Коронованная распутница

Елена Арсеньева, 2011

Петр Великий славился своим сластолюбием. Множество фавориток, дворовых девок, случайно подвернувшихся девиц побывало на его ложе, и он уже на следующий день не мог вспомнить их лица. Но были женщины, занявшие место в его сердце, – немка Анна Монс, кукуйская царица, и императрица Екатерина Великая, которую он, к недовольству подданных, короновал, возвел на престол. Увы, Петр не был счастлив. Анна Монс не любила его и предала при первом удобном случае. А Екатерина… Екатерина стала единственным человеком, который имел подлинное влияние на государя, – даже фаворит и старый друг Меншиков не мог усмирить его в гневе. Но бывшая Марта Скавронская, бывшая маркитантка, не брезгавшая любовью на соломе под солдатской телегой, оказалась гораздо хитрее и коварнее, чем мог предположить ее супруг…

Коронованная распутница

Змею во сне видеть — повстречаешься с неприятелем.

Видеть их во множестве — подвергнешься многим козням неприятелей своих.

Быть змеями укушену — окажешься пред лицом ужасной опасности, и неведомо, смертной погибели избегнешь ли.

Сонник грецкий и римскийиз незапамятных лет

— Сюда, ваше величество. Только будьте осторожны, не поскользнитесь на ступеньках — здесь темно.

— Да вижу я, что темно! — прозвучал сердитый женский голос. — То есть ничего я не вижу! Куда ты меня затащила, скажи на милость?! Тут хоть глаз выколи!

— Виновата, ваше величество, но старуха нипочем не хотела вылезать из своей дыры. А коли вам желательно было непременно услышать ее советы…

Говорившая умолкла достаточно многозначительно, чтобы та, которую называли ее величеством, могла понять то, что она не договорила: «А коли вам желательно было ее услышать, так и терпите!»

Ее величество выругалась сквозь зубы, спутница ее тихонько вздохнула. Она никак не могла привыкнуть к тому, что свежеиспеченная — не минуло и полугода, как на ее голову была возложена корона! — императрица российская при всяком удобном случае — да и при неудобном тоже! — сквернословит, словно маркитантка. Ну что ж, как говорится, от себя не убежишь, да и не таков ли весь русский двор?!

— Послушай, Анхен, а не болтлива ли старуха? — Голос звучал теперь не только сердито, но и встревоженно. — Как бы не начала потом молотить языком… Не пошел бы слух, что государыня императрица по гадалкам шляется.

— Что ж, вы правы, ваше величество, нам придется быть осторожней, — согласилась Анхен. — Мы ни в коем случае не должны говорить по-немецки — только по-русски. А главное, я не должна вас называть…

— Ты меня ни в коем случае не должна называть величеством, — отозвалась государыня. На русский язык она перешла с легкостью, свидетельствующей о привычке, хотя в речи и звучал тяжеловатый немецкий акцент. — Зови просто Катериною либо Катей. Думаю, бабка не догадается: мало ли Катерин на свете. Да ей небось и в голову не взбредет, что сама императрица к ней пожаловала. А я тебя буду звать Аннушкой.

— Как изволите, — покорно отозвалась Анхен, изрядно, впрочем, перекосившись от отвращения к этому имени, которое, на ее слух, звучало какой-то оскорбительной кличкой. Хоть и слышала она его частенько, но привыкнуть к нему никак не могла. Между тем приходилось терпеть, ибо русские ее почему-то иначе нипочем звать не хотели — вот Аннушкой была для них эта тоненькая девушка с соломенными волосами, точеным личиком и большими голубыми глазами, да и все. Не Анной, не Анхен, а именно Аннушкой!

— Однако мы на месте, — проговорила новоиспеченная Аннушка и повела перед собой рукой, ибо в кромешной тьме подвала, куда они с Катериной только что со всеми предосторожностями спустились, нельзя было что-либо увидеть — можно было только нашарить. Она нащупала толстую дверь, стукнула раз и другой… Тишина была ей ответом.

— Хм, — недовольно сказала Катерина. — Что ж никто не отзывается?

— Старуха плохо слышит, — пояснила Анхен, то есть Аннушка. — Еще раз постучу.

Она стукнула в другой раз, погромче, однако прежняя тишина царила за дверью.

— Майн либер Готт, — пробормотала Анхен по привычке, но тут же поправилась: — Господи Всеблагий, да уж не померла ли старуха, Боже упаси?!

— Померла?! — так и взвилась Катерина. — Это что ж, в такую даль перлись, в такую тьму спускались, ноги едва не переломали, а зря? Да я ее на правеж!.. — Вдруг она осеклась и засмеялась, видимо, сообразив, что, коли старуха померла, отправить ее на правеж никак не получится.

— Ладно, — сказала весело, ибо была хоть и вспыльчива, но весьма отходчива и обладала свойством мгновенной перемены настроения. — Дай-ка я стукну. У тебя-то ручонка тощенькая, а тут дверь ого какая! — И, чуть подвинув Аннушку плечом, она, шагнув вперед, шарахнула по двери с такой силой, что та содрогнулась, а Аннушка вскрикнула, решив, что ее спутница непременно сломает себе руку.

Ничуть не бывало! Катерина стукнула по двери еще и еще — так же напористо, и наконец послышался слабенький старческий голосишко:

— Кто это там долбится? Кто разбойничает?

— Отвори, бабушка, это я, Аннушка, — ласковым голосом сказала девушка. — Пришла, как мы и сговаривались.

— Да мы не сговаривались, что ты с собой стражников приведешь! — Старушечий голос окреп, исполнившись негодования. — Сказывала, с подругой явишься, тихо будет все, а ты что же?! Затеяли кулачищами бить!

— Да нет тут никаких стражников, — нетерпеливо крикнула Катерина. — Это я в дверь стучала. За делом мы к тебе пришли. Отворяй, бабка, негоже гостей за порогом держать!

— Ишь, какая гостья самовластная! — насмешливо произнес голос, а потом раздался скрежет тяжелого засова, который, видимо, с усилием вынимали из скобы, скрип заржавелых петель — и в подвальную прохладную тьму просочился слабенький огонечек свечи, а вместе с ним повалило таким спертым духом, что нежная Аннушка закашлялась, и даже Катерина, бывшая гораздо крепче своей спутницы, сказала изумленно:

— Да что ты, бабка, со времен ноевых дверь не отворяла, что ли?!

— Будет тебе изгаляться, барыня, — обиженно проговорила старуха. — Хочешь — заходи, а не по нраву мое обиталище — иди отсюда, я-то без тебя обойдусь, а вот без меня обойдешься ли — не ведаю.

— Как это — не ведаешь, про тебя ведь говорят, будто ты все ведаешь! — примирительно проговорила Катерина, подбирая юбку и повыше занося ногу, чтобы перешагнуть через слабо различимый порог.

Аннушка покорно последовала за ней.