Карантинная Мадонна. Враг не снаружи, враг – внутри

Елена Забродина

Инга едет в деревню забрать приболевшего жениха, но оказывается в западне – деревню закрывают на строгий карантин. Неизвестный вирус косит население, а сам жених странным образом пропадает, посылая лишь зашифрованные эсэмэски. Девушка вынуждена бороться за свою жизнь вместе с малолетней сестрой жениха, аутисткой, почему-то оставшейся в квартире одной. А еще – Инга сама ждет ребенка. Книга содержит нецензурную брань.

глава 3

Она лежала на спине, а кто-то сидел возле нее на кровати, вполоборота, и гладил по голове. Как когда-то Егор, в начале их знакомства. Вот так же нежно, чуть ли не впервые в ее недолгой жизни. Ни мама, ни отец, только Егор. И сейчас наверняка был он. Ей трудно было поднять веки, сомкнутые липким тягучим сном, но она угадывала близкого человека рядом. Он гладил ее живот, и ребенок отзывался. Хотя, она еще ни разу не чувствовала его шевеления, и срок был слишком маленьким, но почему-то это ее не удивляло. Кому он еще может так радоваться, как не папе? Человек, сидящий у ее изголовья, смотрел куда-то в сторону, но Инга могла поклясться — улыбался. Егор… Ее губы невольно растянулись в улыбке.

С кухни донесся какой-то стук, Инга встрепенулась и человек, сидящий возле нее на кровати, пропал. Растворился. Неужели это был всего лишь сон? И не было рядом Егора, и покой, который она ощущала, не был настоящим, а только привиделся… Инга закрыла глаза. Она не хотела просыпаться, она не хотела в этот мир, похожий на западню.

Возня на кухне продолжалась, доказывая, что сон окончился, реальность берет свое. Не скроешься в раковину, не превратишься в точку и не перенесешься домой, а заодно и в прошлое… Как ни ужасно осознавать — все-таки, это действительность. Огороженная деревня, пустая квартира Белоусовых и откуда-то взявшаяся Алиса.

Забравшись вчера по лестнице и оказавшись в квартире, Инга сразу поняла, кто перед ней. Сестра Егора. Тот говорил о девочке как-то уклончиво, не вдаваясь в подробности. Только сейчас Инга догадалась — девочка страдает аутизмом. Хотя, «страдает» — неправильное слово, это ведь не болезнь, которую можно вылечить. И эта девочка впустила ее к себе, защитив от странных летучих мышей. Мыши… Инга поежилась от воспоминаний. Взбесились они, что ли? Может, неведомый вирус поразил и этих безобидный животных? Страшно представить, как ведут себя зараженные люди. Нет, лучше не думать…. Приедут вирусологи, спасут. Им всем помогут.

Пару раз открылся и закрылся холодильник. Интересно, что она там найдет? Вчера, почти сразу, как за Ингой закрылась балконная дверь, странная девочка тут же утратила всякий интерес к невольной гостье. Инга пыталась ее разговорить, представилась, но та была равнодушна. Или так искусно игнорировала. Пошла на кухню, достала какой-то кусок хлеба и с ним прошла в спальню. Легла, раздевшись, все так же, не замечая присутствия Инги, и легла спать. А Инга все еще приходила в себя.

Как же так получилось, что Егор с Алисой уехали вместе, а потом она вернулась одна? Уму непостижимо. Она знала Егора, не мог он бросить сестру без помощи. А значит, с ним что-то случилось. Сердце сжалось, заныло от плохих предчувствий, которые будоражили ее весь вчерашний день. Только не это. Пусть девочка убежала, отбилась, выпрыгнула тайком из автобуса, еще до новообразованной границы… Лишь бы, лишь бы…

Желудок свело от голода. Вчера Инга залезла в холодильник, нашла старый недоеденный суп, который не рискнула есть, выпила остатки молока и дожевала сыр. Потом обшарила кухню на предмет съедобного, нашла кое-какие сухие продукты, но в общем-то, ничего существенного. Надо бы сварить что-то для девчонки. Но та уже ушла с сухарем, так что, Инга решила, что все может подождать до завтра. Завтра, все завтра. А сегодня она валилась с ног. Столько событий могут за год не произойти, что произошли за день. Это нужно переварить.

Она сразу же уснула на широкой чужой кровати. Легла не раздеваясь, не приняв душа, укрывшись пледом. И вот уже утро. Из-за заклеенных бумагой окон в доме тень, но ясно, что вовсю палит солнце и отдохновения от зноя сегодня точно не будет.

На кухне что-то с грохотом упало, загудело, прокатившись по линолеуму. Да что же эта девчонка там делает? Инга поднялась и устремилась на шум, роняя по дороге плед. И встала на пороге кухни. На полу валялась кастрюля, как раз в центре лужи, а у плиты переступая босыми худыми ногами, стояла Алиса. В руке была макаронина, которую та индифферентно грызла. На присутствие Инги девочка никак не прореагировала, в глазах не возникло никакого интереса. Бедный ребенок, пыталась сварить макароны, да не удержала кастрюли. Инга прошла, наступив в лужу, подобрала посуду с пола. Взяла тряпку и начала собирать воду. Литра три, если не больше. Девочка все так же стояла и хрустела макарониной.

— Ты подожди, я сейчас все вытру и схожу в магазин, — сказала Инга, ползая на карачках и собирая воду из-под стола и частично из-под плиты.

Алиса снова не прореагировала. Инга только вздохнула, она никогда не сталкивалась с аутистами, не знала, как с ними общаться, что они понимают, а чего — нет? А вдруг она агрессивная? Точно, о чем-то таком Инга слышала. Аутисту может мешать какой-то звук, или свет, или прикосновение и они могут от этого испытывать приливы агрессии. Лучше эту девочку не трогать, не касаться ее и, может даже, не раздражать лишний раз вопросами. Сходит, купит еды, даст ей, и все ее действия по опеке ограничатся этим. С голоду не помрет и своих родственников дождется — большего для девочки она сделать не сможет.

Собрав воду, умывшись и кое-как причесав найденной в ванной расческой упрямо торчащие в разные стороны волосы, ужаснувшись, глядя в зеркало («Господи, так похудеть и осунуться за один день!»), Инга вышла на улицу. Хотела, было, что-то еще крикнуть Алисе, чтоб дожидалась ее здесь, но передумала. Девочка у себя дома, здесь ее каждый знает, может кто-то знакомый приютит, накормит, обогреет и оставит у себя до возвращения родных. Хоть бы так и случилось. Ведь наверняка у матери было куча знакомых и друзей. А ведь еще какие-то дальние родственники здесь есть… Должны быть, ну просто обязаны. Они еще пока не знают, что девочка вернулась. Вернулась одна. А когда узнают — заберут. Непременно заберут. С такой мыслью Инга вышла из дома. Перед уходом, впрочем, не забыв зафиксировать замок, чтобы попасть обратно.

На улице было оживленно. До магазина Инга шла уже вполне знакомой дорогой. Мимо то и дело прошмыгивали деловитые граждане, навстречу шли с полными сумками, сзади обгоняли чуть ли не бегом — пустые. Видимо не одна Инга была такой умной — все понимали, что на какое-то время придется пожить в некой блокаде. Продукты им никто не поставит. Хотя, может, и зря панику поднимают и все выйдет вполне цивилизованно? Им привезут гуманитарную помощь на танках. Ха-ха!

Возле магазина Инга замедлила шаг. Небольшое помещение торговой точки было забито до отказа. Через распахнутую дверь высовывался хвост из длинной человеческой очереди. Люди стояли на крыльце магазина и на ступеньках, недовольно переминались, не привыкшие к такой сутолоке. Кое-где слышались тихие жалобы на правительство, которое закрыло их, хотя были и такие, что смеялись. Ну, это оптимисты по жизни.

Инга тихо пристроилась за женщиной в цветастом халатике. Та вполголоса разговаривала с другой, пышногрудой. Обе были среднего возраста, любительницы посплетничать. Инга не особо прислушивалась, но делать все равно было нечего — очередь двигалась медленно.

— Валентину-то увезли вчера в город. Успели.

— Как хоть она там? Бедняжка, она так плакала, муж-то тут остался.

— Да кто ж теперь знает, что с нею стало? Дозвониться-то до нас невозможно.

Инга не удержалась и вступила в беседу.

— Это почему невозможно?

Женщины разом повернулись в ее сторону, внимательно осмотрели чужачку с ног до головы. Одна из женщин неохотно ответила.

— Так ведь на вышке-то наши сигналы перекрывают. Чтобы мы никому не сообщали, панику, так сказать, не сеяли. — Она посмотрела на Ингу как на глупую, типа, как это можно таких элементарных вещей не знать?

Ну что ж, вполне логично. Теперь понятно, почему она дозвониться не могла до Егора. Да и он, наверное, звонил ей раз сто. По крайней мере, в это хотелось верить. На душе стало немного теплее. Он в порядке, просто так сложились обстоятельства. И очень скоро они будут снова вместе. Они и их малыш.

Кто-то случайно толкнул Ингу. Она слегка отодвинулась. Странно, что при заразной болезни, для которой нужен карантин, народ стоит так плотно. Это же потенциально опасно. Чем больше народу, тем большая вероятность заразиться. Инга отодвигалась и отодвигалась и таким образом рисковала никогда не дойти до кассы. И уйти было нельзя. А может быть, болезнь не переносится воздушно-капельным путем?

— А что за болезнь здесь? — спросила она и народ, до этого гудящий о своем, замолчал. Инга растерялась, все взирали на нее.

— Что? Что я такого сказала?..

Люди запереглядывались между собой, и только одна женщина произнесла:

— А никто не знает.

У Инги мороз прошел по коже. И остальные как-то подавленно замолчали. Им напомнили о страшном. Нехорошо, что напомнили. Народ заозирался, стал приглядываться к тем, кто рядом.

Из магазина послышался душераздирающий женский визг, и внимание мигом перенеслось на новый объект. Люди ожили. На крылечко, распихивая всех по сторонам, вылетел щупленький мужичонка в мятом трико и вылинявшей футболке. В руках он держал палку колбасы. На лице мужичонки читалось бесшабашное отчаяние. Черт подери, да он — пьяный! Довольный собой, он припустил вдоль по улице. Никто и не подумал его задержать, так все были обескуражены.

— Эй, держи его! — продолжал надрываться женский голос. Народ в проходе снова недовольно расступился, на этот раз пропуская немолодую продавщицу. Лицо ее раскраснелось.

— Вот ведь гад! Украл!

Из магазина высунулись те, кто еще минуту назад был внутри, всем было любопытно.

— Мужики, ну что же вы? Что стоите-то? — напирала продавщица, еще не осознавая, что все ее призывы бесполезны.

— Да его уж теперь и не догнать, — со знанием дела сказал один из поселковых. Другие слишком активно подхватили: «Да, да…» «Вон как летит»… Бежать никто не хотел. Да и кому было надо? Вот если бы это у них из рук вырвали палку колбасы, разговор был бы другой. А так…

— Мужики, вы че? — почти шепотом спросила продавщица, и на глаза навернулись слезы отчаянья.

А воришка все бежал. Улица, по которой он удирал, состояла из небольших частных домиков, тянущихся вдоль дороги одной большой стеной, примыкая друг к другу заборами и воротами, создавая некий коридор и не давая преступнику увильнуть в сторону. А впереди маячил парк — еще метров двадцать и преступник скроется из вида. Ошалев от безнаказанности, наглец даже перешел на шаг. И тут из-за угла, ему навстречу вылетел автомобиль зеленого цвета, скорее отечественного завода, чем иномарка, чуть не врезался в воришку, резко тормознул. Мужичонка с колбасой хотел обогнуть его, но автомобиль взревел мотором, дернулся рывком в его сторону, загораживая проход. Из машины вышел мужчина лет пятидесяти, поджарый и хорошо сложенный. Какая-то женщина громко вскрикнула, всплеснув руками: «Да это ж Бобров!» Остальные радостно закричали, наблюдая, как следом за Бобровым из машины выпрыгнула большая собака и кинулась следом за преступником. Мужичонка прыгнул на забор, с намерением скрыться дворами. Одним молниеносным прыжком ротвейлер настиг его, сомкнув на его ноге свои мощные челюсти. Никогда раньше Инга не слышала крика громче и пронзительнее. Воришка, свалившись с забора, корчился, пытаясь скинуть с себя собаку, но та реагировала не больше, чем железный локомотив.

Мужчина подошел уверенной походкой, не спеша. Лохматые, сурово сомкнутые брови, резко очерченные губы, твердый подбородок. Его можно было бы назвать красивым, но отталкивала циничная полу-улыбка, застывшая на лице. Инга помрачнела. Радость от восторжествовавшей справедливости мигом схлынула, пришло отрезвление. Жертва, продолжая отбиваться от огромного ротвейлера, перешла на откровенный визг. Народ даже начал жалеть горемыку. А продавщица, еще сама недавно готовая насылать на голову преступника проклятия, сердобольно крикнула: «Ой! Собаку-то убери! Больно же ему!» Народ потихоньку стал подбираться к месту действия. Инга тоже двинулась вместе со всеми. Коллективный разум, черт бы его побрал. Зов толпы.

Бобров, не обращая ни на кого внимания, подошел к поверженному. Склонился. И неожиданно по-отечески так заговорил:

— Что ж ты, Василий делаешь-то? А? Как не стыдно, у своих же воруешь?

Мужичонка заискивающе заскулил, держась за ногу. Собака по-прежнему не отпускала его.

— Прости, черт попутал. Сам не знаю, как вышло…

— Эх ты, — пожурил Бобров и протянул руку, — давай сюда.

Бедолага не сразу понял, что от него требуется. Сначала подал свою руку, но по наморщенному лицу Боброва понял, что не то. Оглянулся. В траве, рядом с ним валялась палка колбасы. Василий дернул головой, как будто спрашивая, это ли нужно, суетливо схватил ее и протянул. Бобров бесстрастно принял продукт и передал всхлипывающей продавщице.

— Спасибо, Дмитрий Степанович, — благодарственно пролепетала она. Инге показалось, что еще немного, и та кинется целовать его руки. Стало как-то неуютно.

— А кто он? Полицейский? — тихо спросила она рядом стоящую женщину в халатике.

— Да нет. Зам главы администрации, из города, — прошелестело в ответ. Глаза подобострастно и немного испуганно устремились на Боброва. — Хороший человек.

Инга с сомнением проследила за ее взглядом. Ну да, впечатляет. Понятно, от чего женщины в деревне, при обычном недостатке хорошо одетых, трезвых и здоровых мужчин запали на него. Особенно впечатляла спина — прямая, властная. И Инга, как и другие чувствовала, что с этим нельзя не считаться. Бобров сделал еле заметный знак собаке, и та послушно отпустила воришку. Инга нехотя поежилась, а мужик заплакал, разглядывая окровавленную ногу через разодранную штанину. Кое-как поднялся.

— Беги, Василий, — милостиво разрешил Бобров, — и больше не воруй.

— Не буду, Дмитрий Степанович, — забормотал тот, прихрамывая и пятясь задом, все еще не доверяя скалившейся собаке. Отойдя на безопасное расстояние, побежал, как будто нога и не болела.

Народ засмеялся ему вслед. Засмеялась и Инга. Напряжение немного спало.

— Господа… — Бобров сделал широкий жест руками. Видно было, что слово «господа» ему дается с трудом. Не считает он их господами, но и товарищами назвать как-то уж совсем — отсталый век.

— К сожалению, мы все с вами попали в не очень приятное положение… — продолжил он как оратор, откашливая горло.

— Дмитрий Степанович, что слыхать-то в городе? — перебил один из поселковых.

— Когда нас откроют-то?

Люди окружили Боброва кольцом, ожидая, что вот человек возьмет всю ответственность на себя, все им объяснит и поможет. Главное, что кто-то все сделает за них, решит все проблемы.

— Ведь не могут же нас совсем тут бросить… — как-то неуверенно сказал мужик в выцветшей майке.

— Знаю не больше вашего, — ответил зам главы, поморщившись. Не очень-то он спешил всех успокаивать. — Обещали вирусологов, дополнительно — медицинских работников, но пока, как видите, никого нет.

— Что нам делать? Делать-то что? — прижимая годовалого ребенка к груди, причитала молодая женщина.

— Ждать. Надеяться. И прежде всего, оставаться людьми, а не такими скотами, — он ткнул пальцем в сторону только что убежавшего Василия. — Леонидовна, закрывай магазин, — скомандовал он продавщице.

Народ тут же заволновался. Это еще зачем? Почему закрывать?

— Будем продавать продукты по списку, на каждого человека выделим определенный лимит. Сколько нам тут куковать без подвоза — неизвестно. А еды должно хватить всем. Леонидовна, пересчитай на складе сколько чего осталось.

— Так еще же магазин у Лемешевых есть… — подал кто-то голос.

— Есть, — был простой ответ. — Но его мы тоже закрыли.

Кто это «мы», было непонятно, но, тем не менее, никто не стал спорить. Все как-то сразу согласились с условиями нового лидера. Продавщица побежала на склад, а Бобров достал из машины листы с какими-то отпечатанными списками.

— По прописке выдавать будут, — прокомментировала женщина с малышом на руках.

— По прописке? — повторила эхом Инга, занервничав, она-то ведь не прописана. Так что ж, ей не дадут? Оставят помирать с голоду? Да нет… И Инга, не веря в такую несправедливость, встала вместе со всеми в очередь. Авось, выгорит.

Сам магазинчик был небольшим. От полок с продуктами люди были отделены длинным прилавком, за которым расположился Бобров со своими списками. Он без конца перекладывал их туда-сюда, в зависимости от того, кто к нему подходил, карандашом отмечал какой семье сколько выдано. Продавщица молча выдавала по его указанию продукты, взвешивала, отсчитывала, принимала деньги. Дело двигалось медленно. Бобров слишком долго листал бумажки, искал фамилии. В магазине стояла духота, хотя все окна были открыты, а сбоку молотил напольный вентилятор. В дополнение к духоте воняло просроченной рыбой и тухлыми овощами. Здесь было еще хуже, чем на улице. Жирные мухи ползали по прилавку и продуктам, противно жужжали, когда их сгоняла толстая рука продавщицы. С потолка свисали коричневые ленты-липучки с торчащими на них насекомыми. Тяжелее всех было беременной молоденькой девушке, уж кто ее, беднягу, отправил сюда? Она еле стояла на ногах, держась за поясницу. Живот у нее был большой, как говорят в простонародье — лез на лоб. И ведь никто не пропустил без очереди.

Инга придвинулась к прилавку. Ее очередь. В горле пересохло. Не моргнув, быстро назвала адрес, по которому проживал ее жених, а теперь заселилась и она сама. Бобров молча поднял на нее глаза.

— Ты откуда?

— Я… — Под пристальным взглядом Боброва Инга сразу чуть трусанула. И саму себя обругала за детский страх. Ведь не съест же он ее? Уверенно затороторила, — Инга Белоусова. Жена Егора. Я вчера приехала…

— Насколько я знаю, Белоусовы выехали всей семьей, — сухо ответил Бобров, убирая карандаш от списков. Сердце Инги упало, но она решила бороться до конца.

— Я его жена, — твердо сказала она. — Да, они выехали, но меня не предупредили.

— Это точно, — подтвердил женский голос сзади. Инга тут же обернулась и сильно удивилась. Говорившая была та самая бабка-соседка, владелица кота. — Я ее знаю. Вдвоем они. С Алисой.

Инга с благодарностью посмотрела на бабку и, не скрывая торжества на лице, повернулась к Боброву. Ей показалось, что у того в глазах промелькнул интерес.

— Алиса здесь осталась? С чужим человеком?

— С тетей, — твердо сказала Инга.

Бобров усмехнулся, кивнул, отметил карандашом в своих списках жирную галочку и дал отмашку продавщице.

Возвращалась домой уже спустя три часа. Хотелось срочно что-то взять в рот, тут же, на улице. Отломить краюху от черствого хлеба и съесть ее, смакуя ржаной вкус. Удерживала только неведомая болезнь, разлитая в воздухе, как марево. Болезнь, о которой ей так ничего конкретного узнать не удалось. Ей чудилась чума. Вот идет она по средневековому городу, несет свою небогатую провизию, а кругом люди в балахонах и с посохами. Лица их прикрыты, но под покрывалами чернеют язвенные лица. От разбушевавшейся фантазии, содрогнулась всем телом. Хотя людей в балахонах видно не было, но Инга, до этого державшая свой пакет навесу, инстинктивно взяла его на руки и прижала к груди, как самое дорогое.

Она шла быстро. Впереди тащился какой-то мужик. Тяжело ступал, а вроде, не старый. Да Инга и не приглядывалась. Мужик нес небольшой кулек, (видимо, тоже из магазина), но казалось — тот весил килограмм десять. Совсем силенок маловато… Она уже поравнялась с мужиком, но тот запнулся, чуть не упал, с большим трудом выпрямился. Еще один пьяница, подумала Инга с отвращением и хотела побыстрее проскочить мимо. Но мужик неожиданно повалился назад, упал на спину, его физиономия исказилась и тут же горлом пошла кровь. Инга ужаснулась. Первым порывом было убежать, чтобы не видеть этого. А потом пришло понимание — нельзя. Полгода назад она проходила курсы оказания первой помощи. Сама вызвалась. Она тогда думала, что сильная, сможет все. Ну и где твоя сила, слабачка?

— Мужчина, держитесь!

Она бросила пакет с продуктами в придорожную пыль, не глядя — куда, и кинулась к мужику, пытаясь его перевернуть на бок, чтобы хлеставшая кровь не затекла в легкие. Это первое, что было необходимо сделать.

— Сейчас, сейчас… — бормотала она больше для собственного успокоения. — Люди, помогите!

Мужик может и был нетяжелый, но скорчился и сопротивлялся, прижимаясь спиной к земле, так что Инге было не справиться — его пятки уперлись в потрескавшийся асфальт, весь он был словно высохшая коряга. Кто-то сзади схватил девушку за плечи и дернул со всей силы в сторону. Это еще что такое? Инга обернулась и увидела нависающее над собой старушечье лицо.

— Брось его! Не трогай!

Это была все та же соседка. Инга обрадовалась и этому лицу. Хоть какая-то помощь.

— Помогите… Перевернем его вместе.

Но бабка категорично затрясла головой, снова ухватила Ингу своими сухими лапками и потянула на себя, прочь от задыхающегося мужчины. Инга ударила ее по рукам.

— Отстаньте от меня! Ему нужна помощь!

— Ему уже не поможешь, он умрет! Ты, дура, разве не видишь, что он заражен? Хочешь быть следующей?

Слова бабки подействовали на Ингу как холодный душ. Она испуганно взглянула на свои испачканные в чужой крови руки, инстинктивно потянулась вытереть их о сухую траву. Мужик, лежа на спине, издавал ртом тихие булькающие звуки. Инга сделала еще одну попытку перевернуть его, однако уже не так самоотверженно… Глаза больного закатывались, он почти не дышал…

— Тогда позовите кого-нибудь!

Инга в надежде завертела головой, но только увидела спины. Спины, быстро пропадающие за углами и в подъездах, словно исчезающие в полдень призраки. Как в первый же день, когда у нее угнали машину.

Старушка не торопилась зазывать односельчан на помощь, потирала предплечье. Все-таки, Инга не рассчитала силы удара.

— Но почему? — Инге стало по-настоящему страшно. — Вы же все здесь на равных условиях. Почему вы бросаете своих? Вы, что — звери?

— Нет, мы просто уже не верим… врачи не смогли нам помочь, а что можем мы?

Тон бабки, ее опущенные руки, тишина на улице, ужасающий вид умирающего мужика, захлебывающегося собственной кровью — все говорило за то, чтобы сдаться. Что могут они? А что может она? Одна? Маленькая, слабая. Зачем геройствовать там, где это не нужно? Да, она малодушничала. Она — молода и хочет жить. Это — естественно и нечего тут стыдиться. А еще — ребенок. Он тоже хотел жить. Инга снова взглянула на покрытого кровью мужика, внутренне содрогнулась. Человек умирал у нее на глазах, а она просто сидела и смотрела. И тут она разозлилась на саму себя. Как ей потом жить с этим?

Инга оглянулась. У врачей есть хотя бы перчатки и маски, белые халаты… А что ей делать, с пустыми руками? Чем бы их обмотать? Она подбежала к пакету с продуктами, решительным жестом перевернула его вниз ручками, вытряхивая все содержимое. Мешочки с крупой, булка хлеба, кусок сливочного масла в полиэтиленовой упаковке, все посыпалось на землю. Бабка заохала, возмущенная таким кощунством. Банка с тушенкой покатилась к канавке, и старушка быстро посеменила за ней, ловко успев подхватить ее у самого края. В это время Инга перевернула и бабкин пакет. Нечего! Пусть и она немного пожертвует чем-то. Увидев это, старушка как-то обреченно всплеснула руками, но уже не побежала подбирать продукты.

Водрузив оба пакета на руки, Инга уперлась ногами в землю и со всей силы дернула мужика. Тело поддалось, приподнялось и после еще одного резкого рывка, перевернулось на бок. Кровь вылилась из горла, освобождая дыхательные пути. Тело не шевелилось.

— Ну что же это? Что за наказание-то? — запричитала Инга. Неужели опоздала?

Инга встала на колени возле него, положила руки в мешках на окровавленную грудь. Стучит ли сердце? Очень трудно понять. Приложиться бы ухом, но на такие жертвы она не пойдет. На всякий случай, будем считать, что не стучит. Инга снова перевернула мужика на спину, подняла сжатые в один большой кулак руки, и с силой ударила в грудную клетку умирающего. Он вздрогнул, его глаза широко раскрылись, он сделал резкий вздох.

— Там… — мужчина с усилием приподнял руку, указывая пальцем куда-то в небо. Инга машинально проследила взглядом. Но не увидела ничего, что могло бы привлечь внимания. Чистое небо. Но бабка позади нее издала громкий звук изумления. Вероятно, не выдержали нервы.

Глаза умирающего снова захлопнулись, рука упала, словно не поднималась никогда.

— Все, — выдохнула бабка.

— Нет, не все. Лучше бегите в больницу, за «скорой». Их там вчера много стояло.

Инга начала долбить грудь мужика, но тот больше не открывал глаз, его мягкое тело колыхалось под ее ударами. Ну, это, ничего, он оживет, куда денется! Инга продолжала бить. Искусственное дыхание провести было невозможно, но это и не столько важно, если дыхательные пути открыты. Она обхватила голову мужика и поправила ее, подняв подбородок к небу. Теперь — точно открыты.

— Все, — подошла бабка поближе, мягко касаясь плеча девушки. — Мертвый он уже.

— Где «скорая»?!

— Нет никого, уехали.

— Черт бы вас подрал! Всех вас, и вашу долбанную деревню!

— Так ведь и подрал, — послушно согласилась бабка.

Она все не уходила и только смотрела на Ингу жалостливым взглядом. Не на больного, а на нее. Будто ее жалеть надо, а не того, который богу душу отдает. Или уже отдал?

Инга грузно опустилась рядом с мужиком. Откинула подальше кровавые пакеты.

— Не получилось, — сказала она тихо.

Бабка усмехнулась с каким-то горьким сарказмом.

— Ты же не господь бог. Если уж врачи не знают, как лечить эту заразу, кинули нас, а ты — захотела…

Инге стало даже как-то обидно. Она, конечно, не рассчитывала на лавры героя-победителя, но и таких слов не заслужила. Она честно пыталась что-то сделать для больного.

— Ивановна-то говорила, что ее муж так же помер. Глаза распахнул, будто в последний раз хотел наглядеться на белый свет, да в небо так пальцем погрозил.

Бабка испуганно перекрестилась, потом достала запасной пакет из кармана и начала складывать туда продукты.

Инга сидела на асфальте и молча слушала старуху. Она была без сил, без эмоций. На ее глазах, буквально у нее на руках только что умер человек. Ей не знакомый, но все-таки… И она не смогла ничего сделать. В прострации почувствовала, как бабка сует ей пакет с продуктами в руки.

— Сожги всю одежду-то. Если не найдешь, чем продезинфицироваться — приходи ко мне.

Инга только теперь обратила внимание на забрызганное кровью собственное платье. Отчего-то вспомнила, сколько денег она за него отвалила, с каким удовольствием выбирала…

— А чем… спиртом?

— Да хоть водкой. Давай, не сиди.

— А с ним что будет? — Инга только кивнула в сторону распластавшегося тела.

— Его приберут.

— Кто?

— Еще утром Бобров собрал бригаду «уборщиков», предполагал, что такое начнет происходить. Чем он их купил — не знаю, но человек пять добровольцев нашлось. И наш сосед, Мишка Лыков, тоже туда вошел. Надо стукнуть ему в дверь.

Они вдвоем дошли до дома. Бабка оказалась довольно общительной, полностью опровергая первое впечатление Инги от их первой встречи на лестничной площадке. Звали ее Елизавета Петровна, учительница на пенсии, живет одиноко, почти отшельницей. Интеллигентность и ясность ума странным образом сочетались в ней с деревенщиной. Наверное, сказывалось долгое проживание в глуши, среди простых, не замутненных каким-то глубоким образованием, людей. Инга почти не слушала. Ее мутило от запаха крови на подоле. Единственной мыслью было скорее добраться до дома и сбросить все с себя. И первым делом — в ванну, полную пены и горячей воды, отодрать всю грязь мочалкой, до розового цвета, как наждаком. Быстрее бы.

— Ну, стучись, если что, — сказала на прощанье Елизавета Петровна и закрыла за ней дверь. Идти к соседу она предпочла одна — не хотелось объяснять про кровь на подоле. Не нужно им это знать. Инга не могла не согласиться.