Вся правда о

Елена Джеро

Действие последней книги Елены Джеро происходит в Риме, где автор работает журналистом и гидом-переводчиком. Виды, люди и истории Вечного города искусно вплетены в головокружительный сюжет романа. Доминик – хозяйка агентства «Вся правда о», которое ставит людей в ситуации выбора между пороком и добродетелью, – получает заказ на убийство. Отказаться невозможно, выполнить – тоже. Ситуация усугубляется тем, что знакомые и незнакомые люди вдруг начинают называть ее чужим именем и странно себя вести.

Глава 2. Выпускание пороков

Десять минут спустя Доминик уже сидела на вытянувшейся, словно фрегат, террасе под белым парусом-зонтиком. Площадь Святой Аполлонии, на которой располагался ресторан, хоть и относилась к крупному туристическому морю по имени Трастевере, но пряталась в расщелине между домами, точно бухта в окружении скал. Так что основные потоки туристов текли себе мимо, сюда попадали лишь случайные брызги.

Столик, выбранный Аличе, находился чуть в стороне от остальных. На скатерти стояла пока только вода — сначала надо было разобраться с делами. Детективное бюро, которое возглавляла подруга, работало со «Всей правдой о» уже не первый год. Именно оно добывало сведения о клиентах, организовывало скрытые съемки и подстраховывало актеров, если что-то шло не так.

Аличе нравилось сотрудничать «с театром». Заказы Доминик впрыскивали в ее сыщицкую кровь, по ее собственному выражению, «дозу неординарности», а риск добавлял дополнительный адреналиновый укол. Она даже иногда участвовала в спектаклях, правда, только в камео-ролях, всякий раз не забывая повторять лукаво, что единственная роль, какую способен сыграть любой бесталанный человек, — это самого себя.

Аличе вынула из висевшей на спинке стула сумки желтый конверт и кожаный пенальчик для табака. Конверт подвинула к Доминик и, скручивая папироску, — готовых сигарет она не признавала, — принялась комментировать содержащийся внутри скандал.

— К твоему сведению, его по-настоящему не Джанкарло зовут, а Джанпьеро. Конспиратор, ешкин кот. — Табак посыпался на полупрозрачную бумагу, разравниваемый безноготными пальцами. — Ну ладно. Дело я себе беру — братец его на самом деле вляпался везде, где не лень. Тут и долги, и наркотики, и порочащие связи — ничего даже придумывать не надо.

Сыщица разочарованно вздохнула и, проведя язычком по бумаге, склеила концы.

— Мужику, можно сказать, повезло. Имеется в виду со счетом, конечно. По жизни ему лучше пойти повеситься, не дожидаясь наших «добрых» вестей.

Она закрутила кончик самокрутки и подожгла. Несколько искр спикировали на обмотанный вокруг шеи черный шарф. Курильщица не отреагировала — когда дырочек на одежде становилось слишком много, она просто меняла гардероб.

— Почему повеситься? — поинтересовалась Доминик, заглядывая в конверт, полный снимков и ксерокопий. — Его цель как раз и была открыть отцу глаза на старшего брата. Или ты думаешь, здесь не хватит для прозрения?

— Здесь для инфаркта хватит. Папаша вроде на самом деле не знает ничего, сынок ему про неудачные инвестиции впаривает. Проблема в другом. Я заодно нашего Джанкарло пошерстила. И представь себе, не зря. Группа крови у него вторая, при мама-с-папиной первой и третьей… — Рассказчица многозначительно подняла брови, но понимание никак не проявилось на лице Доминик.

— Эх, гуманитарии, — выдохнула сладковатый дым Аличе. — Не может этого по законам биологии случиться. Или сын — не сын, или хотя бы один из родителей — не родитель.

— Как интересно! И тебе удалось узнать, кто именно этот неродитель?

Аличе самодовольно дернула носиком и затянулась, растягивая паузу.

— И так понятно, — догадалась Доминик, — отец. Поэтому старшему — любовь и финансы, а младшему — фигу с маслом. Несмотря на примерное поведение и успехи в учебе. И в работе, насколько я помню, тоже — он хвастался, что еще один магазин открыл.

Аличе фыркнула:

— Не интересно с тобой, Дом. Всю кульминацию мне сломала! А я, может, целый день ее репетировала!

Подруги весело рассмеялись и еще некоторое время шутливо передразнивали друг друга.

Подбежал молоденький официант, до локтей уставленный закусками. Аличе бывала здесь каждую неделю, и ее вкусы были записаны у шеф-повара на подкорке с пометкой «завсегдатаи». Доминик убрала конверт, чтобы освободить место для полудюжины распахнутых устриц и лежачего строя омаров. Объемистая салатница с сочными брокколи приземлилась в центр стола, рядом опустилось испускающее орегано-лавровый аромат соте из моллюсков. Золотистые кальмары заякорились последними, мудро выбрав место поближе к Аличе. Подруга при своей тщедушной комплекции ела за пятерых.

— М-м-м… Вкуснотища! — Аличе опрыскала лимоном устрицу и отправила в рот. — Не то, что твой «от кузин⁵» несчастный, не знаешь, что в рот кладешь! Проглотишь два грамма — заплатишь «два куска». Вот она, еда, какая должна быть, — она развела руками, словно хотела обнять стол, — простая, но качественная. Твое счастье, что у тебя есть я — хоть иногда поешь нормально.

Доминик улыбнулась, переложила к себе на тарелку двух последних омаров (остальные пять достались сыщице), искусно извлекла из панциря мраморное филе и отправила в рот.

— У меня, между прочим, теория есть про твою любовь к звездам мишлена, — продолжала подруга. — Это тебя голодное детство в люксы гонит. Самой себе постоянно должна напоминать: вот что могу себе позволить! Забыть хочешь бедность. Боишься ты ее. А я вот не боюсь!

— Ага. Что ж ты из розыска-то ушла? Тогда, мне кажется, ты тут не очень часто обедала.

— Ты думаешь, я из-за бабок, что ли? Нет. Там ведь как: ловишь всех этих уродов, а исправить уже не можешь ничего — они гнусное дело свое уже сделали. И не открутишь ведь время назад, не скажешь потерпевшим: «Бойся его, он плохой». Не спасешь. А мы с тобой — спасаем. Предсказываем зло. Можно сказать, исправляем будущее. Ведь если б мы сегодня не сняли со злодея маску, если б не раскрыли малое преступление, завтра было бы большое. Я так это понимаю. А ты?

Доминик задумалась, жуя брокколи.

— Не знаю, было бы преступление или нет. Мы поставляем правду о людях тем, кто хочет ее знать. Кстати, надо мальчика одного проверить — на предмет любовных предпочтений, ну и вообще. Я тебе вечером на мейл данные скину — это срочно.

— Насколько срочно? У меня свободных людей сейчас нет! — Аличе помотала головой и отложила вилку: — Хотя, в принципе, можно снять с Розанны.

— А что с ней?

— Кроме спортзала по-прежнему только «хор». В кино один раз сходила, одна. А еще купила морскую свинку. — Аличе сделала лицо «искреннее сочувствие убогим». — Короче, глухо, мать. Я, конечно, покопалась в прошлом, но мало что нашла. Лишь стрип-клуб в Нью-Йорке — из дорогих, — два месяца там плясала. Потом на родину вернулась. И все. Вряд ли большой босс на это поведется.

Доминик вытерла льняной салфеткой губы и прикурила тонкую палочку «Вог». Дело это было необычным с самого начала. Большой босс, сиречь владелец издательства «Феникс», вместо того чтобы назначить на освободившуюся должность главного редактора свою бессменную правую руку (синьору Клаудию Волпе), неожиданно продвинул левую (синьорину Розанну Паскуале), чем обеспечил агентству «Вся правда о» новую клиентку.

И дело было вовсе не в том, что синьорина привлекала начальство летами или обличьем, а в том, что босс в последний год сделался очень набожным, и знание Библии превратилось в критерий отбора персонала. Тут у многих нарисовались проблемы, и синьора Клаудия не исключение — по частоте походов в церковь синьорину Розанну было не переплюнуть. Однако старая лисица⁶, по ее собственным словам, «нутром чуяла», что Розанна — не такой аленький цветочек, как думает босс.

Жаль, что кроме «нутра» аргументов у нее против синьорины не нашлось. Попытка агентства навести объект на задушевный разговор в джакузи тренажерного зала с засланной актрисой, разумеется, бесславно провалилась. А нового плана пока не было. Доминик вздохнула.

— На «бородатый» стриптиз точно не поведется. Он сам лишь недавно к Господу обратился — поди, лишнего нагрешил. Наоборот, факт давних ошибок их только сблизит — две заблудшие души, сумевшие найти путь истины. А вот если…

Доминик потянулась за салфеткой и не спеша оторвала кусочек: хрясть. Аличе подалась вперед.

— Если устроить в спортзале шоу-маскарад… — Хрр-я-ясть. — Представь себе: все в масках и в культуристических костюмах — минимум тряпья, правильно? В программу вечера в качестве сюрприза внесем стриптиз… — Хря-хрясть. — Стриптизерши активные, стриптизеры — тоже. Будут наших спортсменов развлекать и подогревать. Синьорина Розанна на тренажерах потеет не просто так — тело свое красивым сделала, а показать некому. Вот и покажет, вспомнит золотое прошлое, тем более в маске. — Хрясть!

— А если нет?

— Предоставим заказчице свидетельства, что нет. Не поддалась, мол, соблазну синьорина, чиста перед Богом и боссом. Только сдается мне, что не устоит она — в стриптизе, знаешь ли, не от голода танцуют, а по зову сердца.

Белые квадратики полетели в пепельницу.

— Дом, ты гений! Я это всегда говорила! — Аличе хлопнула в ладоши и сделала знак официанту принести, наконец, вина.

С бутылкой явились тарелки с зеленой от спаржи пастой и блюдо похожих на платочки равиоли с рикоттой в томате. После второго платочка Доминик поняла, что пора сдаваться — иначе не будет места на десерт. А подруга уничтожила еще и огромного лобстера по-каталански с картошкой и помидорами черри. И все сельдерейные колечки повылавливала.

***

Он появился уже ближе к концу панакотты. Белый костюм. Белая рубашка. Белая шляпа в руке. Белые волосы скользнули на лицо, когда он наклонил голову. А когда отбросил их, вынырнули глаза — синие-синие, как камень на левом мизинце. Морщины были, много, но лицо совсем не выглядело старым, может быть, потому, что выражение было озорным, мальчишеским.

— Добрый вечер, дамы. — Голосу можно было дать максимум сорок лет. — Синьора Вазари, годы рисуют только румянец на вашем лице. И полысеть мне на месте, если вы сменили сорт табака! О нет, все тот же Bali Shag, вкус благородных амбиций. В нашу прошлую встречу я говорил вам, инспектор, что постоянство противно природе, однако существует несколько исключений, и марка табака — одно из них.

— Уже не инспектор, — поправила Аличе, — на вольных хлебах.

— Рад. Искренне рад. Мне всегда казалось, что погоны вам жмут… Не представите ли меня вашей спутнице?

Сыщица повернула к Доминик лицо с припечатанной улыбкой.

— Доминик, познакомься, принц Рокка.

— Альфредо, — протянул руку Белый принц. Ладонь оказалась гладкой и прохладной. — Невероятно приятно. Вы, я предполагаю, приехали к нам из страны шампанского и бордо?

— Урожденная итальянка. Просто родители обожали Доминик Лаффен.

— Скажите ей, что я ее люблю! — не отводя взгляда от Доминик, продекламировал Альфредо.

— Что, уже? — закашлялась сыщица. — Поздравляю.

Доминик прыснула:

— Аль, это фильм такой, она там играет с Жераром Депардье и…

— Миу-Миу, — закончил принц с улыбкой.

Вот ведь история — он здесь пару минут, а уже кажется, есть между ними что-то общее, принадлежащее только им. Ну кто еще сейчас помнит Доминик Лаффен? Выдернув себя из зачарованного ступора, молодая женщина произнесла:

— Но в отличие от родителей, мне это имя не по душе.

— Имя значит в жизни гораздо больше, чем нам представляется, придает ей определенное направление, я бы сказал. Могу ли я узнать, чем вы… Постойте-ка… Ваше лицо мне знакомо, никак не вспомню точно, в каком контексте… Проклятая память…

Доминик улыбнулась.

— Я все равно уже не там. Работа ведь не должна быть постоянной, не так ли?

— Работа не должна быть скучной. Как и жизнь. Иначе — зачем? Но вам, милые дамы, мне кажется, скука не угрожает.

— Вам тоже, принц, хотя род вашей деятельности был и остался для меня загадкой, — вставила Аличе со значением.

— О, ничего загадочного, мою деятельность можно обозначить как искусство. Скульптура — будет точней.

— И что же вы ваяете, маэстро?

— То же, что пытаются ваять все мастера. Душу.

Скульптор понизил голос и сощурил сверкающие глаза, но тут же вышел из мрачной роли:

— Не смею больше отвлекать вас. Несравненная Аличе, могу ли я получить ваши новые координаты? Надеюсь, вы помните, что в моей жизни всегда есть калитка для вас.

И, спрятав протянутую визитку во внутренний карман пиджака, почтительно прижал к груди шляпу и откланялся. Обе женщины смотрели ему вслед. Неожиданно он щелкнул пальцами и обернулся:

— Зря вы бросили театр, синьора Сантини!

Вспомнил все-таки. Аж в груди потеплело.

— Как же, бросила она театр, жди, — пробурчала под нос Аличе, разливая по бокалам вино. — Свой открыла! Давай, Дом, за театр!

Подруги выпили. В голове Доминик еще звучал веселый голос. Вот есть люди, после встречи с которыми хочется смеяться и петь. От других, наоборот, становится кисло в животе. А от принца послевкусие было волшебным, будто с тобой только что говорил герой книги.

— Он что, правда скульптор? — спросила она подругу, раздумывая, не привлечь ли его к мастер-классу для «ндрангетиста».

Бывшая инспектор с сомнением пожала плечами:

— Вряд ли. Наверное, в переносном смысле сказал. Черт его знает, кто он на самом деле. Гроссмейстер — так его называют в определенных кругах.

Сведений о Гроссмейстере у уголовного розыска было немного. От унаследованных от сиятельных родителей титула и небольшого состояния остался только титул. Ходили слухи, что все средства он потратил на благотворительность. По крайней мере, на тот момент, когда Аличе работала в органах, никакой недвижимости и даже автотранспортного средства на принца Рокка записано не было. Зато он был вхож в дома самых влиятельных людей страны.

— Возможно, из-за титула? — предположила Доминик. — Многие привечают голубокровных нахлебников. Украшение стола и дома, так сказать.

— Нет. Нахлебники — лебезят, пресмыкаются. В случае принца лебезят перед ним. Поговаривают, что вроде он решает неразрешимые проблемы или оказывает эксклюзивные услуги, но какого рода — сказать трудно.

Близкое знакомство инспектора Вазари с носителем голубой крови произошло, когда расследовалось дело одного из финансовых столпов страны. Столп был не против поделиться сведениями, которых от него добивалось правосудие, однако опасался не дожить до суда.

Правоохранительные органы его опасения разделяли и предлагали конспиративную квартиру с дюжиной карабинеров в придачу. Но столпа ни квартира, ни карабинеры не устраивали. Единственным условием, при котором он соглашался открыть рот, было присутствие принца Рокка. И принц согласился, по его собственным словам, только лишь ради синьоры Вазари. И весь процесс сидел в зале суда на почетном месте, играя в шахматы сам с собой.

— А после вынесения вердикта он подошел ко мне, поблагодарил за отличную работу и пригласил на кофе, — закончила Аличе с болью. — А я, как ты понимаешь, не пошла.

— Может, еще не поздно? Он сказал, у тебя есть калитка в его жизнь! — пуча глаза, проворковала Доминик.

Подруга усмехнулась:

— Ага, а толку? Мягко стелет, да только где спать? Фасад красивый, но для лав-стори⁷ фасада маловато. Гораздо важнее, что внутри!

Доминик аж на стуле подпрыгнула. Вот же оно! Вот чего Джулиану не хватает! Внутренностей! Роль он читает не хуже принца, декорации на сцене правильные, а за сценой-то что? Аличе абсолютно права: нужно продемонстрировать серьезность намерений — то есть показать, где спать! Эх, жаль, подружка эту золотую мысль раньше не озвучила. Хотя как бы она могла, не зная темы? К заданию сенатора Доминик детективов не привлекала — сенатор лично предоставил всю информацию. Да и зачем в таком деле лишние люди?

Но сама-то, сама-то какова! До такой простой вещи не додумалась! Практика потому что отсутствует, сказала б на это Мария, разучилась совсем мущщин искать!

— Хотя, знаешь, может и стоит, — прорезался в ушах голос подруги. Видимо, размышляя, Доминик ненадолго отключилась.

— Что стоит?

— Закрутить с Альфредо роман. А что — ему можно, а мне почему нельзя?

— Кому можно?

— Муженьку моему дорогому. Совсем уже с турбин съехал. Раньше, еще когда сопродюсером был, пару раз в месяц ночевать не являлся — типа он в командировках. А теперь пару раз в неделю является, козлино! Вроде у них аврал, предвыборные дебаты они, видишь ли, освещают. Электрики, ешкин кот! — Аличе сплюнула в пепельницу табачные крошки. — Говорю тебе, Дом, там точно какая-то баба. Разводиться, блин, давно пора!

За ближними столиками заоборачивались.

— Стой-стой-стой! — Доминик подняла руки ладонями вперед, огорошенная заявлением подруги. — Погоди разводиться! Я знаю Серджио, он любит тебя!

Аличе только рукой махнула со вздохом:

— Уф-ф.

И вдруг оживилась:

— Слушай, а давай нам «Счастливый развод» устроим! Я тогда хоть квартиру у него оттяпаю! А при хорошем раскладе — еще и загородный сарай! Девочек зашлем, устроим клубничку, снимочки такие подготовим, что суд ему одни подштанники оставит.

Доминик, положив подбородок на кулак, покачала головой:

— Аль, ты же знаешь, мои актрисы дальше поцелуев не заходят, так что ты эти глупости с клубничкой оставь. И потом, Серджио наши методы знает и в здравом уме ни на каких девочек не клюнет!

— Правильно, в здравом не клюнет, — согласилась сыщица. — Ну так мы ему клюнуть-то поможем!

— В каком смысле «поможем»? — не поняла Доминик.

— В прямом. Отключим мозги, потом и не вспомнит, что было, чего не было…

— В каком смысле «отключим»?

— Ой, только сестру Розанну из себя не строй! Ты что же думаешь, все самостоятельно во все тяжкие бросаются? Ошибаетесь, синьора, отнюдь не все. Некоторым приходится фитиль запаливать. Да ты не бойся, мы тяжелыми вещами не балуемся, так, ерунда всякая: рогипнольчик там, кислота. Колесико в бокальчик, и поехали!

В глаза словно вставили темный фильтр. В висках пульсировало горячим. Руки вцепились в бокал, но стекло сделалось размытым и тусклым, будто в нем изменился состав молекул. Так же, как изменялись сейчас частички мира Доминик. Медленно, по слогам, не в состоянии отвести взгляд от бокала она проговорила:

— По-че-му?

— Потому что время идет, Дом, вот почему! Клиенты, — по крайней мере, большинство, — не могут себе позволить ждать месяцами, пока протагонист отелится! И мы тоже. Если б не твои развлекательные мероприятия, мы бы вообще в минусе были! Ты сколько с одной вечеринки в среднем имеешь? А со среднего клиента? То-то и оно! Причем, заметь, на вечеринку затраты минимальные, а на спектакли — прямо «Ла Скала»⁸ каждый раз! Простая арифметика, дорогая моя, один плюс один!

— Но как же… — Бокал уже стал немного стекляннее, но ночь еще не прошла. — Значит, все — неправда…

— Ой, ну во-первых, не все, а какая-нибудь четверть. А во-вторых, почему сразу — неправда? Протагонисты все равно бы свой шаг в пропасть сделали, ну так какая разница — чуть раньше, чуть позже?

Доминик оторвала глаза от бокала и опустила на скатерть. Красное пятно, еще, еще — от Аличе к ней протянулся петляющий красный путь. Кровавая дорожка, которая две минуты назад была капельками соуса. Каких-то две минуты назад все еще было хорошо! Доминик зажмурила глаза. Нет, не было. Она думала, что происходит одно, но выясняется, что происходит совсем другое.

— Как же ты не понимаешь, это неизвестно! Они могли НИКОГДА не сделать этот шаг сами! Выходит, мы им жизнь ни за что сломали!

— Тоже скажешь — сломали! — фыркнула отступница. — Подкорректировали слегка — впредь умнее будут. А может, и праведнее. Да только нам-то что с того? Они ведь не наши клиенты. Мы о наших клиентах думать должны, вот их мы и спасаем.

— От чего?

— От чужих пороков. А пороки, дорогая, есть у каждого, так что пусть тебе не кажется, что мы невинных людей гнобим.

— Именно, невинных! Иметь порок — это еще ничего не значит, но выпускать его на волю — вот что ужасно!

— Да? В таком случае ты со своим театром именно выпусканием пороков и занимаешься!

Легким вдруг перестало хватать воздуха, как в слишком натопленной комнате. Захотелось вырваться оттуда, убежать подальше и дышать, дышать. В горле как будто тлели угли, но залить их вином означало бы лишь разжечь огонь.

— Мне надо подумать, — сдавленным голосом сказала Доминик, — сможем ли мы продолжать работать вместе.

Встала и, бросив на стол зеленую бумажку, пошла к выходу. Уже спускаясь с корабля по лестнице-трапу, слышала, как Аличе просит у официанта кофе с кокосовым печеньем и счет.

***

Дышать нормально снова получилось только в машине. Мозг, словно сломанный граммофон, проигрывал недавний разговор, перепрыгивая с одной реплики на другую.

«Жизнь ни за что сломали», «потому что время идет» и десятый раз иглу заедало на жутком «выпусканием пороков занимаешься», «выпусканием пороков».

Гудки сразу нескольких машин… Доминик очнулась — зеленый. Шарахнула по рулю сердито — глупо! — и резко рванула. Перед рельсами даже не затормозила — проскакала, как на родео, прикусила язык.

«Ничего, — повторяла себе. — Могло быть хуже. Могла быть не четверть клиентов, например, а половина. Средства отключения мозгов могли быть и пострашнее. Так что, в общем и целом, даже повезло». Но вместо радости по поводу малых потерь (малых?!) Доминик чувствовала лишь прилив злости. Как она могла? Как?! Что теперь делать? С работой, с Аличе и нечаянными жертвами! Как исправить?

Мимо пронесся айсберг Сломанного моста. Королевская чайка, взмахнув широкими крыльями, взмыла с неровного бортика и улетела из зеркала заднего обзора. А может, ничего уже не исправить? Как этот мост, который когда-то гордо именовался «Понте Эмилио», а ныне превратился в единственную арку с кардинальской стеммой, поросшую дикой травой. Сколько раз его чинили, латали, укрепляли, но он все равно разрушался — из-за сильного в этом месте хода воды. В итоге рядом возвели новый мост — Понте Палатино, крепкий, правильный… Только где взять правильную Аличе?

Так и думала про мост до самого дома. Злость таяла с каждым километром, зато в мысли проросла грусть. У самого подъезда — о чудо! — обнаружилось достойное место для парковки, но, вписавшись в пространство «боком», Доминик не спешила выходить из машины. Свет в кухне она приметила еще издалека и специально оттянула момент на две сигареты — так не хотелось подниматься домой. Может, спит? — понадеялась. И ошиблась.

Прямо у входной двери завитками, будто раздутыми ветром, кучились лепестки роз. Особенную любовь к цветам Доминик никогда не испытывала, однако следовало признать, что на полу они смотрелись лучше, чем в вазе. Хотя бы отвлекали взор и мысли от молящих о покраске стен. Алая тропинка звала в ванную комнату, и хозяйка дома, скинув туфли, зашагала по нежному покрову.

В ванной играла негромкая музыка — Доминик специально встроила прямо в постамент джакузи непромокаемую установку. С другой стороны был бар. Одна из бутылок виски перекочевала оттуда на бортик ванны и сейчас блестела в пламени дюжины свечей. Неподалеку переливался бликами толстодонный стакан. Наполненный на палец, он медленно вращался в мужской руке, торчащей из-за газеты.

— Как прошел ужин с моей женой? — Листы «Ла Репубблики» с шуршанием спланировали на пол, и Серджио медленно поднялся из пены, разводя руки для объятий. Мыльная вода выплеснулась на мраморные плиты, разбрызгивая запах ванили. Чтобы поцеловать похожего на медведя великана, пришлось встать на цыпочки — даже будучи существенно выше подруги, Доминик доходила ему до плеча.

— Ой, не спрашивай. Между очень плохо и ужасно.

Мокрые пальцы Серджио начали отковыривать верхнюю пуговицу на блузке.

— Начни с ужасного.

— Мы вряд ли сможем работать вместе.

Еще две пуговицы освободились из петель. Рука скользнула в расширившийся вырез.

— Жаль. Но может, и к лучшему. А что плохого?

Тонкая ладошка Доминик размазала холмики пены по богатырской груди.

— Хочет с тобой разводиться. По причине предполагаемых измен.

Последняя пуговица сдалась, и промокший шелк соскользнул на мрамор.

— И оставить тебя без трусов… — Пальчики резво спустились вниз по кубикам живота. — Что, в общем-то, несложно.

— Спасибо-о-о-о, что предупредила, — застонал медведь, наклоняясь к длинной шее. Холодные капли воды спрыгнули с мокрых волос и побежали по спине, пробуждая волны мурашек. Горячие губы подбирались поцелуями к груди:

— Ничего. Не. Получит. Я. Приму. Превентивные. М-м-меры.

— Только попробуй, — шепнула она чувственно ему в ухо, — и я буду помогать ей. Она пока еще моя подруга.

Изумленное лицо Серджио вынырнуло из ее междугорья и две пары глаз вцепились друг в друга.

— Подруга? Твоя? Ты серьезно? А мы тогда что здесь делаем?

Бледно-голубые глаза Доминик в свете свечей казались черными.

— То, что никому не приносит боли. А если никто не страдает, что в этом плохого?

Ноготки чуть надавили на кожу и замерли. Мужчина задержал дыхание.

— Ничего… Все…

Огромные лапы подхватили женщину и окунули в воду. «Юбку придется выбросить», — пронеслось в голове. В следующий миг туша зверя навалилась сверху, и больше Доминик не думала ни о чем.

***

Через два часа, когда Серджио, по обыкновению, закрутился по кровати, всхрапывая и наматывая на себя простыню, она выскользнула из-под мохнатой лапы и переместилась в кухню. Сон все равно не шел. Прикурив сигарету, Доминик открыла окно и уселась с ногами на подоконник.

Ночь пахла цветущим вьюном и вечностью. Днем так не пахнет — от улья, в который превращается центр, несет выхлопами и раскаленным асфальтом. Когда-то в светлые часы здесь пахло лошадьми и сеном. Еще раньше — войной и пылью. И только после заката Рим во все времена одинаков — молчаливый, неподвижный, Вечный.

В просвет между домами выглядывал Амфитеатр Флавия в огненной подсветке. Доминик, в отличие от многих жителей города, любила его и никогда не называла «Колизеем». Для нее это был Театр, с режиссерами, актерами и зрителями, только спектакли там шли по-настоящему. Доминик закрыла один глаз и вытянула вперед руку — он помещался между двумя пальцами, этот Большой Театр.

И сразу стало легче. Появилась уверенность, что с возникшей ситуацией она справится, как и с другими. В жизни все относительно, включая величину проблем.

Все еще улыбаясь, она сделала себе бутерброд. Надо заканчивать, конечно, с ночным обжорством! Или хотя бы есть творог вместо прошутто! «Завтра точно куплю!» — дала себе Доминик еженощную клятву, и с бутербродом в руке переместилась к столу, чтобы разгрести горку накопившейся почты.

Между просроченными номерами «Ла Репубблики» (с каракулями Серджио там и сям — новости были его неиссякаемой страстью) прятались разноразмерные конверты. Извещение из банка о возросших процентах — в ведро, коммунальные счета — сколько?!? А, это за прошлый квартал, из-за обогрева, наверное. Ладно. Рекламный проспект из «Важных людей» — летний каталог. Хм, недурно, вот это фиолетовое платье — особенно. Надо будет заехать. В ведро. А это что?

Доминик надорвала палевый конверт и вынула тисненое приглашение-раскладушку. Внутри золотыми буквами сообщалось, что во вторник, 22 мая, Первый министр страны, кавалер ордена Республики сенатор Сильвио Бьянки и сиятельная супруга Франческа Тоцци имеют честь пригласить уважаемую синьору Сантини на торжественный вечер по случаю инаугурации виллы «Галатея» в парке Вейо.

Ох, в свете последних известий невыполненный заказ совсем из головы вылетел. Вот черт!

Инаугурация новой виллы значилась в списке мероприятий с участием жены сенатора, но не привлекала внимание Доминик — к 22 мая ее работа (точнее, работа Джулиана) должна была быть уже выполнена. Однако в свои стратегические расчеты заказчик синьору Сантини посвятил — чтобы прониклась важностью задания.

На первый взгляд, демонстрация избирателям личных богатств, да еще таких огромных, была ошибочным шагом. Да еще за несколько дней до выборов. Да еще при проигрыше в двенадцать процентов новому претенденту на итальянский трон — демократической партии. В лице «этого прохвоста», как сенатор именовал ее лидера, Марко Либерати.

Никто из политической братии не верил, что у действующего премьер-министра есть шанс победить конкурента. Но Доминик верила. Да что там — знала точно! Виллу под гром фанфар и молнии фотовспышек любящий муж преподнесет в подарок жене. Однако не успеет еще смолкнуть народный глас скрытой зависти и показного восторга, как на всех передовицах появятся непреложные свидетельства супружеского предательства. Со стороны жены! Неслыханно — в первобытно-маскулинной Италии. Рогоносец! Это вам не Хилари Клинтон, кидающаяся на амбразуры телекамер, не Сесилия Саркози, из брандспойта поливающая грязью провинившегося муженька.

Это Отелло. Эмоции у избирателей будут разные — от жалости до злорадства, но результат один — проголосуют. Поддержат. Спасут сурово-скорбящее мужское лицо.

Ну а Дездемона? С Дездемоной сенатор разводиться не собирался, по крайней мере, пока этого не потребуют правила политической игры. «Не волнуйтесь, Франчи не будет в обиде, — заверил заказчик Доминик, — виллу я при любом раскладе оставлю ей».

Только одно было непонятно и странно: зачем она понадобилась сенатору на празднестве? Совершенно излишне афишировать их знакомство, тем более перед выполнением заказа. Женщина покрутила открытку в руках. На обороте обнаружилась синяя дописка размашистым, живым почерком: «Дорогая Доминик! Буду счастлив видеть вас. Алессандро Росси».

Ах, вот оно что! Приглашает маэстро! Все никак не оставит попыток привлечь ее сердце и другие части тела к своей персоне. А персона была, надо признаться, интеллигентная, нестрашная и со всех сторон положительная. Может быть, именно это Доминик и отпугивало.

Пару раз они вместе ходили в консерваторию и на выставку его любимого художника Сандро Кия. «Видите, в его картинах элементы совершенно разных стилей — барокко, футуризма, сюрреализма, — нудил архитектор. — Это называется программный эклектизм. Яркие, громкие композиции, и вместе с тем есть в них какая-то ностальгия».

На тему искусства мог говорить часами. На другие, по крайней мере, с ней, он не говорил. При взгляде на архитектора создавалось впечатление, что в свободное от зодчества время тот увлекается бабочками. Очень уж ярко представлялся на лугу с сачком и блуждающей улыбкой. Ну вот как с таким ангелом можно заниматься чем-то человеческим? В джакузи, например! Или в бассейне — у него на вилле.

Доминик хохотнула. И вдруг сползла на стул.

Жилище Алессандро, двухэтажный особнячок, она видела в дизайнерском журнале — и сама была бы не прочь пожить в таком! Не громоздкий, светлый, нарядный, но в то же время очень функциональный: все подчинено одной цели — служить хозяину. Предполагалось, что вилла послужит и в деле обольщения Доминик, однако предмет воздыханий отказывался приходить в гости. До сих пор отказывался. А теперь захотел, — почесала подбородок архитекторская мечта. Пальцы вернулись к приглашению и начали свой кромсательный ритуал.

Ангел виллу на один вечер щедро одолжит — особенно если будет с ней в это время. Франческу заполучить несложно — объявим светский раут, а приедет она одна. Свечи, музыка, цветы — идея Серджио насчет лепестков, кстати, неплохая, — и гостья почувствует себя принцессой!

Да, точно, именно бал для двоих — факелы от дороги, скрипача добудем или даже небольшой оркестр… Нет, лучше — никого, чтобы не спугнуть. А вот привезти манекены и загнать во двор немного машин — продемонстрировать, как ухажер заботится о ее добром имени, — обязательно! Этот пункт окончательно растопит сердце принцессы, и она, наконец, подарит Джулиану долгожданный поцелуй! И прекрасных фото будет много.

Доминик выпустила из рук оборванное по периметру приглашение и беззвучно зааплодировала сама себе.

Конечно, еще следовало решить, кому поручить съемку, если не Аличе, но это уже детали. Главное — сюжет готов!

Сценаристка, пританцовывая, вернулась к холодильнику и одну за другой кинула в рот пять шоколадных плиток. Заслужила!

Примечания

5

Haute cuisine (фр.) — кухня «больших» заведений, изысканных ресторанов и роскошных отелей по всему миру.

6

Игра слов: «волпе» (volpe) по-итальянски значит «лиса».

7

Love story (англ.) — любовная история.

8

Оперный театр в Милане, один из наиболее известный в мире.