Этот день…

Елена Владимировна Шевич, 2017

Сборник коротких и … очень коротких рассказов о наших современниках и о землянах прошлого и будущего. Герои рассказов влюбляются, встречаются и расстаются, попадают в переделки… Совсем как мы с вами.

Было… не было

— Тю-ю! — протянула Олеська, — вот у меня было страдание — острый цистит, понос и месячные — всё враз! Это я понимаю. А любовь — что это за страдание? Я так скажу — бери его за рога и в койку. Там вместе и пострадаете, — она так сладко потянулась, что расхохотались все — и заведующая лабораторией Таисия, которая уже целый месяц не улыбалась, а только плакала втихомолку. Она всё не могла решить, что ей делать — то ли ехать в Канаду к младшей дочери, которая недавно родила вторую девочку, то ли оставаться возле старших детей и внуков, а ещё дача и работа… Смеялась сквозь слёзы рыженькая практикантка Катюша, минуту назад рыдавшая оттого, что недоступен телефон какого-то неведомого им одногруппника Андрея. Старший инженер Надежда вдруг погрустнела, встала из-за стола, выплеснула недопитый чай в раковину.

— Пойдёмте работать, девочки.

Катя, сидевшая у окна, встрепенулась:

— Ой, к нам Казарян идёт, несёт чего-то… Опять тебе подарки! — она лукаво взглянула на Олеську. Та вспыхнула.

— Ерунду не говори.

— Что же там такое? — уткнувшись носом в стекло. — Не видно.

Через мгновение в здании лаборатории хлопнула дверь.

Олеська хотела метнуться к столу и уставиться в микроскоп, как она обычно делала при его появлении, но что-то её удержало.

— Добрый день, красавицы!

— Здравствуйте, Артём Рубенович!

Таисия Матвеевна и Катюша, не сговариваясь, поднялись и вышли в соседний кабинет.

— Олеся, вы малину любите? Я утречком собрал на даче, — он выставил из пакета двухлитровую банку, полную алой отборной ягоды.

— Зачем? Не надо… Спасибо, конечно, — она окаменела от стыда. Зачем он? На глазах у всех! Это же стыдно! Он старый, лысый. Ужас какой!

— Олеся, вы ешьте, не стесняйтесь. Или варенье сварите. Вы умеете варенье варить?

— Умею, — буркнула она, глядя в пол.

Он резко повернулся и направился к двери.

— Таисия Матвеевна, тут такой вопрос…

* * *

— Олеся, а ты что, обедать не будешь? Суп такой вкусный!

— Я пойду… в столовую схожу.

— Что, жить надоело? Сходи, сходи, отравись, — рассмеялась ей вслед Катюша.

Хотела посидеть в скверике у конторы, но там в сигаретном дыму щебетали девицы из планового и бухгалтерии. Зашла за угол и… упёрлась взглядом в плакат «Слава труду!». Слава, Слава, опять Слава… Вся территория комбината ими увешана, чуть не с советских времён, и не делается же им ничего! А может, это уже новые? Красномордый рабочий в красной рубашке с закатанными рукавами поднял вверх кулак и грозит кому-то. Олеся взглянула в бледно-голубое небо с малюсеньким облачком. Кому тут грозить? Инопланетянам? Здесь самолёт-то редко увидишь. Она отвернулась от плаката и зашагала прочь. Слава, Слава, что ж ты наделал…

Из столовой доносился аромат свежей выпечки. Зайти, поесть, что ли… Навстречу ей шла толпа молодых парней в спецовках — курят, ржут, беззлобно матюкаются… Поравнявшись с ней, вежливо здороваются. Она кивнула в ответ. Слава не любил работяг. Звал их «быками». За глаза, конечно. На работе был со всеми вежлив, иногда даже излишне, с плохо скрываемой издёвкой. Слава спал и видел себя на должности начальника цеха, а пока он был только «исполняющим обязанности». Но руководство нашло кандидата на стороне. Слава обиделся, написал заявление, а его взяли да подписали, и никто его не уговаривал остаться, кроме неё…

— Здравствуйте, Олеся Николаевна!

— Здравствуйте, Вячеслав Николаевич!

Он нарочно слегка толкает её поднос своим. Борщ весело колышется в тарелке. Слава пытается выглядеть серьёзным, но в глазах хулиганские серые искры. Счастье не скроешь. Молодые, здоровые, полные сил и желаний — утром вставали вместе, вместе шли на работу, и так сладко и томительно ждали вечера… Нет, нет, не вспоминать! Не было… ничего не было…

* * *

Вечером везла банку с осевшей уже ягодой в свою комнатку в общежитии. Странно, что ей ещё не подселили никого. Комната хоть и маленькая, но рассчитана на два койко-места. Раньше подруга Соня, работавшая дежурной по общежитию, «прикрывала» её, можно было на этот счёт не беспокоиться.

Соня понравилась ей сразу. Бледное миловидное личико, тихий голос, грамотная речь, широкий кругозор…

— Соня, а ты где раньше работала?

— В школе.

— На комбинат тебя как занесло?

— Меня выгнали из школы.

— За что?

— За пьянку.

— Чего? Не ври!

— Я не вру. Напилась, забылась… На уроке уснула.

И всё это тихим голосом, потупив глазки.

— Где ж ты пить научилась? В яслях?

— В общаге, когда училась. Все пили, и я пила… Привыкла.

Катюша есть малину не стала — у неё аллергия. У Таисии и Надежды свои дачи — урожай девать некуда. Высыпала ягоду в кастрюльку, добавила сахар. Включила телевизор и завалилась на кровать. Вот и ужин готовить не надо. Ложка за ложкой, ложка за ложкой… Вкусно было, Артём Рубенович. Но всё равно — стыдно. Стыдно потому, что он знает о ней всё. Посмотришь в его умные цепкие глаза — даже мысль не закрадётся, что главный технолог Казарян может чего-тоне знать. И про Славу знает, ведь они уже фактически жили вместе, и про других — наверняка. Это и есть самое ужасное.

Потому что, когда Слава уехал, жизнь кончилась. Пару месяцев она лежала на койке и ревела с утра до ночи. Накрылся отпуск… Собирались лететь в Краснодар к её родителям, потом на море… Однажды вечером пришла Соня, принесла бутылку вина… И понеслось. Каждый вечер они напивались в кафе, с кем-то знакомились, куда-то ехали.

Бились, тикали в груди какие-то бесовские часы — уходит время, уходит молодость. Пожить, повеселиться, и не дай Бог влюбиться в кого-нибудь — чтобы опять было больно, когда тебя бросят? Ну уж нет! Соня допилась до того, что перестала ходить на работу и её опять уволили. Приехала Сонькина мать, кричала на Олеську, что она споила её доченьку. Кто — кого, это ещё разобраться надо. Олеська получила «строгача» за систематические опоздания. Таисии спасибо, пожалела, могло быть и хуже.

* * *

На часах полдесятого — звонить ещё можно.

— Таисия Матвеевна, добрый вечер! Не спите ещё?

— Привет, дорогая! Нет, не сплю.

Олеся молчала. Деликатная Таисия тоже.

— Таисия Матвеевна, что мне делать?

— А мне что делать, Олесечка?

— Поезжайте к дочери! На мир поглядите. Не понравится — вернётесь!.. Я тоже хочу куда-нибудь уехать.

— Ты про Артёма спросить хочешь?

— Нет… Да… Я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Что он будет меня попрекать… Славой и… другими.

— Он уже два года, как жену схоронил. Один мается. Какие уж тут попрёки?

Олеська хотела сказать, что ей одной не так уж и плохо, но осеклась.

— А мне сейчас внучка звонила. Ей родители пианино купили, она же весной в музыкальную школу поступила. Трубку положила на инструмент и давай мне тренькать чего-то…

О своих детях и внуках она могла говорить бесконечно. Олеська слушала, в какой-то момент прикрыла глаза и задремала. Во сне она варила варенье. Налила его в суповую тарелку и сказала стоявшему рядом Артёму Рубеновичу: «Слава, иди обедать!»