Тайная дорога

Елена Дружинина, 2017

Ирина – преуспевающий менеджер одного из столичных банков. У нее есть все, что может сделать женщину счастливой: любящий муж, престижная работа, близкая подруга. Но встреча с Федором круто меняет ее жизнь, заставив по-новому взглянуть на то, чем она жила раньше. Человек, которого она полюбила, сделает свой выбор, оставив главную героиню одну. Но одну ли? Эта книга о любви и о чувствах, которые проживает влюбленная женщина. О встречах и расставаниях, потерях и неудачах, находках и победах. О «тайной дороге» в жизни каждого из нас.

Часть 1

1

Она летела в пропасть — и страх парализовал ее, она кричала, но не слышала своего голоса, двигала руками и ногами, но они не слушались. Казалось, у нее вообще нет тела — только ужас падения, смертельным холодом сковавший душу.

…Ирина открыла глаза. За окном было темно. Нащупала телефон, на экране высветилось — три часа ночи. Время сладких и безмятежных снов. Но она еще чувствовала испарину, выступившую на лбу, и слышала, как колотится сердце — да, это опять он, этот кошмар.

И осторожно, чтобы не разбудить мужа, поднялась с кровати, вышла на кухню и застыла, уткнувшись лбом в оконное стекло. Пара минут — и отошли онемевшие пальцы, дышать стало легче, а сердце успокоилось, перестав метаться в груди, словно загнанный зверь.

— Не спишь? — Она вздрогнула, обернулась.

В дверях стоял муж.

— Все в порядке? — поинтересовался он, щурясь от включенного в коридоре света.

— Да, сейчас приду.

Сейчас приду, повторила она и присела на краешек табуретки. Четвертый час, а сон не шел, и не хотелось прибегать к тяжелой артиллерии — таблетке снотворного, тем более, что утром у нее заседание кредитного комитета. На заседании голова должна быть свежей и ясной, а после снотворного мозги превращаются в кисель. Нет, лучше не спать вообще. Самый лучший способ побороть бессонницу, согласно популярному телевизионному шоу — это не бояться ее. «Делайте что угодно: рисуйте, читайте, можно даже жарить блины! Главное — не бояться, и вы обязательно заснете». Эти прекрасные советы выдавал, лучезарно улыбаясь с голубого экрана, знаменитый психолог, пару книжек которого таки пришлось осилить в надежде на крепкий сон.

Осталось только пожарить блины, усмехнулась она. Зато вот кто будет рад внеплановой жарке, а еще больше — последующей дегустации… цок-цок, легка на помине. Тревожно поглядывая на хозяйку, в кухню вошла собака. Шумно вылакала воду из миски, зевнула и опустилась рядом на пол.

Данка появилась неожиданно, когда стало очевидным, что дети пока не входят в их семейные планы. Начитавшись душераздирающих историй на собачьих форумах, они с мужем поехали в приют и привезли ее — рыжую, тонконогую, с маленьким темно-коричневым пятнышком на морде, и еще не сильно потрепанным жизнью щенячьим энтузиазмом.

— Соскучилась?

Собака подняла голову и, лениво махнув хвостом, вопросительно глянула на хозяйку.

— Ну, хорошо, хитрюга, иду, — вздохнула Ирина и поднялась с табурета.

Они устроились в гостиной, прямо на полу, на подушках, снятых с дивана. От собаки, тут же свернувшейся рядом кольцом, исходили тепло и покой, и, обняв ее, Ирина с облегчением почувствовала, как стала наливаться тяжестью голова…

…Ее разбудил запах кофе: горький и терпкий, он дерзко просочился в комнату вместе с другими утренними звуками — стуком ножей и вилок, шипением яичницы и натужно-оптимистичной болтовней утреннего радио.

В комнату заглянул муж:

— Данка тебя таки укачала? Подъем!

Испуганно подскочив, она посмотрела на часы — почти восемь! А ведь сегодня, в десять, заседание кредитного комитета! И молнией помчалась в ванную, и день моментально поглотил ее ночные тревоги.

Зазвонил мобильный, и, ухом прижав телефон, Ирина искала в шкафу новые колготки, натягивала костюм: белая блузка, серый пиджак, ничего лишнего, что могло бы отвлечь кредитный комитет от принятия важных решений. Забежала на кухню и торопливо сделала несколько глотков из протянутой мужем чашки.

— Завтракать? — не особо надеясь, поинтересовался Степан.

— Потом, опаздываю. — И, мазнув его губами на прощание, исчезла за дверью.

2

— Ирина Витальевна! — Светлана, ее ассистент, уже держала наготове папку с бумагами, — звонили из отдела авторизации, они сказали…

— Это потом, потом, — она дернула плечом. — Оценки не было? По кровельному заводу?

— Нет, пока ничего.

— Что же делать… — она торопливо зашуршала бумажками, а помощница нерешительно добавила:

— И еще… Олег Борисович звонил, просил, чтобы вы зашли до заседания.

Олег Борисович был заместителем председателя правления, и проигнорировать его просьбу было невозможно. А еще «дядя Алик», как называли его в кулуарах, был известным донжуаном и питал к ней, Ирине, нежную страсть. Этот факт был излюбленным предметом для обсуждения среди банковских дам во время послеобеденного чаепития.

— Как не вовремя, — поморщилась Ирина. Нужная папка так и не нашлась, а до заседания осталось десять минут. Но выбора не было — и мельком кинув взгляд на свое отражение в зеркале, она поспешила на пятый этаж, туда, где обитало руководство.

— Ириночка Витальевна, голубушка, — Олег Борисович, вздохнув, поднялся ей навстречу, — у нас сегодня решение по кровельному заводу должно приниматься.

–Да, Олег Борисович, — покорно подтвердила она.

Дядя Алик — высокий, грузный, с уже обозначившимся брюшком и багровым лицом хронического гипертоника, — внимательно оглядел ее, с удовлетворением зафиксировав взгляд на вырезе блузки.

— Так вот, Ирина Витальевна, я бы хотел вам напомнить, что это очень перспективный контракт. Вы должны приложить максимум усилий, чтобы решение было в пользу завода. А вы все тянете, голубушка, тянете. — Зампред недовольно пожевал губами.

— Олег Борисович, — она попыталась отвечать спокойно, — они не смогли предоставить никаких вразумительных смет. А то здание, которое будет в залоге, его пока не могут оценить, какие-то проблемы с собственником. Я собиралась обсудить это на заседании.

— Ириночка Витальевна. — Неожиданно Олег Борисович оказался очень близко. — Мне кажется, вы должны прислушаться к голосу разума…

— Я стараюсь, — она попыталась отодвинуться на безопасное расстояние. — Но это не зависит от меня. Есть процедура, утвержденная правлением, я не могу ее игнорировать.

— Дорогая моя, пусть вас это не волнует… Вы на хорошем счету, а ведь можете стать на еще лучшем, если…

— Извините, Олег Борисович, мне нужно идти, я опаздываю, — Ирина, оглянувшись, попятилась назад. Но отступать уже было некуда, и, больно стукнувшись плечом о книжную полку, она остановилась.

— Без вас не начнут, не переживайте, — сообщил дядя Алик и, придвинувшись вплотную, кажется, положил ей руку на бедро. Но она даже не успела испугаться — ибо, словно ватная кукла, мягко и плавно осела на пол, удивляясь, откуда в комнате, в октябре месяце, взялись ярко-оранжевые бабочки. Кажется, это обморок, догадалась она, и поплыла, погружаясь в обволакивающую темень.

—… Ну, ты, мать, дожилась, — прозвучал рядом знакомый голос. С трудом разлепив глаза, Ирина обнаружила себя на диване в приемной зампреда. Перед ней, энергично размахивая газетой, стояла Дашка, ее боевая подруга, и бессменная руководительница банковской пресс-службы.

— Ты что это? Напугала всех до смерти. Дядя Алик выскочил сам не свой, не жалеешь старика. Говорить-то можешь? — частила подруга, и ляпнула, наверное, первое, что пришло ей на ум. — Ты не беременная случайно?

— С ума сошла! — Пикантное предположение тут же вернуло пострадавшей дар речи. — Я не знаю, что это было, у меня первый раз такое… Голова вдруг так закружилась и резко — как во сне, — в пропасть, — пробормотала она и попыталась встать. Но попытка не удалась, и дрожащие ноги вернули ее обратно на диван. — Что же делать? У меня в десять часов заседание, — испугалась она.

— Перенесли твое заседание, — сообщила коллега, — ты видела где-нибудь, чтобы заседанием руководил труп? На сегодня ты абсолютно свободна. Дядя Алик велел отвезти тебя с почетом домой. Переживал, бедный, выскочил, прям руки тряслись, — хихикнула она.

— Я должна с ним поговорить, — сказала Ирина, хотя сама мысль о том, что она снова увидит зампреда, вызвала у нее нехороший тошнотворный спазм.

— Нужны ему твои разговоры, наивная! Идти-то можешь? Поехали, я клятву дала, что лично отвезу тебя домой.

— Слушай, мне нельзя домой. — Она с трудом приподнялась и тут же упала обратно. Голова кружилась немилосердно, а в желудке исполнял симфонию утренний эспрессо. — Мне нужно разобраться с заводом.

— Сумасшедшая! Того и гляди ноги протянешь, а никак не успокоишься. Снял заявку завод, ясно? Влетит нам, конечно, по первое число, а все тю-тю. — собрав ладонь в кулак и выдвинув средний палец, Дарья наглядно проиллюстрировала это самое «тю-тю». — Но ты ведь знаешь, что оно и к лучшему. Дядя Алик поехал с Главным на разборки. Приедет — привезет свежую порцию пистонов! Повезло тебе, вовремя в обморок упала, — жизнерадостно резюмировала подруга и скомандовала: — Бери сумку, телефон я туда кинула. Там трезвонил кто-то, глянешь потом. Двинули!

…Данка — вот кто безумно обрадовался ее досрочному появлению. Но у хозяйки не было сил гладить собаку и бросать ей игрушки. Она с трудом разулась, сняла пальто и рухнула на диван. В голове шумело, мелкой дрожью тряслись руки, а где-то глубоко в животе засела огромная черная гиря.

Степка! Наверное, надо позвонить мужу. Она вытащила из сумки телефон. «У вас три непрочитанных сообщения», сообщил ей экран. И столько же непринятых вызовов. Но от мужа ничего не было…

«Доброе утро. Я соскучился». — Она улыбнулась. — «Я звоню, ты сильно занята? Нужно кое-что обсудить». И третий: «Я переживаю, что-то случилось?» Она вздохнула и прижалась к телефону щекой. Я тоже переживаю, и еще… еще, мне очень плохо без тебя.

3

Это произошло полгода назад, летом, в изнуряющую июльскую жару. Приближалось важное событие — заседание кредитного комитета, на котором она, Ирина, должна была стать полноправной хозяйкой: ее только что назначили начальником отдела операционных рисков. Ответственность давила и лишала покоя, заставляя в сотый раз проверять расчеты — ведь сумма выдаваемого кредита содержала совершенно неприличное количество нулей.

…Несмотря на то, что стояло лето — пора отпусков, жизнь в банке бурлила. Во вновь отстроенном правом крыле здания шел ремонт. Именно там должен был появиться новый конференц-зал, взамен старого — маленького и тесного. Ремонт планировали закончить к приезду Главного и к ее первому заседанию. И хотя это была не Иринина зона ответственности, все равно она волновалась: ведь если зал не будет готов к сроку, заседание придется проводить в старом помещении, и Главный останется недоволен.

Хозяйственными работами в банке ведал некто Павел Максимович. В старые времена он безыскусно бы назывался «завхоз», но сейчас на дверях его кабинета красовалась гордая табличка «Начальник хозяйственного департамента». Несмотря на табличку и возложенные на него обязанности, Павел Максимович частенько «выходил из строя», не выдержав поединка со спиртными напитками, к которым он, как бывший военный, испытывал мощную симпатию.

Если Павел Максимович был «в строю», и случалось чрезвычайное происшествие — отключался свет, прорывались трубы, или одновременно заканчивались чернила в принтерах на всем этаже, завхоз развивал бурную деятельность. Словно командир на линии фронта, он формировал стройные шеренги уборщиц, сантехников и электриков, готовых по первой команде ринуться в бой. Но если происшествие настигало его в период «адаптации» (синоним, придуманный банковскими острословами для некрасивого слова «запой»), то уборщицы и электрики, забыв о перегоревших лампочках и переполненных мусорных корзинах, коротали время за просмотром дневных сериалов в служебной комнатке на первом этаже. От увольнения беднягу спасало лишь то, что, по слухам, он приходился дальним родственником кому-то из членов правления.

Именно поэтому Ирина беспокоилась. До заседания оставались считанные дни, и сегодня Главный, позвонив лично (что само по себе давало повод для размышлений), вкрадчиво поинтересовался, все ли готово. Этот звонок, а также отсутствие Павла Максимовича на рабочем месте, ранним июльским утром привели ее с помощницей в будущий конференц-зал.

Несколько ведер с грязной водой, гора мусора и полное отсутствие строителей, подтвердили, что тревожилась она не зря. В еще не застекленных оконных проемах летал тополиный пух, а на стене, словно обобщая увиденное, красовалось нехорошее английское слово «fuck».

— Ничего не понимаю, а где строители?

— Я не знаю, Ирина Витальевна, на той неделе они еще тут были, сверлили что-то, вроде как, — растерялась Светлана.

— Где завхоз, черт возьми? Срочно найди его! Представляю, что будет, если они не закончат до выходных!

— А Павел Максимович это… в общем, он снова взял больничный, — выкрутилась Светлана.

— Что, опять? О нет! — Ну, почему, почему это случилось именно тогда, когда ей просто необходимо, чтобы он занялся конференц-залом? — Вот что, иди к юристам, у них же должен быть договор какой-нибудь, я не знаю. Найди и принеси.

Договор был обнаружен и поведал невероятное: компания «Строй-сервис» должна была завершить все работы, в том числе отделочные, еще две недели назад.

Через несколько секунд Ирина, кипя от возмущения, уже набирала нацарапанный на клочке бумаги номер.

— Добрый день! — доброжелательно отозвался собеседник.

— Мне нужно переговорить с кем-нибудь, — она старалась быть вежливой, — кто занимается банком «Стимул». Вы ремонтируете один из наших корпусов, и должны были закончить работы еще две недели назад.

— А вы должны были заплатить еще месяц назад, — неожиданно ехидно отозвалась трубка. — Или вы считаете, что обязательства есть только у нас?

Черт, ругнулась она про себя, надо было проверить счета строителей, перед тем как звонить, но не сбавляя темпа, продолжила:

— Я постараюсь разобраться с вашей ситуацией, но вы должны, — и ее голос обрел повелительную твердость, — приступить к работам как можно скорее. Нужно закончить к следующему понедельнику.

— Девушка, — раздраженно прервал собеседник, — я не знаю, кто вы такая, так как имел счастье общаться с вашим завхозом, разбирайтесь с ним, а вам я ничего не должен. И в ближайшее время ничем помочь не смогу, все бригады заняты. Об этом, кстати, я предупреждал, когда вы перестали платить. Оплатите то, что уже сделано, и я что-нибудь придумаю.

— Что значит придумаете? — У нее перехватило дыхание. — У нас очень мало времени, понимаете?

— И что вы предлагаете?

— Я предлагаю, — и она пустила в ход заранее припасенный аргумент, — для начала установить стеклопакеты. Которые, заметьте, уже оплачены.

— Ну, вы зря стараетесь, ситуация под контролем. Я оговаривал с вашим завхозом перенос сроков по монтажу окон. И письмо соответствующее есть, ищите. Разберитесь у себя в конце концов, и я с удовольствием продолжу общение, — и собеседник цинично положил трубку.

Минуту она обдумывала услышанное, рисуя на желтом квадратике бумаги ромашки. Как мог этот человек там, так спокойно, говорить ей «разберитесь там у себя»! И ее накрыло волной ярости — и, не отдавая себе отчета, она снова схватила телефон:

— Вы приедете сюда, черт возьми, слышите? И посмотрите, что здесь творится! Там даже мусор не вывезен, так и должно быть? — И разрыдалась, успев в последний момент нажать кнопку отбоя.

Слезы закончились также неожиданно, как и возникли. Пошмыгав несколько минут носом, она полезла за зеркальцем. Красные глаза и поплывший макияж — зеркальный кружок был предельно объективен. Ну, все хватит! Черт с ними, строителями, завхоз протрезвеет и сам разберется. Ей хватает своих проблем.

Просмотр поступившей почты, потом — встреча с представителями очередного важного клиента. Время летит незаметно, и, сделав паузу, она вспоминает, что до сих пор не обедала. Но возникшая в дверях Светлана не дала ей возможности насладиться вчерашним бутербродом, обнаруженным в холодильнике:

— Ирина Витальевна, звонил Главный, он задерживается, сказал, что заседание по концерну переносится. И еще, с рецепции позвонили, строители вроде как объявились, с прорабом… но никого нет, а он требует руководство. Я подумала, все равно с ними разбираться придется, так, может, вы спуститесь? А то уедут, ищи их потом.

Вот только прораба мне не хватает, она с тоской глянула на недоеденный бутерброд. Ну, конечно, какой-нибудь прокуренный мужик в спецовке, сейчас легко докажет, что он герой, а она — истеричная дура. Впрочем, последнее, скорее всего, правда. Раз ввязалась, придется идти до конца. И, торопливо припудрив нос, она обреченно отправилась в будущий конференц-зал.

Там, в отличие от сегодняшнего утра, наблюдалась многообещающая возня: два человека в комбинезонах копошились возле груды мусора, а еще один, окуная тряпку в ведро, предпринимал безуспешные попытки стереть со стены нехорошее английское слово.

Неподалеку стоял и разговаривал по телефону тот самый, жаждущий руководства, прораб, и от нечего делать Ирина разглядывала его, ожидая, пока он договорит. Он оказался далек от нарисованного образа — прокуренного пятидесятилетнего мужика в спецовке, с татуировками на пальцах. Молодой и привлекательный, ростом выше среднего, темноволосый и темноглазый, он улыбался, разговаривая по телефону, свободной рукой при этом пытаясь пригладить торчащий на макушке хохолок.

Спецовки тоже не было — ее заменили демократичные джинсы и свободная рубашка навыпуск. Договорив, прораб подошел к ней:

— Я главный инженер. Вы, кажется, хотели пообщаться?

И тоже разглядывал ее: красивые, слегка надломленные и, наверное, тщательно выщипанные брови, глаза — непонятного, невероятного цвета, может, серые, а может, и зеленые. Прозрачная, светлая кожа и легкая россыпь веснушек — совершенно призрачная, как будто кто-то, шутя, прошелся по скулам кисточкой с золотой пылью.

Прямая, тоненькая, в белой, идеально сидящей блузке, девочка-картинка из модного журнала, это она — мегера, скандалящая с ним по телефону?

— Вы, кажется, хотели пообщаться?

— Да, хотела. Вы видите где-то здесь стеклопакеты? — Она обвела рукой пустые оконные проемы.

— У нас возникли проблемы с подрядчиком, я предупреждал вашего завхоза. Но они уже решены, и завтра мы приступим к монтажу. Остальное — только после оплаты.

— Слушайте, у меня сегодня тяжелый день, я была неправа, — вежливые слова давались нелегко, но она продолжала, — работы нужно возобновить как можно скорее, а я, со своей стороны, разберусь, почему бухгалтерия задерживает платежи. Через неделю нужно все закончить.

Это было произнесено так, как будто уже было решено, что он, Федор Савушкин, вытянувшись в стойку, отрапортует: «Есть, товарищ командир!»

Он молчал и продолжал бесцеремонно разглядывать ее, внезапно осознав, что на секунду представил в своих объятиях — абсурдных и невероятных. Ему никогда не нравились деловые стервы, может, потому, что по работе он сталкивался с ними слишком часто.

— Как вас зовут?

— Ирина… Витальевна.

— Вы, насколько я понимаю, еще и завхоз по совместительству?

— Я начальник отдела операционных рисков, Павел Максимович на больничном, — сдержанно ответила она, проигнорировав сарказм. — И так как у меня планируется через неделю заседание вот здесь, то мне приходится… — но он перебил ее, не дослушав.

— Уважаемая Ирина… — И скопировав сделанную ею паузу, продолжил:…Витальевна, давайте договоримся так: вы подписываете наш новый график работ, и со среды, но не ранее, мы приступаем. Естественно, в том случае, если вы оплачиваете предыдущий этап. И только тот факт, что мы давно и успешно сотрудничаем с вами…

–…заставил ваших работников написать вот это? — едко поинтересовалась она, махнув рукой в сторону неприличного английского слова, по-прежнему красовавшегося на стене. И, глядя ему прямо в глаза, сказала:

— Давайте сюда ваши бумаги. — А потом, пробежав глазами, подписала красивым, четким, уверенным почерком.

Сколько ей лет? Двадцать пять? Тридцать? И уже начальница? Профессиональная отличница, блестящая карьера, — он ясно представил себе это, и почувствовал, как его охватила слепая, немотивированная злоба. Он сорвался с объекта, простоял час в пробке, по жаре, и все это ради того, чтобы эта банковская пигалица, сверкая своими русалочьими глазищами, учила его жизни?

Но, она посмотрела на него спокойно и уверенно:

— Всего хорошего, — и, развернувшись, вышла.

4

— Привет. Ты как? Не брала трубку, а я звонил…

— Я знаю, извини, общалась с дядей Аликом…

— Этим жирным бронтозавром?

— А ты откуда знаешь?

— Я все знаю… Ну, если честно, как-то ждал тебя, вы вместе выходили, помнишь? Видел, как он смотрит на тебя…

— Ну, перестань, что ты несешь. Он просто старый сатир!

— Хорош сатир! — рассмеялся он, и добавил уже серьезно, — что у тебя случилось? Я волновался.

— Ерунда, — сказала она, и сама в это поверила, — действительно, ерунда. Голова закружилась, не выспалась, наверное…

— А я буду в твоем районе через полчаса, думал украсть тебя, раз выпало такое счастье. Пообедаем? Хочу тебя увидеть, напугала меня своим молчанием.

И, хотя она чувствовала себя бесконечно уставшей, это предложение ее безумно обрадовало. Пусть она плохо выглядит, зато они увидятся! Она сядет в его машину, и они поедут, и нет никакой разницы куда, главное, что есть пара часов, в которые они будут вместе.

Через полчаса она выбежала из подъезда. Он уже ждал, не выходя из машины, дабы не давать поводов для сплетен вечно дежурящим на скамейках соседским бабушкам.

— Ну как? — Он помог ей застегнуть ремень безопасности. — Экипаж к полету готов?

— Готов! — отрапортовала Ирина, — огласите маршрут, капитан!

— Сначала в «Европа-банк», им бумаги нужно отвезти….А потом, потом — я весь твой.

И, хотя она понимала, что это фраза-присказка, каждый раз, когда он так говорил, казалось, что некто безжалостный, тонкой бритвой делает ей надрез в том месте, где люди обычно чувствуют душу.

Весь. Нет, нет, не весь — только на пару часов в день, пару раз в неделю, а остальное время принадлежало миловидной рыжеволосой женщине, со смешным карапузом на руках. Она случайно увидела их фотографию — когда-то давно, в машине.

Фотографию легко убрать, и она была убрана, но невозможно было удалить тех, кто изображен на ней, из его жизни. А ей оставались крохи: случайные обеды, торопливые ужины, невыносимо редкие звонки по выходным. Поначалу это не причиняло боли — период романтической влюбленности действовал, как анестезия. Но, с каждым днем, с каждым месяцем, мысли, одна тяжелее другой, пробирались в сердце и оседали там тяжким, неподъемным грузом.

Ира, Ирочка Самохина, красавица и надежда родителей, лучшая выпускница престижной академии финансов, любимая жена успешного программиста, только теперь, в тридцать лет, наконец, поняла, что значит быть счастливой. Рецепт оказался чрезвычайно прост. Она была счастлива, сидя в машине с женатым, далеким от красавчиков из глянцевых журналов, и, в общем-то, обычным человеком.

Что она знала о нем? Что он носит джинсы и свободные рубашки, любит посмеяться над какой-нибудь ерундой из Интернета, и много работает, регулируя соотношение кирпичей, бетона и человеческой добросовестности на вверенных ему объектах.

Что он знал о ней? Раннее замужество и стремительная карьера, собака, и, кажется, какое-то хобби — то ли рисование, то ли фотография… А еще глаза — сумрачные, зеленовато-серые, и по-детски хрупкая фигурка. Удивительно, но этого хватало для того, чтобы с нетерпением ждать встречи и, расставаясь, чувствовать пустоту — болезненную и гнетущую.

Сначала они заехали в банк, а потом в торговый центр, где Ирина купила корм для собаки и новый ошейник, потому что старый Данка умудрилась сильно погрызть. И Федор дразнил ее, предлагая купить нечто розовое, расшитое стразиками, предназначающееся для тех тщедушных собачек, которые, выпучив глаза, выглядывают из пышных декольте своих хозяек. Она сердилась и смеялась, объясняя, что такой ошейник ее собака погрызет с удвоенным энтузиазмом.

А тем временем короткий осенний день закончился, резко похолодало, и на дорогах стали собираться пробки. Ирина кожей уловила ненавистное ей движение — его мимолетный взгляд на часы.

— Кофе? — постаралась улыбнуться она, — на прощанье?

— Наверное, уже не успею, извини. Мне на другой берег ехать, Ваську на прогревание везти. — И эта, казалось бы, такая обыденная фраза, моментально накрыла ее своей беспощадностью.

— Ирка! — Он уловил возникшее отчуждение. — Ты обиделась? Ну, что ты?

— Все в порядке. Чего уж там…

— Ну вот, расстроилась? — Он попробовал накрыть ее руку своей, но она вытащила ладонь и отвернулась. Расстраиваться было действительно нечего — ведь правила игры были известны сразу, и она приняла их добровольно. Но какое-то совершенное неподъемное чувство безысходности ледяной лапой сковало ее душу.

— Отвези меня, пожалуйста, домой, если успеваешь. А если нет, высади у метро, сама доберусь.

— Ну, что ты такое говоришь, куда я тебя высажу? Тоже придумала. Успеем, не волнуйся. И… мне действительно нужно забрать Ваську пораньше, у нас курс прогревания, я ведь тебе рассказывал, а жена не водит.

Эти слова заставили ее стиснуть зубы как можно сильнее. «У нас», «у нас»… Да, у него своя жизнь, полная событий и забот — там сын, там жена и общие проблемы, а она — по ту сторону баррикад. Да, у нее тоже муж, и замечательная, ответственная работа, но как она оказалась тогда в машине этого человека? Что она для него? Разнообразие в тоскливой рутине будней? Чтобы не разрыдаться, оставшуюся часть пути она молча смотрела в окно.

Наконец они приехали.

— Ир, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть, — он попытался дотронуться до нее, но она отшатнулась.

— Я знаю, ничего.

— Ирка! Я не верю тебе, не мучай меня. Просто поцелуй, и я поеду.

— Просто поцелуй? — Она почувствовала, как слезы, теплые, соленые набегают на глаза. — Я не могу просто поцеловать. — Она открыла дверь.

— Ирка! — не выдержав, крикнул он.

Но она легко, словно кошка, выпрыгнула из машины и исчезла в подъезде. А он, почувствовал внезапный приступ ярости, завел машину и, разворачиваясь, рванул с такой скоростью, что, казалось, из-под шин полетели на асфальт искры…

…Щелкнул замок и навстречу, виляя хвостом, выбежала собака.

— Ты где пропадала? — откуда-то из глубин квартиры поинтересовался муж. — Я звонил, ты трубку не берешь, позвонил Дашке, она сказала, ты еще днем с работы ушла. — Степан появился в дверном проеме, одной рукой прижимая к себе ноутбук.

— Я у врача была… ну, и потом пробки, ты понимаешь… Мне плохо стало, а машина осталась на работе, меня Дашка привезла, — наспех придуманная версия была шита белыми нитками, но муж ничего не заподозрил.

— Ну, позвонила бы, я бы за тобой заехал, тоже мне проблема.

— Ничего страшного, — она устало опустилась на табурет в прихожей. — Я спать хочу, поужинаешь без меня? — И, кое-как сняв сапоги, побрела в комнату. Данка потрусила за ней, мусоля в зубах резинового слона, свою любимую игрушку.

— А что сказал врач? — прокричал из-за стенки муж.

— Сказал, меньше нервничать нужно, — собрав силы, прокричала в ответ Ирина, и не раздеваясь, рухнула на кровать.

Собака, отчаявшись втянуть хозяйку в игру, устроилась рядом. И, уже почти задремав, Ирина заметила, как включился экран мобильного телефона. Это пришло сообщение «Ты забыла собачий корм в машине», и три улыбающихся смайлика. Тяжело вздохнув, она положила телефон под подушку и закрыла глаза.

5

Со Степаном Ирина познакомилась на последнем курсе, во время практики, которую проходила в одном из крупных столичных банков.

Серьезная и ответственная, она первое время занималась ерундой, бегая по поручениям менеджеров-старожилов за пирожками и сигаретами. А самым ответственным заданием, которое ей «доверили», был набор никому не нужных «правил внутреннего распорядка», да и те приходилось печатать, когда освобождался чей-нибудь компьютер.

Несмотря на стеснительность, она нашла в себе мужество объявить войну сложившейся ситуации, и добилась у руководителя отдела, вечного сонного менеджера по фамилии Котик, персонального рабочего места. С таким трудом полученное, оно состояло из обшарпанного стола и ноутбука доисторической модификации. Агрегат обладал тяжелым нравом: во время запуска он гудел так, что, казалось, сейчас взорвется, так и не включившись. Именно эти опасения заставили ее искать помощи в отделе поддержки, где трудился программистом Степан.

Серьезный и немногословный, он появлялся по первому зову и часами возился с компьютерным монстром. Первое время Степан, в общем-то, был единственным человеком, обратившим на нее внимание. Может быть, этот факт, а еще то чувство одиночества и неуверенности, которое испытывала тогда она, сблизили их. Обеды и перекуры стали совместными, а чуть позже к ним добавились походы в кафе и кино. Коллега не был особенно галантен или настойчив, не делал дорогих подарков, не заваливал цветами и конфетами. Это были теплые и доверительные, но скорее дружеские отношения.

Тем временем срок стажировки истек, и она, с отличием сдав выпускные экзамены, устроилась, преодолев жесточайший конкурс, в престижный немецкий банк. Наверное, эти отношения должны были иссякнуть и сойти на нет, но встречи продолжались. А однажды, в магазине, они столкнулись с мамой Ирины, тайно переживающей, что ее дочь не испытывает потребности в общении с мужским полом. Последствия случайной встречи не заставили себя долго ждать.

Был организован обед в тесном семейном кругу, на который Светлана Сергеевна пригласила Степана, и там, в мягкой, но настойчивой форме поинтересовалась его работой и перспективами. Подведя предварительные итоги, и сделав выводы, мама, с присущей ей энергичностью, организовала несколько совместных поездок — за город на шашлыки. Еще пара месяцев — и Ирина выбирала свадебное платье, а в бабушкиной, до этого сдаваемой, квартире, делался торопливый косметический ремонт.

И когда отзвучал свадебный марш, а молодые обзавелись двумя килограммовыми альбомами со свадебными фотографиями, Светлана Сергеевна, посчитав, что проект под названием «Дочь» благополучно завершен, с чистой совестью отбыла на лечение в Трускавец.

А они остались вдвоем и с энтузиазмом погрузились в пучину того, что обычно сопровождает начало жизни любой, мало-мальски ответственной, свежеиспеченной ячейки общества.

Сначала — покупка необходимой бытовой техники и отпуск на море, потом — новый диван и первая машина. Несколько лет промелькнули незаметно, и масштабы выросли, теперь это были: кредит на загородный участок, новые машины — сначала одна, потом — вторая. Они проживали дни, месяцы, годы; решали проблемы и проблемки, но никогда серьезно не ссорились, не закатывали друг другу сцен и скандалов. Это были на удивление ровные отношения, и иногда Ирине казалось, что именно так она относилась бы к брату, если бы он у нее был.

А тем временем она расцвела — стремительная карьера и гены прабабушки-польки сделали свое дело, и из угловатой, неброско одетой девушки Ирина превратилась в успешную, обаятельную, но при этом холодновато-недоступную, зеленоглазую красавицу. Она сама не заметила этого превращения, но его оценили окружающие мужчины. И ей, уже замужней даме, одно за другим посыпались приглашения «на чаек», «на кофеек», и один раз, что Ирину ужасно шокировало, в сауну.

Какое-то время она хладнокровно отклоняла их и гордилась своей неприступностью, но время шло, а ее отношения с мужем так и не приобрели той самой сокровенной изюминки, которая заставляет счастливо светиться женские глаза. И даже близость не порождала у нее тех волнующих ощущений, которые, согласно откровенным постам в женских блогах, должны наполнять остротой сексуальную жизнь семейной пары. Секс с мужем напоминал Ирине физическую зарядку, хорошенько позанимавшись которой, в конце испытываешь приятное чувство удовлетворения.

И иногда, ночью (и ей было невыносимо страшно признаться в этом самой себе), она, привычно обняв Степана за спину, смотрела в темноту сухими глазами, и думала: «а как это могло бы быть с другим?».

6

— Ирина! Почему ты не говоришь мне, что тебе было плохо? Что ты падала в обморок! Что у тебя галлюцинации! И кошмары!

— Какие галлюцинации, мама? — не выдержав напора, Ирина отступила в коридор, — но мама уже перешла в наступление. — Дорогая, я не понимаю, что происходит! Может быть, ты, в конце концов, пригласишь меня? — Риторический вопрос не требовал ответа, и через минуту Светлана Сергеевна уже разувалась на стульчике в прихожей.

Она была врачом — не простым участковым терапевтом, а гинекологом, с наработанной в течение многих лет благодарной клиентурой. Помимо лечебной практики мама преподавала в мединституте и даже мелькала на телевизионных экранах, популяризируя знания о репродуктивной сфере в широких слоях населения. Оглядев встретившую ее дочь (теплый халат, лицо без макияжа и шерстяные вязаные носки), она резюмировала:

— Сколько раз я тебе говорила, если ты будешь ходить по дому в таком виде…

— Да, я в курсе, — предугадала Ирина, — муж меня разлюбит, заведет любовницу, а потом еще и разведется, или возьмет и сделает все это одновременно.

— У тебя депрессия, — Светлана Сергеевна была неумолима. — Я давно говорила, тебе нужно обследовать щитовидку.

— Мам, да все нормально, просто я устала. Ты будешь мыть руки? Я принесу тебе чистое полотенце. — Не дожидаясь ответа, Ирина поспешила в комнату. Там, забаррикадировавшийся ноутбуками, сидел муж.

— Степка! — прошипела она, прислушиваясь к шуму воды в ванной, — я же просила тебя ничего не говорить! Откуда она узнала?

— Извини, я не хотел… Просто встретил папу, а он спросил, почему ты машину не взяла, ну, я сказал. — Необходимость признаться в допущенном промахе явно тяготила Степана.

— И что я, по-твоему, должна сейчас говорить?

— Слушай, ну я ж не специально, ты же знаешь маму. Она мертвого достанет, если захочет. — Он хотел еще что-то добавить, но в комнате уже появилась Светлана Сергеевна:

— Добрый вечер, Степа, разве я тебе не говорила, что вредно держать компьютер в такой близости к паху? Это повлияет на… — но она не успела поведать о страшных последствиях столь близкого общения с компьютерами. Ирина поспешила на выручку мужу, который при слове «пах» покраснел и уткнулся в экран ноутбука так, что были видны только кончики его ушей.

— Мам, вот полотенце, пойдем, Степка занят очень.

— Наталья Семеновна ездила в замечательный санаторий в Саки, — поведала мама, вытирая руки, — я думаю, вам стоит съездить туда вместе, там хорошо лечат репродуктивную сферу, — многозначительно добавила она.

— Ну, что хорошего может быть в городе с таким названием? — попыталась пошутить Ирина. — И потом, ты же знаешь, у меня нет проблем с репродуктивной сферой.

— Тогда я не понимаю, почему у меня до сих пор нет внуков? Тебе уже за тридцать, и это возраст…

— Мам, пойдем чай пить, а? — взмолилась Ирина, представив дальнейшее содержание беседы.

В сознании Светланы Сергеевны давно и навсегда были определены приметы благополучной женской судьбы: удачное замужество, заключающееся в наличии мужа, устраивающего, в первую очередь, тещу. Здесь Степану удалось пройти конкурс: тихий, спокойный, не пьет, не бьет, не курит и даже зарабатывает. Правда, целый день облучается возле ноутбука. Но с этим недостатком мама готова была смириться. Требованием номер два был налаженный быт и парочка детей, с которыми дочь должна была проводить все свободное, оставшееся после работы, время. Остальные моменты, как то: хобби, путешествия, либо карьера, носили факультативный, то есть совершенно необязательный для реализации счастливой женщины характер.

Пока дочь удовлетворила ее только базовым пунктом, а именно наличием мужа, который при появлении тещи предпочитал тут же уткнуться в ноутбук, всем своим видом демонстрируя, что поглощен работой.

— Впрочем, ты права, вряд ли есть смысл ехать в санаторий, там, наверное, сейчас не очень…. — проявила милосердие Светлана Сергеевна, но не сдалась, — я отведу тебя к Олегу Петровичу, он потрясающий невролог, он тебя посмотрит, — ее тон не оставлял дочери выбора, и, сжав зубы, Ирина согласилась:

— Хорошо, мам. Я схожу к Олегу Петровичу.

— Ну, вот и отлично, девочка моя. — Одержав победу в нелегком деле борьбы за здоровье близких, Светлана Сергеевна сменила гнев на милость.

— Как твои дела? Ты прошла свою сертификацию? — поинтересовалась она и тут же отодвинула собаку, предпринявшую попытку поставить ей лапы на колени. — Данка, не лезь! Надеюсь, вы не забываете гонять ей глистов? — И, почувствовав себя на высоте, принялась пересказывать подробности своего последнего выступления по телевидению.

— Ты меня не слушаешь? — обиженно заметила она, уловив отсутствующее выражение лица дочери.

— Извини, мам, задумалась… Так когда у тебя выступление? — Изо всех сил удерживая заинтересованность на лице, Ирина кивала головой, иногда невпопад, и смотрела в окно — туда, где медленно угасал тусклый осенний вечер, и ветер гонял по небу рваные лохматые облака. И вздрогнула, почувствовав, как чуть слышно щелкнул, погруженный в недра домашней кофты, телефон.

— Мамуль, я сейчас, — пообещала она и ринулась в коридор, чувствуя, как по телу разливается блаженное тепло удовольствия.

«Ну и что, что дождь», — сообщал отправитель, обозначенный картинкой мужичка в костюме строителя, — «я соскучился»…

7

— Мама! — Она выглянула из кладовки. — Я ничего не понимаю, где мой этюдник? И кисточки? Они же всегда тут лежали!

— О чем ты говоришь? — Внимательно всматриваясь в свое отражение, Светлана Сергеевна накладывала перед зеркалом маску. — Я давно выкинула все это.

— Выкинула? Как?

— Ну, можно подумать, ты за последние десять лет хоть что-то нарисовала. — Мама распрямила пальцем кожу на щеке, и, критически всматриваясь в результат, продолжила. — Хлам этот валяется, собирает пыль, и вообще… Наверное, все-таки стоит повторить ботокс.

— При чем тут ботокс, ма, я же про этюдник говорю! Ты что, действительно все взяла и выкинула? И рисунки?

— Дорогая! — Светлана Сергеевна оторвалась от созерцания морщин. — Ну, я ведь тебе сто раз говорила, что это твое… — она вовремя остановилась, не сказав «барахло», — эти вещи мне мешают? Я просила тебя, чтобы ты пришла и разобрала их?

— Но, мам, — пробормотала Ирина, уничтоженная материнскими аргументами, — ведь оно не занимало много места. А рисунки… Разве их много оставалось? — И не в силах скрыть свои чувства, горько упрекнула. — Ну, ты даешь, ма!

— Ну, конечно, мать у нее враг номер один, — моментально обидевшись, Светлана Сергеевна, попыталась заручиться поддержкой мужа:

— Виталик! Ты слышишь? Она вдруг вспомнила про весь этот хлам, который я уже и забыла, когда выкинула, и решила меня отчитать. Ну, что это такое? Виталик! Скажи хоть что-нибудь!

Отец конфликтов не любил, и в семейных ссорах, как правило, соглашался с женой, не пытаясь оказать сопротивления. Но сейчас он сделал исключение, выключил звук у телевизора и даже вышел из комнаты, чтобы прояснить ситуацию:

— Света, но ты же сказала, что Ириша разрешила все выкинуть?

— Ах, боже мой, — расстроилась мама, — я уже не помню, кто что разрешил, и вообще не понимаю, почему я должна следить за вашими вещами, у меня работа, у меня программы, в конце концов, я что — домохозяйка? — Она продолжала еще что-то, говорить, но Ирина уже не слушала ее. Вернувшись в свою комнату, она плотно прикрыла дверь и рухнула на диван.

Вот тебе и арт-терапия! Мысли вернуться к рисованию пришли неожиданно: как-то перед сном, блуждая в недрах Интернета, она наткнулась на видеоролик, рассказывающий о целительной пользе творчества. «Арт-терапия — лучшее средство для борьбы с негативными эмоциями и депрессией», жизнерадостно резюмировал ведущий и принялся демонстрировать, как преодолеть душевную тревогу при помощи кисточки и красок. Дальнейших подробностей Ирина не запомнила, потому как принятая таблетка снотворного сделала свое дело. Но утром ролик всплыл в памяти, и не случайно.

В детстве она училась в художественной школе, и даже закончила ее с отличием. Однако в суровых банковских буднях рисование акварелью оказалось совершенно не востребованным навыком, и было благополучно заброшено.

Со школьной фотографии, стоящей на письменном столе, смотрела смешливая второклашка, скучающая перед мольбертом на уроке рисунка. На столе преподавателя, полной и строгой Антонины Матвеевны, расположился один и тот же неизбежный натюрморт: кувшин на фоне драпированной ткани, парочка скучных пластмассовых фруктов, и обязательная кисть винограда, тусклая и неаппетитная. Бездушная пластмасса и драпировки быстро надоедали, и маленькая Ирина, тайком сменив лист бумаги, рисовала что-нибудь свое — птиц за окном, волшебных рыб, сказочных эльфов и танцующих фей. Но эти рисунки не приводили в восторг суровую наставницу, и вооружившись указкой, та настойчиво возвращала юную художницу из мира грез к горшкам и винограду.

Но Ирина помнила это состояние — волнующее и тревожное, когда, закрепив на мольберте чистый лист бумаги, она разводила краски — и с головой погружалась в мир своих фантазий. В последнем классе, тайком от матери, она отправилась на день открытых дверей в полиграфический институт, желая узнать больше о работе книжного иллюстратора. Но Светлана Сергеевна стояла начеку — и профессия иллюстратора была признана неприбыльной, поэтому после школы Ирина оказалась на экономическом факультете одного из престижных столичных вузов, поменяв творческие перспективы на финансовую аналитику…

…А между тем, родительская ссора за стеной уверенно набирала обороты: воодушевленные перспективой слегка освежить семейную рутину, отец и мать добросовестно искали крайнего.

— Света, но ведь ты даже не спрашивала, — горячился отец, — я более чем уверен!

— Ну, хорошо, я знаю, что я — враг, да, да! Именно я одна во всем виновата. — В голосе мамы зазвучали хорошо знакомые нотки обиды.

Придется вмешаться, тоскливо осознала она и вышла из комнаты:

— Ну, хватит, успокойтесь! Я куплю новые краски, и этюдник, и карандаши. Мам, ставь чайник, я тортик принесла, твой любимый, трюфельный. — Обиженно поджав губы, Светлана Сергеевна удалилась на кухню, а Ирина вернулась в комнату, чтобы побыть в ее знакомой тишине еще несколько минут.

— Ты тут? — В дверь заглянул отец и сел рядом с ней на диван. — Ну ладно, не сердись на маму, ты же знаешь, она не специально.

— Знаю-знаю, сама виновата, — покорно согласилась Ирина. Они помолчали, а потом, припомнив что-то, Виталий Петрович сказал:

— Послушай, кажется, не все потеряно, подожди. — Через минуту он вернулся, и протянул ей сверток. — Вот, смотри.

Она развернула бумагу и охнула — это был один из ее детских рисунков. С пожелтевшего листа грустно смотрела длинноносая красавица в кружевном жабо, судя по волшебной палочке в руке — фея-волшебница. Голову красавицы венчал колпак со звездами, в руке она держала палочку величиной с хороший хлыст.

— Вот это да, пап! — Впечатлилась Ирина. — Откуда?

— Он лежал отдельно почему-то, за шкафом. Я ковры убирал и наткнулся. Мама, видно, туда просто не добралась со своим порядком. Так что, мир? Идем чай пить, я тоже хочу трюфельного тортика.

8

— Что будешь делать? — Степан окинул взглядом сложенный багаж: рюкзак с ноутбуком, дорожная сумка. — Какие планы?

— Дашка вчера попросила с ней на дачу съездить. Дом нужно протопить…

— Вы с ума сошли, зачем его топить? Октябрь на дворе, или вы там жить собрались? В избушке, у черта на куличках?

— Мы туда и обратно. Дашке одной страшно, боится, что застрянет где-нибудь…

— Ну, конечно! — развеселился Степан. — А если вы застрянете вместе, вам, по крайней мере, будет не скучно. Удачи, дорогая, — чистосердечно пожелал муж, и, водрузив рюкзак на плечи, отбыл в командировку.

Через мгновение ожил телефон:

— Ты не забыла? — поинтересовалась Дашка. — Я скоро буду. Термос возьми, а то околеем там, пока дом протопится.

Дашкина дача, была, конечно, не Дашкиной, а принадлежала ее бабушке и деду. Вырастив внучку, они коротали старость, находя утешение в садово-огородных заботах. Маленький двухэтажный домик в отдаленном садовом товариществе являл собой образец экономной застройки прошлого. На первом этаже, сложенном из крупного белого кирпича, находились комната с кухней, на втором, достроенном позже, все лето сушились пучки полезных трав и яблоки с грушами — потенциальное сырье для зимних компотов.

Летом подруги частенько проводили там выходные, забираясь ночевать на второй этаж. Большой надувной матрас моментально погружал в объятия Морфея Дарью, а Ирина еще долго лежала, опасливо прислушиваясь к звукам, доносящимся с улиц спящего дачного поселка.

Удобства исчерпывались наличием электричества и водой в колодце. Обед готовили прямо на улице, на маленькой плите. Зеленый борщ, сваренный в полевых условиях, казался Ирине верхом кулинарного искусства.

Домик стоял на вершине степного холма, и прямо с крыльца открывался невероятной красоты пейзаж: близлежащие поля, с рассыпанными вдалеке зелеными пятнами лесов, небольшое озерцо, наполовину заросшее камышом, и развалины старинной церквушки на краю соседнего села. Весной, когда цветущие сады соседних дач погружали окрестность в легкую бледно-розовую дымку, Ирине очень хотелось нарисовать это место.

…Первую часть дороги они веселились, обсуждая перипетии последних Дашкиных приключений: она была не замужем, и на данный момент проживала непростой период, главным событием которого был некий Филимон, изучающий восточные практики массажист.

Слишком разные взгляды на гармонию мироздания оказались истинной причиной поездки в дачную глухомань глубокой осенью. «Достал!», — сурово сдвинув брови, подтвердила ее подозрения подруга и добавила: «Надо расслабиться!». Почему для релакса был выбран столь необычный объект, в шестидесяти километрах от города, без центрального отопления и горячей воды, Дарья не уточнила.

Когда машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, Ирина не волновалась — подруга, в отличие от нее, водила хорошо, уверенно, по-мужски. Но когда дорога превратилась в размокший проселок, петляющий по полю, она встревожилась. Осенний день заканчивался, а они кружили в полях, потеряв всякие ориентиры.

Наконец машина остановилась. Сосредоточенно рассматривая карту в экране телефона, Дашка анализировала топографическую обстановку:

— Кутузовка или Неглинное? Вот в чем вопрос! Если это Кутузовка, то нам направо. А если Неглинное… — Она увеличила изображение. — Тогда…

— Что тогда? Налево?

— Нет, прямо… Или? Черт! Ничего не пойму!

— Поехали уже куда-нибудь, чего стоять-то, — предложила, косясь на обступившие машину сумерки, Ирина.

— Не боись, прорвемся! — заверила подруга, и воодушевленно закрутила руль.

«Прорвемся» закончилось через несколько метров, когда, шумно забуксовав, автомобиль осел в широкой и, судя по всему, глубокой яме.

— Приплыли! Так… ну что, ты — за руль, а я толкать.… Или? — Но, глянув на светлую куртку спутницы и кроссовки в россыпи стразов, круто изменила решение. — Нет, не «или», давай ты за руль!

Они поменялись местами, но толку от активных манипуляций с газом и тормозом было мало. Ирина была исключительно «городским водителем». Несколько раз рыкнув, словно умирающий зверь, автомобиль окончательно заглох, зарывшись в земляную жижу по бампер.

Было всего шесть вечера, но казалось, что далеко за полночь — такая непроглядная темень царила вокруг. Где-то далеко промчалась, отстучав колесами, пригородная электричка, на секунды разорвав тишину натужным гудком, и снова стало тихо.

— Что будем делать? — Но риторический вопрос повис в воздухе без ответа.

Закрыв машину и вооружившись фонариком, они побрели по полю. Надежда двигала их вперед, к едва светящимся на другой стороне поля огонькам. Очень скоро путешественницы перестали обходить лужи, ибо ноги давно промокли. Сырость быстро пробралась под одежду, заставив покрыться мурашками и без того холодную кожу. «Видела бы меня сейчас мама», — подумала Ирина, и еле удержалась, чтобы истерически не расхохотаться. А мысль о том, что дома уже истосковалась по прогулке собака, и придется все-таки звонить родителям, не добавила ей энтузиазма.

— Если мы отсюда выберемся, я напьюсь! — мрачно сообщила она, осознав, что почти не чувствует больших пальцев на ногах.

— А что, есть чем? — поинтересовалась Дашка, и витиевато выругалась, не заметив расположившуюся на ее пути коровью лепешку.

— Я взяла коньяк, он во фляжке…

— Которая осталась в машине? Отличная идея! — Развеселилась подруга, но не закончила свою мысль. — Ой! Ирка! А ведь мы, кажись, пришли! Смотри, это ж колодец с журавлем, где мы летом воду берем, узнала? — Только человек с очень развитым воображением мог увидеть в обступившей их темноте, что-то, похожее на колодец, но перспектива оказаться в тепле жилого помещения придала им дополнительное ускорение.

Они торопливо шли по пустынной улочке дачного поселка, с опаской поглядывая по сторонам. Но вокруг царила неуютная тишина и лишь где-то далеко несколько раз неуверенно пролаяла собака.

— Ну, наконец-то, — Дашка, проявив невероятную для банковского работника сноровку, перемахнула через невысокую изгородь. Через минуту, жалобно скрипнув, двери домика открылись. Но внутри оказалось так же темно, холодно и сыро, как снаружи.

— Конечно, тут же не топили месяц. Теперь ты понимаешь, почему нужно было приехать? — Дашка щелкнула выключателем и тусклый желтый свет залил комнату.

— Понимаю… только я не понимаю, что мы будем делать в этой холодине целую ночь?

— Дрова должны быть, растопим и потеплеет.

— А ты что, умеешь топить печку?

— А что ее топить? Главное — дрова! — Дарья торжествующе указала на сложенные аккуратной горкой поленья. Торопливо открыв печную заслонку, она сунула туда сразу несколько поленьев, и поднесла к одному свою зажигалку, очаровательную дамскую штучку со стразами Cваровски.

— Ты с ума сошла! Что ты делаешь? Спички нужно найти!

У Ирины перед глазами вдруг возникла картинка: маленькая девочка, сидящая на корточках возле открытой печки, рядом — старик, склонившийся над кучкой дров. Сколько лет ей тогда было? Пять? Семь? Но картинка неожиданно обрела кинематографическую четкость: вот дедушка, отрывая кусок газеты, поджигает его и кладет в печку, затем выбирает из корзины щепки, и подкидывает вслед за бумагой. И только потом, когда огонь разгорается, кладет первое, самое тоненькое полено.

— Подожди, — она обвела глазами комнату и обнаружила то, что искала — стопку макулатуры на старом радиоприемнике. — «Садовод-83»… Ты еще планируешь его читать?

— Иди ты!

— Отойди-ка! Это то, чего ты никогда не видела, и больше не увидишь. Смертельный номер! — Решительно выдрав из журнала толстый кусок, Ирина подожгла его и отправила в печку. — Чего смотришь? Тащи топор! — потребовала она у изумленно наблюдающей за ее манипуляциями Дарьи.

— Откуда здесь топор? Если и есть, то где-нибудь в сарае. А я не выйду отсюда, даже если ты меня расчленишь.

— Ты не понимаешь, нужно сделать щепки! Такие большие не загорятся! Ну, хотя бы нож? Только большой?

— Нож должен быть, сейчас. — Дашка порылась в недрах буфета с посудой, и достала устрашающего вида предмет, отдаленно напоминающий покрытый ржавчиной нож. — Слушай, да ведь это находка для триллера про маньяков!

— Если мы не растопим печку, то можно будет снимать другой триллер, — пробормотала Ирина, и, вооружившись ножом, стала кромсать полено. С большим трудом, но ей это удалось, и когда она бросила в печку первую горстку щепок, огонь затрещал веселее.

— А теперь внимание. — И в огонь отправилось первое, самое маленькое и тоненькое, полено.

— Ты, Самохина, герой! Признавайся, у тебя в роду были печники? — Дашка хихикнула, — если дядя Алик тебя разлюбит и выгонит из банка, ты сможешь стать первой женщиной-печником.

Но их веселье было прервано клубами дыма, появившимися откуда-то с потолка и моментально заполнившими комнату.

— Заслонка! Заслонку забыли, черт! — Отчаянно кашляя, Дарья распахнула дверь. Уличный воздух, свежей струей ворвавшийся в комнату, придал Ирине смелости, и, прикрыв лицо какой-то тряпкой, она ринулась к печке, забралась на табуретку и дрожащими руками вцепилась в рычажок. Заслонка скрипнула и поддалась. Еще мгновение — и она бы задохнулась, но Дашка сдернула ее со стула и вытолкала на улицу. Неожиданное приключение взбодрило путешественниц, но, когда, откашлявшись, они вернулись в холодный, сырой, а теперь еще и задымленный дом, энтузиазм их снова покинул.

— Все ясно, — констатировала, клацая зубами, Дарья, — нужно что-то для согрева!

— С ума сошла! Хочешь сбегать в машину за коньяком?

— Ты слишком хорошего обо мне мнения, так далеко мой альтруизм не простирается. Тут, в погребе должен быть самогон, дед летом у соседей покупал, помнится мне. Извини, дорогая, это, конечно, не мартель, к которому ты привыкла, но…

— К черту мартель, больше всего на свете я хочу согреться и спать. Тут есть какие-нибудь одеяла?

— Что-то найдем, но сначала — греться, — скрипя ступеньками, Дарья отправилась в погреб.

Через несколько минут она вернулась с подозрительного вида бутылкой, в одной руке и с банкой консервированных помидоров в другой. — Вот! Даже закуска есть! — И водрузила добычу на кухонный стол.

— Что это? — Ирина разглядывала мутно-желтую жидкость в бутылке. — Выглядит, честно говоря, не очень.

— У тебя есть богатый выбор — умереть от переохлаждения. — Дашка, покраснев от натуги, пыталась открутить пробку. — Или…

–… от алкогольного отравления! — подсказала Ирина.

— Ерунда! Дед его пьет, сколько я себя помню, а ему уже за восемьдесят на секундочку! Его даже в передаче про долгожителей хотели показывать!

— Кого, самогон?

— Деда, балда! — Щелкнула, наконец, пробка, и по комнате поплыл сладковатый запах деревенского первака.

На столе образовался романтичный натюрморт: два маленьких граненых стаканчика и железная миска с маринованными помидорами.

— С богом! — Пожелала себе удачи Дашка и опрокинула стаканчик.

— Ну, как? — Но Дашка, ошалело глянув на подругу, тут же запустила руку в миску с помидорами, и торопливо отправила один в рот. Прожевав, прикрыла глаза и промычала:

— Фу-у-у-ух… Как хорошо, тепло… давай, тебе понравится, я уверена.

Ирина вздохнула, и быстро, одним глотком, опрокинула в себя содержимое рюмки. На какое-то время у нее перехватило дыхание, и взорвались внутренности, а в желудке, по ощущениям, полыхнул огонь. Однако через несколько секунд огонь превратился в живительное тепло, мягко растекающееся по замерзшему телу.

— Ну, что? Повторим?

И они повторили. Раз. Потом еще раз. Комната тем временем стала прогреваться, они разделись и с наслаждением закутались в сухие байковые халаты Дашкиной бабушки, обнаруженные в комоде.

— Хорошо… Господи, как, оказывается, хорошо просто согреться… Дашка, ты мне должна! Ну, и за каким чертом тебя сюда понесло?

— Филька — козел, — выстрелила, словно из пистолета, подруга.

— Чтобы понять это, надо было так далеко ехать?

— Ну, извини, я ж не думала, что мы заблудимся. — Сморенная теплом и изрядной дозой долгожительского самогона, Дарья с наслаждением плюхнулась на подушку и закрыла глаза.

— Эй, — забеспокоилась Ирина, — ты что, спать собралась? Если мы обе заснем, кто топить будет? Мы к утру в сосульки превратимся!

— Не переживай, я чутко сплю, ты же знаешь, тем более я вот тут с краю. Я сразу встану, — пробормотала Дашка и моментально отключилась. Сон, легкий и естественный, как в детстве, сморил двух искательниц приключений в одно мгновение.

…Ирина проснулась от холода — проснулась и почувствовала, что у нее заледенели конечности.

— Печка!

В комнате стояла тишина. Рядом мирно посапывала собутыльница, а в печке, чуть слышно потрескивая, остывала горстка багровых угольков.

— Дашка! — она попыталась перелезть через соседку. Но завернутая в гору старого тряпья та была непреодолимой, как Эверест. — Дашка! — рявкнула она, и чуть не заплакала от отчаяния, с ужасом обнаружив, что изо рта идет пар.

— Ну, что такое, что? Что ты от меня хочешь?

— Печка погасла! — Ирине, наконец, удалось спуститься с кровати. Сунув ноги в мокрые и невыносимо холодные кроссовки, незадачливая дачница ринулась к печке.

— О господи, — подруга с трудом приняла вертикальное положение. В другой ситуации Ирина долго бы смеялась, глядя на нее: лохматую, в видавшем виды байковом халате и разного цвета вязаных носках. Но сейчас ей было не до смеха: торопливо выдрав толстый кусок “Садовода-83”, она пыталась возродить угасший огонь.

— Ты же сказала, что будешь следить! — сердито выговаривала она, что есть силы дуя на угли.

— А черт! Я, кажется, заснула…

— Знаешь, как наказывали за такое в доисторические времена? Тех, кто не смог сохранить огонь? — Ирина энергично кромсала полено, — так вот, их изгоняли из племени! И они уходили в лес, где их разрывали дикие звери! Я читала, у меня была в детстве такая книжка.

— Самохина! Ты читала какие-то неправильные книжки в своем детстве. — Дашка, кряхтя, сползла с кровати и, усевшись рядом, стала крошить на щепки полено. Нож скрипел и сопротивлялся, но они сосредоточенно продолжали, и через несколько минут в печке заполыхало пламя.

— Все! — выполнив свою миссию, Ирина вернулась в кровать, натянула на себя одеяло и мстительно сообщила:

— Теперь ты следи! Ты наказана! Или будешь изгнана из племени.

Но ее спутница не пыталась оказать сопротивление. Осознав свою вину и возможные масштабы ее печальных последствий, она закуталась в старую куртку и покорно уселась возле печки.

И последнее, что мелькнуло у Ирины в глазах, перед тем как она, согревшись, заснула — было ажурное кружево алых Дашкиных трусиков, возникающее из под резинки старых бабушкиных рейтузов, каждый раз, когда их обладательница наклонялась за новым поленом.

9

— И как же вы все-таки оттуда выбрались? — Он, улыбаясь, наблюдал, как Ирина накручивает на вилку спагетти.

— Как, как… Утром позвонили Дашкиному деду, который рассказал, как найти дядю Васю. А у дяди Васи — трактор. И когда, чудесным образом, дядя Вася трезвеет, то зарабатывает тем…

–… что вытаскивает полоумных дев, застрявших в лужах, — закончил Федор и развеселился. — Слушай, а может, мне плюнуть на свои бесконечные стройки, купить трактор и свалить в деревню? Стану популярной личностью, а сколько новых знакомств…

— Только попробуй, видел бы ты дядю Васю! Последний раз он был трезвым лет пять назад… — и, вспомнив сцену счастливого извлечения из лужи под руководством дяди Васи, хохотнула, — слава богу, что рядом, когда он нас вытаскивал, никого не было. Иначе не обошлось бы без жертв.

— Очень жаль! Значит до дяди Васи мне далеко? И никакой надежды на встречи с прекрасными беспомощными незнакомками?

— Одну ты уже встретил, нет? И мне не хотелось бы с кем-то делиться, если честно, — и она смутилась, споткнувшись об неудачный подтекст. Глупо прозвучало… Ведь она уже делится… Или нет — это с ней делятся. Кусочками внимания, обрывками разговоров, крохами чувств. Но Федор тактично не заметил оговорку, и это спасло ситуацию.

— Что там за предложение? Не томи, выкладывай.

— Дашка с Филимоном помирилась, в гости зовут, вино пить в неформальной обстановке… Ты как?

— Послушай, я буду, обещаю. — Он накрыл своей рукой ее ладонь. — Я тоже скучаю… — И это было абсолютной правдой, потому что в последнее время их встречи стали нечасты. У нее в связи с концом года было много работы, у него — бесконечные, и по осеннему бездорожью долгие, разъезды.

— Если ничего не случится… — И тут же осекся, заметив, как вспыхнули ее глаза, поэтому торопливо добавил, — не случится, не переживай, я буду, как договорились.

— Ой! Уже пора, — спохватилась она. — Через полчаса совещание, а еще куча дел. Бронтозавр убьет меня.

— Не дай ему шанса. До встречи вечером.

И, ткнувшись ему на секунду в шею, она исчезла.

…Их роман длился уже полгода, и для него, всегда считавшего себя примерным семьянином, это было невероятным.

Его жена, его Наташа всегда была рядом. Сначала несколько лет в общежитии, потом еще столько же — по съемным квартирам. Она никогда не жаловалась, не донимала истериками и капризами. Даже скандалы — извечные спутники долгой совместной жизни, обходили их стороной. Жена просто была. Рядом. Неброская, спокойная, ободряющая. Когда он уезжал надолго, то уже через несколько дней начинал скучать — так, словно они не виделись целый месяц.

Но полгода назад, он запомнил этот день — заляпанная цементом и краской комната, и девушка, неожиданно возникшая в хаосе. Инопланетянка в белоснежной блузке и изящных туфельках, на фоне строителей и гор мусора.

Он даже не понял, как это произошло, но через пару недель уже сжимал ее в объятиях.

И это были удивительные отношения. Она ни разу не поставила его в неловкую ситуацию, прислав игривое сообщение или позвонив в неудачное время. Не было подарочков и алых сердечек в социальных сетях, ночных звонков с откровениями, обусловленными изрядной дозой мартини. Неизбежные атрибуты служебных романов странным образом миновали их, словно, не сговариваясь, они приняли негласные правила.

Дела семейные не обсуждались, встречи были нечасты и недолги. Но, несмотря на это, потребность друг в друге росла, и они стали забывать о правилах. Иногда, не выдержав, он звонил ей в неурочное время, и тогда она разговаривала, закрывшись в ванной и открыв воду.

Он никогда не представлял себя в роли ловеласа и сердцееда. А пикантные истории, рассказанные приятелями в тесной мужской компании не могли иметь к нему никакого отношения. И тем не менее, сейчас он сидит и радуется, как мальчишка, тому что жена с ребенком уехали к родителям. И у них будет целый вечер. И, наверное, не только вечер… Что будет потом — он старался не думать. Мысли эти были неприятны, и, желая поскорее избавиться от них, он оделся и вышел на улицу.

10

— Самохина! Ну, что твой Ромео, собрался духом? Филимон даже перенес свои медитации ради такого знакомства, — сообщила телефонная трубка Дашкиным голосом.

— Обещал к шести, — Ирина рассеянно бросила взгляд на часы.

— Неужели, прямо не верится! Слушай, погода такая классная, снег наконец-то! Может, прогуляемся хоть немного, снежки покидаем!

— Снежки? — Ирина вспомнила, как в детстве соседский мальчик Петя засунул ей за шиворот огромный кусок льда, который долго и противно таял, стекая струйками в штаны, пока она гонялась за обидчиком по двору, рыдая от собственного бессилия. — Слушай, — развеселилась она, — может, не надо?

— Надо! — Дарья была настроена решительно. — Кончай киснуть, офисная амеба, движение — это жизнь!

Ирина рассмеялась и с наслаждением потянулась. Чудное, замечательное настроение было у нее с самого утра. Два столь приятных события за один день — сначала совместный обед, а теперь еще и совместный вечер, — просто невероятное везение. И даже перспектива получить снежком по носу не сильно пугала. Поэтому в течение последнего рабочего часа она не могла толком сосредоточиться, время от времени глупо улыбаясь своему отражению в мониторе.

Несмотря на опасения, Федор появился вовремя, и, встретившись возле метро с остальными участниками предстоящего ужина, они отправились в парк, «праздновать зиму», как провозгласила Дарья.

И там, с давно забытым детским азартом, принялись лепить снежную бабу, которая вдруг оказалась снежным дедом, как, шутя, констатировали мужчины. Они попытались доказать это, подобрав весьма выразительный сучок и пристроив его туда, где согласно мужской анатомии, ему, сучку, было самое место. Дамы оскорбились, и, весело визжа, закидали снежного деда снежками. Не выдержав напора, он рухнул, превратившись в бесформенную кучу снега.

— А ну иди сюда! — Федор поймал Ирину за руку и прильнул губами к ее щеке, но она вырвалась, хохоча:

— Подожди, у меня же спина голая, а снег мокрый!

— Ну вот, — растерялся он и помог отряхнуть снег с коротенькой дубленки, не сильно подходящей для текущих погодных условий. В одном месте, там, где блузка выбилась из брюк, он действительно наткнулся на голую спину — холодную и ничем не защищенную.

— Слушай, она ж ледяная. — Он попытался согреть ее рукой. — Тебе нужны рейтузы, знаешь, такие, с начесом?

— О, нет, — развеселилась Ирина, — и ты туда же! Открою тебе тайну: у меня целая полка в шкафу отведена под рейтузы с начесом, для моей мамы это единственное средство защиты моей… репродуктивной сферы. Но ты ведь никому это не расскажешь? И, дурачась, толкнула его, он толкнул ее в ответ, и, потеряв равновесие, они вместе рухнули на остатки снежного деда.

— Где вы, ау! — Дарья появилась откуда-то сбоку, из-за кустов. — Ирка, слушай, я вам ключи дам, идите домой.

— А вы?

— Фильке мама только что позвонила, нужно поехать к ней кота забрать, он там что-то натворил опять. Ну, вам с нами ехать незачем, и все такое, ну ты понимаешь, — игриво добавила она и, кажется, даже подмигнула. — В общем, ведите себя хорошо. Мы быстро!

— Ну, мы не сильно расстроимся, если вы немного задержитесь. — Федор обнял Ирину за талию. — Правда, дорогая?

— Бессовестный! — Ирина сделала большие глаза, но этого никто не видел.

Махнув рукой на прощание, Дашка поспешила к ждущему ее Филимону.

–…Ирка, — он придвинулся ближе и прислонился своей щекой к ее щеке. — Мне хорошо с тобой. Странное чувство… — Он помолчал. — Как будто я с тобой вот так — всю жизнь… А не последние несколько месяцев.

Они лежали на диване. В комнате царил полумрак, за окнами — глубокий зимний вечер. Ирина легко вздохнула, приподнялась и села.

— Знаешь, какая у меня мечта? — Ее голос прозвучал в тишине гулко и одиноко. — Я скажу, но это не значит, что я хочу тебя упрекнуть, просто вот такое желание — когда-нибудь, заснуть и проснуться у тебя на плече. Чтобы была ночь, и был день. Глупо, да?

— Эх, Ирка. Я думаю о тебе постоянно… вот еду куда-нибудь и чувствую — ты есть. И сразу становится легче. Ты веришь мне?

— Верю. — Она поежилась, продолжая думать о чем-то своем. Потом отодвинулась, и, вздохнув, встревожилась:

— Что-то Дашка не звонит, они уже должны были вернуться…

— Зачем нам Дашка? — он приподнялся, привлек ее к себе. И глубоко вдохнул ее запах ее духов, — иди лучше ко мне…

…Звонок в дверь прозвучал резко и требовательно, заставив их вздрогнуть. Торопливо, словно родители, которых дети застали в неподходящий момент, они кинулись одеваться.

Громко рыдая, в комнату вбежала Дарья, и как была — в пуховике, шапке и ботинках, — повалилась на диван.

— Дашка! Что случилось? Ты что? — оторопела Ирина.

— Филька — козел! Со своей мамой… Она дура, — давясь слезами, сообщила подруга. — Сказала, что мне нужно срочно йогой заняться, и сесть на диету… на злаки… Пророщенные! Потому что… я толстая! — И зарыдала с удвоенным энтузиазмом.

— Что ты несешь, ну какая же ты толстая? Придумала тоже, — растерялась Ирина. — Ну и пусть ест свои злаки, если ей хочется, а ты причем?

— При том! Она сказала, что у меня карма нехорошая, и ее драгоценный сынуля не будет со мной счастлив. И что, когда будет новолуние, мы должны будем вместе с ним очиститься, от шлаков. Там…представь! Там бинты нужно есть! Я этого не выдержу! — И в красках представив процесс поедания бинтов, Дашка снова зарыдала.

— Отлично, а дружок твой что думает по этому поводу? Тоже собирается закусить бинтами? Стоял и все это слушал?

— Он за котом гонялся, понимаешь, у них кот — девственник… Ему уже семь лет, но его не выпускают на улицу. Филькина мама говорит, что он не должен расходовать свою энергию. А ему от этой энергии крышу сносит регулярно. Начинает на всех кидаться, а потом выбегает на балкон и там сидит и всю ночь орет. А соседи жалуются….

— Бедный кот, — Федор, тщетно пытавшийся все это время сохранить серьезное выражение лица, не выдержал. — Могу себе представить кот-девственник, на его месте я бы тоже сошел с ума, — развеселился он.

Шумно высморкавшись в протянутое ей бумажное полотенце, Дарья тем временем продолжила:

— Ну а потом он вернулся и сказал, что злаки — это действительно полезно, и что я сразу почувствую легкость и гибкость во всем теле. И еще, — и голос ее снова задрожал, — что он не понимает, как я могу есть мясо! А я не могу без мяса, оно такое вкусное! И без вина! И без сладкого! На одних злаках… — Она погрузилась в тягостное молчание, представив себе аскетичную обстановку, в которой окажется, воссоединившись с Филимоном. И неожиданно, резко выпрямившись, заявила:

— Да пошел он! Пускай найдет себе сушеную селедку и жрет траву вместе с ней! — Не выдержав накала страстей, все расхохотались, а Федор галантно подытожил:

— Дарья, вы просто неотразимы!

— Я знаю, — мрачно подтвердила Дашка, — и по этому поводу предлагаю выпить. Мне партнеры греческие притащили несколько бутылок вина. Будем пробовать!

— Послушай, — Ирина задумалась, — нам ведь надо идти. Ты же знаешь, — вполголоса добавила она, — Степан возвращается рано утром и я должна быть дома.

— Я тебя завезу, одевайся, — Федор встал с дивана. — поблагодарим хозяйку за гостеприимство, а то уже поздновато.

— Вы что, вот так, — Дашкин голос снова задрожал, — цинично меня оставите, в трудную минуту, да? И я буду сидеть сама и напиваться? До шести утра еще масса времени! Имейте совесть, — воззвала она, и, повернувшись к Федору, уточнила. — А вы, молодой человек, сегодня вроде никуда не спешите?

— Не спешу, — согласился Федор и обратился к уже успевшей обуться Ирине, — Раз так получилось, может, действительно, не будем рисковать? Нельзя оставлять подругу в беде, да еще наедине с греческим вином. Тем более, если она собралась уйти в йоги. Поддержим человека в трудную минуту!

Но Дашка уже не слушала. Она отправилась на кухню и развила там бурную деятельность. Решив напоследок насладиться запретными радостями, она пожарила мясо, нарезала салат, разлила вино по бокалам. И все это получалось у нее так красиво, ярко, аппетитно и сама она казалась такой эффектной — черноволосая, с крупными, выразительными чертами лица, подвижная, улыбчивая, что Ирина не выдержала, и громко высказалась:

— Дашка, ну и дурак же твой Филимон, какой дурак!

— Скорее всего, — констатировала подруга, — я тоже не воплощение ума.

— Девушки! Вы просто критично настроены. — И Федор направил на них телефон. Получившийся кадр вызвал бурный восторг — кусок Дашкиного лица и рука, вымазанная майонезом. Большая часть лица Ирины также осталась за кадром, зато на переднем плане исходил соками, только что снятый со сковороды, запретный бифштекс.

А потом они пили греческое вино и ели греческий салат, и Федор сам не заметил, как выпил сначала один маленький бокал, а потом еще один. Обстановка располагала, и он расслабился, забыв про предстоящие утром рабочие дела.

Через некоторое время бутылки вина оказались опустошены. Дашка удивленно смотрела на Федора, который умудрился задремать прямо на стуле, привалившись к стене.

— Вот это да… Что будем делать, Самохина?

— Надо положить его на диван, — предложила Ирина, — он полежит чуть-чуть и поедет…

— Если он куда и поедет, то не дальше ближайшего поста. Поднимай, — скомандовала Дашка, — проспится, а потом поедет. — Эй, друг! — Она бесцеремонно толкнула Федора в плечо, — вставай! Он покорно поднялся и рухнул в комнате на диван. Рядом с ним, свернувшись клубочком, пристроилась Ирина.

— Дашка, слушай, — прошептала она в тишине — мне нужно быть дома рано, до Степкиного возвращения. Не хочу ему ничего объяснять, я уйду в пять… Разбуди Федьку как встанешь. У него встреча какая-то утром…

— Самохина! — прошептала в ответ Дарья, — разбирайся сама со своим Ромео. Я сплю.

Из последних сил двигая непослушными руками, Ирина установила будильник на телефоне и тоже провалилась в сон.

11

Она проснулась как обычно — за несколько минут до звонка. За окном висела густая зимняя темень, и, проклиная ранний подъем, Ирина старалась двигаться тихо.

— Я ухожу, народ, — поведала она в тишину. Но «народ» никак не отреагировал: три бутылки выпитого накануне греческого вина способствовали крепкому и безмятежному сну.

Вздохнув, Ирина аккуратно прикрыла за собой дверь и поспешила домой. Нужно было оказаться дома до возвращения мужа — она всегда встречала его из командировок и сейчас привычка, выработанная годами, автоматически заставила ее прибавить шаг. Ее отсутствие дома ранним утром не приведет к фатальным последствиям, но потребует дополнительных объяснений, а желания что-то придумывать и выкручиваться не было.

— Доброе утро! Ирка, вставай, ты все проспишь! Уже почти восемь!

— Ой… Это ты… — Она с трудом разлепила глаза.

— А ты ждешь кого-то еще? — поинтересовался Степан.

— Вроде нет…

Степан с интересом разглядывал необычное для него зрелище: расплывшаяся тушь, всклокоченные волосы и длинная растянутая футболка, в которой его жена обычно проводила генеральную уборку. И это его Ирина, которая не ложилась спать без трехэтапного ритуала очищения лица, и применения совершенно недоступных его пониманию примочек для глаз, похожих на кусочки мертвой медузы?

— Ты что, — догадался он, — пила вчера?

— Ну, понимаешь, мы с Дашкой немного выпили вчера, да. Она с Филимоном поругалась, а я…

— Оказывала поддержку? Держи, — Степан протянул ей телефон, — он почему-то в прихожей под стулом валялся. Видать, хорошо расслабились.

С трудом поднявшись, Ирина поспешила в ванную. Но собственное отражение, обнаруженное в зеркале, заставило ее воскликнуть:

— О боже…

— А мне очень даже нравится. — Заглянул в ванную Степан и, притянув ее к себе, предпринял попытку поцеловать. Но она испуганно отстранилась:

— Ты что! Я же опаздываю!

— Так уже прямо и опаздываешь, — усмехнулся Степан. — Что-то я смотрю, ты совсем не рада моему возвращению?

— Слушай, извини. — Она чувствовала себя ужасно, болела и кружилась голова, дрожали руки. — Я, наверное, переборщила, как-то мне нехорошо…

— Ладно, пьянчуга, — смилостивился муж и удалился на кухню.

После душа, от которого еще больше разболелась голова, она, с трудом одевшись, отправилась на работу. Дашкин телефон молчал, и мысль о том, что необязательная подруга проспала сама и дала проспать Федору, тревожила ее всегда стоящую начеку гиперответственность.

Безнадежно опоздав, она вылетела из метро, и обнаружила в сквере сидящую на скамейке Дарью, задумчиво ковыряющую носком сапога подмерзший за ночь снег.

— Ты почему трубку не брала? Я звонила, между прочим! Ты Федьку разбудила?

— О! Самохина… — Дашка протянула сигарету, — будешь?

— Не хочу, — поморщилась Ирина.

— Ну, не хочешь, как хочешь.

Дашка затянулась, элегантно выпустив белесое колечко, а Ирина с удивлением обнаружила, что у подруги тоже трясутся пальцы. Наверное, мы становимся алкоголичками, впечатлилась она и повторила:

— Ты Федьку разбудила?

— Федьку? Его разбудил Мясоедов.

— Как Мясоедов? Твой Мясоедов?

— Ну, теперь уж вряд ли мой…

— Причем тут Мясоедов? Не морочь мне голову! Ты почему трубку не брала?

— Мясоедов пришел сегодня. Утром. С букетом роз. Сделать мне предложение, — сообщила Дарья, и сделав паузу, насладилась произведенным эффектом.

Человек по фамилии Мясоедов был ее давним поклонником. Он был основателен и благонадежен, а собственный мясокомбинат позволил ему закрепиться на вершине Дашкиного рейтинга потенциальных женихов. Однако знакомство это длилось не один год, а намерения Мясоедова оставались туманны. Он все время оставался как бы на заднем плане, время от времени всплывая с букетами цветов и дорогими подарками. Поначалу Дарья переживала и злилась, а потом, решив, что задний план и есть лучшее место для Мясоедова, плюнула и продолжила свой поиск спутника жизни.

— Пришел? Сделать предложение? Вот это да! Но мы ведь думали, что он уже никогда… вот так новость!

— Таки созрел бедняга, хотя я уже не надеялась, если честно…

— Ну, дорогая, поздравляю, а ты не верила!

— Самохина! Ты дура или прикидываешься? — неожиданно поинтересовалась Дарья, вытащив очередную сигарету.

— Что такое?

— Что-что, приперся Мясоедов, а дверь ему знаешь кто открыл?

— Кто? — Ирина похолодела от собственной догадки, — Федька?

— Да, твой ненаглядный. Собственной персоной. Классика жанра — в семейных трусах и с лицом, опухшим от возлияний и бурной ночи. Я в ванной как раз была. Думала, это соседка, она все время ключи от тамбура забывает. — И, полностью насладившись выражением лица собеседницы, Дашка хихикнула:

— Ну, как считаешь? Достойное завершение вчерашнего банкета?

— О господи… Это я виновата, надо было его на себе унести!

— Да ну тебя! Ты что всерьез допускала, что я стану госпожой Мясоедовой?

— Тебя не поймешь! — возмутилась Ирина. — Когда-то, если мне не изменяет память, ты была очень даже не прочь!

— Понимаешь, я так долго этого ждала, что совсем не ощутила вкуса победы, — поведала подруга. — И, повеселев, сообщила. — Но лицо у Мясоедова было потрясающее, когда он узрел твоего Ромео. Я отмщена сполна за то время, которое он морочил мне голову!

— А Федька что?

— Чудак — стал доказывать Мясоедову, что, дескать, извините, я тут случайно оказался, в одних трусах, в семь утра. Мимо шел.

— Вот это да! А Мясоедов? Они хоть не подрались?

— О нет, увы. Но это было бы романтично, — мечтательно протянула Дашка, — практически дуэль. Короля сосисок и кто там он у тебя? А, ну да. Король кирпичей и бетона.

— И чем все закончилось?

— Я тебя разочарую: ни дуэли, ни выстрелов, ни страшных клятв. Мясоедов завис, как виндоуз в моем ноутбуке. Сказал «извините», и ушел. Даже розочки не оставил. Вот такие дела. Скажи мне кто-нибудь пару лет назад, чем все закончится, я бы не поверила. А теперь, — она затянулась, — в общем-то, я благодарна твоему Ромео. А то пришлось бы стоять и краснеть, подбирать слова, жалеть и чувствовать себя по-дурацки. — Ну, посмотри на меня. — Она поднялась со скамейки и выпрямилась в полный рост. — Ну, какая из меня Мясоедова? Разве ты забыла, что я переквалифицируюсь в вегетарианки? В стройную, высушенную злаками жердь, с божественным огнем в глазах?

— Я тебе переквалифицируюсь! Придумала тоже! — Но Ирина не успела высказаться, потому что беседу цинично прервал мобильный, зазвонивший в недрах ее сумки. Рабочий день, хоть и был отложен на час, неумолимо наступал на пятки.

12

Приближался Новый год, а вместе с ним и конец года — ответственная пора для банковских работников, и Ирина с головой погрузилась в работу.

Жизнь тем временем текла своим чередом. Дарья, несмотря на серьезную угрозу лишиться таких радостей бытия, как хорошо прожаренный стейк и бокал вина, примирилась с Филимоном. Правда, процесс примирения протекал также бурно, как и ссора. И пока он шел, темпераментная подруга держала в столе бутылочку бренди, содержимое которой гармонично дополняло кофейные напитки из автомата.

И каждый раз, чувствуя неспособность противостоять философии злаков и сыроедения, Дарья утешала себя, плеснув в чашку из заветной бутылочки. Ирина всерьез переживала, что подругу вычислит охрана — ведь банк был напичкан камерами видеонаблюдения. Не выдержав, она пробралась в Дашкин кабинет, и в ее отсутствие заменила бренди в бутылке на чайную заварку.

«Черт, знает что такое!» — сообщила Дашка через пару дней. «Даже бренди разучились делать». И оперативно пополнила запасы ликером «Адвокат».

Но предновогодняя суета не смогла заглушить ее острую потребность видеть Федора, а он, как назло пропал — телефон молчал, наполняя будни тоскливым ожиданием. Она старалась загрузить себя делами, возвращаясь домой поздно, подолгу задерживаясь на курсах по фотографии.

Еще осенью, потерпев фиаско с арт-терапией, она записалась на занятия в фотошколе. Отец когда-то делал неплохие снимки, он-то и приобщил Ирину, еще в школе, к азам фотодела.

Но мама считала это увлечение делом бесполезным; и когда в выпускном классе были наняты репетиторы для дополнительных занятий по математике и английскому, с кружком, с молчаливого одобрения Светланы Сергеевны, было покончено.

Прошло несколько лет, и она вернулась к своему увлечению. Фотодело перестало быть чем-то необычным, появились камеры, позволяющие сделать неплохие снимки даже тем, кто понятия не имел о выдержке и диафрагме. Ирина увлеклась художественной обработкой фото — тем направлением, которое помогало превратить полученные кадры в живописные картинки.

Она умудрилась сохранить, несмотря на борьбу с «хламом», активно проводимую мамой, несколько прабабушкиных вещичек: пожелтевшую пудреницу в футляре из белой кости, записную книжку и флакончик из-под духов. Иногда, когда выдавалась свободная минутка, она составляла композиции, используя что-нибудь из этих предметов, букеты цветов, — и фотографировала, экспериментируя с освещением и расположением предметов. А потом, пользуясь специальными программами, превращала полученные снимки в живописные картинки. Некоторые, набравшись смелости, она размещала в Интернете, на своей страничке, и серьезно переживала, если не получала хороших оценок.

Курсы оказались настоящим спасением в тоскливой рутине банковских будней. Сама того не замечая, она стала погружаться в другой мир — далекий от скучного языка статистики и цифр. Придя с работы, если оставались силы, спешила к ноутбуку и обрабатывала недавно сделанные снимки, экспериментировала, смотрела видеоролики.

…Но время тянулось, словно кусок резины — и предстоящий мастер-класс, который она с таким нетерпением ждала, не радовал. А в голове назойливо зудела только одна мысль: почему молчит телефон? Что не так? Дни тянулись, словно резиновые, но, стиснув зубы, она терпела, не разрешая себе позвонить первой. Не стоит. Он занят, а может, заболел и сидит дома, не имея возможности разговаривать свободно, уговаривала она себя. Но противный, никогда не спящий, червячок тревоги ненавязчиво парировал: что, даже в магазин за хлебом не может выйти? Кто хочет, всегда найдет способ, констатировал червячок, и она ненавидела его, себя, и свои дурацкие, непоколебимые принципы.

Тем временем пятница подошла к концу, и вот так, совершенно ясно, стало вдруг понятно — он не позвонит. А ей предстоят выходные в обществе мужа, и обязательных до тошноты скучных дел: горы невыглаженного белья и жарки ненавистных котлет. Она села за стол и положила на него, прямо на кипу документов, голову. За окном медленно падал пушистый мягкий снежок, и уходил год — замечательный, волнующий, трогательный. Ей стало жаль себя и этот уходящий год, и, не выдержав, она тихонько заплакала, забыв о том, что ее слезы могут оставить на документах длинные некрасивые подтеки.

…Дома, отчаявшись дождаться ее с работы, колдовал над ужином Степан. Он вообще под настроение готовил с большим удовольствием.

— Ирка! — обрадовался муж, — а я тут плов решил сварганить, вот, баранину купил. И с гордостью продемонстрировал ей кусок мяса и открытую пачку риса.

— Отлично, — она нашла в себе силы улыбнуться, и, подавив нахлынувший при виде сырого мяса приступ отвращения, ушла переодеваться.

Плов оказался неплох, но ужин прошел в тишине — у нее не было желания общаться, а муж был увлечен трансляцией футбольного матча.

— Ты представляешь, — заговорил он, когда закончился очередной тайм, и началась реклама, — Леха уходит. Говорят, — Степан таинственно помолчал, — рассматривают кого-то из местных… Вроде как меня в том числе. Даже не знаю, радоваться этому или расстраиваться….

Но Ирина не впечатлилась услышанным, она вообще толком не поняла, о чем речь, и положив голову на столешницу, отрешенно смотрела рекламный ролик.

— Степка, — вдруг подала она голос, — а давай заведем ребенка! — Но увлеченный грядущими перспективами муж не расслышал ее и продолжал размышлять вслух:

— Но ведь это нервотрепка, сама понимаешь… О выходных можно будет забыть. Впрочем, это ведь не навсегда, ты права…

— Ты о чем? Какие выходные? — Монолог мужа заставил ее отвлечься от созерцания танцующих на экране сосисок.

— Я о работе, а ты? — отозвался Степан.

— Я? — Она задумалась на секунду. — Да уже не важно, наверное, ерунда…

— Извини, я не расслышал, — смутился муж, — увлекся. — И, выключив звук, спросил:

— Повторишь?

Но она молчала. Он присел с ней рядом и взял ее руку:

— Слушай, я вижу как тебе тяжело, это же не дело… Может, уйдешь с этой чертовой работы? Я ведь тоже зарабатываю, с голоду не умрем уж точно. — Он улыбнулся. — Ты похудела, плохо спишь. Может, ну его? — Его слова звучали так искренне, что она не выдержала и положила ему голову на плечо.

— Эх ты, трудяга… — Он попытался погладить ее по голове. — Может, ну его, этот банк, отдохнешь, а потом подыщем что-нибудь другое, более спокойное?

— Я не смогу так, — сдавленно произнесла она, — не смогу, ты же понимаешь… — Но это была только маленькая часть правды. Да, не сможет. Но дело не в работе — она не сможет без него. Без Федора.

— Ну, вот что, дорогая, ты просто устала. — Степан убрал ее голову со своего плеча, и, поднявшись, включил у телевизора звук. — Второй тайм. Иди спать, отдыхай, утром поговорим, — резюмировал он и сосредоточился на экране.

— Конечно, — покорно согласилась Ирина и отправилась в спальню. Достала из сумки телефон, и, кинув на него безнадежный взгляд, сунула, по старой привычке, под подушку. Несколько секунд подумала и решительно выдвинула ящик прикроватной тумбочки. Там, в заветной коробочке, оставалось еще несколько таблеток гидазепама. «На крайний случай!» — вспомнила она сурово сдвинутые брови Светланы Сергеевны. Самый крайний, мам, честно, пообещала она и решительно отправила в рот сразу две таблетки.

Натянув пижаму, она устроилась в кровати и взяла с тумбочки книжку в мягком переплете. Но страдания прекрасной монашки, безнадежно влюбленной в настоятеля соседнего мужского, монастыря, не нашли горячего отклика в ее душе. Книжка вернулась обратно на тумбочку, и когда в комнату заглянул муж, Ирина уже спала. Степан выключил свет и прикрыл за собой дверь.

13

…Она проснулась рано, несмотря на субботнее утро. В кухне было прохладно, через открытую форточку сочился вкусный морозный воздух.

Громким щелчком чайник сообщил о том, что вода закипела. Она кинула в чашку заварку, и тут, заставив ее вздрогнуть, ожил телефон. На звонки в субботнее утро давно было наложено табу, но экран настойчиво мигал надписью «Прораб» и портретом смешного мужичка с гаечным ключом в комбинезоне. Звонок Федора, в субботу! Она нерешительно нажала кнопку “ответить”

— Привет! Проснулась? — весело поинтересовался «прораб», так, словно не пропадал из ее жизни на целых две недели. Две недели томительного ожидания, тревожных мыслей и хватающей за сердце тоски.

— Да… — От неожиданности она растерялась.

— Я не вовремя? Просто проезжаю рядом и мне одиноко. Могу заехать, ты как? Свободна?

Пятнадцать минут торопливых сборов — недокрашенный глаз, недопитый чай и разрывающая грудную клетку эйфория. И вот они уже мчатся через пустынный субботний город навстречу низкому декабрьскому солнцу. День был ветреный и студеный, но в машине тепло и уютно, негромко играло радио, и Ирина почувствовала редкое, очень редкое для нее в последнее время чувство защищенности и покоя. И не нужно было никаких слов и объяснений, и когда на длинном светофоре Федор, наклонившись, уткнулся ей носом в щеку, она моментально забыла все страхи и обиды.

Конец ознакомительного фрагмента.