Пространства, которые нас выбирают. О времени, поэзии и о любви

Елена Богатырева

Эта книга – попытка осмысления непостижимой природы времени; о том, как ключевые понятия человека через века выражаются в различных произведениях искусства, видоизменяясь, в соответствии с каждой конкретной эпохой, оставаясь, при этом, по своей сути, самоценными вне времени; о том, что каждый из нас приходит сюда для выполнения определенных задач, и что внешний мир обращается к человеку теми своими гранями, которые находятся в резонансе с его кармическими задачами.

Ричард Хьюго

Покинув плотноспрессованное артистичное пространство Британки, я не смогла пройти мимо этого чудного книжного магазина. Зашла — и купила несколько открыток и книгу Ричарда Хьюго под слишком притягательным названием, чтобы не зацепиться за него: «Пусковой город» — и пояснением ниже на обложке: «Лекции и очерки о поэзии и писательстве».

Книга была выбрана правильно: я медленно перемещалась вдоль полок, не вчитываясь в названия их обитателей, а отрешенно скользя по ним взглядом, протянула руку и выхватила одну из книг. Если уж быть предельно точной, рука, каким-то совершенно непостижимым образом проявив самостоятельную осознанность, описала в пространстве некую траекторию, уцепив в результате книгу. Почему именно эту, а не другую? Я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос. Уверена в одном: когда в книжном магазине со мной происходит подобное, я точно знаю, что произошла правильная встреча — книги и меня.

Следовательно, и в этом случае с вполне определенной уверенностью следует сказать, что это не я выбрала книгу и даже не моя рука, выполнившая определенные физические действия, без которых наша встреча с книгой никогда бы не состоялась, — нет, это именно книга выбрала меня.

Интересно, как они, книги, это делают?

Автор — смесь самого разнопланового жизненного опыта, из которого, при соответствующих исходных данных, просто обязан выкристаллизоваться правильный писатель.

К сожалению, вечность уже забрала автора к себе.

К сожалению, книга попалась мне в варианте перевода, а не оригинала.

К счастью, притяжение книги оказалось в разы сильнее доводов рассудка, и я стала обладателем лекций и очерков о поэзии и писательстве американского военного летчика.

Едва взяв книгу в руки, я не смогла сразу определить, является ли автор летчиком, который по чьему-то слишком затейливому замыслу стал поэтом, или — поэтом, которому пришлось на время стать летчиком. Но что-то мне подсказывало, что второй вариант ближе к правильному ответу.

Я слишком хорошо помню историю Саймора Гласса.

Помимо собственного литературного труда автор преподавал — обучал начинающих поэтов и прозаиков владению словом.

Я раскрыла книгу с опаской — я не могу себе представить, как и кого можно научить писать стихи.

Прозе, по крайней мере, неким законам и принципам ее существования, можно учить и научиться.

Но как обучиться поэзии?

Все мы читали Шекспира, но кто написал что-нибудь подобное?

По моему скромному мнению, можно обучиться алфавиту и способам складывания букв в слоги и слова.

Дальше — terra incognita, которую каждый осваивает сам, как может.

Если человек родился поэтом, его внутренняя поэтическая сущность, по возможности в содружестве с намерением и желанием носителя этой сущности, будет искать во внешнем мире созвучности, соответствия, сопричастности своим внутренним состояниям. И когда это ей удается, поэт судорожно двигает руками, крутит головой в отчаянных попытках найти что-то, с помощью чего и на чем можно записать то, что на него снизошло.

Откуда это приходит, ни один поэт не в состоянии ни осознать, ни, следовательно, объяснить. Собственно, в этом нет никакой необходимости. Единственное, о чем должен постоянно заботиться поэт, — иметь бесперебойно под рукой листок бумаги и нечто, способное оставить на этой бумаге четкий след. Чтобы не пропустить момент, когда пошло, началось, когда необходимо срочно выключиться из того процесса, в котором пребываешь в настоящий момент, и начать записывать. Ничего не надо ни придумывать, ни сочинять, ни тем более объяснять. Надо просто успеть записать, пока диктуют.

Хорошо быть внимательным к мелочам. Поэты, действительно, внимательны к мелочам. Их душам ведомы тончайшие нити, запутанные тропы, которые связывают красоту, мельчайшие ее проявления, в один таинственный узор, неразличимый глазом и слухом тех, кто лишен дара поэтического восприятия.

Поэта может привести в восторг рыжий осенний листочек на мокром асфальте, рисунок, сформированный трещинками на этом асфальте, оттенок цвета морской гальки — вещи, совершенно бесполезные с точки зрения практичного гражданина, твердо стоящего на непоколебимых столпах материализма.

Дело в том, что поэты и практичные граждане обитают в разных вселенных, хотя могут проживать в одном городе, на одной и той же улице в одно время.

Для меня поэзия в своем чистейшем, великолепнейшем, законченном виде, например, вот это: Я обращался к воздуху-слуге, ждал от него услуги или вести, и собирался в путь, и плавал по дуге не начинающихся путешествий.

В поэзии главное не рифмы, не слова, не информация, а нечто совершенно иное, что может быть доведено до нашего восприятия только через поэзию, которая сродни музыке: мелодика всей строфы, плотность энергии, заключенной в ней, красота гармонии, — к ритму не убавить и не прибавить.

Книга Ричарда Хьюго, следовательно, настораживала, если не сказать — пугала, не очень хотела открываться, но название ее так идеально вписалось в мое состояние, пространство места и все произошедшее со мной за день, что не начать читать ее немедленно было никак нельзя. Правильно происходящие события — это когда то, что представляется нам разрозненным, не способным встретиться никогда и ни при каких обстоятельствах, не имеющее ничего общего, на наш, такой поверхностно-неглубокий взгляд, каким-то непостижимым образом встречается, стягивая пространство-время в тугой узел совершенно определенного, бесконечно прекрасного узора, который ни развязать, ни завязать как-то иначе нет никакой возможности, да и ни к чему.

Первые же страницы книги позволили прояснить происходящее.

Ткань повествования книги как минимум небанальна, целостна и вибрирует.

Некоторые же фразы достойны увековечивания в камне, желательно — в мраморе, лучше всего — в белом каррарском.

Например, такие: Знание, где вы находитесь, может быть источником творческой устойчивости. Если вы — в Чикаго, можете отправиться в Рим. Если вы нигде, вам некуда и отправиться.

Вот так. И никак иначе.

Так что, если вы куда-то очень хотите, начните с того, что определитесь, наконец, с вопросом, где вы находитесь сейчас. По той простой причине, что, если вы понятия не имеете, где вы, вам не продадут билет туда, куда вам, как вам представляется, хочется попасть.

Вот еще: В мире воображения найдется место всему на свете. Примите это на веру — и, может, покажетесь безрассудным, но безрассудным, как форель.

Честно говоря, мне нравится быть безрассудной, как форель. Но я до сих пор не уверена, удается ли мне это.