Французское наследство

Елена Дорош (2024)

У юной пианистки Яны Шум убивают бабушку, и ее собственная жизнь тоже оказывается под угрозой, когда в доме несчастной старушки преступник не находит того, что искал. Так ради чего он готов убивать снова и снова? Из-за совершенно незнакомой девушки Савва Бехтерев втягивается в очень странную и неприятную историю. Она не имеет к нему никакого отношения, но без Саввы Яна могла бы погибнуть, так и не раскрыв семейный секрет… Елена Дорош пишет для тех, кто не впадает в уныние, не боится испытаний и ждет от жизни только хорошее. Ее книги — не просто детективы. Они не только о любви. Каждая открывает увлекательную, порой малоизвестную сторону человеческого бытия.

Письмо

Первое, что увидела Яна, проснувшись утром после отключения от системы вентиляции легких, была гора апельсинов на тумбочке прямо перед глазами. Она аж зажмурилась, таким ярким был их цвет.

— Яночка, как ты?

Она скосила глаза и увидела скорбное лицо мамы.

— Я что, умирала? — просипела Яна.

— Ну конечно, нет!

— А чего у тебя вид такой?

— Мы просто очень испугались! — заторопилась мама, поправляя больничное одеяло.

Яна повращала глазами. Больно.

— Мам, спасибо за апельсины, но можно их убрать? Они меня слепят.

— Это не мы, а друг твой принес.

— Какой еще друг? Сашка Симонов?

— Нет, незнакомый какой-то, но представился другом. Фамилия такая… известная… Ах да! Бехтерев. Ты с ним знакома?

Знакома ли она с Бехтеревым? Да он ей даже в забытьи являлся!

— Мам, Бехтерев был со мной, когда бабушка Наташа…

— Да откуда он взялся? — удивленно, но без тревоги спросила мама.

— Ремонт у нас делал.

— Так он из бригады? Штукатур-маляр?

Яне почему-то стало обидно за Бехтерева. Она уже собралась сказать, что на самом деле никакой он не маляр, но вдруг вспомнила, что понятия не имеет, где тот работает.

А если в самом деле маляр?

— Так он ко мне приходил?

— Пока ты была подключена к ИВЛ, его не пускали. Ты что, хочешь с ним увидеться?

В мамином голосе наконец-то прозвучала тревога.

— Не знаю. Не сейчас.

Не хочется, чтобы он увидел ее такой: нечесаной, немытой и помятой.

— Ну и отлично. Передам сестрам на посту, — с видимым облегчением сказала мама.

Яна испугалась:

— Не надо, мам! Это неудобно! Человек помогал, поддерживал, а я…

— Ну, должен же он понимать, что посторонним приходить не всегда удобно.

Так в этом все и дело. Бехтерев, кажется, не совсем посторонний. Или это только кажется?

— Мам, а что говорят в полиции? Нашли преступника? — перевела она разговор.

— Пока нет, но ищут. Давай обсудим это дома. Сейчас тебе вредно волноваться.

— Волноваться вообще вредно, а я все равно видела, так что…

— Это другое дело, Яна! И не заставляй меня! Вот выздоровеешь, тогда…

Мама держалась уверенно, но Яна почувствовала: обсуждать убийство она не хочет по другой причине. Преступника не нашли и не найдут. Вот в чем все дело.

И чего тогда об этом говорить?

— Ладно, мам. Я что-то устала.

— Конечно, конечно, — засуетилась та. — Я приду вечером, принесу супчику.

— Только не говори сестрам насчет Бехтерева. Лучше я сама ему позвоню.

— Хорошо. Как хочешь.

Мама помедлила у двери, видно, сомневаясь, но все же не удержалась:

— Надеюсь, ты не собираешься преподнести нам сюрприз?

Яна хмыкнула. Любимое мамино выражение. Не выучила уроки? Надеюсь, ты не собираешься преподнести нам сюрприз? В этой юбке ты выглядишь вызывающе. Надеюсь, не собираешься преподнести нам сюрприз?

Интересно, до какого возраста с ней будут общаться подобным образом? Ты беременна? Надеюсь, ты не собираешься преподнести нам сюрприз? Вот прикол!

— До вечера, мам. Я спать хочу.

Мама вышла из палаты, но показалось, что ее тревога и неудовольствие остались.

— Кыш! — сказала Яна маминому неудовольствию.

Вечером она позвонит Бехтереву и скажет спасибо за апельсины.

Однако он позвонил ей раньше. Его голос так на нее подействовал, что она даже задыхаться стала. Еле справилась с собой и светским тоном поблагодарила за заботу.

Савва стал расспрашивать о здоровье, о перспективах выписки и тоже был очень вежлив, чем в конце концов ее расстроил.

Кажется, для него звонок — всего лишь формальность. А вот она почему-то до сих пор ощущает его руку, когда он вел ее к машине от бабушкиного дома. Твердая такая рука, надежная. Как только посадил в машину, отпустил, и почему-то этой руки сразу стало не хватать.

А если к тому же вспомнить, что он уже дважды ей приснился, то совсем нехорошо получается. Правда, в полубреду, когда дышать было ужасно трудно и температура зашкаливала. Но все равно. Сашка Симонов, закадычный приятель, почему-то не снился, а почти незнакомый мужик, который всего раз за руку подержал, — пожалуйста.

Кажется, она все-таки собирается преподнести родителям сюрприз.

А может, пока не поздно, постараться выкинуть этого Бехтерева из головы? Или уже поздно?

Размышляя над сложной дилеммой, Яна пропустила звонок папы. Спохватилась, когда он перезвонил.

— Ты спала, наверное, прости. Сон для выздоравливающих полезен.

— Я знаю, пап. Есть новости про бабушку?

— Ровным счетом никаких. И меня почему-то это совсем не удивляет.

— Но что-то же они говорят?

— Что-то говорят, конечно, но не то, что мы хотели бы услышать.

Папа помолчал, видимо, решая, стоит ли об этом сообщать.

— Завтра мы с мамой собираемся съездить к бабушке и разобрать там все. Квартира уже не опечатана, поэтому, я думаю, можно. Кое-что из вещей надо забрать. Фотографии, документы. Может, ты хотела бы что-то оставить себе? На память.

— Не знаю. Не думала об этом.

— Хорошо, тогда не буду тебя беспокоить. Выздоравливай.

Выздоравливала Яна еще четыре дня. И все это время думала то о бабушке, то о Бехтереве. Иной раз мысли продолжались во сне, причудливо соединяя людей, которые никогда не видели друг друга.

Один сон был до того странен, что, проснувшись, Яна долго не могла прийти в себя. Ей приснилась бабушка Наташа, которую Бехтерев вел по улице. Бабушка — совсем как она недавно — держалась за его руку и шагала уверенно, будто не сомневалась, что ведут ее туда, куда нужно. Яна видела обоих со спины и, торопясь следом, никак не могла догнать. В жизни бабушка ходила медленно, тяжело, а тут шла легко, даже весело, как будто избавилась от того, что тянуло к земле, лишало свободы. Яна окликнула ее, но вместо бабушки оглянулся Бехтерев, и не успела она моргнуть, как он оказался рядом. Теперь они оба смотрели на уходящую вдаль бабушку. А та все шла и шла…

Потом Яна долго гадала, о чем говорил сон, и страшилась собственных мыслей. Почему умершая и живой шли рядом? Что это может означать? Скорей всего, ничего хорошего. Или наоборот? Ведь плохие сны часто предвещают хорошие события.

Как понять?

Пугающая реалистичность сна мучила Яну целый день, а вечером позвонил Бехтерев и говорил с ней таким теплым голосом, что под стук собственного сердца она выбросила из головы все трагические версии сна и оставила одну, самую приятную: несмотря ни на что, бабушка Наташа уйдет в мир иной с легкой душой. С чего она взяла, что подобное возможно, было неясно ей самой, но непостижимым образом эта идея закрепилась в сознании и уходить не собиралась.

Между тем бабушку все никак не удавалось забрать. Интересно, зачем полиции труп? Ждут, когда он расскажет, кто убийца?

Наконец отец, разозлившись по-настоящему, кому-то позвонил, и им наконец выдали тело.

Со дня смерти прошло больше недели, поэтому пришлось напрячься, чтобы успеть похоронить бабушку на девятый день.

Накануне Яну выписали, — врач сопротивлялся до последнего, но все же учел ситуацию в семье, — и она сама позвонила Бехтереву. Сказала, что чувствует себя хорошо, благодарила за помощь. Он отвечал вежливо и — ей показалось — отстраненно.

Почему-то про бабушку она не сказала и на похороны не позвала.

А он не спросил и не пришел.

Народу на отпевании было немного, ведь почти все бабушкины знакомые умерли. Таких долгожителей, как она, вообще поискать. Шутка ли, дожить до восьмидесяти девяти! В следующем году отмечали бы девяностолетний юбилей. Еще девять дней назад никто не сомневался, что так и случится.

Не случилось.

Стоя у гроба, Яна поискала глазами Бехтерева. Это было глупо, но она огорчилась и даже обиделась.

Значит, ему все равно.

А на следующий после похорон день Яна неожиданно объявила, что хочет сходить к бабушке домой. Родители стали отговаривать, считая, что ничего ценного она в квартире уже не найдет. Фотографии и документы они забрали, вещи раздали.

— Ты же не собиралась? Зачем лишний раз нервы трепать?

Наверное, они были правы, однако Яна настояла на своем. Ей хотелось забрать на память то, что важно именно для нее. Буквально несколько вещиц, с которыми она любила играть в детстве, когда подолгу гостила у бабушки.

И больше в этом доме не появляться.

Конечно, идея была не из лучших. Как только вошла в квартиру, у нее так задрожали ноги, что пришлось приткнуться на табуретку в коридоре и долго сидеть, пока не отпустило.

Она нашла то, что хотела, и уже собиралась уходить, как вдруг наткнулась на конверт. Вернее, не наткнулась, а нашла в застегнутом на молнию отделении старой сумки, которую бабушка использовала для хранения всякой всячины. В детстве Яна прятала там свои «драгоценности» — колечко с красным камушком, заколку с фигуркой феи и брошечку в виде майского жука.

Еще в отделении была фотография, на которую Яна посмотрела мельком, потому что взгляд уткнулся в надпись на конверте.

«Прочтите!» — вот что там значилось.

Повинуясь призыву, Яна вскрыла письмо, нашла сложенный листок бумаги и еще один конверт, поменьше, адресованный «сестре Таняше».

Не успев сообразить, чьей сестре предназначался конверт, Яна развернула листок.

Написанный нетвердой старческой рукой текст гласил: бабушка Наташа слезно просит родных передать письмо ее младшей сестре Татьяне, с которой она пребывает в ссоре, и привет средней сестре Марии, которую давно не видела.

На маленьком конверте обнаружился и адрес. Письмо следовало доставить в город Кавайон, находящийся на юге Франции, а именно в местности, известной всему миру под названием Прованс.

Вот так сюрприз!