Коло Жизни. Средина. Том второй

Елена Александровна Асеева

Яробор Живко и Крушец во втором томе книги «Коло Жизни. Средина» пройдут удивительный путь по самой планете Земля, повзрослев и набравшись столь необходимых им обоим чувств, эмоций и знаний. Они оба обретут спокойствие подле своего Отца Господа Першего, возродят в дальних землях Дравидии города, образуют новый народ, верования и традиции. И тем самым изменят развитие человеческого общества.

Глава одиннадцатая

Солоновато-горький ветер порывисто ударил в лицо Яробора Живко и вместе с жаркими лучами солнца, возвышающегося прямо над головой, придал ему какое-то парящее состояние. Отчего вдруг показалось еще миг, и мальчик шагнет вперед, да, раскидав руки в стороны, взлетит. Перший, стоящий подле парня, судя по всему, уловил данное состояние и немедля положил свои тонкие перста ему на плечо, тем самым возвращая к действительности.

Они стояли на скалистом берегу океана, где темно-синяя, точно подсвеченная изнутри марностью света, вода мягко переходила далеко на линии горизонта в серо-голубой небосвод. Подступающая к отвесной и почему-то черной, каменной, высокой стене брега (растянувшейся повдоль прибрежной океанской полосы вправо и влево) вода яростно ударялась белыми кучными верхушками в ее мелко изъеденную червями и бороздами поверхность, инолды выступающую малыми ступенями поросшими зелеными мхами. А после, гулко ворча, вроде досадуя, сызнова откатывалась назад.

Позадь стоящих на берегу мальчика и Бога расстилалась пологим склоном долина, покрытая невысокой растительностью: аржанцем, тонконогом, дятлиной красной, житняком гребенчатым, кострецом, местами сбрызнутая белыми, желтыми пежинами луговых цветов. Там же где непосредственно поместились Перший и Яробор Живко, склон резко брал вверх, теряя всякую растительность, и живописал ровные пласты камня вроде как залащенного, однако все же имеющего шероховатые выемки али борозды по своему полотну, да обрывистые сечены по самому краю. По правую сторону от юноши слегка вдаваясь вглубь океанских вод, расположилась высокая одиноко стоящая скала, купно изрезанная широкими трещинами, словно сердито рубленная топором, каковой создал на ее несколько угольной форме множественные выемки, выступы, террасы, аль отдельные островерхие зубцы. Казалось в ней также, как кое-где и в самой береговой стене, вода пыталась выдолбить ступени или долгие заусенцы. В самом его начале, подле рубежа плещущейся воды и вовсе виднелся здоровенный проем с обтесано-рваными краями, высеченный ударом молота, прорубавшего себе проход в каменном лбище.

— Земля, — негромко дыхнул Яробор Живко и глубоко вогнал внутрь легких океанский дух. — Так прекрасна, правда, Отец.

— Возможно, мой бесценный, — уклончиво отозвался Бог и теперь переместил пальцы с плеча мальчика на его голову, оправляя на ней локоны длинных волос.

После прибытия апсарас и близости с Толиттамой, цепь видений у юноши столь усилилась, что не просто высосала из него силы и утомила. Протекая как-то весьма порывчато и мощно, изредка сменяя одно видение за другим, она не давала времени Яробору Живко набраться сил. В общем, достаточно обыденное для людей превращение мальчика в мужа довольно-таки неоднозначно сказалось на Яроборке. По-видимому, такое развитие опытная Кали-Даруга предполагала, посему и саму близость и взросление юноши провела подле себя… на маковке четвертой планеты.

Последняя цепь видений не просто вызвала слабость в мальчике, она принесла с собой потерю сознания и обильное кровотечение из носа, отчего его пришлось срочно поместить в кувшинку, а как таковое отбытие на Землю поколь отложить. Стараясь справиться с видениями, и тем не доставить боли Темряю и Мору, Яробор Живко, а вернее Крушец проявил истинность своей божественной сути… которая в целом и завершилась тяжелым обмороком плоти.

— Мне, кажется, видения многажды усилились, — огорченно проронил сидящий в зале маковки Перший, прикрывая левой дланью свое лицо, абы схоронить, таким побытом, переживания.

— Это пройдет Господь, — мягко отозвалась Кали-Даруга, поместившаяся в шаге от кресла Бога и вельми заботливо оглядевшая его понуро-опущенную голову.

Рани Черных Каликамов пару минут назад вошла в залу маковки доложив находящимся там двум Богам: Першему и Темряю о состоянии доставленного и переданного на попечение бесиц-трясавиц Яробора Живко, пред тем и потерявшего сознание да этим точно втянувшим в плоть само видение. Ноне на маковке не было Велета и Мора, первый отбыл по делам в Галактику Атефов Крепь, а второй проверял состояние неких систем в Млечном Пути.

— Важно Господь, что ноне не пострадал мозг господина. Надобно вам позже потолковать с Господом Крушецем, и предупредить, абы он таковое более не творил. И не подвергал опасности гибели плоть, мозг и собственное здоровье, — продолжила сказывать Кали-Даруга.

И стараясь снять охватившее старшего Димурга волнение, пронзительно глянула на стоящего подле ослона его кресла Темряя. Тем взглядом, посылая последнему какое-то указание и просьбу. Темряй немедля протянул навстречу сидящему Отцу левую руку и дотронулся перстами до его плеча, требуя внимания к себе, ибо, несмотря на старания Крушеца последнее, не до конца погашенное видение, прибольно зовом ударило по нему. Перший торопливо убрал руку от своего лица, и, перехватив пальцы сына, ласково их сжал, стараясь передать ему не только любовь, но и собственные силы.

— Господь Крушец уникальное создание, Господь, — отметила демоница и легохонько улыбнулась, довольная тем, что Темряй не дал замкнуться в собственной смури Отцу. — Даже сейчас, в плоти человека, не в состоянии поколь воспользоваться в полной мере своими способностями, во всем проявляет собственную божественность. Однако, по поводу состояния самого господина, я убеждена, не стоит тревожиться. Волнение вмале улягутся, когда господин почувствует в себе мужское начало. Поэтому я и настаивала, свершить первую его близость под моим руководством, поелику господин, вопреки лечению, так и сохранил психо-эмоциональную нестабильность. Думаю, бесицы-трясавицы оказались правы, предполагая, что это генетически прописано в самой плоти, вряд ли так влияет лучица. Поколь дадим господину отдышатся, успокоится, побыть в близких отношениях с апсарасами и только погодя, когда видения нормализуются, вновь продолжим говорить о Земле… И тогда можно будет поначалу, как господин того и желал, вам вместе Господь Перший побывать подле океана.

— Живица, — медлительно произнес старший Димург, дотоль обернувшись и внимательно обозрев стоящего позади Темряя. — Ты, точно меня не слышишь. — Бог медленно перевел взор на рани и тотчас затрепетало золотое сияние его кожи, как угасающее пламя свечи. — Я сказал, что у мальчика усилились видения, что возможно связано с развитием лучицы, а не с близостью которую испытала плоть, потому и указал обследовать Крушеца, Отекной.

— Господь, — немедля отозвалась Кали-Даруга, порой проявляя зримое неподчинение и своему Творцу. — Я уже вам поясняла. В развитии лучицы поколь нет, и не может быть выявлено никаких изменений. Абы уже все выявлено и ноне Господь Крушец находясь в плоти, не может никоим образом развиваться. Лучица днесь как вы и просили, перестала оказывать давление на плоть, успокоилась сама и весьма бодро себя чувствует. Не зачем ее лишний раз волновать тем осмотром, оный она неизменно тревожно воспринимает. Не нужно беспокоиться и вам Господь Перший, все поколь под присмотром. Нынче, как велел Родитель, надо создать условия там, на Земле, чтобы Господь Крушец пожелал вернуться туда и дал возможность прожить господину долго. Дабы лучица успела научиться правильно перерабатывать видения, и ими не навредила в жизни своей следующей, последней плоти. Родитель считает, что для Господа Крушеца и господина сейчас нужны зрелища, потому я и настаиваю на продолжении того перехода, что ранее предприняли люди. Долгий путь, новые места, природа, к которой у господина тяга, все это будет отвлекать от разлуки с вами. Рядом будут апсарасы, интересные, близкие ему по суждениям люди. И я уверена, все будет благополучно.

— Ох, живица… ты говоришь не о том, — несогласно молвил Перший, и, ощутив спокойствие младшего сына, выпустил из своих перст его руку, обаче, лишь за тем, чтоб под широкой дланью сызнова схоронить тревоги на своем лице. — Я прошу осмотреть Крушеца, а напираюсь на недопонимание… на твое, моя дорогая живица, недопонимание.

Зиждитель медлительно убрал руку от лица, положив ее на облокотницу кресла и махонисто раскрыв очи, блеснул их темнотой в сторону демоницы.

— Нет, Господь Перший, это не недопонимание, — казалось голос Кали-Даруги звончато зазвенел, будто она начала гневаться и враз голубоватая ее кожа приобрела более насыщенный цвет, особенно в районе щек. — Это совсем иное. Это, какая-та болезненная тревога, связанная уже даже с тем, чего просто не может быть. Не надобно себя все время изводить этим страхом Господь. Лучица будет здоровой. Никаких изъянов у нее не будет, если мы правильно станем себя вести и создавать условия. Но на Господа Крушеца, — рани говорила величание лучицы токмо тогда, когда хотела повлиять на своего Творца. — Весьма не благостно влияет ваш страх. Сие, поколь ощущает только Родитель, но я уверена, вскоре почувствует и лучица. А почувствовав начнет беспокоиться, теребить себя и плоть… И все наши усилия, каковые были приложены, чтобы божество умиротворилось разрушаться. Ведь Господь Крушец такой хрупкий, нежный, чувствительный мальчик, особенно остро ощущающий вас. Вам Господь надо успокоиться и прислушаться к моим советам. Так как нам надо сейчас, поколь вы и я тут, в Млечном Пути решить все вопросы о будущей защите лучицы и создании для нее благостных условий в жизни последней ее плоти.

Старший Димург неспешно сомкнул очи и несильно вогнал перста обеих рук в локотники кресла, стараясь вроде удержаться на нем и не упасть, впрочем, с тем выражая на своем лице полное смирение. Так как он ведал, что ноне Кали-Даруга, общаясь с Родителем, выполняет только Его указания и не станет слушать ни в чем Першего… хотя, несомненно, весьма желает своего Творца успокоить. Темряй гулко выдохнул, и, сойдя с места, направился к выходу из залы, оставляя Отца и Кали-Даругу один-на-один, вероятно, не в силах переносить волнение одного и явственное пререкание другого.

— Малецык, куда ты? — мягко вопросил Перший, уловив тягостное трепыхание в сыне, и тотчас открыл очи. — Побудь тут, мой дорогой, я обговорю с Кали-Даругой касаемо Крушеца и потолкую с тобой, ибо тебе пора отбыть. Вежды ждет тебя в Голубоватой Вьялице, чтобы отдать поручение. Он оногдась со мной связался и доложил, что Родитель, так и не приняв его в Стлязь-Ра, дотоль, однако, продержал в пагоде в Отческих недрах, в Ра-чертогах… Теперь повелел отправляться в Галактики Димургов и заняться своими прямыми обязанностями, в частности приглядом за младшими членами печищи.

Широко растянулись уста на лице Кали-Даруги, живописав облегчение и довольство. Очевидно, помилование Вежды стало ее заслугой… ее заступничеством за мальчика пред достаточно суровым Родителем.

— За Татанией поколь приглядит Опечь, а ты, мой милый скорей всего отправишься в Уветливый Сувой проверишь населенные тобой системы, и в целом Галактику, — ровно продолжил свои пояснения Перший, так словно дотоль его Темряй о чем вопросил.

Старший Димург приподнял правую руку с облокотницы и легохонько повел перстами в бок, указывая на пустое кресло, оное будучи не занятым степенно начало распадаться на части, и от него вверх стали отлетать поколь маханькие лохмотки сизых облаков. Темряй резко качнул головой, выражая тем огорчение по поводу произошедшего в Татании, однако послушав Отца направился к креслу и неспешно на него опустившись, сим прекратил распадение облачных масс. И стоило младшему Димургу умиротвориться на кресле, сказывать вновь принялась Кали-Даруга:

— Господин, очень способный мальчик, и вне всяких сомнений научится достаточно мирно и благополучно переносить видения, для того нужно немного время. И, безусловно, Господь Крушец также овладеет этими нестандартными для его юности аномалиями в становлении. Обаче, в следующей жизни плоти, необходимо, чтобы подле лучицы было существо, ожидающее несколько неадекватное поведение человека с самого детства. Поколь плоть повзрослеет и Господь Крушец научит ее правильно воспринимать и переносить видения. Чтобы не получилось, так как однажды произошло с нашим милым мальчиком Господом Мором. Когда дражайший мальчик, находясь в человеческой плоти, и проявляя свою божественность, чуть было не погиб от людского безумия… — Кали-Даруга на малость прервалась и весьма пронзительно воззрилась на Першего, словно в чем его упрекая, а когда тот едва заметно кивнул, дополнила, — потому я хочу вам, Господь Перший, предложить воспользоваться помощью созданий Господа Огня. И после появления лучицы в плоти сменить кого из ее сродников на упыря. Безупречно похожее создание, втянув в себя плоть, мысли человека станет неоценимым помощником, охранной и поддержкой лучицы. При том упырь никак не выдаст своего существования отличием оттого, кого поглотил. Не проявит собственной истинности перед плотью, самостоятельное становление каковой, станет тогда иметь особое значение.

Задумчиво оглядывая рани, Перший совсем немного медлил, а после как-то и вовсе лениво отозвался:

— Если нужен упырь, надобно связаться с малецыком Огнем… Когда должно прибыть это создание, с Воителем или раньше.

— Желательно, чтобы упырь и милый мальчик Бог Воитель прибыли до смерти нонешней плоти, — ответствовала Кали-Даруга и в очах ее заплескались, вскидывая вверх лепестки золотого сияния, пожирающие всю черноту там. — Чтобы я с мальчиками Велетом и Воителем потолковала и обсудила все. И они знали, как надо будет себя вести и поступать… Оно как, вы, Господь Перший знаете, что последнее вселение лучицы, скорее всего, совпадет со сменой моей оболочки. И тогда я не смогу не только присутствовать в Млечном Пути, но вряд ли даже сумею, что-либо дельное подсказать.

— Ты не любишь Землю, Отец? — довольно грустно молвил Яробор Живко вроде, и, не спрашивая, а утверждая. Он вновь втянул в себя солено-вольный дух океана, и неспешно опустившись, присел на каменную гладь высокого брега.

Они с Першим были тут уже значительное время, и ноги юноши также как и спина слегка загудели, требуя или движения, или более удобной позы. Яроборка согнул ноги в коленях, и, подтянув к себе, обвил руками, притулив на одну из коленных чашечек подбородок. А взгляд его все еще блуждал по водам раскинувшегося впереди океана, на волнующейся поверхности которого почасту мелькали всклокоченные белые завитки волн, словно идущих в скок вихрастых коней, вскидывающих свои гривы.

— Мне сложно сказать Ярушка, люблю я Землю, иль нет, — благодушно отозвался Перший, и, опустив голову, воззрился на сидящего подле его ног мальчика. — Ибо неможно говорить о любви к созданию, которое обобщенно видишь первый раз.

— Ты никогда до этого не был на Земле? — удивленно вопросил юноша и резко вскинув вверх подбородок, уставился в нависающее над ним темное лицо Господа, будто объятое со всех сторон белесыми пежинами облаков, неспешно колыхающих своими боками в небосводе.

— Всего один раз… Да и то нельзя сказать, что был. Просто в свое время посещал капище Расов, которое находилось на одном из материков Земли, — с расстановкой ответствовал старший Димург и малозаметно просиял улыбкой. — Это было очень давно, по человеческим меркам… Скажем так на заре времен… когда и Земля, и люди, живущие на ней, были молоды, чисты и прекрасны… Когда они слыли детьми Богов и помнили имена своих создателей. А по поводу красоты… так я видел такие вещи, оные в сравнении с мощью биений волн океана, о грани этой каменной стены, можно назвать шорохом, каковой издает трепещущая в лучах ветра листва. Красота, это величественность дальнего космического пространства, где колыхаясь вечно движутся частицы бытия.

Господь смолк… И на чуть-чуть здесь, на берегу океана, и впрямь наступило безмолвье… И сие несмотря на рьяные попытки волн пробить в каменной преграде себе путь… Несмотря на яристые капли вырывающиеся кверху и обдающие своей солоноватой капелью и сам рубеж брега, и лицо сидящего на нем мальчика.

— Знаешь, Отец, — протянул неуверенно Яробор Живко и замолчал, вновь воззрившись на водную поверхность.

После последнего обморока, довольно-таки продолжительного, мальчик и вовсе перестал называть старшего Димурга по имени, лишь обращаясь к нему как к отцу. Он какое-то время был весьма замкнут, и даже не желал близости с апсарасами, словно настойчиво вслушиваясь в то, что ему повелевает Крушец. Однако, погодя, очевидно, обретя себя и избавившись от указаний Крушеца (о которых последнего вновь попросил Перший), изменил свое поведение, став не только спокойней, покладистей, прекратив себя принижать, но и сменив обращение к старшему Димургу с Першего на Отец.

— А ведь выходит все смертно, — дополнил юноша погодя и тягостно передернул плечами, ибо последним и столь тяжелым видением была сызнова погибель Земли. — Все, не только люди, звери, растения, но и планеты, и верно Боги.

— Такого понятия как смерть, — немедля принялся пояснять Перший, поелику они с рани покуда, как им казалось, не могли снять тягостного ощущения с мальчика оставленного не столько самим видением, сколько желанием Крушеца не тревожить братьев. Потому ноне Бог отвечал почти на все вопросы, не стараясь как было дотоль уйти от ответа. — Каковое в него вкладывают люди, не существует. Впрочем, это допустимо сказать и про многое иное, что или кого человечество помещает в узкие рамочные клети. Про саму же смерть можно молвить иначе… и это понятие будет более точным. Сама смерть является только переход из одного вещественного, а порой и пространственного состояния, в другую структурно-временную материю. Во всем, что ты наблюдаешь округ себя. — Бог легохонько вскинул вверх левую руку и описал ею коло, отчего еще мощнее вздыбилась на океанских водах заверть волн. — В том, что есть в тебе или вне тебя, мой бесценный мальчик, присутствует так называемое коловращение, круговорот… Погибшая, разлагающаяся плоть живого создания дает питание почве, коя посем вскормит растительность. Зелень степных, луговых трав вмале напитает собой чадо, растущее в глубине лоно матери, а после рождения наделит вже его ростом и силой, придаст ему мощи. Обаче, погодя, создание вновь попадет в почву, насытит ее и дарует новый цикл круговорота… Впрочем, в тот миг, час, день, месяц или год, когда плоть существа переваривается в почве, питает растение, аль малое чадо, живет, бытует иное понятие коловращения… Смысл его в том, что всякое создание, не важно, животное ли, человек ли, рождая себе подобных, тем самым дарует существование всем своим потомкам, не только детям, внукам, правнукам… всем отпрыскам… С тем и сам досель получив сие физическое бытие от своих предков, пращуров, таким образом, не нарушая еще одного вида, так называемого малого коловорота.

Старший Димург нежданно прервался, но только для того, чтобы опустившись, присесть подле юноши на каменистое полотно брега. Он резко принял свой самый малый рост, что сделал пред мальчиком впервые, и нежно приобняв его за плечи прижал к себе. Очевидно, жаждая стать ближе… как можно ближе к тому, кого любил так сильно… к тому, кто был сутью этой плоти.

— Но есть более значимое понимание круговорота, — продолжил Господь медлительно. — Это когда гибнет система, созвездие, Галактика… Но даже тогда те самые мельчайшие частицы, газы, пыль кои остаются, всяк раз после любой гибели, смерти, разложения в свое время положат начало иному творению. И вскоре на месте погибшего структурного единства появится нечто иное. Новая конструкция материи… бытия… Ничего не умирает, только преобразуется… изменяется, приобретая высшие али вспять низшие качества, особенности, а иноредь и функции.

Перший ласково прикоснулся губами к макушке головы Яробора Живко, взъерошив вьющиеся волосы на ней выдохом и последним сказанным словом, да замер… Наслаждаясь… Несомненно, наслаждаясь близостью не столько человеческого, сколько собственного, божественного естества обитающего внутри мальчика, такого осязаемо-мощного.

— Теперь я понимаю, почему Родитель не позволял мне встречи с тобой, — произнес юноша, обвиняя в том по незнанию не истинного зачинщика их разлуки, и преклонив голову, словно схоронил ее на груди Бога. — Так как я днесь не смогу без вас. Слишком сильно я связан с тобой Отец.

— Я буду рядом, — успокоительно отозвался Перший, желая ласковыми словами и проявленной любовью успокоить как плоть, так и драгоценного ему Крушеца.

— Все равно, — все также несогласно проронил Яроборка в грудь Зиждителя, прикасаясь устами к серебряной глади сакхи. — Дотоль я томился, но думая, что вас нет, аль вам не до меня, мог жить средь людей. Теперь я хоть и понимаю, что должен быть на Земле, все же ощущаю мощную потребность, находится подле тебя Отец. — Видимо, это всеобъемлющее желание владело не столько мальчиком, сколько лучицей. — И я боюсь Отец, что тоска меня изведет… И не помогут мне ни Айсулу, ни Толиттама, ни даже милая Кали. — Порывчато дернулись черты лица Яробора Живко и зримо скривились полные, алые губы. — А, что такое упырь, Отец? — все-таки справившись с собственной слабостью и стараясь отвлечься, вопросил он.

Теперь явственно шевельнулись черты лица Першего, и по ним зараз пробежала зябь изумления. Он заботливо обхватил перстами подбородок юноши, и слегка приподняв голову, всмотрелся ему в лоб, но лишь затем, чтобы миг спустя также скривить полные уста.

— Откуда ты слышал, про упырей? — уже, впрочем, ведая обо всем, вопросил Бог.

— Недавно, я еще спал… али не спал, мне трудно о том решить, — начал мальчик и туго пожал плечами, с тем не в силах перевести взгляд от больших очей Господа, где темно-коричневые радужки поглотили всю склеру и словно зрачок. — Я слышал, как ты сказал Кали, что малецык Огнь обещал передать упырей и зародышей вместе с Воителем, когда тот прибудет в Млечный Путь. «Зародышей?» — вопросила Кали. «Да, зародышей, — ответил ты. — Потому как, передал малецык, их срок жизни вельми короток, поелику они не совершенны».

— Ты поразительный мальчик… малецык… мой дорогой, бесценный малецык, — это, кажется, Перший и не сказал, а только дыхнул, не отворяя рта, и легкое дуновение огладило кожу лица юноши. — Поразительно — неповторимый… Правильно говорит Кали-Даруга и Родитель уникальное совершенство.

Той молвью старший Димург, определенно, ласкал Крушеца… Крушеца который и был тем самым уникально-изумительным творением, а не простой, слабый, и всего только любознательный мальчик Яробор Живко.

— Я не подслушивал. Я всего-навсе слышал… Я слышу тебя мой Отец, — отозвался Крушец, передавая послание через мальчика… однако, мысленно так, чтобы мозг не сумел переварить посланную молвь… и теперь уже не пользуясь губами, голосом Яроборки.

— Мой милый, любезный, так ты мне дорог, — теперь старший Димург шевельнул губами. Он видел, что лучица уже сейчас могла мысленно общаться сквозь мозг мальчика с ним, но поколь не разрешал того ему делать, абы не навредить плоти. — Ты такая бесценность… Чего стоит только, что порой ты слышишь молвь моей змеи… Змеи которую никто кроме меня и Родителя не воспринимает.

Конец ознакомительного фрагмента.