Стрекозка Горгона. 1828 год

Елена Гостева, 2017

4 и 5 части историко-приключенческого романа "Стрекозка Горгона". В 1828 году Россия победоносно завершила войну с Ираном. Но турецкий султан ещё осенью объявил священную войну России, начинается русско-турецкая война. Юные герои желают совершать подвиги, рвутся в бой. Кадет произвели в офицеры, их полк отправлен на Балканы. Главная героиня выходит замуж и сопровождает мужа.1828 году русские войска заняли несколько крепостей на Балканах. Из книги читатель узнает о ходе военных действий в русско-турецкой войне, о том, как взрослели и сражались юные офицеры.

Глава 6

Ещё до выхода Тани из Смольного Сергей решил обратиться к командирам за разрешением на женитьбу. В этом году Пасха ранняя, следовательно, ранней будет и Троица, и следующий через неделю за ней Петров пост начнётся 1 июня и продлится до июля. Надо успеть повенчаться до начала поста.

Большинство офицеров полка были холосты, и полковник — тридцатитрёхлетний граф Сухнен — женат лишь три года. Любимый кадетами Владимир Васильевич Бегичев, успевший и повоевать на Кавказе, и послужить преподавателем, похоже, не помышлял о женитьбе, хотя ему было 27. Как объяснять им, что он — вчерашний кадет, надумал срочно жениться? Но вступать в брак без одобрения полка нельзя — таков закон.

После занятий с рекрутами Лапин решился подойти к командиру. Зайдя в штаб, был раздосадован, увидев, что у Сухнена сидят Бегичев и недавно назначенный командиром первого эскадрона капитан Лужницкий. Он до ранения в гусарском полку служил и не скрывал, что в душе был и остается гусаром, принял предложение командовать драгунами исключительно из уважения к Сухнену. Хотя драгунам не полагалось носить усов, капитан их не сбривал. Говорил, что рука не поднимается, но, если уж будет необходимость, (если неожиданно приедет император иль великий князь Михаил Павлович), то обещался тотчас же привести себя в надлежащий драгунам вид, мол, и бритву на этот случай всегда в ташке носит. Впрочем, он был блондином, свои пшеничного цвета усы не фабрил (то есть не чернил), и они не бросались в глаза. Лужницкий был хорошо сложен, роста среднего, обладал приятной наружностью, к тому ж являлся острословом, чьи шутки с удовольствием пересказывали во всех петербургских гостиных. И была у него репутация отъявленного волокиты, говорили, что если Всеволод Лужницкий намечает цель, ни одна женщина не способна устоять. Многие недоумевали, отчего же граф Сухнен принимает его у себя, неужели не опасается за свою молоденькую жену. И в присутствии сего донжуана нужно было сообщать о желании жениться. Но что делать? Сергей, вздохнув глубоко, попросил у полковника разрешения поговорить по личному вопросу.

— По личному? — переспросил Сухнен. — Вы хотите, чтобы разговор наш был конфиденциален?

— Думаю, это ни к чему, — ответил Лапин. — Дело, о котором я хочу говорить, в любом случае не составит тайны.

Сергей желал бы остаться с полковником наедине, но представилось, что Лужницкий может потом подшучивать над его боязнью обсуждать вопрос о женитьбе открыто, а эта перспектива испугала гораздо больше.

— Хм… Серьёзное вступление… Что за дело?

— Ваше сиятельство, я хочу жениться и прошу у Вас на это позволения.

— Жениться? — в изумлении переспросил Сухнен, внимательно оглядел Лапина с ног до головы. Со столь же изумлённым видом поручика разглядывали и капитаны. Лужницкий выдохнул громко: «Ба!.. Это ж надо!», откинулся на стуле и весело пялился на него, словно на циркового актёра, собравшегося выполнить сверхсложный трюк. Бегичев тоже был удивлён. При выпуске из корпуса немногие из кадет получили звания поручиков, только те, что сумели на экзаменах самые высокие баллы набрать, Лапин был в числе лучших. И этот многообещающий молодой офицер заявил о желании связать себя узами брака и стоит навытяжку перед старшими офицерами, ожидая ответа. Граф Сухнен оправился от шока и спросил Лапина:

— Сколько Вам лет, поручик?

— Девятнадцать.

— И давно Вы поняли, что жениться необходимо?

— Давно. Я сделал предложение ещё 10 лет назад, дал избраннице клятвенное обещание, что мы повенчаемся сразу же, как только я стану офицером. Я офицер, пришло время исполнять обещание.

— Поручик, но это же смешно! — вмешался Лужницкий. — Получается, Вы сделали предложение в 9 лет. Подобные клятвы в детстве произносят многие, но никто, повзрослев, не воспринимает их всерьёз! Разве Вас кто-то упрекнёт, если передумаете?

«Ну, началось!» — подумал Сергей, и, склонив упрямо голову, ответил:

— Прежде всего, я сам себя буду упрекать, — он говорил чётко, делая ударение на словах «сам себя». — Дело не только в обещании, а в том, что я люблю свою невесту.

— Она Вас, без всякого сомнения — тоже. Что ещё девице остается?.. — хмыкнул ловелас. — Однако позвольте узнать, поручик, откройте секрет, клянусь, за пределы этого кабинета Ваши слова не выйдут: что, Вы ни разу не увлекались никакой другой женщиной? Сохраняли верность невесте? Может, Вы до сих пор девственником остаётесь? — с ироничным видом засыпал он жениха вопросами.

— Не могу этим похвастаться.

— Ха!.. Умные слова. Ну, так зачем же добровольно хомут-то на себя надевать? Это те из мужчин, что не обладают ни внешностью, ни умением разговор поддержать, вынуждены жениться, чтоб не тратиться на гризеток. А у Вас, я думаю, не должно возникать проблем с дамами. Пожелаете: любая из них — Ваша. Жениться-то зачем?

— Простите, господин капитан, — неприязненно и с вызовом глядя в глаза Лужницкого, возразил ему Лапин. — По-моему, мы о разных вещах говорим. Я говорю, что люблю и хочу жениться на своей любимой, а то, о чём рассуждаете Вы, с любовью не имеет ничего общего.

— Спокойней, спокойней, господа! — прервал их пререкания граф Сухнен. — Пожалуйста, не доходите до оскорблений.

— Иван Оттович, не переживайте, — отмахнулся Лужницкий. — До дуэли не дойдёт, так ведь, поручик? Тем более, что я хочу Вам только добра… Знаете ль, я тоже, ещё будучи корнетом, чуть было не женился. Готов был петь, орать гимны Гименею!.. Сгорал от желания сорвать нежный цветочек, причём довольно прехорошенький… К счастью, старшие товарищи отговорили, раскрыли глаза на то, что цветочков много, один краше другого. И я до сих пор благодарен им! Если б не они, я бы уже 8 лет был женат. Как представлю возле себя благонравную жёнушку в капоте и папильотках да кучу орущих детишек, волосы дыбом встают! Я — и женат? О, нет! Слава Тебе, Господи, спасибо, что уберёг! И Вас, поручик, я от чистого сердца хочу удержать от глупости, чтобы локти потом себе не кусали.

Лужницкий так красочно изобразил страх перед женитьбой, что все, даже Лапин, не смогли улыбок сдержать. Но Сергей согнал улыбку и ответил:

— У каждого своя планида. Вы довольны холостяцкой жизнью, а меня она не прельщает. Вам нужно обилие цветов, что Вы срываете на ходу, а мне достаточно одного-единственного, который будет радовать меня всю жизнь.

— Ну, хватит споров, господа, — снова успокоительно произнес полковник. — Лапин, не волнуйтесь, присядьте, давайте обсудим всё спокойно.

— Я волнуюсь, Ваше сиятельство, но не настолько, чтобы падать в обморок. Ноги меня держат, — ответил Лапин.

— Хорошо, что держат, однако всё-таки присаживайтесь, рассказывайте по порядку. Кто она? Чья дочь, сколько лет? Как Ваши и её родители относятся к намерению жениться?

Лапин присел к столу, положил кивер на пустующий стул, бросил в него перчатки и ответил полно, но по возможности лаконично.

— Дочь полковника Телятьева, Татьяна Андреевна. С пяти лет — круглая сирота, её воспитывал дед, генерал-лейтенант Целищев. Дед желал, чтобы Татьяна вышла за меня, но он уже умер, и у неё из родных остались лишь бабушка и старший брат. Бабушка, госпожа Целищева, хочет, чтобы мы повенчались при её жизни — говорит, так ей умирать спокойней. Мой отец поддерживает меня.

— Телятьева? — переспросил его командир. — Та девочка, которую я видел в Вашем доме?

— Так точно.

— Мне помнится, она довольно мила, — задумчиво произнёс Бегичев, поглядывая то на Лапина, то на Лужницкого. — Её брат Антон Андреевич Телятьев — мой младший товарищ по корпусу и по службе на Кавказе, сейчас на Дунае, поэтому я считаю своим долгом поддержать его сестру.

— Благодарю Вас! — Сергей слегка поклонился своему капитану.

— Что ж, девица из приличной семьи, тем более из семьи с военными традициями — это хорошо, и что родственники не против — тоже. Мы, в принципе, можем дать согласие. Но есть ещё и высшее начальство, согласится ли оно? — с сомнением сказал полковник.

— Мой отец выхлопотал разрешение на свадьбу у императрицы Марии Фёдоровны, думаю, он сможет и генералов убедить.

— Почему у императрицы? — недоумённо вздёрнул брови вверх Лужницкий.

— Моя невеста в Смольном, отец хлопотал у государыни, чтобы её выпустили из института.

— Ах, вон оно что! — огорчённо потянул Лужницкий и, сокрушённо вздохнув, оглядел претендента в женихи сострадательно. — С этого и надо было начинать. Если матушка-императрица вознамерилась смолянку замуж выдать, нам остаётся лишь подчиниться. Неудовольствие государыни поручику может дорого обойтись, не так ли, Иван Оттович? У него не осталось выбора!

— Да, с такой протекцией никто препон создавать не осмелится, — согласился Сухнен. — Как скоро Вы хотите венчаться, поручик?

— Хотелось бы успеть до Петровского поста.

— Зачем так спешить? Можно объявить о помолвке, а повенчаться, когда вернёмся из похода…

— Я боюсь её потерять. Неизвестно, сколько времени продлится поход, и что с нею может случиться за это время… Боюсь, что я с ума сойду без неё, и она без меня — тоже, — последние слова он уже почти прошептал.

— А что — она столь красива и богата, и на её руку много претендентов? — заинтересовался Лужницкий.

— Пожалуй, что так. И богата, и хороша собой.

— Да-с, Лапин… — потянул Лужницкий озабоченно и сочувственно. — Получается, Вы всерьёз влипли. Девочка-сирота, да ещё и богата… Если обитает в Смольном, значит, совсем наивна и неопытна. Трудно ей одной придётся… Как только узнают, что юная особа с хорошим приданым появилась, да как начнут возле неё свахи и маменьки крутиться, интриговать, жди беды… Наблюдал я за такими созданиями, видел, как их столичное общество, трубящее о своей высоконравственности, губит. Да-с… для сироты да к тому ж бывшей смолянки замужество — единственное спасение. Не за Вас, так за старика какого-нибудь выйти придётся, чтобы сплетен избежать…

— Что-то Вы, Всеволод Аркадьевич, об обществе негативно отзываетесь, — неодобрительно покачал головой Сухнен.

— Ах, Иван Оттович, Вы ж себя целиком службе посвятили, только армию и знаете, а я и там, и тут бываю… Не понаслышке знаю-с… — покачал головой Лужницкий вроде бы виновато, но во взгляде его было больше кокетства, рисовки светского волокиты, чем признания вины. Жест его как бы говорил: поймите, разве ж я хуже других? Нисколько! Я рад бы вести себя иначе, но, боюсь, общество не поймёт. Все таковы.

— И всё-таки крутитесь там да за дамами-распутницами волочитесь! — укорил его полковник.

— Что поделать? Я воспитан сим обществом. Вижу недостатки, но сам таков: плоть от плоти… Может, не поверите, удовольствие получаю! Чем стервознее женщина, тем больше во мне желание завоевать её!.. Ежели Вы, господин Лапин, не опасаетесь, то я с радостью бы с Вашей невестой познакомился. Когда она из Смольного выйдет?

— И зачем Вы желаете познакомиться с этой девочкой, Всеволод Аркадьевич? Надо ли Вам это? — с недоверием спросил Бегичев, делая упор на слово «Вам».

— Владимир Васильевич, думаете, что я могу быть опасен юной девице? — переспросил Лужницкий, вздохнул покорно, улыбнулся примирительно. — Зря, зря. Я ж объяснил, что не привлекают меня юные и наивные создания. Когда и одного намёка, улыбки достаточно, чтоб сердечко юное растопить, мне и самому неинтересно. А вот дама с историей, которой не впервой признания в любви слышать — другое дело. Эти меня заводят, кровь при виде такой штучки бурлить начинает!.. Поручик за свою невесту может быть спокоен.

— Хмм… Да, как бы себя ни оговаривал Всеволод Аркадьевич, я тоже считаю, что барышням он не опасен. — Граф Сухнен многозначительно похмыкал, подумал и вынес вердикт. — Что ж, поручик, я даю согласие на Вашу женитьбу, думаю, и офицерское собрание меня поддержит…