Xenia

Елена Крюкова

Книга стихотворений Елены Крюковой «XENIA» – обращение к судьбе юродивой Христа ради: в русской истории, культуре, литературе этот образ – один из ключевых и многозначных.«XENIA» – стихотворная параллель к роману «Юродивая».Поэтике Елены Крюковой присуща смелая работа с изображением и чувством. Жест и музыка, правда и миф, прошлое и настоящее образуют многофигурную фреску, внезапно оживающую наподобие саунд-драмы.Ранее книга «XENIA» публиковалась в Ridero в авторском сборнике «Океан».

КСЕНИЯ

фреска

Выходит Ксения Юродивая из метели

«ОдЪжду разрывала…»

ОдЪжду разрывала

И ноги задирала.

А послЪ — на снЪгу —

Въ алмазахъ одЪяла —

Пить изъ грудей давала

И другу, и врагу.

Пить изъ грудей! — ихъ много.

Въ нихъ млеко и вино.

Въ крови, слепой, убогiй,

Безрукiй и безногiй —

Всякъ, отъ червя до Бога,

Дышалъ въ меня темно

И ползъ, сосцы хватая,

И падалъ на бЪгу…

Я корчилась, святая,

На каменномъ снЪгу.

Рычали и катали,

И сапогомъ — въ уста…

А платье разорвали

Отъ срама до креста.

Горячая картошка

Пока ты зеваешь, соля щепотью рот,

Пока слепнями на снегу жужжит народ,

Пока на помидорину Солнца жмуришься,

Кобыла, дура, дурища, дурища,

Пока безрукий водовоз свистит в свисток,

Пока тощий пес глядит себе промеж ног,

Пока грохочут булыжники-облака,

Пока держит револьвер у виска

Девчонка в мерлушке — играет, поди,

В рулетку!.. — на ней жемчугами — дожди,

На ней чернью-сканью снега висят,

У ней, как у зайца, глаза косят;

Пока… — над картошкой — пар-малахай… —

И закричу: не стреляй!.. —

не стреляй!.. — не-стре-…

…ляй!..

…и она выстрелит — и я картошку схвачу

В голые кулаки,

как желтую свечу,

Стащу у торговки с мышиного лотка, —

Принцесса, не промазала нежная рука!

Вы все прозевали

Царство, Год и Час.

С мякиной прожевали

великих нас.

Вы скалили нам

саблезубую пасть.

Вот только лишь картошку

разрешили украсть —

Горячую лаву: сверху перец и лук,

И серп и молот, и красный круг,

И масло и грибочки… — торговка — визжи!

Вон, по снегу рассыпаны монеты и ножи!

Вон, рынок бежит, весь рынок визжит!

А вон на снегу синем девочка лежит —

В шапке мерлушковой, в мочке — жемчуга,

Балетно подвернута в сапожке нога…

И я над ней — голодная — кол в рот вам всем —

Стою в клубах мороза, из горсти картошку ем!

Мы обе украли: она — судьбу, я — еду.

Украсьте нас орехами на пьяном холоду!

Венчайте нас на Царство, шелупонь-лузга-казань:

Царевну-лебедь-мертвую, княжну-голодрань!

Стреляют… хлещут… свищут…

идут нас вязать…

Вареною картошкой…

мне пальцы… унизать…

О клубеньки-топазы…

о перец-изумруд…

Кровь на снегу… все в шапочках… мерлушковых… помрут…

И тот, кто ломал мне руки, бил, не жалея сил,

Носком сапога на красный снег

картошку закатил.

Пляска на Арбате вместе с медведём. Зима

Снег синий, сапфир, зазубринами — хрусть!

Меня перепилит, перерубит: пусть.

Люди: медведями топчется толпа.

Солнце-сито. Сеется рисова крупа.

Вы на сумасшедшенькую пришли поглядеть?!.. —

Буду с медведем в обнимку танцевать, реветь!

Цепь его побрякивает россыпью смертей.

Повыше подымайте кочанчиков-детей.

Катайте по плечам детей-яблок, детей-дынь:

Гляньте — медведь валится, пляшет, пьяный в дым!

Напоила я его водкой из горла,

А закусить ему перстеньком своим дала.

Как убьют плясуна, станут свежевать —

Станет в ране живота перстень мой сиять.

А сейчас сверкают зубы — бархат пасти ал…

Брось на снег, царь калек, рупь-империал!

По снежку босая с бубном резво запляшу,

Деньгу суну за щеку, чисто анашу.

Ах толпень! Сотни рыл! Тыщи гулких крыл!

Чтоб медведь вам землю носом, будто боров, рыл?!

Никогда! Это зверь вольный, как зима!

Я его кормила коркой. Нянчила сама.

Я плясать его учила — бубна не жалей!.. —

На погибель, до могилы, до рванья когтей!

Из-под когтя — красно…

Пятна — на снегу..

Влей мне в бубен вино! Поднесу врагу.

Повозки шуршат, сапоги по льду хрустят,

Мыши ли, павлины ли поглазеть хотят!

А медведь мой топчется, топчется, топ…

Положите с черной шкурой меня —

в сосновый гроб.

И я пальцами вплетусь в смоль седых шерстин:

Спи, мой зверь, плясун глухой, мой последний сын,

Мой танцор, царь и вор, метина меж глаз:

Отпоет единый хор сумасшедших нас.

«О, так любила я цветную…»

О, так любила я цветную,

меховую, рогожную толпу!

Видала я ее живую.

Видала я ее в гробу.

Мне каждый помидор на рынке,

чеснок был каждый — царь!

Одни обмылки и поминки.

Один пустой мышиный ларь.

Цветносияющее Время,

родное, нищее, — прошло.

Уже не стремя и не семя:

Я под босой ногой — стекло

В грязи.

Ты не увидишь блеска.

И ты раздавишь всей ступней.

И боль. И кровь. И выкрик резкий

Чужой. И хруст последний мой.

С петухом на руке

Вот она я — иду, к любови гожа

И к топору!

Петух сидит — вцепился больно в кожу

Плеча. Петух, я не умру?!

Я смертна?!.. — наплевать:

Мне петуха держать,

Мне дитяток рожать,

Мне у столба стоять —

Плевком костер тушить… —

Собаки!.. — с вами жить.

Иду. Расчески подворотен.

Длинных улиц

Петуший драный хвост.

Я с петухом! Для ваших дохлых куриц —

Живой погост!

Красивых баб из бытия изъяли.

Красивых мужиков

Перестреляли — вон, на снежном одеяле —

Вповалку — мертвых дров —

Не счесть…

…а я девка сильная.

А я с петухом.

А я — косы сивые —

На облаке — верхом.

А вы — лишь о золоте!

А вы — грызть-хлебать!

Я — в дыму и холоде —

Кукарекну хохотом,

Забью крылом-голодом,

Полечу над городом,

Снег зачну клевать!

Мой ход подобен вееру разврата,

Когда жара-ханжа —

На небесех. Любой подачке рада.

Я мед слижу с ножа.

Слизну коровье масло… слезку сыра… —

Вот, плюну вам во снедь! —

Иду, поджавши брюхо на полмира:

Достойно залатать веревкой дыры.

Достойно умереть.

Достойно жить вот так.

Отвержен уголь.

Отвержена зола.

Заплеван и загажен красный угол.

А я, петух, дошла!

Вот она Красная, Отверженная Площадь,

Вот Лобная Свеча —

Кричи, петух, визжи, заржи, как лошадь,

При виде палача —

Гляди кровавым зраком вечной нощи

С девчонкина плеча!

«…Петух мой чудесный…»

…Петух мой чудесный.

Он знает народ.

Он манны небесныя

Блестки клюет.

Обман ваш поганый

Он видит насквозь.

Под клювом-наганом —

То гвоздь, то гроздь.

Он знает: народу

Веселье давай.

За жизнь и свободу —

Тугой каравай.

За веру и славу —

Динарий-медяк.

Медалей кровавых

Пустой перебряк.

Мясных расстегаев

В печи переброс.

Он воплем пугает! —

А смеху — до слез.

Ты, красная птица.

Гляди, что за люд.

Им лишь бы упиться —

В мешок наблюют.

Да, мы не святые.

Да, голь-голытьба.

Такие простые,

Как наша судьба.

А зерна в желудок —

За трех и за двух.

Народ жирных уток

Ты видишь, петух?!..

Ты зришь ли болотных,

В пуху, куликов —

На кочках мерзлотных,

В мерцанье оков?!..

Я по снегу, птица,

Свищу босиком!

Мне жизнь моя снится!

Мне смерть нипочем!

Я малая мышка!

Я волк! И я лис!

Кричи, петушишка!

Вопи! Захлебнись!

Ори!.. —

как распустишь

Огненный хвост!

Меня ты не пустишь —

Босую — до звезд.

«Зачем ты, девка, с петухом танцуешь?!..»

«Зачем ты, девка, с петухом танцуешь?!..

Вяжи, лови, держи!..» —

«Зачем, халда, на Площади ночуешь…

На мостовой… скажи…» —

«Ей руки за спину!.. — а петуха прибейте,

С петрушкою — сварите детям суп!..» —

А с ним — меня.

Меня не пожалейте.

Ни рук живых. Ни губ.

Ни легких стоп, прошедших по оврагам,

Брусчатке и жнивью.

Ни кос, что на ветру зубчатой драгой

Терзали жизнь твою.

Ни алых щек. Ни ярких глаз громадных,

Как фонари,

Громадных, ярких, бедных, безотрадных,

Как зимний хлеб зари.

Над нищим городом Москвой иль Магаданом,

Железным и седым,

Над красным петухом, безумным, пьяным,

До клюва пьяным в дым,

До гребешка, до перьев врастопырку,

До пламени хвоста,

Где все сгорит — все бублики и дырки,

Все бренные Лубянки и Бутырки,

Вся радуга Креста.

И, ярче радуги, ширей костей и камня,

Крепчей и кирпичей, и плах… —

Убейте мя!.. — но голыми руками,

Но голыми, веселыми руками… —

Стою!.. — петух в руках!

И прямо в гребень я его целую,

В огонь, в зубчатый страх,

Да, прямо в смерть, красивую, живую,

Еже пылах — пылах!

…И слышу — кукарекают:

«Вон лежит ничком

Дура стоеросовая —

Дура с петухом.

Что он кукарекал нам —

Было не понять.

На шубе дурки

дырку нам,

Ой, не залатать…»

Сколько пуль на снегу —

таков, сочти, и год.

Петух убитый

в руку

меня клюет, клюет.

Все пули-дуры склевал.

Все у него в зобу.

Вот живой он сидит

на моем гробу.

А гроб мой две лошадки

на Ваганьково везут.

А за ним два грузовика

с елками ползут.

Ведь назавтра Новый Год —

глухой да немой.

Ты надень на петуха

нательный крестик мой.

«Дай мне бутылку черного…»

Дай мне бутылку черного

В пятерню.

Я лишь Небу покорная.

Ему — не изменю.

Дай мне бутылку красного!..

Петуха — на ощип…

В жизни нет ничего прекрасного,

Если твой Бог погиб.

У проруби

Я к синей проруби сошла —

Ох, горячо!.. —

Вода блестит больней стекла,

И руку я — до дна, дотла —

По плечо.

А частокол железных крыш!..

А под водой ерши…

Я ночь. Я маленькая мышь.

Ни души.

Все люди сытые спят;

И все несытые спят;

И яйца фонарей горят

Пасхальным золотом;

Осколки льда хрустят,

свистят

Под сапогом и молотом.

Сажусь. Ко льду примерзнет зад.

Выдерну золото из кос

И леску сплету, и — ловись, сазан,

И ловись, судак, и не верь слезам,

Вон их сколь в мире — слез…

Кто ко мне Ты — по воде?..

Льдины, льдины в бороде…

Голые стопы, худые…

Дай скорей Твои следы я

Подберу — за шубу — хвать!..

Я, птенцы, я ваша мать…

Подаяние мое…

Пятки кус… Пурги белье…

…Он шел ко мне,

Он шел ко мне

По слюдяным водам.

Дымилась борода в огне,

Льнул аметист к ногам.

Весь рыжий беличье старик,

Кривой, как гриб сухой,

Он шел ко мне, летел, как крик,

Над ночью мировой.

Его огонь горел в ночи.

Во льдах текла река.

И так Он выхрипнул:

— Молчи!

Юдоль твоя легка.

Он сел со мной на синий лед.

Горбушку раскроил.

Вот так и наша жизнь пройдет,

Сгорит до легких крыл.

До ангельских, из-за спины

Воздетых — ко звездам…

— Старик, а брови ледяны..

Еще дай хлеба!..

— Дам…

И так у проруби сидим,

Босые мы, вдвоем,

Сидим и жесткий хлеб едим,

И зимний хлеб жуем.

И ночь нам звездами солит

Горелый бок земной,

И так у нас вдвоем болит,

Внутри, под ребрами болит —

Не у меня одной.

…Исусе Ты мой, Исусе!..

Умрут ледяные гуси…

С медведей сдерут меха…

Подари мне петуха!

Рыжая борода…

— Я сам — петух хоть куда…

Да только ты не курица…

Щурится.

И тайно, во мраке,

Воет и плачет собака,

Как старуха у гроба,

У сахарного сугроба.

«Я каменная баба…»

Я каменная баба.

Вот каменная грудь.

Вот каменный живот мой.

Вот каменный мой путь.

Вот я иду по свету.

В меня камнями бьют.

Вот я иду по снегу,

Власа мои — Салют.

Вот я стою — населец

Широкой Площади.

Мне каменное сердце,

Мальчонка, пощади!

Не бей!.. — стреляют искры…

Вороны — в небо — влет…

Я жду: ударит выстрел,

И камень запоет.

Столь горя в жизни было,

Что медь и лба, и плеч,

Спины булыжник стылый

Не смогут в землю лечь.

Кровей и криков груды…

Горящих ликов руды…

Холодных тел ломоть…

Столь было в жизни чуда,

Что стала камнем плоть

Навек.

«Ну, сбегай же с ума…»

Ну, сбегай же с ума.

Это просто.

Видишь, бьются в осколки — задарма —

Лица и звезды.

Полотенце ветра трет,

Трясясь, отирает

Мне мокрые щеки

и кривой рот,

И лоб — от края тоски до края…

И нет ничего под Луной,

За что я бы не заплатила.

Спой надо мной,

священник больной,

Без паникадила.

Схождение с ума

Снег — белый лис. Хвостом он заметет

И век, и час, и год, уста мои и рот,

И рода знак; испод; стежки и швы

Конец ознакомительного фрагмента.