное с рациональным умудрились перемешаться и сплестись в нечто единое, которое, чтобы разделить, придётся распутывать, как свалявшуюся копну ниток.

«Пожалуй, проще разобраться с событиями, отнеся их к одной или к другой категории».

Это действительно оказалось проще, хотя и тут возникли спорные моменты, поскольку в некоторые вроде бы реальные события примешивалась ирреальность её восприятия.

Ира встала и принесла четыре листка бумаги и ручку. Она решила на одной паре листов зафиксировать все значимые события, начиная с зимы этого года, деля их на реальные и ирреальные без учета собственного отношения к ним, а на другой — те же события, но классифицируя их с точки зрения своих ощущений.

Она даже подписала листы. Первую пару: «объективно реальные» и «объективно ирреальные». Вторую пару: «субъективно реальные» и «субъективно ирреальные».

И тут выяснилось, что «объективно ирреальных» событий вроде как и не было вовсе.

С некоторым натягом к этой категории относились: поющий дом, трансформация Женечки в пламя и внезапно появившаяся способность видеть в темноте, к тому же с закрытыми глазами. По крайней мере, всё это хотя бы ещё и Влад воспринимал.

Список же значимых «субъективно ирреальных» событий получился внушительным. Притом поведение Иры в значимых «субъективно реальных» событиях, её до мозга костей реалистично настроенное окружение никогда не считало до конца адекватным.

— Вести обычную жизнь необычным способом, — пробормотала Ира.

Она силилась вспомнить, где слышала или читала эту фразу.

— Может, Кастанеда? Нет. Руны? Да! Точно! Руны!

К какому именно из древних знаков относилось толкование с этой фразой, она не помнила.

Ира встала и поднялась в кабинет. Там она отыскала старенький журнал «Наука и религия» с опубликованным в сокращении «Руническим оракулом» Ральфа Блума. Она нередко обращалась к нему и в его туманных формулировках нащупывала ответы на волновавшие вопросы.

Ира настроилась перечитывать все толкования в поисках этой фразы, но сие значение относилось к самой первой руне:

«Я (MANNAZ). Начальная точка — это"я". Только ясность, желание измениться будут эффективны. Следует оставаться скромным — это советует оракул. Независимо от того, каковы ваши заслуги, будьте уступчивым, сосредоточенным и умеренным. СТАРАЙТЕСЬ ВЕСТИ ОБЫЧНУЮ ЖИЗНЬ НЕОБЫЧНЫМ СПОСОБОМ. Будьте удовлетворены, делая своё дело ради него самого. Никаких излишеств».

Ира перевернула страницу и прочла значение этого же символа в перевернутом положении:

«Если вы чувствуете преграду, эта руна советует вам быть честным с самим собой. Не думайте об окружающих, а спокойно загляните внутрь себя в поисках врагов своего развития. Вы увидите, что внешний"враг" — не более чем отражение того, что вы до этого момента не могли или не хотели осознать как идущее изнутри. Вызов здесь — сломать инерцию прошлых привычек».

Общее ощущение от прочитанного как никогда отражало её состояние и стремления. Ира стала внимательно вчитываться в каждую фразу.

«Начальная точка — это"я"».

Да, именно, запутавшись в жизни, она и пришла к этой начальной точке. В конце концов, окончательно и бесповоротно решила разобраться в себе.

«Только ясность, желание измениться будут эффективны».

Желания измениться в переизбытке, а вот что с ясностью? Ясность, пожалуй, тоже есть. Она знает, что и даже в каком направлении нужно менять.

«Следует оставаться скромным — это советует оракул».

Скромным? В чём именно?

Да. Пожалуй, её желание, вот так вот запросто примирить себя с собой, гармонизовать рациональное и иррациональное в себе, особо скромным не назовёшь.

«Независимо от того, каковы ваши заслуги, будьте уступчивым, сосредоточенным и умеренным».

Заслуги? В чём, в данном случае, заключаются её заслуги?

За последний без малого год она многое узнала и многому научилась. И это многое гораздо больше, чем всё, что она узнавала и чему училась всю предыдущую свою жизнь. Не количественно больше, качественно.

Быть уступчивым, в данном случае, скорее всего, значит не препятствовать самой себе. Не упираться, как баран рогом, пытаясь вести ставшую во многом необычной жизнь, тем же, что и до этого, привычным для неё способом.

При этом нужно сосредоточиться на самом пути изменений и умерить свои аппетиты в ожидании мгновенного чуда.

«Старайтесь вести обычную жизнь необычным способом».

В общем-то, вопреки самой себе она уже давно старается, притом изо всех сил.

Ира рассмеялась.

А что, очень даже забавно! Она почти что инстинктивно, не отдавая себе полного отчёта, стала вести обычную жизнь необычным способом.

В итоге, эта самая жизнь стала…

Нет. Её жизнь только становиться необычной, а она изо всех сил теперь пытается вести её обычным способом.

Хотя обычный по отношению к необычному, соответственно, будет необычным.

А стала ли её жизнь в действительности необычной?

Ира взяла свои листочки. Судя по этой классификации, не особо. А вот способ её ведения, то есть, восприятия событий, пожалуй, что да.

Только вот старается она в двух направлениях сразу. Своей иррациональной сутью неосознанно пытается вести обычную жизнь необычным способом, а рациональной — почти осознанно старается вернуться к прежнему состоянию.

«Будьте удовлетворены, делая своё дело ради него самого».

То есть, стараться вести обычную жизнь необычным способом нужно не ради какой-то иллюзорной цели.

Ира призналась себе, что иллюзорная цель существовала и исходила она как раз-таки от её рациональной сути.

Хотя, именно так её — рациональную суть — удалось обмануть на начальном этапе, посулив это нечто иллюзорное, чтобы она позволила выйти на сцену жизни иррациональному.

К тому же, иллюзорным оно представлялось именно иррациональному, а рациональному — вполне конкретным. Чем-то из области психологического тренинга, прохождение которого принесёт абсолютно нормальные естественные плоды в виде повышения работоспособности и т. п.

Результат не замедлил сказаться, и реализм задремал, позволив действовать иррациональному в полную силу.

Для иррационального же эти все достижения являлись лишь, пусть не самым плохим, но всё же побочным эффектом.

«Никаких излишеств».

Именно рациональное жаждет чудес, чтобы поохать и поахать, а затем объявить всё это несуществующим.

То есть, рациональное стремится считать это снами, обманом зрения или слуха, неадекватностью психики, воздействием каких-нибудь веществ или излучений, результатом гипноза, бредом, галлюцинацией, мошенничеством и шарлатанством, наконец.

Рациональное жаждет этих излишеств вроде как в качестве доказательств состоятельности иррационального. На самом же деле, ему это нужно для доказательства обратного, что рациональное и делает, опровергая все достижения иррационального любыми доступными способами.

И оно преуспевает в этом, так как в его распоряжении неоспоримый материальный мир и список официальных научных догм.

Рациональное и требует этих излишеств от иррационального только для того, чтобы затем разбить его в пух и прах.

Ира перевернула страницу.

«Если вы чувствуете преграду, эта руна советует вам быть честным с самим собой».

Преграда есть, а быть честной с самой собой страшно.

А собственно, в чём эта преграда? Ведь она её чувствует, но не понимает, что это такое.

Вот для этого и нужно быть честной с собой. Для того чтобы понять, чтобы увидеть это препятствие.

Ира вдруг осознала, что даже не знает, что именно эта преграда ей преграждает.

— Ладно. С этим разберёмся позже, — сказала она сама себе.

«Не думайте об окружающих, а спокойно загляните внутрь себя в поисках врагов своего развития».

Окружающие? Кто они?

Женечка, Влад, Гена, Радный…

О ком она более всего думает? Чаще о первых троих, но с наиболее яркой эмоциональной окраской только о Радном. Хотя Женечка там, в поезде, тоже вызвал бурю эмоций. И не только в поезде.

В этом году он очень основательно вошёл в её жизнь. Собственно, именно он и явился, если и не причиной, то поводом её изменений. Влад и Гена тоже внесли свою лепту.

— Ну вот. Я уже ищу причины и поводы всего в окружающих. Нужно перестать это делать, и все эти причины и поводы найти в себе. Это будет честно по отношению к себе. И, наверное, тогда я пойму, в чём и от чего преграда.

«Вы увидите, что внешний"враг" — не более чем отражение того, что вы до этого момента не могли или не хотели осознать как идущее изнутри».

«Враг» — это, конечно, сильно сказано. Не враг, а повод, причина.

К тому же, есть причина и повод, которые привели её на этот путь, и есть причина и повод, которые ей мешают по нему идти.

В первом случае, поводом стало её неадекватное восприятие сновидения и реальности. Сновидение получилось до боли реальным. А реальность тех нескольких зимних дней, проведённых здесь, до сих пор для неё остаётся смутным воспоминанием об увиденном во сне.

А причина?

По Ириному телу пробежала крупная дрожь, а в кровь хлынул поток адреналина.

— А вот и причина, которая не даёт мне принять всё, как есть. Это — непонятный панический страх. Мой враг — страх. Он постоянно идёт изнутри, когда я пытаюсь всего лишь только приблизиться к пониманию. Страх и есть преграда.

«Вызов здесь — сломать инерцию прошлых привычек».

— Прошлые привычки. Инерция прошлых привычек.

Ира прогнала все мысли и стала прислушиваться к себе.

Она никогда, в общем-то, не воспринимала мир таким, каким его ощущает большинство людей. С незапамятного детства было так. Да и в нынешнем её состоянии для неё, по большому счёту, есть мало чего принципиально нового. Да ничего вообще!

Её усиленно приучали принимать мир определённым образом, и она, в конце концов, привыкла.

Это и есть привычка. Привычка лгать самой себе.

Получается, нечто чуждое мешает ей, но даже всего лишь попытка избавиться от этого вдребезги разбивается о страх.

Вместе с тем она не боится проделывать некоторые вещи, но её охватывает леденящий ужас от результата этих действий. Точнее, не только и не столько от результата, как от самого произведённого действия.

Да и боится вроде как не она.

Ира вспомнила свою беседу с Женечкой незадолго до отъезда на выставку. Он говорил ей о системе безопасности. Она-то как раз и генерирует этот страх.

Сломать её, это значить умереть или сойти с ума, что в принципе одно и то же с той лишь разницей, что в первом случае в теле прекратятся все процессы, а во втором — нет.

И что же получается? Получается, что страх не является врагом?

Получается, что так. Ни врагом, ни преградой страх не является. Точнее, преградой-то он является, но эту преграду ломать нельзя.

Ира перечитала толкование.

А ведь никто не говорит, что нужно ломать преграду. Нужно сломать инерцию старых привычек. Нужно вести обычную жизнь необычным способом. Именно старые привычки — враг и преграда.

А какие именно привычки?

— Привычка разделять мир на реальный и ирреальный, к примеру. Все остальные — производные от неё. Мир един. Если подавляющее большинство воспринимает лишь незначительную его часть, это ещё не повод считать всё остальное иными мирами. Либо, как делает подавляющее большинство подавляющего большинства, считать всё остальное несуществующим вовсе.

— Браво, Палладина!

Ира вздрогнула. Она не заметила, как в кабинет вошёл Женечка. А также то, что говорила вслух. А ещё и то, что за окном уже сумерки.

— — —

— «Мир един. Если подавляющее большинство воспринимает лишь незначительную его часть, это ещё не повод считать всё остальное иными мирами. Либо, как делает подавляющее большинство подавляющего большинства, считать всё остальное несуществующим вовсе».

Процитировал Женечка, с восторгом глядя на Иру.

— Знаешь что, Палладина, запиши-ка всё это, сделай себе кучу плакатов и развесь по всему дому. То, что ты сейчас изрекла, в самую точку! Тебе нужно постоянно помнить об этом.

Я, манипулируя твоим ВНИМАНИЕМ, — не без ехидства добавил он, но затем перешёл на серьёзный тон, — хочу буквально приковать твоё ВНИМАНИЕ, — он ещё более усиленно выделил слово «внимание», — к этой истине.

Если она сольётся с твоей плотью и кровью, ты изменишь свою точку зрения на многое и, соответственно, изменишься сама. Ты перестанешь пугаться своего страха.

Ир, поверь, можно испытывать страх, но не бояться его. А когда перестаёшь бояться страха, многие вещи становятся гораздо более доступными.

Вступая в битву, воин испытывает страх, но он не боится его и побеждает.

Тебе нужно победить себя, Ира. Не страх в себе, а себя. Если ты при этом сможешь взять свой страх в союзники, твоя победа будет поистине блестящей.

Кстати, сделать гармоничными взаимоотношения рационального и иррационального — это и значит взять в союзники страх.

А взять в союзники страх — это значит ощутить полноту и целостность Абсолюта.

А ощущение полноты и целостности Абсолюта и есть преодоление всех преград и избавление от всех привычек.

Именно привычки — и хорошие, и плохие — парализуют нашу волю.

— Ты предлагаешь мне бросить курить? — не без сарказма пошутила Ира, и тут в ужасе обнаружила, что она не в кабинете, а сидит себе на диване в гостиной.

Невыносимый страх сковал её.

Женечка радовался как удачно нашкодивший ребёнок. Он долго смеялся, но продолжил серьёзно:

— Борьба с привычками рождает новые привычки. Это — не выход. Возьми в союзники страх. Вон его сколько у тебя!

Вот что ты сейчас делаешь, а? Правильно, пытаешься унять страх и понять, как ты оказалась не в кабинете, а здесь.

Да какая разница? У тебя есть страх. Ты, испугавшись его, вместо того чтобы как-то использовать, пытаешься унять. Это провоцирует противостояние рационального и иррационального, подстрекая их вновь грызть друг друга.

Они снова воюют, тебе хреново, но не страшно. Ведь так?

— В общем-то, да, — вынужденно согласилась Ира.

— Вот видишь? Чтобы обнаружить другой способ обращаться со страхом, нужно выяснить для себя, что же такое страх.

Страх — это эмоция, а эмоции — великая вещь.

Большинством из них мы активно пользуемся в этой жизни. К примеру, радостью для наслаждения, гневом для исправления какой-либо ситуации или наоборот, заведения её в тупик. Неважно. Только страх пытаемся придушить.

— Страх — это инстинкт самосохранения, — вставил Влад, которого Ира до сего момента не замечала.

— Верно. И это важно. Только вот хочу обратить ваше ВНИМАНИЕ на то, — Женечка снова утрированно выделил слово «внимание» и усмехнулся, — что пугаться, бояться и опасаться — это не значит испытывать страх.

Боязнь и опасения — не эмоции, а мыслительные реакции, которые вызывает страх, и направлены они, в первую очередь, против него самого.

Испуг — состояние гормонального фона.

Кстати, боязнь и опасения гораздо чаще возникают сами по себе. В смысле, без участия страха. И сами рождают неприятные эмоции — тягостные переживания, волнения — которые не являются страхом, хотя и похожи на него.

Итак, страх — это единственная эмоция, которую мы никак не используем и всеми силами пытаемся погасить.

— Евгений Вениаминович, а как же пристрастие многих людей к ужастикам, к экстриму?

— Это тоже называют страхом, но это — не страх. Это — испуг, вызывающий впрыск адреналина в кровь, что, в конечном итоге, рождает чувство удовольствия.

Испуг — не эмоция. Это — физиологическое состояние, которое, кстати, зачастую сопровождает страх.

Всё это, конечно, манипулирование терминологией. Мне важно, чтобы ты, Ира, поняла точно, о чём именно я говорю.

Скажем так: страх, боязнь, опасения, испуг — это a, b, c, d, которым заданы определённые значения.

Так вот, страх, в том значении, в котором я имею в виду, это единственная эмоция, которую мы никак не используем и пытаемся погасить.

Страх, как правильно заметил Влад, это проявление инстинкта самосохранения.

Однако, боязнь, опасения, испуг — проявления того же инстинкта. Именно поэтому мы безотчётно смешиваем эти понятия.

Мы боимся, опасаемся, пугаемся, когда нам угрожает что-то, принадлежащее к сфере земной жизни. То есть, реальности, воспринимаемой всеми приблизительно идентично.

Страх нами завладевает тогда, когда мы хотя бы легонько касаемся запредельного.

Страх — это система безопасности в действии. Завладевая нами, он становится для нас реальностью земной жизни, и мы пугаемся, боимся, опасаемся и, как следствие, пытаемся от него избавиться.

Обычный среднестатистический человек, задавливая его, отгораживается от запредельного.

Попытки мистика — то есть, человека, восприятию которого не чуждо запредельное — задавить свой страх, приводят к войне рационального и иррационального в нём.

Если же он преодолеет страх, это, как правильно заметила Ирина Борисовна, приведёт к частичному или полному окончанию его существования в земной реальности.

А вот если перестанет бояться… Вот тогда произойдёт чудо.

Кстати, некоторые считают, что перестать бояться своего страха это и значит преодолеть. Но это не так.

Преодолев страх, индивид избавляется от него, и не только от него, а и вообще от всего, что можно ощущать посредством тела. Он попросту теряет с телом связь, разрушив систему безопасности.

А вот перестав бояться, индивид не перестаёт испытывать страх. Он начинает его использовать.

Это — обман системы безопасности.

Она в целости и сохранности, вовсю генерирует страх, с помощью которого человек контактирует с запредельным, даже полностью уходит в него, но остаётся жив. Жив в общепринятом смысле.

По-моему, именно это и проделала госпожа Палладина, когда перед своим отъездом исчезла на несколько дней.

Ирочка, не хочешь мне поведать, что с тобой было? Влад говорит, что ему ты рассказала. Но, что именно, не колется.

— А Вы и не настаивали, Евгений Вениаминович.

— Конечно, не настаивал. Я не любопытен. Если б судьба Ирины Борисовны Палладиной не висела на моей совести, то и сейчас бы этим не интересовался. Так что, Ир, расскажешь?

— Куда ж я денусь.

— Какое счастье! А то я думал, опять придётся прибегать к средневековым пыткам.

Говорила Ира долго.

Женечка, как и в отчёте о её поездке, требовал мельчайших и, с точки зрения Иры, малозначительных подробностей. Когда это стало её раздражать, он сказал:

— Независимо от количества уделённого ВНИМАНИЯ, в памяти остаётся всё. Но то, на что ВНИМАНИЯ затрачивалось больше, легче втащить потом в сознание.

Ты часто обращаешь ВНИМАНИЕ далеко не на всё, на что надо бы.

Не ты одна, так что не печалься по поводу этой оплошности. Мы все этим грешим. Важно стараться исправиться, пытаясь точно распознать, что важно, а что малозначительно. Иногда это очень сложно, потому что:

Зачастую именно то, что нам кажется мелочью, на самом деле, может являться глобальным событием Вселенского масштаба.

— То, как я развязывала шнурки, глобальное событие Вселенского масштаба?

— Вполне возможно. Ир, я не шучу. Давай дальше.

Ира продолжила.

Когда она, наконец, добралась до света, пещеры и своего полёта, её возмутило равнодушие Женечки к сему поразительному, с её точки зрения, факту.

Женечка как-то по-особенному улыбнулся и мечтательно проговорил:

— Ир, представь, что с рождения слепой внезапно прозрел. Его, безусловно, захватит новизна незнакомой ему ранее возможности восприятия и ощущений. Но неужели ты думаешь, что окружающих будет волновать, что именно он в этот момент увидел? Может, лишь в качестве подтверждения факта прозрения. Главное же, что всем будет интересно, это то, как он сумел прозреть. Как и почему с ним это случилось.

Ира по инерции попыталась что-то возразить, но Женечка на несколько мгновений заструился пламенем, и она замолчала.

Вернувшись в человеческий облик, он рассмеялся.

— Не обижайся, Палладина, для меня не является чем-то из ряда вон выходящим возможность открыть вход в гору. Ты лучше вот что сделай. Вспомни, в какой момент тебе стало страшно, и когда именно ты перестала бояться своего страха.

Поскольку только что усилиями Женечки Ира во всех подробностях восстановила в своём сознании ту ночь, ей не понадобилось долго вспоминать.

— Знаешь, Жень, страха, по крайней мере, такого, который я стала испытывать последнее время, вообще не было. Лишь когда я поняла, что это и есть та самая ночь, о которой говорила Гиала, немного от волнения ёкнуло сердечко. Но от волнения, а не от страха.

— Отлично! Теперь сиди и отматывай события в обратном направлении до момента, когда ты перед этим всем испытала страх, и когда перестала его бояться.

Ира надолго задумалась.

— Знаешь, Жень, я не помню, чтоб в обозримом прошлом, предшествующем моей ночной прогулке, испытывала страх. Именно тот страх, который… Знаешь, Жень, а ведь он впервые — именно такой страх — охватил меня в поезде, когда я нынче возвращалась домой.

Женечка загадочно улыбался.

— Вспоминай, вспоминай.

Влад встал, собрал грязную посуду и ушёл на кухню её мыть.

Женечка поднялся, расположился позади Иры и распростёр ладони у неё над головой.

Ира закрыла глаза. Точнее, они сами закрылись. Сквозь абсолютно чёрную темноту она, будто из очень далёкого далека, услышала Женечкин шёпот. Он говорил очень медленно:

— Страх. Кто или что его причина?

— Радный! — не контролируя себя, выкрикнула Ира и вскочила.

Женечка силой усадил её и снова распростёр ладони над её головой.

Перед глазами поплыла сцена сожжения и тут же оборвалась. Ира сразу увидела стоящего в стороне от всех Радного, и дикий всепоглощающий ужас объял её.

— Тихо, тихо, тихо, — увещевал Иру Женечка. — Перестань бояться, но не дави страх.

— Я не могу! — вскрикнула она и окончательно вырвалась из крепко держащих её за плечи Женечкиных рук.

— Сядь, — спокойно сказал Женечка, занимая своё место.

Ира села. Её всю трясло.

— Я не могу, — пробормотала она, едва переводя дыхание.

— Ир, но ведь когда-то смогла?

— Когда?

— Тебе лучше знать. Вспоминай.

Ира напряжённо стала прокручивать всё, что касалось Радного. Дрожь не унималась, хотя она вроде как и абстрагировалась от страха.

Женечка наблюдал за ней.

— Не умом вспоминай. Выкинь всё из головы. Само и всплывёт.

Ира послушалась. Дрожь сама собой ушла, а перед глазами воскресла сцена из их с Радным совместного похода на Ажечку: как они уговаривают «главных» перебраться через реку и тут показывается чёрная гадюка.

— Я всегда дико боялась змей, — проговорила Ира будничным голосом.

— Что? — спросил Женечка.

— Неважно. Я сейчас приду.

Ира встала и поднялась в кабинет. Там на полу валялся её рюкзачок. Она извлекла из него коричневато-зеленоватый камень и взяла с полки такой же, принесённый ею ранее.

Внутренний голос рационального заявил, что гадюка с дачи Радного ну никак не может быть той же самой гадюкой, что и на Ажеке.

«Заткнись», — мысленно сказала голосу рационального Ира.

Она стояла, держа в каждой руке по камню. Закрыла глаза.

Яркий густой Золотистый Свет окутал её. Перед внутренним взором встала та же сцена, что и немногим ранее, когда Женечка держал свои ладони над её головой. Сцена из её сна, когда она впервые увидела Радного.

В чернущей темноте под Женечкиными руками её обуял невыносимый ужас. Теперь в ярком густом Золотистом Свете то же самое воспоминание вызвало неописуемый восторг.

Сердце бешено колотилось, как и тогда. Все её тело дрожало, как и тогда. Но не от страха, а от восторга.

Едва переводя дыхание, Ира открыла глаза.

— Ира, — прозвучал за спиной Женечкин голос.

Ира обернулась и показала Женечке камни.

— Ира, выбрось их!

— Почему?

— Ир, честно, не знаю, но я чувствую, что в них скрыта угроза.

— То есть, эти камушки вызывают у тебя страх? Так не бойся своего страха! Не ты ли учил давеча? А у меня, Жень, оказывается, нет и никогда не было страха. Я боялась, как человек боялась, и сейчас боюсь, но не страха.

Женечка в немом оцепенении смотрел на неё.

Ира продолжила:

— Жень, это — не страх. Это — восторг. Немыслимый, нечеловеческий восторг. И человеческое во мне относится к нему с большим опасением.

— Радный вызывает у тебя восторг? — скептически поинтересовался Женечка.

— Оказывается, да.

— Но ты буквально только что…

— Жень, под твоими руками меня окутала чёрная тьма, и восторг показался мне страхом. Но лишь показался.

— Палладина, я уже давно стал догадываться, что пережил две с половиной тысячи лет лишь для того, чтобы ты довела меня до инфаркта.

— Женечка! — со всей доступной ей добротой воскликнула Ира, аккуратно положила камни на полку и обняла Женечку.

Все мышцы его тела будто окаменели от напряжения, но в её объятьях постепенно расслабились.

Женечка вздохнул, взял её за плечи, слегка отодвинул от себя и внимательно оглядел с ног до головы.

— Ира, мне очень многое хочется рассказать тебе, но нельзя. Ты сама должна вспомнить, а заодно вытащить из памяти то, что мне недоступно. Для этого ты должна вспоминать сама. Тебя несёт куда-то не туда, а я ничего не могу сделать.

— А может, тебе только кажется, что не туда? Может, мне туда, куда ты имеешь в виду, вовсе и не надо?

— Может быть. Я не знаю.

Ира снова обняла Женечку.

— Жень, скажи, почему ты ищешь в темноте?

— Свет ослепляет.

— Только тогда, когда ты смотришь на него извне, но когда ты в нём, всё становится иным.

— Чтобы находиться внутри света, нужно быть его источником.

— Но ведь ты — огонь.

— Да, я умею трансформировать своё человеческое тело в пламя, но от этого я не становлюсь источником света.

Если ищешь в темноте, находишь свет и даже его источник.

Я могу лишь слегка коснуться источника, чтобы знать, но при этом остаюсь в темноте. Свет не застилает мне глаза, а лишь освещает то, что я хочу знать.

Я не поворачиваюсь лицом к свету. Он всегда остаётся у меня за спиной. Иначе, свет начинает слепить, и можно потерять нить пути.

— Потому ты и не видел меня тогда. Ты стоял ко мне спиной.

Женечка снова взял её за плечи и отодвинул от себя, пристально окидывая взглядом с ног до головы. Его тело била крупная дрожь, хорошо знакомая Ире по собственному опыту.

— Идём, — сказал он, взял её за руку и увлёк за собой вниз в гостиную.

Пока они спускались, Женечка вернулся в прежнее состояние.

Ира признала, что до такой полной власти над собой ей ещё ой как далеко, если она вообще на это способна.

— Я просто манипулирую СВОИМ ВНИМАНИЕМ, — сквозь зубы прошептал Женечка в ответ на её мысли.

— Ценное замечание.

— Самое главное, из области не таких уж тайных знаний.

— О чём это вы? — спросил Влад.

— О владении собой, — ответила Ира.

— И каким образом оно достигается? — Влад спрашивал без интереса и лишь для того, чтоб завязать мало-мальски безобидную беседу. Сразу было видно, что он чувствовал себя не в своей тарелке.

— Этим приёмом пользуются даже воспитательницы в детском саду для управления детьми, — сказал Женечка, расслаблено размещаясь в кресле. — Если возникает проблема, они переключают внимание воспитанников.

Намереваясь овладеть собой, человек пытается взять себя в руки и тратит на это бесполезное занятие, меняющее лишь внешние реакции, уйму сил. А нужно всего лишь переключить своё внимание.

Переключать внимание можно как с одного объекта на другой объект, так и с одного действия на другое действие, а так же с одной эмоции, ощущения, чувства на принципиально иные.

— По-моему, мне пора, — тихо и медленно проговорил Влад, поднимаясь.

Таким потерянным Ира ещё никогда его не видела.

— Мне, кстати, тоже, — подхватил Женечка, поднимаясь следом.

Влад замешкался.

Женечка, хитро улыбнувшись и подмигнув Ире, не дал рассеяться благому порыву Влада покинуть Ирин дом.

— Идём. Палладиной пора отдохнуть. Она сегодня пережила нелёгкий день, — сказал он, увлекая Влада к выходу.

— — —

Воцарившееся уединение оказалось для Иры неожиданным.

Она сварила себе ещё кофе и закурила. К ней подошли Зив и Лоренц. Они разместились рядом и как-то загадочно смотрели на неё. Зив что-то урчал себе под нос. Лоренц мурлыкал. Иру охватило умиротворение.

За время их вечерней беседы у неё не раз возникало желание, чтобы все поскорей свалили. Но долгожданное произошло так неожиданно, что она зависла в вакууме.

Свыкнувшись с мыслью, что она, наконец, одна, Ира отправилась мыть посуду. Её, то есть посуду, конечно, можно было предоставить заботам Татьяны Николаевны, которая завтра непременно заглянет, но Ире настоятельно требовалось чем-то себя занять перед сном. Чем-то будничным, бытовым. Таким милым и обычным.

— Спускаемся на Землю, — медленно вслух проговорила Ира.

— Спускаемся, спускаемся, — услышала она за спиной счастливый Женечкин голос.

Он обнял её и потёрся своей щекой об её щёку.

— Женька, ты же уехал!

— Я не уехал. Я Влада увёз. А ты что, не рада мне?

Ира повернулась к нему и улыбнулась.

— Рада, — проговорил Женечка мечтательно и утопил в своих объятьях. — Видишь ли, — продолжал он полушёпотом, — я против Влада ничего не имею, но ты на групповуху явно не согласишься, а оставлять тебя с ним не захотелось мне. — Он поцеловал её. — Пойдём спускаться на Землю-Матушку.

Ира не возражала.

— — —

— Тебе не будет легко, — изрёк Женечка в качестве утреннего приветствия, встречая Иру в гостиной за накрытым столом. — И даже легче не будет.

— Я знаю, Жень, и не боюсь этого. Для меня началась новая эра. Умирать тяжело. Рождаться — тоже. Ты ведь знаешь.

— Да. Просто мне периодически кажется, что ты лишь играешься, не воспринимая всерьёз то, что с тобой творится.

— Есть немного. Я же всё-таки человек! А какой здравомыслящий человек будет воспринимать всё это всерьёз? И воспринимать вообще.

— То есть?

— То есть, я, кажется, нащупала, как отдать богу божье, а кесарю кесарево.

Женечка облегчённо вздохнул, притом без тени иронии.

— Надеюсь.

— Я рада. А по сему прошу тебя, не обижайся, мне уже давно пора начинать отдавать кесарю кесарево. Я с самого приезда ещё за работу не садилась, и у меня намечается форменный завал.

— Охотно верю. Кстати, а как там моя книга поживает?

— Ты же сам сказал её пока не трогать.

— Теперь можно.

— Ну, спасибо! — с ехидным сарказмом «поблагодарила» Ира.

— Ну, пожалуйста! — К Женечке вернулось игривое настроение. — Ладно, Палладина, не обижайся. С книгой можешь не спешить. А я, повинуясь твоей просьбе, являющейся вежливой формой приказа, испаряюсь. Трудись!

Он уже направился к выходу, но у самой лестницы затормозился.

— Только позволь ещё позлорадствовать. Палладина, в твоей работе, где божье, а где кесарево, сами бог с кесарем не разберутся.

— Женечка, не переживай. Я им как-нибудь сама поровну поделю. Так что не поссорятся.

— Ты уверена?

— Да. Уверена.

Женечка свалил, а Ира поднялась в кабинет и без лишних раскачек села работать.

Часа через три позвонил Влад.

— Ира, как ты?

— Нормально. По крайней мере, теперь я точно знаю, что Женечка до вчерашнего дня с тобой, в общем-то, не общался.

— Видимо, да. — По голосу Влада чувствовалось, что вчерашний день надолго врежется ему в память. — Ты, кстати, тоже.

Последняя фраза Иру развеселила.

— Влад, неужто всё так тяжко?

— Ещё как, — предварительно вздохнув, ответил Влад.

— Ладно, не принимай близко к сердцу. И к мозгу тоже.

— И давно вы так развлекаетесь?

— С этой зимы.

— Что ж, теперь я многое начинаю понимать.

— Можешь не объяснять. Я знаю. Если у тебя не отпала охота со мной общаться так же тесно, как и до сего дня, привыкай. Тебе придётся привыкнуть.

— Догадываюсь.

— Как там дела на объекте?

— Нормально.

— Скажи Валентинычу, что на днях я подъеду, гляну и, скорее всего, всех вас ждёт заслуженный двухнедельный отпуск. Который бы я, на твоём месте, использовала для учёбы. Я так понимаю, на заочном ведь тоже учатся, а не дурака валяют?

— Ну вылитая училка!

Ира рассмеялась.

— Вот тебе и полегчало! Влад, но насчёт учёбы я серьёзно.

— Не переживай, Ира. Я уже потихоньку делаю задания.

— А теперь будет повод делать их не потихоньку.

— Ладно, как скажешь. — Влад вздохнул. В этот момент в пределы его досягаемости попал Валентиныч. — Пап!

Иру приятно кольнуло это слово. Она ещё не слышала, чтобы Влад так называл отца. К тому же по его голосу чувствовалось, что это — не вымученное обращение.

— Влад, дай Валентинычу трубку.

— Да, Ирочка, — почти тут же прозвучал голос Валентиныча.

— Валентиныч, я на днях заеду всерьёз посмотреть на объект и, если всё в порядке, отпущу вас недельки на две в отпуск.

— Ой, Ир, не надо бы!

— Валентиныч, в оплачиваемый отпуск.

— А-а! Ну, тогда другое дело. Когда ждать-то тебя?

— Валентиныч, ты сам позвони, когда решишь, что работы безболезненно приостановить можно станет.

— — —

Валентиныч позвонил через три дня. Он неплохо изучил Иру относительно работы. По ходу она следила за процессом лишь вроде как формально, но вот если сказала, что хочет осмотреть всерьёз…

Его нервозность в последний день перед сдачей привела Влада в недоумение.

— Ой, Влад, она только с виду беленькая и пушистенькая, а работу принимать будет с лупой и белым платочком. Ни одной закавыки не упустит.

Влад и не предполагал, что Валентиныч ничуть не преувеличивает. Лишь упоминание лупы и белого платочка оказалось метафорой. Сии принадлежности, в виде тестирующих качество работы приборов, Ира не использовала. Однако в процессе приёмки складывалось впечатление, будто она миллиметр за миллиметром сканировала весь дом с помощью микроскопа.

Погода стояла пасмурная и прохладная, но Влад с Валентинычем уже к середине осмотра обливались потом.

— Теперь я понимаю, почему ты всех так гонял, — сказал Влад Валентинычу, когда они, не выдержав, вышли на улицу.

А Иру усталость не брала. Она целых пять часов придирчиво изучала стены, полы, потолки, окна, двери, коммуникации.

— Фух. Вроде всё в порядке, — сказала Ира, выйдя, наконец, во двор. — Может, в море окунёмся?

— Неплохо бы, — проговорил едва живым голосом Валентиныч.

— — —

— Ир, тебе никто, никогда не говорил, что ты — монстр? — язвительно спросил Влад, когда они втроём спускались к морю.

— Влад! — одёрнул его Валентиныч.

— Ничего, Валентиныч, ему можно. — Ира усмехнулась. — Так говоришь, называл ли меня кто-нибудь когда-нибудь монстром? Влад, у тебя что, с памятью плохо? А у меня, между прочим, прям перед глазами стоит. За окном чудесный сентябрьский денёк, половина 9Д по третьему кругу переписывает самостоятельную по русскому. Припоминаешь?

— Ты слышала?

— А как же! У меня со слухом всё в порядке.

— Во, блин!

— Ладно, ладно! Я же не обиделась! Так что все остальные эпитеты, направленные тогда в мой адрес, цитировать не стану. — Ира, хихикая, скосила на него глаза.

— Я больше не буду, — пробурчал Влад, потупившись.

Обстановка разрядилась. Валентиныч тоже повеселел.

Вода в море оказалась теплее воздуха, так что на берег выходить не хотелось. Но короткий осенний день угасал, тонко намекая, что нужно ехать домой.

— Ну всё, Валентиныч. Сегодня среда, так что в среду через две недели встречаемся здесь и решаем, что делать дальше, договорились?

— Хорошо, Ир. Предварительно созвонимся ведь?

— Конечно.

Валентиныч сел в купленную им не так давно «девятку», а Влад с Ирой — в «Ниву», которая теперь уже почти на полных правах принадлежала Владу.

Конец ознакомительного фрагмента.