Разговор с Иришкой по душам
Меня разбудила пугающе яркая луна. Огромный диск освещал всю комнату. Салли подошла к кровати и положила голову около моей руки. Погладив ее мягкие ушки, я поежилась и спряталась с головой под одеяло. Вспомнила потерянный вид Иришки, когда я застала ее на кухне, и рассказ о мучившем ее кошмаре. И решила завтра первым делом купить жалюзи для полного затемнения комнаты.
В полудреме блуждали мысли об этих странных любовных треугольниках, в которые уже второй раз была вовлечена Иришка. О постоянстве двух углов: Иришки и Евгении Савинова, и постоянно меняющемся третьем: Виктории Тарасовой, Элеоноре Гальпериной, и, может быть, даже это не весь список. Так я и заснула, не снимая одеяла с головы.
Салли тыкала меня поводком во все места, которые ей удавалось достать своим мокрым носом. Я пыталась не поддаваться ее напору, но она уже поняла, что я проснулась, и стала поскуливать. Поэтому прогулка была неизбежна.
Вернувшись с прогулки, я написала Иришке сообщение: «Ты скоро вернешься? Нам срочно нужно переговорить». Затем, открыв блокнот, я стала вносить номера с листа, что мне вчера дала Наталья Машкова, и подписала каждый контакт. Теперь все четыре контакта ближнего круга Элеоноры Гальпериной надежно сохранены в моем телефоне и блокноте. Люблю, когда все последовательно и аккуратно зафиксировано, когда информация структурирована и надежно сохранена в нескольких местах, так ее проще анализировать.
Сперва я решила позвонить Татьяне Ивановне Гальпериной, матери Элеоноры. Мы договорились о встрече на завтра в первой половине дня. Анюта Резова тоже согласилась навстречу завтра, но ближе к вечеру, уже после окончания рабочего дня мужа.
Пришло сообщение от Иришки: «Приезжаю сегодня. Давай сегодня вечером встретимся. Приезжай ко мне после семи».
***
Вечером мы сидели у Иришки на кухне, и пили чай с бутербродами. Иришка сетовала, что ничего не успела приготовить.
— Как командировка? — спросила я, прерывая ее сожаления.
— Удачно. Хорошие снимки получились. Осталось только немного подретушировать. Люблю, когда снимки не требуют доработки. Ты лучше расскажи, как устроилась? Как Ольга? Она вчера написала, что ты уже нашла подходящее жилье.
— Все хорошо. Я сняла подходящую для нас с Салли квартиру. Приходи проведать нас, посмотришь, как мы устроились. Ольга помогла вчера перевезти вещи. Она очень гостеприимная, кормила меня разными вкусностями. Спасибо тебе за заботу. А то пришлось бы подыскивать комнату в хостеле, — улыбнулась я.
— Ольга всегда хорошо готовит. Что, правда, то, правда.
— Я встретилась с руководителем поискового отряда. Она мне дала список ближнего круга Элеоноры и список их телефонов. — Я протянула листок Иришке и продолжила. — Наталья рассказала мне, какие поисковые операции проводились,и посвятила в основные детали дела. Я созвонилась с Татьяной Ивановной, мамой Элеоноры, и ее подругой, Анютой Резовой. Обе они завтра согласились на встречу. Маловат у Элеоноры список близких ей людей, ты не находишь?
Иришка положила листок на стол, подошла к окну. Поняв, что я не дождусь от нее ответа на свой вопрос, я продолжила:
— Наталья как-то нелестно отозвалась о Евгении Савиновом. Сказала, что он отказывается от всяческих расспросов об Элеоноре. Я пока даже не стала пытаться установить с ним контакт. Ты знакома с ним лично? Что он за человек? — я пыталась вывести Иришку на разговор.
— Я знакома почти со всей труппой театра. Фотографируя людей для постановочных фото, все время взаимодействуешь с ними. Удачные кадры редко получаются сами собой.
Иришка продолжала вглядываться вдаль. Я понимала, что она пытается уйти от ответа, но продолжать поиски, не понимая главного мотива заказчика, я не видела смысла, и сделала то, что ранее никогда не позволила в отношении Иришки.
— А Виктория Тарасова тебе знакома?
— Ольга, ну конечно! Она только и выискивает тех редких экземпляров, кто еще не в курсе моих злодеяний.
Глаза Иришки блестели гневом, покраснели, стало понятно, что сейчас из ее глаз брызнут слезы.
— Почему ты сама не рассказала мне?
— О чем? О своем позоре и полном провале? О чем я должна была тебе рассказать? — Иришка сорвалась на крик.
Я молчала. Иришка присела за стол и залилась горькими слезами. Сквозь слезы она начала говорить:
— Я влюбилась. Ты не представляешь, как я бредила им. Такого наваждения у меня никогда еще не было. Мне казалось, я ополоумела, я ничего не могла видеть вокруг кроме него. Мне хотелось хотя бы любоваться им на сцене. Много бессонных ночей я представляла разговоры с ним. Как паучок, плела самые заманчивые сети, чтобы только на минуту больше времени провести с ним. Первое время он сторонился меня, как самого обычного чужого человека. Всегда был вежлив, обходителен и холоден, как могильная плита. Ни тени улыбки, ни каких–либо эмоций по отношению ко мне. Чаще просто молча принимал комплименты около входа в театр, где я поджидала его холодными вечерами, прощался кивком и уходил. Я сидела на спектакле и боялась дышать, лишь бы не пропустить ни одного взмаха его руки или поворота головы. Я была счастлива дышать одним воздухом с ним в его танце. Хотя бы эти минуты видеть его эмоции, силуэт. — Иришка замолчала и размазала рукой струящиеся по лицу слезы. — Я думала, что нужно какое-то совместное дело, что-то, что могло бы нас объединить, чем бы я его могла привлечь. Ничего не придумав, я записалась на уроки балета в известную частную школу.
Иришка засмеялась сквозь слезы и первый раз посмотрела мне в глаза, и повторила:
— Ты представляешь? Я записалась на уроки балета! Купила пуанты, гимнастический купальник и лосины. Ты помнишь, какой я была плюшкой. В зале для занятий красивые большие зеркала, и когда в них я увидела свое отражение, я оторопела. Деревянное тело неуклюже поднимало руку и с трудом оттаскивало толстую ляху в правую сторону, и со скрипом тащило ее обратно. Это было мое первое и последнее занятие. Я рыдала несколько ночей напролет. Потом поисковик в течение недели мне показывал балетные темы во всех вариациях: купить купальник, продать пуанты, и в один из дней мне попался ресурс, на котором были собраны хорошие статьи о балете. Я читала и читала запоем: травмы и недолговечность балерин, критики восхваляли артистов балета и тут же клеймили их партнерш. Наконец я нашла статью известного критика о Евгении Савинове. Я выучила ее наизусть. В статье была разобрана вся партия Евгения, какие элементы он делает бесподобно, а какие заваливает. Теперь после спектакля я ждала его, как экзаменатора, повторяя в голове эту абракадабру, чтобы не дай бог ничего не перепутать. Завидев его, я начала восхищаться его безупречной, на мой взгляд, партией на языке этой абракадабры. Первый раз он мне искренне улыбнулся и сказал «я польщен», я бы смотрела на его улыбку вечно. Я мчалась домой и перечитала все статьи на том ресурсе. Глядя бессонными ночами в потолок, я по памяти рисовала его улыбку в своей голове.
Я растеряла всех крупных клиентов, пустила свою персональную выставку на самотек — мне отказали в аренде зала, как ненадежному арендатору. Я тогда всего этого не заметила даже. Одной бессонной ночью мне пришла гениальная идея — мой воспаленный мозг собрал пазл из частиц: улыбка Евгения, его гений танца, который так восхвалял именитый критик, короткая балетная карьера и…. — Тут Иришка замолчала, а затем продолжила. — Я тогда бегала и орала по квартире, ошалевшая от счастья. Я уже представляла, на какую стену повешу его фотографию во весь рост из этого спектакля, а на какую стену из другого, того, в котором он танцует длинную сольную партию.
— Ты решила обаять Евгения своим искусством отражать его гениальность в фотографиях? — первый раз я прервала монолог Иришки.
— Да. Я поняла, что только так смогу добиться хоть капли внимания к себе. Полюбив то, чем он грезит, чтобы он мог смотреться в меня как в зеркало и любоваться собой. Это была его страсть.
Иришка продолжила:
— Я записалась на курсы балетных критиков онлайн. Там обучали видеть изъяны танца, основные вехи главных спектаклей, разбирали не только техническую часть, но и смысловое и эмоциональное наполнение. В общем, разбирали все постановки до скелета, безжалостно отдирая мясо от костей. Затем я как лазутчик стала пробираться в театр. Я проанализировала их сценические рекламные фотографии. Они были скучные, вялые, им не хватало резкости и тех эмоций, что дарил балет. С этим скрупулезным анализом, выстроенном на их языке, я пришла к Марату Гордину. Он внимательно все выслушал, удивился моей осведомленности и предложил сделать им новые афиши. Я же, пококетничав, сказала, что он слишком лоялен к моим познаниям, что все тонкости может видеть только тот, кто это станцевал, и не раз, и попросила выделить фото лучшего балеруна или балерину. Марат, немного подумав, предложил две кандидатуры, в том числе и Женю. Я сделала вид, что сомневаюсь, кого же выбрать, и скромно сказала: «Евгений Савинов, на мой взгляд, имеет свой неповторимый стиль и репертуар его более разнообразен. Ему легче будет выделять наиболее удачные кадры». Марат кивнул и сказал, что я могу начинать, когда мне будет угодно, а он переговорит с Евгением о его новых обязанностях. Мне кажется, когда я выходила с пропуском из театра, я чуть не потеряла сознание, я почти не дышала. Я летела счастливая домой, первый раз за месяц я перебрала всю свою аппаратуру, зарядила батарейки и протерла от слоя пыли.
Я смотрела на Иришку и не узнавала ее. Такой одержимости я не видела в ней, даже когда она работала сутками над своей первой персональной выставкой. Это была именно одержимость, которая полностью поглотила ее сознание.
— С того дня я жила в театре, снимала уроки, растяжки, разминки, репетиции. У Жени была просторная гримерная, и мне поставили рабочий стол прямо туда. На всех его перерывах мы обсуждали фотографии. Порой он говорил, что хотел бы перекусить, и мы шли в кафе неподалеку от театра. Обедали и отбирали фотографии. Потом я их обрабатывала и посылала ему. Мы порой ночами напролет спорили, какая из тысячи фотографий была удачнее. Постепенно у нас появились не только общие темы, но и внутренние шутки. Я была невероятно счастлива. Я подчеркивала всю красоту его танца удачными кадрами и при обработке усиливала их. Он был просто в восторге. Мне казалось, что он начинал влюбляться в меня. А потом еще это кольцо… Знаешь эту историю?
Я кивнула.
— И это разболтали… Я не могла поверить, что Женя испытывал ко мне чувства. С тех пор, в моей голове жила только одна мысль «Он любит меня». Я стала представлять нашу совместную жизнь, какая будет свадьба, как назовем детей. Один вопрос меня смущал: он никак не проявлял свои чувства. Он почти не касался меня, я же просто сгорала от желания даже от его запаха. Порой я как бы невзначай по–дружески обнимала его или мимолетно целовала в шею. Он не отстранялся, но и не проявлял ничего в ответ. Но в моей голове было только кольцо в красивой коробочке, и я все ждала, что он сейчас вот–вот достанет его. И, как заезженная пластинка, крутилась в моей голове мысль: «Нужно немного подождать. Кольцо куплено. Ему нужно немного больше времени».
Иришка замолчала, а у меня перед глазами стояла коробочка с кольцом, что затмила ей разум. Фраза «Нужно немного подождать» звучала как мантра. Я прекрасно понимала, что Иришка крепко держалась за свою иллюзию и ничего не замечала вокруг.
— А потом мне позвонил крупный клиент и пригрозил юристами и судом. Договор был оплачен полностью, а свою часть работы по договору я задержала более чем на семь месяцев. Ни один форс–мажор не объясняет таких сроков. И я улетела срочно в Москву на две недели. Я и минуты не могла не думать о нем. Он сам ничего мне не писал. Почти все фотографии к тому моменту для театра мы отобрали. Осталось их только разместить в наиболее удачном порядке, но в сообщениях этого не сделаешь. И я чувствовала, что интерес его ко мне падает. Я уже не могла без его внимания, оно стало для меня наркотиком. В одну из бессонных ночей я написала ему «У тебя очень много удачных снимков, которые мы не отобрали для рекламы репертуара. У меня скоро намечается персональная выставка — помоги мне выбрать лучшие. Мы придумаем объединяющую их концепцию. А для тебя это станет портфолио». Он, конечно же, согласился. Персональная выставка известного фотографа в Москве. Я как могла, подчеркивала и восхваляла его талант. И мы стали снова как раньше ночи напролет обсуждать и выбирать, накидывать идеи. Так пролетели две недели, я выполнила обязательства по договору.
— И ты вернулась… — сказала я
— Да, я вернулась. Марат Эдуардович отсмотрел за это время наши фотографии и решил сделать действующую фотовыставку при театре, разбавив их повседневными фотографиями его труппы в непринужденной обстановке, может быть, даже дома или в магазине. Так, единичные вкрапления каждого артиста балета, буквально по одной фотографии. Я приступила к работе.
— И когда ты увидела кольцо на руке Виктории Тарасовой… — прервала я монолог Иришки.
— На самом деле я почти всех уже сфотографировала. Мы придумывали разные образы и позы для каждого, чтобы они не выглядели одинаковыми. А у Вики были красивые руки, я хотела использовать их в образе. И когда она сняла перчатки, я сначала оторопела. А потом, когда она с открытой лучезарной улыбкой сказала, что Женя ей подарил кольцо на днях, я рассвирепела. Какие только небылицы я тогда ни несла. Я думаю, тебе Ольга рассказала все в красках. Она прям с упоением сплетничает об этом, мне порой кажется, она испытывает истинное удовольствие, описывая, каким я животным была в тот момент. Я тогда рассказывала Ольге все без обиняков, она единственная обсуждала со мной мои чувства и мысли, можно сказать, была свидетелем, а порой и соучастником моей любви.
Иришка замолчала и покрутив в руках кружку спокойно продолжила:
— Вика уехала домой. Как потом выяснилось, у нее был нервный срыв, и она потеряла их с Женей ребенка. Оправившись, она уволилась из театра. Я так боялась скандала, когда она приезжала за трудовой книжкой. Женя перестал со мной общаться. Он везде заблокировал меня и не стал даже слушать моих оправданий. Его лицо стало как раньше, каменным и безжизненным. Теперь я видела его улыбку только на сцене, когда того требовала роль в спектакле.
— И как ты справилась с этим? — спросила я, касаясь руки Иришки.
— Мне кажется, я до сих пор не оправилась. Я все еще захожу на его страницу почти ежедневно и смотрю, во сколько он был онлайн. Я везде вижу одну и ту же надпись: «Евгений ограничил вам доступ к своей странице» и мне каждый раз больно. Я ощущаю обиду, стыд, вину, гнев на себя, на него, я начинаю обвинять себя в тупости, что не видела элементарных сигналов. Потом меня накрывает тоска по нашим ночным беседам, по его улыбке и восхищенному взгляду. А после злость и апатия, я иногда лежу часами и пялюсь на обои. В первое время я создала вторую страницу, выдумала себе другое имя и даже историю, на случай, чтобы не проколоться сразу. Думала, что хоть какие-то крохи общения с ним получится возобновить. Но все без толку. Я постоянно писала ему длинные и слезные письма, это было для меня последней ниточкой. И он однажды мне ответил.
— Что он написал? — спросила я оторопев.
— Всего одну фразу: «У тебя должна быть хоть какая-то гордость». Я больше ничего не смогла ему ответить. Какая гордость? Я растоптала себя и все свои идеалы в тот день, когда в первый раз увидела его на сцене. — Иришка отодвинула пустую чашку, которую весь разговор крепко сжимала в руках.
— Но причем тут Элеонора? — спросила я. Я думала: я никак не найду ей места в этой истории.
— Нора. Нора это знаешь, как второй акт в трагедии. Когда и так все хреново, но жизнь вдруг делает финт и показывает, что может быть все еще хуже. После истории с Викой я почти перестала бывать в театре. Я даже не знаю, в какой точно момент Нора появилась в труппе. Мне пришлось одной доделывать все, что мы не успели отсмотреть с Женей, и большей частью я стала работать дома. Марат Эдуардович был доволен получившимися кадрами и общей их концепцией, но попросил добавить фотографии новых артистов. Так я познакомилась с Норой. Во время съемки она узнала меня. Она серьезно увлекалась фотографией, читала тематические журналы, посещала многие мои выставки. Я воспользовалась тем, что она охотно шла на контакт и первая проявляла инициативу, стала консультироваться у нее, когда у меня возникали сомнения в распознании некоторых элементов. Так постепенно завязалось общение между нами, но по большей части мы говорили на тему фотографии. Она присылала мне свои снимки, и мы обсуждали их. Я давала ей подсказки, как улучшить ракурс и строить более выгодные композиции. Я хотела доделать Жене портфолио, но напрямую он бы его не взял из моих рук. Поэтому я решила заинтересовать Марата Эдуардовича, посетовав, что многие снимки не войдут в основную их выставку, столько красивых снимков пропадет. Он с удовольствием подхватил идею собрать их в портфолио для всей труппы. Работы, конечно, я себе прибавила, но так хоть что-то меня еще связывало с Женей. Оставалась хоть какая-то призрачная надежда, что, возможно, пройдет некоторое время, все забудется и уладится, уляжется в его сердце и он сможет меня простить.
— Элеоноре ты тоже собирала портфолио? — спросила я.
— Да. Мне пришлось кое-что доснимать для нее и для других артистов. Я снова стала посещать уроки, репетиции и спектакли, но работала с фотографиями только дома. Несколько раз мы ходили с Норой на прогулку в парк, мне как-то хотелось отблагодарить ее за помощь. Мы снимали вместе на мою технику. Я тут же показывала ей ее ошибки, и мы вместе делали новый удачный кадр. У нее прямо была страсть к съемке, она была готова сутками снимать и переснимать, даже у меня не было такой работоспособности в начале карьеры. После таких прогулок мы приходили ко мне домой и все обрабатывали. Я все шутила, что Нора выйдет на пенсию и сможет легко сменить профиль. Она успешная балерина, но в ней живет не менее успешный фотограф. Ей не хватало уверенности в своих способностях и, чтобы поддержать ее, я подарила один из своих профессиональных фотоаппаратов, которым я сама уже давно перестала пользоваться. Нора была вне себя от счастья, ее аппаратура не давала возможности передать всю естественную красоту листвы и травы, когда на нее падает луч солнца. Мой подарок она восприняла как талисман от учителя, и ее снимки стали намного лучше. Из нее вышел хороший ученик. Мне нравилось наблюдать ее рост. Знаешь, особенно удачными у нее получались снимки луны, особенно в полнолуние. Она всегда мне присылала снимки и какое-нибудь стихотворение. Сейчас найду ее любимое, — сказала Иришка и ушла за ноутбуком.
Найдя стихотворение в диалогах с Элеонорой, Иришка стала громко читать его вслух:
Луна, моя луна! Который раз
Любуюсь я тобой в заветный час!
Но в эту ночь мы встретились с тобой
В стране чужой, прекрасной, но чужой.
Над усмиренным морем ты всплыла.
Его громада нежно замерла.
Неясный вздох чуть бродит в тишине:
То тихо–тихо льнет волна к волне.
Над этой гладью в темно–голубом
Бежит твой свет серебряным столбом
И золотит небесные края.
О как прекрасна ты, луна моя! 1
— Красивое стихотворение. В твоем сне она тоже на фоне полной луны? — отозвалась я.
— На фоне луны, и в руках у нее фотоаппарат, который я ей подарила, — сказала Иришка, пролистывая переписку с Норой. Я смотрела на фотографии — они действительно были ужасающе красивыми.
Иришка закрыла их переписку и продолжила:
— Марат Эдуардович запланировал поставить новый спектакль «Коппелия». Главные партии он отдал Жене и Норе. Нора танцевала ведущие партии в московском театре, она была талантливой балериной с большим опытом. Поэтому постановка спектакля большей частью была сделана под нее. Они шикарно смотрелись вместе на репетициях. Постепенно я стала замечать их флирт. Я полностью закончила собирать портфолио артистов и улетела в командировку. Нора все также присылала мне свои фотографии, когда у меня находилось свободное время, я ей помогала. Я прилетела на спектакль «Баядерка», теперь в нем танцевала Нора, и не могла глаз оторвать от Жени. Они прекрасно смотрелись вместе, выигрышно дополняя друг друга. Из разговора с Норой я поняла, что они съехались больше месяца назад. Я реже стала бывать в театре, моя работа была закончена. Я переключилась на подготовку своей выставки и продолжала консультироваться с Норой время от времени. Я надеялась через нее хоть что-то узнать о душевном состоянии Жени, но она сама не рассказывала об их отношениях. На мои завуалированные вопросы я получала общие ответы, которые почти не содержали информации. У меня была серия командировок, подготовка выставки, снова командировки. Нора изредка присылала свои фотографии. Я почти не была в Перми, а потом позвонила Наталья Машкова и сообщила, что она пропала.
Иришка смотрела на меня. Глаза ее опухли, но сама она была полностью спокойна.
— Скажи мне, пожалуйста, истинную причину… — я начала было говорить, но оборвалась.
— Почему я ее ищу? — продолжила Иришка.
— Да.
— Она стала мне другом, пусть даже тем другом, который живет с моей любовью. Я почему-то не посчитала это предательством с ее стороны, для меня самой это было странным открытием. Я долго думала об этом. Где-то в глубине души я понимаю, что Женя никогда не испытывал ко мне симпатии как к женщине, это было больше восхищение моими фотографиями, которые отражали его красоту. Но все равно продолжаю любить его. Он стал главным подозреваемым по версии полиции. Я созванивалась с Маратом Эдуардовичем, он вкратце описал мне ситуацию. Накануне у Норы с Женей произошел конфликт со слов одной балерины. Нора в слезах ушла из театра. А потом пропала. Женю измотали допросы и подозрения, без Норы премьеру спектакля пришлось отменить. Женину фамилию убрали с рекламы, и все его партии теперь танцует его основной соперник. Марат Эдуардович сказал, что пока не выяснены подробности и продолжаются эти бесконечные допросы, Женя будет где-то позади. Такое негативное внимание к его персоне сказывается на имидже театра, да и Женино эмоциональное состояние прямо фонит со сцены, как он выразился. Я ходила на спектакль с его участием в партиях, наверное, пятого плана: он стал бесцветной серой молью, я даже не сразу его узнала, теперь он не улыбается даже на сцене. У меня сжималось сердце, когда я видела его таким. Поэтому я решила обратиться к тебе.
Иришка посмотрела на часы. Они показывали час ночи.
— Уже час? — сказала Иришка и посмотрела на меня. — Ночуй у меня, уже слишком поздно. И мне как-то не хочется спать одной, посмотри, какая сегодня опять бешеная луна.
— Хорошо, я останусь. Но мне нужно задать тебе один последний вопрос, — серьезно сказала я. — Понимаешь ли ты, что если во время поисков Элеоноры я найду подтверждение чьей-либо вины, то не смогу этого утаить, какой бы близкой не была наша дружба. Мне придется сообщить в правоохранительные органы. Иначе это будет уголовно наказуемое преступление. Ты готова к такому повороту событий?
— Я уже думала об этом много раз. Я пыталась переговорить с Женей, но он просто молча уходит. Я попросила Марата Эдуардовича, Женя заверил его, что понятия не имеет, куда она могла исчезнуть. В конце концов, и полиция отпустила Женю, потому что у них не было достаточно улик для его задержания. Значит, он ни причем, и я уверена, что прояснение ситуации будет ему только на пользу. Я сама уже устала от этих снов и вороха эмоций, которые они всколыхивают во мне. Поэтому я готова уже к любому повороту событий. Я все хорошо обдумала, прежде чем обратиться к тебе.
— Хорошо. Теперь я смогу заняться поисками, понимая твои истинные мотивы. — сказала я как можно мягче и обняла Иришку.
— Пойдем спать. Уже почти два часа ночи. Я постелю тебе на диване, — тихо ответила Иришка.
