Пари с морским дьяволом

Елена Михалкова, 2014

Ах, как заманчиво – убежать от проблем, интриг, потерь и горестей! Встать за штурвал, поднять паруса – и полный вперед! Но спрятаться от себя не получится. Несчастья преследуют пассажиров бригантины «Мечта», а убийство на борту ставит крест на тихом отдыхе. Что это – чья-то злая воля? Или происки морского дьявола? Читайте в новом детективе Елены Михалковой «Пари с морским дьяволом». Благодарим Л. Беспалову за разрешение использовать в тексте цитаты из А. Кристи «Десять негритят»

Глава 5

Самое смешное, что начиналось все совершенно невинно.

Стефан упомянул, что он — ролевик. И пояснил непонимающему Антоше: «Хобби такое. Мы воссоздаем миры, придуманные разными авторами. Я, например, толкинист».

Судя по лицу матроса, последнее слово ему ни о чем не говорило.

— Толкинисты реконструируют сцены из книг Джона Рональда Руэла Толкиена, английского писателя двадцатого века, известного в первую очередь как автора сказочной трилогии «Властелин колец», — объяснила Наташа, будто строчку из энциклопедии продекламировала.

Антоша озадачился еще сильнее.

— Играете? Как дети?

— Как дети на утреннике, — уточнил Стефан. — Только костюмы не мамы шьют, а мы сами.

Матрос покачал головой.

А вот Маша совершенно не удивилась. Этот мальчик смешанных польско-японских кровей хорошо вписывался в какое-нибудь восточное средневековье, лучше выдуманное: без лишней крови, страданий и бытовых тягот. «Был бы сыном аристократа, — представляла Маша, по привычке дорисовывая вокруг Стефана Зеленского подходящий антураж. — Сбежал бы с прекрасной девушкой и укрывался в горах под опадающей сакурой».

Прекрасная девушка, между прочим, была в наличии. Стефан рыцарски оберегал Наташу от брызг волн (которых она, кажется, вовсе не замечала), укрывал от ветра своей курткой и не забывал следить, чтобы она закрывала голову от солнца. Опекал, но без суеты и навязчивости. Было в этом что-то от спокойной заботы старшего брата о младшей сестре.

Маша подобрала Стефану место в волшебных мультфильмах Миядзаки, к которым ее пристрастил сын.

Пока Сергей, Аркадий Бур и Кира несли вахту, остальные под присмотром матроса Антоши осваивали науку драить палубу. В перерыве, когда отдыхали, блаженно раскинувшись на нагревшихся досках, и зашел разговор о хобби.

Уяснив, чем занимается Стефан в свободное время, Антоша спросил, кого тот играет.

— Эльфа, — улыбнулся Зеленский.

— Эльфы стреляют из лука, — лениво заметила Яна, щурясь на солнце.

— Я стреляю, — кивнул он. — У нас даже соревнования бывают. И на мечах сражаемся.

— На мечах?

Яна оживилась и принялась расспрашивать Зеленского. На каких мечах? Где тренируетесь? Где берете оружие? Спорим, что не сможете победить обычную человеческую женщину, а, эльф из золотого Лотлориена?

Словом, Маша не успела дофантазировать до конца про Миядзаки, а Яна уже придумала открутить палки от швабр и бросила одну Стефану.

— Сражаемся! — задорно крикнула она.

— Только не на мокром, — попросил Антоша. — Поскользнетесь.

Выбрали место на шканцах, где было посвободнее. «И клинки, выкованные умельцами-гномами, скрестились с громким звоном!» — торжественно объявила Яна.

А если без художественных напластований, то палки застучали друг об друга.

Когда именно демонстрация умений Стефана перешла в сражение, никто толком не понял. Но Яна уже лупила своим «мечом» всерьез, пытаясь достать противника.

— Она ему в лицо целится… — ошеломленно пробормотала Маша.

— Предлагаю на этом закончить, — крикнул Стефан, отражая удары.

— Ну! Уж! Нет! — на выдохе сквозь сжатые зубы процедила Яна. — Эльф ты или не эльф?

Юноша отбросил палку и выпрямился.

— Мне это не нравится, — прямо сказал он.

Если бы взглядом можно было высекать искры, Стефан Зеленский уже вспыхнул бы, как сухая сосновая ветка.

— Мало ли что тебе не нравится, сопляк, — с неожиданной злостью крикнула Яна. — Защищайся!

И кинулась на него.

Стефан уклонился от удара, подставил ей подножку, и девушка грохнулась на палубу. Даже кошачья ловкость не помогла: Яна врезалась в фальшборт и вскрикнула от боли. Палка вылетела из ее руки.

Руденко изменился в лице.

— Ты не охренел, щенок?

— Владимир, прекратите! — попросила Маша.

Толку от ее просьбы было не больше, чем от кошачьего мяуканья. Владимир бросил жене, потиравшей ушибленное колено:

— Отползи в сторону.

И обернулся к Стефану.

— С бабами, значит, воевать ты герой! А как насчет мужиков?

Он неспешно наклонился и подобрал палку, которую выронила Яна. Стефан нерешительно поднял свою.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — вдруг вполголоса сказала Наташа, обращаясь к Маше. — Мне кажется, вы сильно волнуетесь.

От оглушительного треска Маша вздрогнула. Руденко нанес первый удар — мальчик отбил и отступил на шаг.

— Сильно волнуюсь? — она нервно усмехнулась. — Вашего друга сейчас размажут по палубе в мокрое пятно. Вас это не смущает?

— У нас ведь есть швабры.

Маша на несколько секунд даже забыла о драке. Она осмысливала ответ.

Кажется, девушка только что пошутила.

Или нет?

Из размышлений о специфике чувства юмора у людей с синдромом Аспергера ее вывел вскрик: Руденко изловчился и сумел дотянуться до мальчишки. Стефан схватился за плечо, лицо исказила боль.

Маша не выдержала:

— Антон, да сделайте же вы что-нибудь!

Ей никто не ответил, и, оглядевшись, она обнаружила, что матрос исчез.

— Он уже сделал, — заметила Наташа.

— И что же?!

— Убежал.

Когда у трапа возник Яков Семеныч, Маша нервно смеялась. Больше ей ничего не оставалось.

Боцман подоспел вовремя. То, что началось как забава, а затем переросло в драку, грозило закончиться бедой. Маша поняла это слишком поздно, когда от ее действий уже ничего не зависело. Она не успевала даже добежать до Руденко.

Но это и не потребовалось.

Старикан за пару секунд оценил обстановку, стремительно перекатился к дерущимся, мелко-мелко перебирая ногами, как японская танцовщица. Если бы Маша в эту минуту начисто не утратила чувство юмора, Яков Семенович показался бы ей даже комичным.

Оказавшись за спиной Руденко, боцман сделал всего два движения.

Рраз! — раскрытыми ладонями хлопнул сзади по ушам.

Два! — лягнул Владимира под коленку.

Руденко грохнулся на палубу, перекатился на бок. Да так и остался лежать, часто моргая.

У Стефана Зеленского от изумления отпала челюсть. Он перевел вопросительный взгляд на Наташу, словно сомневался, не почудилось ли ему.

— А ну-ка, товарищи курсанты, «машек» привести в порядок! — распорядился Яков Семеныч.

И видя, что его команда не двинулась с места, повысил голос:

— Швабры, говорю, привести в исходное состояние! Ать-два, ать-два!

Маша вышла из ступора и со всех ног бросилась исполнять.

— Списать обоих, да и дело с концом!

Команда собралась в рубке, оставив салаг под присмотром старпома и матроса.

Списать потребовал Нафаня. Он так и примчался наверх из камбуза, как был — в колпаке, с половником в одной руке и куском картофелины в другой.

— Обоих-то за что? — укоризненно спросил Темир.

— За нарушение дисциплины! — рявкнул Афанасий. — Совсем оборзели! Распоясались, сукины дети! И Антоху выгнать следом!

Козулин фыркнул:

— Антоху-то с чего?

— С чего?! — взвился кок. — С того, что не усмотрел!

— Все правильно он сделал, — заступился за отсутствующего матроса Яков Семеныч. — Как понял, что жареным запахло, за мной побежал.

— А должен был сам разобраться! — не отступал кок, воинственно размахивая половником.

— Толку-то! Досталось бы и ему. Ты видел этого Руденко вблизи? Кабан кабаном.

Афанасий вспомнил Руденко и притих.

Иван Козулин глянул в иллюминатор, где вдалеке показались очертания острова, и перевел взгляд на боцмана.

— Остальные-то чего сопли жевали? Перетрусили, слабаки?

— Сергей Бабкин был с Темиром, — Яков Семеныч указал на радиста, который утвердительно кивнул. — Бур с женой за штурвалом. Или ты хочешь, чтобы ему тетки отпор давали?

— А что, это тема! Напрыгнули бы втроем, завалили кабанчика!

— А мясо пустили на котлеты, — внезапно прорезался кок. — У нас есть нарушение дисциплины? Есть!

Темир Гиреев сокрушенно покачал головой:

— По договору — нет. Руденко твердит, что он не собирался мальчишку бить. Говорит, остановил бы палку возле головы. А что в живот ткнул — ну, увлекся.

— А Зеленский что?

— У Зеленского гордость в попе играет! — поморщился Боцман. — Да, говорит, далековато зашли, но ничего страшного.

— Гордость у него… — кок сделал вид, что сплюнул. — А был бы у нас труп?!

Наступила тишина. Молчавший до этого Муромцев хлопнул ладонью по столу:

— Хорош виноватых искать. Что делать будем? Предложения? Темир!

— Пожурить и отпустить, — развел руками радист.

— Выпороть, — мрачно пошутил Козулин.

— Списать! — настаивал кок.

Муромцев перевел на него тяжелый взгляд.

— Нафаня, вот скажи мне: если я их спишу, сколько человек у нас сойдет в порту?

— Два.

— Неправильно считаешь.

— Почему это?

— Потому. Думаешь, жены дальше поплывут?

— Про жен-то я забыл… — пробормотал Афанасий.

— А я помню. Значит, сойдет у нас не двое, а четверо. Минус четыре человека из восьми — это половина. Деньги я им верну, так?

Афанасий молчал.

— Конечно, верну. У них двухнедельный тур оплачен, а не однодневный. Получается, половина всей суммы — псу под хвост. А ты знаешь, как у нас обстоят дела с финансами.

Иван Козулин отвернулся и стал снова смотреть в окно.

— Знаешь, Нафаня?

— В общих чертах, — неохотно пробормотал кок.

— Ты в общих, а я в конкретных. Так вот сообщаю тебе со всей возможной конкретикой, Нафаня, что дела наши обстоят хреново. Не окупаем мы себя, дорогой. Сидим в минусе. Вон, Яков может тебе подтвердить и всю бухгалтерию предоставить.

— Не надо мне бухгалтерию…

— Тогда верь на слово. Мы не можем списать двоих, а по факту — четверых. И без того на салфетках экономим.

— Зачем на салфетках? На туалетной бумаге эффективнее! — не оборачиваясь, подал голос Козулин. — Установить гальюн на носу, не декоративный, а натуральный. И пускай над волнами гадят, аки птицы.

Муромцев просверлил его взглядом, но доктор сидел вполоборота и капитанского гнева не почувствовал.

— Короче, так, — подытожил Муромцев. — Обоих оставляем, но разъяснительную работу нужно провести — это раз, и на будущее инциденты подобного рода исключить — это два.

— Линьков всыпать… — мечтательно прошептал кок.

— Разъяснительная работа на тебе, Яков Семеныч, — не обращая внимания, закончил капитан.

Боцман кивнул и тронул Козулина за плечо:

— Иван, как уши-то у нашего героя? Не повредил я ему ничего?

— В голове погудело и, говорит, сблевал пару раз. Ему, козлу, только на пользу.

— Ваня! — рассердился Муромцев.

— Молчу, молчу!

Козулин сгреб бороду в ладонь и прижал к губам на манер кляпа.

— Ты еще пожуй ее!

На том совещание и закончилось.

— Как это было? Покажи!

Маша страдальчески закатила глаза. Хорошо хоть муж не просит повторить драку на палках.

— Он так быстренько подбежал… — изобразила она движения Якова Семеныча. — Как колобок с ножками! И вот так — ух! Раз! Шмяк!

— Эй-эй, потише! — Сергей перехватил ее ладони. — Хочешь, чтобы у тебя был глухой супруг?

Маша недоуменно воззрилась на него.

— Если хлопнуть правильно, могут лопнуть барабанные перепонки, — пояснил Бабкин.

— Шутишь?

Сергей усмехнулся.

— Ты слышала о тактике русского боя?

— За кого ты меня принимаешь, — обиделась Маша. — Слышала, конечно. Кулачные бои, национальная забава.

— В основном там бьют как раз-таки не кулаком. Догадаешься сама, чем именно?

Маша вспомнила движения Боцмана и сообразила:

— Ладонью!

— Да! И называется это не удар, а хлест. Страшной разрушительной силы может достигать, если правильно поставить ладонь и попасть в нужную точку. Яков Семеныч вот так сделал, ты уверена?

Сергей повторил Машино движение, изогнув ладонь лодочкой.

— Именно так!

— Вот хитрый старый черт, — восхищенно пробормотал он.

— Никакой он не черт, — заступилась Маша за Боцмана. — Ты бы видел, как он потом всеми командовал! А когда Руденко пытался подняться, так рыкнул на него — у меня самой чуть перепонки не полопались.

— Лев! — согласился Бабкин. — Кррррокодил! Голубоглазый.

«С Руденками я побеседовал. Сразу с обоими, оптом. Капитан не зря решил эту почетную обязанность повесить именно на меня. Трудность в том, чтобы баланс соблюсти: и оставить эту парочку на «Мечте», и прижать их к ногтю. Они ведь не дураки, сообразят, что раз их в ближайшем порту не высадили, значит, на то есть причины.

Ишь, пакостники!

Я за свою жизнь на людей насмотрелся. Можете мне поверить, одни из самых гадких — любители пинг-понга.

Этой игре меня обучил лейтенант в нашей части. Часть была непростая, там, кроме настольного тенниса, и другие развлечения имелись, которые вроде как служивым людям не полагаются. Ну да бог с ним, это дело прошлое и заброшенное глубоко на морское дно. Вода все стирает из памяти, и хорошее, и плохое. Потому человек, когда ему тяжело, к морю рвется.

Любители пинг-понга — это такие люди, которые всегда проверяют границы. Не могут они без этого! Представьте, что вы в пустой комнате, и глаза у вас завязаны, а в руке — ракетка и шарик. Как понять, где стены? Да и есть ли они вообще? Можно на ощупь бродить. А можно шариком лупить во все стороны.

Яна Руденко как раз из последних.

У ее мира границ нет. А без границ плохо! Как понять, кто круче тебя, а кто слабее? Кого можно укусить, а кто и сам цапнет при случае? Только одним способом: постоянно всех проверять на прочность. Тюкни человека шариком — и слушай, как отзовется. Один скуксится, другой захнычет, третий закроется, а четвертый такой удар обратно закрутит, что только успевай уворачиваться!

Этим она и занимается.

Первым делом меня проверила: нарушила запрет и стала смотреть, что будет.

Потом мальчишку Зеленского попробовала на зуб.

Она не остановится, пока всех не перекусает, чтобы понять, где ее место в этой стае. Без иерархии Яне Руденко никуда. Такие женщины часто похожи на кошек, но в душе — чистокровные гиены, у которых тоже все с положением в стае строго.

А чтобы с ней рядом существовать без увечий, есть только один способ: схватить за шкирку, потрясти от всей души, чтобы кишки внутри забултыхались, и лишь потом отпустить.

Готов руку дать на отсечение, ее супруг так и поступает. Границы ей установил, и чуть она за них морду высунет — сразу трепку!

Он-то сам не из теннисистов. У него девиз другой: бей первым, или врежут тебе. Не покажешь зубы — считай, проиграл. Для Руденко вся жизнь — боксерский ринг, не пропускай удары да кулаками маши, пока соперник пощады не запросит.

Когда из-за Зеленского Яна упала, Руденко не бросился к ней, как любой другой на его месте. Нет, он сразу на обидчика наехал. С женой, мол, потом разберусь, но сначала покажу, кто здесь главный.

Это мне Маша Бабкина рассказала. Очень такому раскладу удивлялась, невинная душа.

Поэтому я сразу взял быка за рога. Зашел в каюту без стука и велел вещи собирать. Все сухо, деловито, с легкой гримасой на лице, будто от них попахивает.

А они ведь к такому обращению непривычные. Растерялись. У Руденко после моего удара голова еще плохо соображает, а Яна полагала, что любой некастрированный кобель перед ней млеет и тает.

А тут на тебе!

Она первой отступила. Заюлила, заныла, глазами захлопала. Любители пинг-понга шарики бросают мастерски, но в покер их даже новичок обыграет. Не чуют блефа, вот в чем их беда!

— Мы не хотели никого обидеть!

И Владимир поддакивает:

— Переборщили малость, что ж теперь! Один раз всего!

Знаете, говорю им, я вам так скажу. У шотландцев есть пословица: чтобы тебя называли Джоном-плотником, нужно всю жизнь работать плотником. А чтобы тебя называли Джоном-засранцем, достаточно один раз обделаться.

По лицам вижу — отлично они поняли меня. Но проглотили и это.

— Да, — кается Яна, — мы действительно очень виноваты!

Я слегка смягчился. Нос морщить перестал.

— Муромцев крайне недоволен, — говорю, — крайне! Я пока не смог его переубедить.

Только это им и требовалось. Насели на меня, давай упрашивать, чтобы я воздействовал на капитана. Одна лестью бьет: «Яков Семенович, он с вами считается!», другой подкупом: «Мы в долгу не останемся!»

Еще бы, такой позор — быть выгнанными с корабля. Считай, «Мечту» отобрали!

Я позволил им выговориться и, наконец, снизошел:

— Попробую. Но если еще хоть раз…

Даже закончить не дали. Клялись, божились, разве что землю не ели.

Что ж, посмотрим.

Когда дверь их каюты закрылась, я прислушался к себе: исчез червячок? Тот, что больше похож на иголку под сердцем.

Никуда он не делся. Притаился на прежнем месте и нет-нет да кольнет тревогой.

Я вышел на верхнюю палубу. Там под руководством старпома и Антохи наши салаги управлялись с такелажем, а капитан бдил с мостика.

— Тяни грот-брам-брас! — командовал Артем. — Выбирай, выбирай помалу!

Салаги налетали всей толпой, тянули, выбирали, и парус раздувался над их головами, огромный, как облако.

Мы меняли курс.

Я вмешиваться не стал. Отошел на подветренную сторону, закурил.

Не люблю смотреть, когда только учатся. Сердце кровью обливается, как у конюха, который видит, как неопытный наездник портит от неумения спину его лошади.

Смешно! Скажи кому, что старый хрыч привязан к деревянной посудине, обхохочется. Эта бригантина — даже не старинное судно, только копия! Мы ее всего десять лет как спустили с верфей в Амстердаме.

Но так она легла мне на душу… Как ни одна женщина.

Одно слово — «Мечта».

Вдалеке показался остров. Салаги ринулись к борту и замерли.

Они ведь не догадывались, как это будет: когда зеленый горб выпирает из моря, будто разрывая натянутую ткань. Словно неведомая чудо-юдо-рыба-кит поднимается из глубины к поверхности, а волны возле ее плавников сияют розовым и золотым.

А они и не знали. Думали, море таким не бывает.

Наташа Симонова стояла как громом пораженная. Еще утром она говорила, что ей все равно, лес вокруг, вода или сухие барханы. Эх, девочка, подумал я тогда, много у тебя впереди открытий.

Ты всего сутки на этом судне. А я десять лет.

Море заполняет тебя всего, до отказа. Тебе некуда деться. Ты — лишь сосуд, и оно вольется в тебя, как бы ты ни сопротивлялся. Будешь думать о нем, чувствовать его, восхищаться, бояться, любить, ненавидеть и не понимать, как ты жил прежде без него. В твоих словах будет море, и сердце твое станет биться в такт накатам волны.

К морю нельзя подготовиться. Оно ударяет тебя штормовой стеной и смывает всю накипь твоих жалких ожиданий. Остаешься голый, мокрый, ошеломленный и без единой мысли о том, что будет дальше.

И это хорошо. Не надо портить будущее своими представлениями о том, каким оно придет к тебе.

— Красота какая…

Это Наташа сказала. Я ухмыльнулся.

Девчушка не такая бесчувственная, какой кажется.

Или хочет казаться».