Вера. Искушение цыганки

Елена Андреевна Тюрина, 2023

– С другим я тебе жизни не дам, Вера. И детей не получишь. Сыновья семье отца принадлежат, – твёрдо и холодно проговорил он.Он её просто закопает за измену. Сразу не сделал этого, наверное, только потому, что дети были рядом. А наедине, без детей, убьёт. В этом она не сомневалась. Руслан никогда не поднимал на неё руку. Никогда. Этот раз был первым. Но она почему-то всегда была уверена, что он её убьёт за одну только мысль об измене, за один взгляд в сторону другого мужчины.Цыганские традиции красивы и жестоки. Девочек сватают с рождения, а через шестнадцать лет играют свадьбу. Она не знала, кто станет её мужем. И отказаться от брака не имела права. Иначе будет суд. Что для цыган самое страшное? Изгнание из табора. Это ждёт каждую цыганку, которая полюбит не цыгана. А она посмела пойти против законов своего народа…В тексте есть:– жизненные испытания;– любовные испытания;– судьба женщины.

Глава 5

У дверей хостела Вера и Егор почти столкнулись с Надей. Она бросила на ребят многозначительный взгляд и нырнула в проём двери. Вера, наскоро попрощавшись с Егором, помчалась следом.

— Пиши мне в соцсетях. Как тебя там найти? — бросил вдогонку парень.

Этот вопрос озадачил девушку. Она не была зарегистрирована в интернете. Мария всегда говорила, что молодым цыганкам это запрещено. Притом, что парням можно.

— Никак. Меня там нет, — пожала плечами Вера, обернувшись к юноше.

Сегодня она впервые доверилась мужчине. В деревне у неё, конечно, были друзья парни. Даже много. Но по душам она никогда ни с кем из них не говорила. А тут почему-то рассказала о том, как погибла её семья, и как на неё в ту ночь рухнуло небо.

Егор Юсупов на первый взгляд был самым обычным парнем. Но Вера сразу почувствовала в нём некую силу. Правильно, что он такую созидательную профессию выбрал. Его это. Она-то умеет чувствовать людей. Интуиции своей доверяет на все сто процентов.

Вечером за совместным ужином Вера как обычно помалкивала. О своей прогулке с Егором не рассказывала. Хоть Надя и сгорала от любопытства, судя по её нетерпеливым взглядам в сторону подруги.

Разговор крутился вокруг новой обитательницы их комнаты. Та рассказывала о себе и попутно угощала девушек всякими вкусностями. В Крым она приехала работать поваром, но оказалось, что по профессии женщина учитель.

— Не смогла я в школе работать. Там закалка нужна. Вот как врачом непросто работать, потому что всё через себя пропускаешь, так и учителем. Нет у меня этой стойкости, — говорила Галина Ивановна. — Я начинала работать в школе как раз в годы распада Союза. И как обычно, молодым учителям давали всегда какую-нибудь нагрузку. Классного руководства у меня ещё не было, поэтому меня выбрали комсоргом. Потом в комиссию, не помню, как она называлась. Нас было два учителя и завуч. И вот поступила жалоба на одного ребёнка, что он зимой ходит в школу в кедах без сменной обуви, опаздывает на уроки и вообще плохо учится. А мальчишка учился в пятом классе. Хороший ребёнок был, но учился действительно из рук вон плохо. И вот мы пошли вечером к нему домой. Он жил в районе с частными домами. Идём и видим — стоит щитовой домик, наподобие дачной будки, только чуть побольше. В доме печка, две комнаты. В одной родители, а в другой трое детей. У маленького кроватка самодельная, я таких никогда не видела. Рядом от автобуса сиденье, где и спал наш ученик, и раскладушка для старшей девочки. Мама уборщица, отец шофёр и хорошо пьющий. Ни книг, ни телевизора, ни игрушек. Топится печка, малыш полуголый заулыбался нам, обрадовался. И вот мы стоим в австрийских сапогах, в финских плащах и смотрим. Пришла мама мальчика, поговорили мы очень вежливо и ушли. И завуч мне говорит: «Галь, скажи завтра, чтобы за сменную обувь его не ругали. Пройдись там тихо по учителям». Вспоминаю, и до сих пор сердце сжимается. Хорошо его помню — и имя, и фамилию. Тогда таких деток хватало. Мне потом класс дали, так почти половину касса подавала в списках малообеспеченных, чтоб их бесплатно кормили. Поработала пять лет и ушла. Не смогла.

— Да уж, — вздохнула Лида. — На счет сравнения с врачами правильно. Я в больнице тоже многого насмотрелась. Не хочу рассказывать. Тоже поэтому ушла. Тяжело морально. Да и зарплата, сами знаете…

— Ой, что мы всё о грустном, — всплеснула руками Надя. — Веруня, а ты чего молчишь? Вера у нас настоящая цыганка!

Она объявила это Галине. И та заметила, как Вера поджала губы и покосилась на Надежду недовольно. Та объявила о ней так, будто она какая-то диковинка, а не человек. Вот, дескать, глядите, что у нас есть! Галина не стала на этом внимание акцентировать, улыбнулась девушке и спросила, помешивая ложечкой чай:

— Вера, а правда, что ты выросла в деревне на берегу моря? Красиво там, наверное!

Девушка кивнула.

— По-хорошему завидую таким людям. У тебя было чудесное детство! Эмоции и впечатления на всю жизнь! Деревня — это свобода, детские шалости, беготня, вкусная еда, море фруктов и овощей. Сколько бы тебе не исполнялось, ты всегда с теплом будешь вспоминать то время, что провела в деревне.

— А я не люблю свой дом, — заявила Вера.

— Дом — это твой тыл. Как можно не любить его? — с ноткой осуждения проговорила женщина.

Но девушка лишь фыркнула. Не хотелось ей рассказывать, сколько страшных моментов ей пришлось пережить в родном доме.

— Меня вот ужасно тянет домой, но нужно подзаработать, внуку помочь с учёбой в университете, — сказала Галина. — Это наше с вами существование тут, девочки, просто ужас, а не жизнь. Условия жуткие. Хуже, чем в коммуналке. Вы молодые, не знаете, что это такое. А я пожила там своё. Уж вы мне поверьте. Тут, в этом вашем хостеле, гораздо хуже.

— Жить в коммуналке — худшее, что можно придумать, — Вера фыркнула.

Галина Ивановна неспешно отпила чая из своей большой кружки, и сказала:

— Не так страшно, как кажется. Иногда ссорились. Но дети всегда были под присмотром и накормлены. А если из соседей кто-то заболевал, то всё, лежи и ни о чём не думай. Врача вызовут, в аптеку сходят за лекарством, обедом накормят, чаем напоят. Без присмотра не оставят. Если с работы кто усталый приходит — тоже сразу соседи чай наперебой предлагают. Не знаю. Я с удовольствием вспоминаю нашу коммуналку в центре Ленинграда.

Вере всё это было чуждо. Странные рассказы о том, как хорошо жить толпой. Она-то знает, как ужасно, когда живешь, словно на всеобщее обозрение. От цыган ничего не утаишь. Там нельзя побыть одной.

— В коммуналках всегда был бардак и грязь. Я в кино видела, — бросила Надя.

— Не всегда. Просто когда всё общее, то вроде и ничьё. Никто не старается улучшить. Но повторюсь — не всегда. Именно в коммуналке и познаётся Человек, как и в нашем обществе.

— Ну в те далёкие времена это не был уж совсем ужас, ужас, — заметила Лидия. — Люди были другие — добрее, сердечнее, дружнее. Всем было нелегко, поэтому и старались не обострять. Мои бабушка и дед жили в коммуналке до начала шестидесятых. А потом на семью из пяти человек получили двушку хрущёвку. Семей было шесть, много детей, большой общий коридор. Отец по нему в детстве на велосипеде катался. С соседями жили дружно, собирались за одним столом по праздникам и много пели. Потом, когда всех расселили, они ещё дружили и встречались. Но, конечно, своя отдельная квартира, твоя личная комната — это ни с чем не сравнимо!

— Да-да, согласна, — закивала Галина. — И всё равно есть в коммуналках какая-то своя прелесть. Мне уже за шестьдесят, а я до сих пор помню всех наших соседей. Баба Дуся, набожная одинокая и старомодная маленькая женщина. В её комнату войдёшь и словно в девятнадцатый век попадаешь. Была ещё Елизавета — полноватая вся из себя дама в шёлковом китайском халате. Как же мне нравилось бывать у неё! Огромный кожаный диван, столы, стулья и кресла на кривых ножках, картины и портреты, туалетный столик с различными флакончиками, шкатулочками и вазочками. Артист (не помню, как звали) высокий, худой, неопределённого возраста, вечно пьяный и добрый дядька. Мой друг Санька с родителями. Старик Бензинов. Имя его не помню. У него был огромный дубовый резной письменный стол под зелёным сукном и маленький белый бюстик Пушкина. Жили мы мирно и достойно. На парадной мраморной лестнице мы любили с Саней играть. Колесо старой прялки из чулана часто служило нам штурвалом. А чулан был самым загадочным и интересным местом в доме. Ой, забыла о таком персонаже, как тётя Дора, мещанка до мозга костей. Она и её маленькая комната составляли единое целое — нечто вязано-вышитое яркими цветами.

Вера слушала и проникалась к Галине Ивановне симпатией, хотя поначалу та ей жутко не понравилась. А когда улеглись спать, ей снились коммуналка и её жители — неизвестный пьяный артист, баба Дуся, мальчик Санька, женщина в шёлковом халате и тётя Дора почему-то в шляпке с цветами.

Проснулась девушка резко, среди ночи. Она первая услышала этот запах. Его ни с чем не спутаешь. Вера хорошо его помнила. В ту ночь, когда погибли родители, она уже слышала его. Едва заметный, но при этом удушающий запах гари. Её дом и её близких уничтожил жестокий дурной огонь. Её сердце изувечил он же. И теперь этот запах, где бы она его не услышала, был для неё предвестником беды.

Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Девушка вскочила, толком не соображая, что делает, двигаясь на автомате. Ступни обожгло об холодный пол. Она сунула ноги в тапки. Вокруг полная темнота. Все спят. Но едкий запах уже наполнил комнату. Схватив рюкзак, сунула туда телефон и что-то из вещей. В темноте не разобрала, что именно.

— Девочки, вставайте! — услышала собственный голос.

В горле запершило. Слова прозвучали тихо и хрипло. Вера закашлялась.

— Что случилось? — подняла голову от подушки Надя.

— Что-то горит. Вставайте, — переборов кашель, сказала Вера.

Надя вскочила. Они вместе стали тормошить остальных. Выскочили в коридор, помчали к выходу. Лида на ходу пыталась застегнуть халат. Галина хоть и была самой старшей, скорее даже пожилой женщиной, а держалась спокойнее всех и даже как-то умудрялась руководить эвакуацией. Вера же, первая поднявшая тревогу, теперь наоборот растерялась и не понимала, что делать. Сокрушительной волной накрыла паника. Её охватил ступор, как тогда, в момент гибели близких. Надя тащила её за руку к выходу. Вокруг уже отчётливо пахло гарью, коридор окутал дым. Все кашляли. Из других комнат тоже повыскакивали жильцы, вся толпа ринулась к выходу по длинному узкому коридору. Веру кто-то толкнул, она упала на колени.

— Эй, а ну вставай, а то затопчут, — кричала сквозь гул голосов Надя, и тянула её за собой.

У Веры будто уши заложило. Она видела всеобщий хаос, но в ушах была тишина. Звенящая тишина, в которой раздавался лишь стук её собственного пульса. Всё вокруг будто в тумане было. Она больше не могла видеть отчётливо. Дым тянулся с конца коридора. Видимо, именно там что-то вспыхнуло. Там же окно всегда было открыто! Небольшое подвальное окошко! Оно служило вентиляцией. Наверное, в него и бросили что-то, что загорелось.

Вера так сильно надышалась угарным газом, что её начало тошнить. Ей было безумно страшно. Какой-то дикий ужас, животный, панический, на грани смерти. Как же так? Почему с ней опять это произошло? Только теперь она сама может погибнуть в огне.

Надя лихорадочно тянула её, но сама уже кашляла, задыхалась, прижимая к лицу какую-то тряпку. Вера же не чувствовала сил подняться и идти. Голова кружилась, глаза застилали слёзы, в носу и в горле страшно пекло. Даже в лёгких, кажется, уже всё горело. Звуки доносились до её сознания будто сквозь вату или толщу воды. Соседки по комнате исчезли, убежав куда-то вперёд. Наверное, уже вышли наружу. Одна Надя осталась.

Вера неожиданно ощутила, как её рывком подняли на ноги чьи-то сильные жёсткие руки.

Где-то далеко сейчас была её деревня, где все мирно спали. Мария, дядя Яков, её подружки Веселина и Светка, друг детства Ромка, с которым они то дрались нещадно, то собирались, когда вырастут, сбежать и путешествовать на корабле, то воровали яблоки у ворчливого деда Алмаза.

Сил идти самой у неё уже не осталось. Как и сопротивляться гари. Она заполнила всё её нутро. Лёгкие разрывало от естественной потребности заделать вдох. Веру куда-то волокли. Кажется, закинули на плечо, как мешок. Волосы висели почти до самого пола. Их дёргали, наступали на них. Когда затолкали в машину скорой, девушка уже без сознания была и так и не увидела своего спасителя, молодого пожарного.

Очнулась Вера в больничной палате. Её всё ещё тошнило. Из руки торчала трубка капельницы. Пролежала так неизвестно сколько в полной прострации, пялясь в потолок. Медсестра приходила, что-то делала, капельницу унесла. Утром пришёл доктор.

— Ну как вы? — улыбнулся он. — Получше?

Вера кивнула.

— Вы угарным газом надышались. Худенькая, весите мало, вам много не надо, чтоб задохнуться.

— А чем там всё закончилось? — спросила Вера хрипло, чувствуя, что горло совсем пересохло и очень хочется пить.

— Да вроде бы всё благополучно. Потушили. Никто не пострадал. Сам хостел тоже цел. Отделались лёгким испугом. Проверками теперь хозяев замучают, конечно. Но это не ваши проблемы. Вас, если всё хорошо будет, выпишем завтра-послезавтра.

Вера всё думала — пожар в хостеле был случайностью или поджогом? Да, там нарушены все, какие только можно, правила пожарной безопасности. Там вообще нельзя размещать жилое помещение. Но, тем не менее, таких мест в каждом городе полно. Что если это был поджог? Месть Мираба? Вера догадывалась, что так просто он её не отпустит. На людях ему по морде надавали из-за неё, унизили. Конечно, такой человек не станет подобное глотать. Ей вообще лучше пока не высовываться, чтоб он или его друзья не подстерегли где-нибудь. Но не сидеть же дома безвылазно. Может уехать вообще? Вера понятия не имела, что теперь делать. Да ещё и Егор названивал по сто раз на дню. Вот же приклеился как банный лист! Обещал к ней в больницу прийти. Хоть бы и у него самого из-за этой стычки с Мирабом проблем не было.

Через два дня пришла Надя. Рассказала, что ещё одна девушка из их хостела тоже отравилась угарным газом и сейчас в больнице. А с остальными всё нормально. Хостел пока никто не расселяет. Приходила полиция, расспрашивали, что да как.

— Спасибо тебе, что не бросила меня, — сказала Вера. — Я помню, как ты меня тащила.

— Да ну. Если бы не ты, мы бы вообще там все задохнуться могли. А так одними из первых выбрались. Тебя МЧС-ник вынес. Рассказывала своему другу уже?

— Ты про Егора?

— Ага. Он на тебя явно запал.

— Наверное. Рассказывала. Он говорит, жаль, что его там не было.

— Ой, забыла совсем. Представляешь, Мираб пропал. Не появляется все эти дни.

— Может со сломанным носом в больнице лежит?

— Нет. Жена его искала, приходила к нам, расспрашивала. Он просто испарился.

— Ну и ладно.

Выписали Веру через четыре дня после случившегося. Когда она вышла из дверей больницы, её ждал Егор с букетом цветов. Девушка улыбнулась. Это был сюрприз. Приятный, но не более того. Её напрягло это неожиданное появление парня, да ещё и с цветами. Вера почувствовала себя немного виноватой перед ним.

Она остановилась на ступеньках и втянула в себя воздух. Дышала, как в последний раз. Взгляд невольно зацепился за удивительную картину природы. Справа от неё была чернота, густота; налитые водой тучи. Казалось, что вот-вот начнётся мощный ливень. Давление ощущалось на расстоянии. А слева светило солнышко, небо было голубым и безмятежным. Спокойствие. Настоящее чудо! Не каждый это заметил бы. А Вера заметила. Она вообще после гибели близких стала острее чувствовать окружающий мир, больше замечать мелочей и больше ценить их. Девушка глотнула воздух так жадно, так вкусно, что аж заплакала. Горячая слеза коснулась щеки и она вспомнила. Такое уже было с ней, когда она стояла на кладбище на похоронах своей семьи в мае. Четыре гроба опускали в свежевырытые ямы. Собирался дождь. Да, это чувство было ей знакомо. Она осталась жива и была благодарна каждой клеточкой своего тела за то, что может ощущать этот мир. Это огромное счастье!

Егор разгорячился, представляя, как бы он бережно нёс Веру из огня, прижав к груди, не то, что этот неизвестный мужлан. Всю дорогу бурно возмущался по поводу пожара и его причин, высказывал свои предположения, демонстрируя собственные знания.

По пути к хостелу заскочили в кафе.

— Я тебя сейчас вкуснятиной угощу! Чай — пушка! Пуэр на вишне. Ты такого точно не пила! — объявил Егор.

Вера улыбнулась, вспомнив традиционные цыганские чаи с фруктами, которые пила с детства. Летом свежие фрукты и ягоды, в остальное время года — замороженные или сушёные. Они добавляют чаю капельку сладости и толику кислинки. Кроме фруктов и ягод в чай можно добавлять ещё цветы и вишнёвые листья. Для Веры чай со свежими фруктами и ягодами был чем-то вроде отметки во времени, свидетельством окончания ещё одного цикла, из которых состоит жизнь. Так и проходит года — от свежего чая с фруктами до свежего чая с фруктами, от первого травяного чая до первого травяного чая, от сбора ягод до сбора ягод, от первой грозди спелого винограда до первой грозди спелого винограда. И пропустить какой-то из этих жизненных циклов для жителя деревни равнозначно отказу от целого года жизни.

Чай и правда оказался вкусным. После кафе они поспешили домой. Болтая и хохоча, даже не сразу заметили сидевшую на скамейке Лиду. Она щёлкала семечки и наблюдала за молодыми людьми. Егор первый опомнился, подошёл, поздоровался, сел рядом. Вера же кивнула издалека, и принялась гладить подскочившую собачонку. Та поскуливала, мела хвостом асфальт и пыталась лизнуть девушке руку.

— Ах, молодость! Прекрасная пора! Говорят, обаяние важнее красоты… А Верка имеет и то, и то другое, — сказала негромко Лидия. — Егорка, ты, главное, помни, что девочки-цыганки выходят замуж только за мальчиков-цыган. Так что дружить — дружи, но на большее не рассчитывай.

Парень помрачнел и ничего не ответил.

— Это традиции и история этого народа. Нравится кому-то или нет. Они такие, — добавила женщина.