Однолюб

Елена Богатырева

Продолжение романа «Три судьбы». Однолюб – это рок и беда, и судьба. Это жизнь на одном берегу, когда все на другом – миражи; когда более сладостен даже короткий миг умирания, но – с ней, любимой, чем долгая жизнь с другой. Да и откуда ей взяться, другой? Однолюб – это мир, где ей никогда не найдется места…

Глава 3. Дело №7635

По дороге в офис Петр предпринял попытку взять себя в руки или по крайней мере унять дрожь, бившую его с тех пор, как он обнаружил исчезновение Людмилы. Войдя в кабинет, он отменил все встречи, назначенные на вечер. Настроение у него было чуть приподнятое и чуть торжественное. Такое состояние он помнил с детства — когда заболеваешь, все вдруг представляется немного ярче, чем обычно, каждая мелочь приобретает смысл, и самое противное — так становится жалко себя, хоть плачь. Эти детские слезы в подушку он, став подростком, вспоминал с негодованием. Но чувство жалости к себе — стало с тех пор безошибочным симптомом надвигающейся болезни. Даже если температура еще не поднялась выше тридцати шести и шести, он мог поспорить — болезнь взяла его в плен, она уже в нем.

Странно, но и теперь он чувствовал себя почти так же, как обычно перед болезнью. Но к этому чувству примешивалась еще и какая-то болезненная, натягивающая нервы как струны, радость, бодрящая, пьянящая. Много лет он не испытывал такого наплыва чувств. Острые ощущения — кажется, так это называют обычные люди.

Петр сгреб все инструкции со стола и достал задвинутое в самый дальний угол ящика дело Людмилы. Может быть, хоть здесь найдется зацепка. Конечно, нужно было раньше это сделать. Он совершил ошибку. Но ничего не потеряно. Для организации Людмила умерла, в любом случае — на свободе она или нет. Что она может? Объявиться руководству? Рудавину, конечно, достанется, но и от нее они избавятся в два счета, это она должна понимать. Значит, у нее две дороги: либо где-то затаиться и жить тихо, как мышь, либо попытаться превратить жизнь Петра в такой же кошмар, в какой он превратил ее собственную жизнь… Эта мысль заставила Рудавина поморщиться, словно он хлопнул стакан водки не закусывая. Он пытался вспомнить последнюю встречу с Воскресенской, слова, которые ей сказал, взгляд, которым она его наградила. Ничего особенного в этом взгляде не было. Только отблески полной беспомощности. Неужели его так просто обмануть? Ведь, должно быть, она уже тогда готовила побег…

И все-таки мысль о том, что Воскресенская на свободе, приводила его в странный восторг. Еще вчера он чувствовал себя безраздельным хозяином положения, а любая игра, согласитесь, скучна, когда в ней нет настоящего соперника. Но сегодня соперник у него появился. И появилась возможность не только пощекотать себе нервы, но и еще раз доказать себе, что он лучше и сильнее.

Рудавин чувствовал не только радостное возбуждение, страх не оставлял его ни на минуту. Но не парализующий, мертвящий, а тот, что утраивает силы, подстегивая бежать быстрее, когда за тобой гонятся. Приятный страх. Люди обычно называют его азартом. Ему было безумно любопытно, какой же первый шаг предпримет Людмила. Право первого хода он уступал ей безусловно. Пусть, ведь это ее партия.

Пришлось повозиться немного, чтобы обеспечить себе охрану на должном уровне. Теперь под надежной защитой профессионалов из организации он мог спокойно во всем разобраться. И первое, о чем ему нужно было подумать, — кто же ей все-таки помогает. Возможно, она и сама могла бы справиться с санитарками, выбраться незамеченной из дома. Но цветы! Представить, как Людмила ползает, собирая их, он не мог, как ни напрягал воображение. Но ведь кто-то оставил их на кровати. Для него. И этот кто-то скорее всего знал о его цветах…

Петр опять вспомнил лицо парня с косой. Вряд ли он тот, кто ему нужен. Парень-то юродивый.

Ничего разумного в голову не приходило. Тогда он стал внимательно изучать дела, которые вела Людмила перед своей «смертью». Папку под номером 7635 Петр открыл, когда уже стемнело.

Чтение фантастической биографии предполагаемой дочери Феликса с ее удивительными способностями произвело на него сильное впечатление. Он, возможно, и отмахнулся бы от дурацкой легенды и предсказания, которое Людмила переписала собственноручно, не доверив даже секретарю, если бы не одно обстоятельство: Феликс теперь действительно был мертв, а его дочь Настя находилась всего в нескольких метрах от места его гибели.

«Будет нас еще пять поколений. Потом род кончится. И расплата кончится, потому как на роду — проклятие. За первую Настасью. За князя китайского…

…Последней будет девочка. Как Настя. Что за смерть ее ждет — не знаю, не ведаю. Но мороз по коже проходит, как о ней думаю. Она, как я, сможет будущее знать. Остальные будут власть налагать словом и взглядом. И только. Последняя Настя должна с первой соединиться. И умереть должна восемнадцати лет от роду. Если только отца своего не переживет к этому времени…»

За несколько лет работы в организации Рудавин отвык верить в чудеса. Любое чудо на поверку выходило лишь игрой опытного ума с беспросветной людской глупостью, жадностью или завистью. Он и этот трактат оставил бы без внимания, если бы не совпадало в предсказании все до малейших подробностей. Людмила поработала на славу. Раскопала всех родственников Феликса вплоть до начала восемнадцатого века и удостоверилась в том, что люди это были необыкновенные и умирали, как предсказывала рукопись. Самого же Феликса Петр хорошо знал и был уверен, что именно его талант власть налагать словом и взглядом так скоро поднял его в организации на пост первого заместителя Людмилы.

Ясное дело, Феликс трактат читал и дочь свою ненавидел, а поскольку в предсказание верил, то скорее всего пытался ее убить. Может быть, именно об этом и говорят строки предсказания: «Что за смерть ее ждет — не знаю, не ведаю. Но мороз по коже проходит, как о ней думаю…» За девчонкой гонялась не только организация, и собственный отец готов был перерезать ей глотку. Так и должно было случиться, если бы Феликс не погиб так кстати и для Насти и Петра самого, ставшего главой филиала, лишившегося сразу двух руководителей.

Стало быть, дар этой Насти Серовой гораздо сильнее, чем был у Феликса. А потому потрясающей находкой должна быть эта девочка. Если ее способности удастся направить в нужное русло, филиал мог бы проводить такие потрясающие акции!

Несколько минут Рудавин мечтал о том, как можно было бы использовать прогнозы ясновидящей для работы, но потом вдруг понял, что думает он вовсе не о работе, а о побеге Воскресенской. Вот где пригодилась бы ему девчонка! Нужно немедленно ее отыскать!

Первый сюрприз, который ждал его на следующий день, заключался в том, что Анастасия Серова, хоть и сменила фамилию и стала называться Анастасией Грох, прятаться ни от кого не собиралась, а жила себе спокойненько в одном из новых районов на улице Энгельса. Вторым подарком оказалась ее словоохотливая соседка Ирина, которая первому встречному тут же поведала о неординарных способностях Анастасии и посоветовала записаться к ней на прием.

Все было слишком просто. Это насторожило Рудавина. Ему захотелось самому проверить фантастические способности девушки. Он позвонил Якову Аркадьевичу. У бедняги совсем недавно обнаружили рак, и через три дня он собирался ложиться в их клинику на операцию. Врачи давали ему три-четыре месяца жизни. Интересно, почувствует ли это девчонка?

Яков Аркадьевич через Ирину договорился с Анастасией о встрече. Девчонка предсказала ему долгую жизнь — пятнадцать лет. Яков Аркадьевич разволновался, спросил, не будут ли его оперировать в ближайшее время. «Нет, — ответила она. — Зачем?» Петр чертыхнулся. Дребедень! Нужно же было на такое купиться! Он закрыл папку и снова отправил ее в самый дальний ящик. Полная ерунда. Такая же липовая предсказательница, как и все прочие.

Однако через два дня к нему явился сияющий Яков Аркадьевич и рассказал удивительную историю. Его положили в клинику и, как положено перед операцией, сделали все анализы повторно и… ничего не обнаружили, никакого рака. Но Яков Аркадьевич, совсем недавно прощавшийся с жизнью, снова был недоволен. «Значит, та девочка права! И жить мне осталось всего пятнадцать лет. Вы только представьте себе — всего пятнадцать. Какое горе!»

На этот раз Рудавин Якова Аркадьевича отпустил не скоро. Выспросил все о Серовой, о ее семье, поинтересовался, сколько лет ее ребенку, как выглядит квартира, куда выходят окна.

— Вам нужно побывать там еще раз.

— У меня есть прекрасный повод. Она ведь не взяла денег, сказала, что возьмет лишь в том случае, если ее предсказание окажется верным.

— Вот и заплатите ей. И еще. Попросите уделить время вашей непутевой племяннице.

— Это вы Софочку имеете в виду? Хорошая идея!

— Совсем не Софочку. Мы пришлем племянницу. Плачьте, в ногах валяйтесь, но чтобы племянницу она приняла не позднее чем послезавтра.

— Хорошо, я все понял. Все понял. Откланиваюсь, тотчас же схожу к нашей подопечной.

На пороге Яков Аркадьевич обернулся:

— Да, совсем позабыл, если вам это интересно, конечно. После меня у нее на приеме был один тип… Такой, ну, неполноценный…

— Ну и что? — устало посмотрел на Якова Аркадьевича Петр. — К гадалкам только неполноценные и ходят.

— Но этот был по-настоящему с приветом. Высокий, белый весь, словно седой. А лицо смуглое…

— Вы, конечно, не слышали о чем они разговаривали? — Петр стиснул пальцы.

Что-то складывалось. Он еще не знал, что именно, но почувствовал: вот он — ее первый ход. Он угадал.

— Почему же — слышал. Правда, только самое начало. Тот спросил, не может ли она предсказать судьбу по фотографии. Женщина, которая его прислала, больна и не может прийти сама…

Петр встал. Конечно же, не может прийти. Вот она ниточка, за которую можно ухватиться…

Яков Аркадьевич уходил, брезгливо поджав губы. Стася в отчаянии смотрела ему вслед. Что-то было не так. Он не поверил ей. Уходил с такой кислой миной, как будто сожалел о потраченном понапрасну времени. Вежливо поблагодарил, но на самом деле не поверил ни единому ее слову. В коридорчике он осмотрелся:

— У вас нет обувной ложки! — Его отчаянию не было предела. — Ну что ж…

И медленно, отдуваясь, опустился на корточки, зашнуровывая ботинки. В этот момент в дверь позвонили. Якову Аркадьевичу пришлось отодвинуться в сторону, и когда Стася открыла дверь, он оказался как раз за нею. Может быть, именно поэтому следующий посетитель сразу заговорил:

— Вы можете предсказать будущее по фотографии? Нам очень нужно.

— Но вы ведь не предупредили по телефону…

— Я не мог. Эта женщина… Она очень больна. Она не может ходить…

Яков Аркадьевич потянул дверь, и мужчина отскочил назад, а в глазах его мелькнул ужас, совсем как у ребенка, застигнутого врасплох.

— Не волнуйтесь, — успокоила его Стася, — это тоже… клиент, — она все-таки подобрала слово. — Он уже уходит. Проходите, присаживайтесь, а я сейчас. Я попробую. Правда, если честно, никогда этого раньше не делала.

Стася немного нервничала. Вот-вот должен вернуться Слава с Леночкой. Если он так бурно отреагировал на появление благообразного Якова Аркадьевича, то даже представить трудно, что будет, застань он дома слабоумного. Стася не знала, как правильно называется заболевание человека, который сидел в кресле напротив. Медицинскую психологию на факультете изучают только с третьего курса, а она и первого толком не закончила, уехала в роддом прямо с лекции. Но учебники листала и фотографии с такими вот типажами там определенно видела. Или это был учебник по юридической психологии, с фотографиями разных маньяков и насильников?

Стася еще раз взглянула в лицо собеседнику и натянуто улыбнулась. У нее не было времени ни рассмотреть его хорошенько, ни подумать. Мужчина глядел на нее исподлобья, не отрываясь и даже не моргая.

— Я попробую, — вяло промямлила Стася и потянулась за фотографией.

Мужчина перехватил ее руку и еще раз заглянул в лицо. Стася чуть не вскрикнула от неожиданности и страха. Он ведь совсем-совсем больной. Кто знает, что у него на уме? Втемяшил себе в голову бред о какой-то женщине.

— Вы никому не должны рассказывать обо мне, — сказал он, отпустил Стасину руку, протянул фотографию и добавил: — И о ней тоже.

Стася часто закивала, нервно сглотнула и посмотрела на фото. Первая реакция была как удар — боль под ложечкой, совсем такая же, как в детстве. Стася сморщилась и стиснула зубы. Боль прошла неожиданно быстро, и она снова посмотрела на фотографию. Закрыла глаза и увидела школу. Да, да, она ведь уже однажды встречала эту красивую женщину и именно в своей школе. Удивительное совпадение! Дальше картинка, которую она видела внутренним зрением, расплылась и превратилась в другую — будто перелистнули страницу. Стася увидела кладбище. Похоже, что женщина с фотографии умерла. А этот сумасшедший думает, что она жива. Трудно будет сказать ему об этом. Стася не спешила открывать глаза. Нужно было что-то придумать. И поскорее выпроводить его отсюда. Только вот жаль, ничего не приходило в голову…

Стася открыла глаза, тяжело вздохнула, ей не очень хотелось расстраивать своего посетителя печальным известием, но тут в прихожей раздался звонок, и она резко подскочила.

— Минуточку, это муж вернулся. Я сейчас…

Леночка в качестве приветствия повисела немного у мамы на шее и направилась в комнату. Стася успела заметить, как мужчина встал, как Леночка подошла к нему и потянула за брючину, задрав голову вверх. «Только бы не упала!» — с ужасом подумала Стася, но сейчас важнее было утащить Славу на кухню. Он упирался.

— Как? Он еще не ушел?

— Понимаешь, это… ну, словом, это уже другой посетитель. Я сейчас его быстренько выпровожу, а ты посиди пока здесь, хорошо?

И Стася полетела назад. Кресло, в котором сидел странный посетитель, опустело. Леночка стояла посреди комнаты и смотрела мимо Стаси.

— А где дядя?

— Улетел, — помахав руками, словно крыльями, ответила Леночка.

— Что ты такое…

— Ой! — завопила Леночка, потому что Стася сильно сжала ее локоть.

Стася смотрела на Леночку, сквозь Леночку и снова на Леночку. Ей вдруг стало холодно. Видение было мертвенно-холодным.

— Что ты вцепилась в ребенка? — ворвался в комнату Слава, но, присмотревшись к жене, сразу же остыл и заговорил совсем тихо:

— Стася, это невозможно. В нашу жизнь врываются чужие, посторонние люди. Это нехорошо. Зачем тебе все это, Стася? Разве мы плохо жили с тобой без них?

— Не знаю, — она смотрела на него чуть не плача.

«Улетел», — подумала Стася и подошла к раскрытому окну.

Внизу по дорожке шел ее посетитель. На полпути он остановился и замер, словно что-то припоминая…

Я ее знаю. Она мне снилась. И я ее очень любил. Больше всех на свете любил. А потом она исчезла… И вот теперь нашлась. Нужно будет рассказать Люсе. Нет, нет. Только не сейчас. Я лучше сделаю ей сюрприз. Она обрадуется. Она тоже станет любить ее… Может быть, она была нашей дочкой? Может быть, она и есть — наша дочка? Мы ведь так долго прожили вместе. У нас должны быть дети…

Позже, когда, напичканная изрядной порцией сказок, Леночка наконец улеглась, когда телевизор устал вещать в пустоту комнаты и тихо засветился дымчато-серым бельмом, Стася робко сказала:

— Слава, нам нужно как-то организовать свою жизнь. Я так устала…

— От чего ты устала? Я ведь все, что могу…

— Не то. Я устала сидеть дома и ничего не делать.

— Ты растишь ребенка! — в голосе Славы зазвучал пафос. — Неужели ты хочешь сдать Леночку в ясли?

— Ну чем уж так плохи эти ясли? Сейчас есть частные…

— Стася, мы ведь договорились — будем жить по средствам. Частные нам не по карману.

— Но ведь я тоже буду зарабатывать!

— Чем? Полоумными клиентами? Неужели ты берешь с них деньги? Стася, я тебя не узнаю! Ты в своем уме?

— Я не брала денег, — покраснела Стася. — Я сказала, только когда сбудется…

— Слава Богу. Но когда сбудется, думаю, они о тебе позабудут. Вот что, пока ты не вляпалась в какую-нибудь нехорошую историю, давай-ка покончим с этим раз и навсегда. Попробовала? Вот и ладно. Если уж на то пошло, тебе нужно в университет восстанавливаться. Поучишься пять лет, получишь диплом — тогда и занимайся консультациями. На научной основе. А таких доморощенных ясновидящих у нас — вон, вся страница в объявлениях, — и он в который уже раз тряхнул перед Стасей газетой, которую по четвергам рекламные агенты рассыпали по ящикам, а вслед за ними жильцы — по полу подъезда.

— Тебе не нравится то, что я вижу будущее?

— Извини, Стася. Но я вовсе не уверен, что ты что-то видишь. Мне ты ничего не предсказывала. Все, что я знаю, — это только рассказы, в которых мне многое кажется притянутым за уши. Цепь случайных совпадений ты принимаешь за дар Божий. С чего ты взяла…

— Но я вижу!

— Каждый человек, закрыв глаза, видит какие-то пятна и разводы. У кого воображение побогаче, те принимают их за картинки. Это все равно что гадать по кофейной гуще.

Слава собрался встать, но Стася крепко взяла его за руку.

— Подожди, сядь. Дай руку, сиди тихо и не мешай мне.

Она взяла его ладонь в свои и закрыла глаза. По лицу пробежала неопределенная тень. Сошлись морщинки над переносицей, опустились плечи. Лицо стало напряженным, словно каменным. Слава заерзал. Что-то тревожное было во всем происходящем. Да, он не верит. Но тревога не оставляла его. Стася резко отстранилась и открыла глаза. Посмотрела на Славу, словно впервые его видела, упала головой ему на колени, поцеловала ладонь.

Слава почувствовал прилив нежности, но решил выдержать свою позицию до конца.

— Как, — спросил он немного насмешливо, — увидела что-нибудь интересное?

Стася подняла глаза.

— Ты останешься жив. Они ничего не могут тебе сделать.

— Ну спасибо. — Слава отдернул руку. — Ты про инопланетян? Обрадовала. А то я все сижу и думаю: останусь жив или не останусь?

— Не смейся, — тихо сказала Стася.

— А что мне, плакать? Счастье-то какое: жив останусь…

Конец этой фразы он произнес из душевой под журчание воды. Слава еще что-то бормотал, посмеиваясь, отфыркиваясь, а Стася, положив голову на стол, тоскливо смотрела на дверь. Видеть-то она многое видит, да вот только что с этим делать? С тем безумным человеком, что приходил сегодня, с той связью, которую она почувствовала между ним и своей Леночкой? И вот теперь еще угроза, нависшая над Славой. Что это? И как этого избежать? Может, он просто заболеет? Гриппом, например? Господи, пусть он заболеет, пусть он только заболеет, бормотала Стася, сама не понимая, о чем и кого просит.