Рыцарь нашего времени

Елена Михалкова, 2008

К частному сыщику Сергею Бабкину обращается за помощью человек, который называет себя Ланселотом. Он очень похож на рыцаря нашего времени, только проблемы у него не рыцарские: вокруг него необъяснимым образом меняется пространство. Разве такими вещами должен заниматься сыщик?! Но на его глазах Ланселот погибает… И Сергей берется за расследование этого странного убийства, даже не подозревая, что это тоненькая ниточка от огромного клубка, который называется Прошлое. А в клубке так много зависти, ненависти, обмана и непрощенных обид. Рыцарь блекнет и теряет лицо, а маленький незаметный Паж подхватывает рыцарское знамя, чтобы достойно нести его дальше.

Глава 4

Ольга не простила Бабкину ухода из банка. Поступок мужа она расценила как предательство — худшее, чем измена, поскольку самыми страшными последствиями измены считала нехорошие болезни. Болезни были излечимы. А вот отказ Бабкина вписываться в «нормальную жизнь» означал крах ее мечтаний. Семья превращалась не в уютное гнездышко, в котором ей отводилась роль защищенной со всех сторон птички, сидящей на яйцах и время от времени любовно декорирующей стенки гнезда цветными перышками, а во что-то непонятное, где она должна была сама о себе заботиться.

Такая семья Ольге была не нужна. Но все ее воспитание восставало против того, чтобы уйти от мужа. Во-первых, уходить было не к кому. Что бы ни говорила ее мать Марина Викторовна, какие бы примеры ни приводила, на Ольгином горизонте не слишком часто появлялись состоятельные бизнесмены или хотя бы частные врачи, готовые сделать ей предложение руки и сердца. Во-вторых, развод представлялся Ольге безусловным поражением — она оставалась одна, без мужа, без средств к существованию, поскольку сама зарабатывала недостаточно.

Весь следующий год их жизни был наполнен ссорами и скандалами. Ольга попрекала мужа всем: невозможностью купить хорошую еду, заплатить за поездку в Турцию, одеться в приличном магазине. Поначалу цель ее придирок была проста: руководствуясь поговоркой «вода камень точит», Ольга надеялась переубедить мужа и заставить его вернуться на стезю зарабатывания денег.

— Посмотри! — кричала она, тыча ему в лицо фотографию подруги — на снимке подруга нежилась в синем море, на заднем плане возвышались горы. — Мы даже паршивый Египет не можем себе позволить! Ты мужик или нет? Если мужик, так обеспечь семью!

— Оля, если тебе так нужен Египет, попробуй сама на него заработать, — не выдержал Сергей.

— Что-о?! Ты заставляешь меня идти на панель?

— Черт возьми, а другие способы заработать тебе в голову не приходят? В конце концов, у тебя хорошая специальность! Зачем ты тратишь время в своей конторе, если полученных денег тебе хватает только на булавки?

— Потому что это муж должен обеспечивать семью, а не жена! Муж, понимаешь?! А ты вместо этого…

Бабкин качал головой, уходил. Он уже знал, что значит «вместо этого»: выступления жены повторялись раз в две недели и не отличались разнообразием.

Ольга использовала все инструменты в борьбе за право самой распоряжаться судьбой мужа: прогоняла его из постели, лишая секса, не готовила еду и раздраженно швыряла на стол дешевые полуфабрикаты в ответ на просьбу Сергея разогреть ему ужин, надолго замолкала, уходя в себя, после звонка подруги, лишний раз убедившись: все живут хорошо, кроме нее, Оли Бабкиной. Постепенно в ее борьбе цель отступила на задний план, поскольку Ольга поняла, что не сможет ни переубедить, ни заставить мужа подчиниться ее желаниям. Но процесс был запущен, и остановиться она уже не могла. Глухая раздражительность постоянно сидела в ней, время от времени вулканом прорываясь наружу и заливая все вокруг черной лавой.

Очень быстро их семейная жизнь стала рутиной в худшем смысле, с предсказуемыми ссорами, беспричинными обидами, упорным глухим молчанием Сергея. Он постепенно возвращался в ту же броню, которая упала с него под воздействием влюбленности, и Ольга жаловалась подругам, что муж все менее ласков с ней.

Позже Сергей не мог внятно объяснить самому себе, почему он столько лет терпел рядом женщину, быстро ставшую ему чужой. Детей Ольга не хотела рожать, мотивируя это тем, что не собирается растить ребенка в нищете. Жили они в квартире Сергея, оставшейся ему от родителей, и ездили на его же старенькой безотказной «пятерке» (машина — еще один предмет насмешек Ольги, подруги которой давно обзавелись пусть подержанными, но иномарками). При несходстве их взглядов на семейную жизнь они были похожи на лошадей, тянущих одну повозку в разные стороны и время от времени лягающих друг друга копытами.

Ольга не желала слушать о работе мужа, и их редкие разговоры были наполнены бытовыми подробностями либо обсуждением знакомых и друзей. В одно мартовское утро Сергей проснулся и, слушая звук капели за окном, вдруг отчетливо понял, что больше так жить не будет. На второй половине их широченной кровати, как будто специально сделанной такой большой не для комфорта, а для увеличения расстояния между супругами, лежала Ольга, и при взгляде на нее Бабкин не испытал никаких чувств, кроме усталости.

За завтраком он сказал, что хочет развестись. И реакция жены в очередной раз его поразила.

Ольга разрыдалась. Она закатила истерику, грозилась вскрыть себе вены, если он уйдет, вытащила телефон Сергея из сумки и пыталась найти в нем имя любовницы, ради которой он бросает ее. Затем на Бабкина посыпались обвинения. Он даже не пытался оправдываться, не в силах понять, из-за чего она так переживает.

— Оль, — потрясенно сказал он, когда в ее рыданиях наступила пауза. — Ты же меня не любишь! Года три уже не любишь, а может, и все четыре. Вспомни — когда мы с тобой последний раз любовью занимались?

— Если тебе нужен секс, так и скажи, — всхлипнула она.

— Да не в сексе дело! А в том, что мы с тобой не нужны друг другу!

— Ты мне нужен! Я… я не верю, что ты хочешь просто так уйти, похоронив все, что нас связывает.

— Да что нас связывает?! Что?!

— Прошу тебя, дай нам еще один шанс! Хотя бы месяц!

Глядя на ее содрогающиеся плечи, Сергей согласился, ни на секунду не поверив в то, что у них что-то получится. Перегорело.

Ольга, убежденная, что Бабкин никуда от нее не денется, потому что слишком ценит семейную жизнь, перепугалась. Мать внушала ей, что брошенная женщина — это клеймо на всю жизнь, и собственным примером убедительно доказывала, что от такого удара не оправляются. Каким бы неудачливым и никчемным ни был муж, он придает женщине статус и вес.

Боязнь разделить судьбу матери охватила Ольгу до такой степени, что она энергично принялась за восстановление семейного очага, не понимая, до какой нелепости доходит в своих попытках. Горячий ужин, красивое нижнее белье, нежные интонации в голосе и вопросы о том, успел ли муж сегодня пообедать… Если бы Бабкин хотел манипулировать женой, он был бы доволен. Но он не хотел.

Как-то вечером Сергей поставил «пятерку» в гараж и пошел к магазину, вовремя вспомнив, что Ольга просила купить вина к ужину. Пить вино он не собирался, но понимал, что бутылка «Токайского» — обязательная часть вечерней программы «прилежная жена встречает любимого мужа». Когда он вышел из магазина с бутылкой в руках, неподалеку раздался громкий голос, и краснолицая женщина лет пятидесяти направилась к Сергею с явным намерением о чем-то его попросить. На ней была длинная желто-красная юбка в цветах, зеленая шаль с бахромой такой длины, что она свисала ниже юбки, а на голове отчего-то кепка с длинным козырьком. Под козырьком пряталось лицо — отекшее нездоровое лицо пьющей бабы, постаревшей раньше времени.

— Ма-а-аладой человек! — Она подошла почти вплотную, уставилась на Бабкина нагловатыми серыми глазами, небрежно обведенными черной подводкой. — Молодой человек, не откажите даме: одолжите червонец.

Секунду Сергей колебался, затем хмыкнул и полез в карман за купюрой. Он не любил попрошаек, но тем, кто просил для себя, подавал почти всегда.

— Молодой человек, я буду признательна вам до конца жизни!

Попрошайка взяла десятку, но в ту секунду, когда Бабкин собрался уходить, пригляделась и цепко схватила его за руку.

— Постой, красивый, — протянула она. — Давай я тебе хорошее дело сделаю.

— Я тебе сейчас сам хорошее дело сделаю, — пригрозил Сергей, решив, что дама хочет расплатиться натурой.

Но та, не слушая его, быстро перевернула ладонь Сергея и уставилась на нее, беззвучно шевеля губами. Бабкину стало смешно. «Банальный развод, значит. Можно было сразу догадаться».

— Брось, — сказал он. — На цыганку ты похожа так же, как я на папуаса.

Та подняла на него встревоженные глаза.

— Ты меня слушай, — сказала она, и Бабкин с удивлением заметил, что «пьяная» растянутость ее речи куда-то делась. — Цыганка тебе правду никогда не скажет, а я все вижу.

— Руку отпусти, — мирно попросил Сергей.

Вместо того чтобы подчиниться, баба быстро провела толстым жестким пальцем с обкусанным ногтем по краю его ладони.

— Ты что-то серьезное задумал. — Она покачала головой, нахмурилась. — А твое серьезное плохим для тебя может обернуться. Хочешь жизнь свою изменить, только нельзя тебе ее менять, никак нельзя! Да подожди ты, не вырывайся! — Она покрепче перехватила руку Бабкина: хватка у нее оказалась неожиданно сильной. — Что я, цыганка, чтоб голову тебе морочить?! Зайди во двор, тебе любой скажет: баба Люба, может, и непутевая, но врать никому не станет. Меня бабушка учила, как по линиям читать.

— Не выпустишь руку, отведу тебя в отделение, — предупредил Бабкин, которому вовсе не хотелось куда-то вести эту дурную бабенку. На цыганку она и в самом деле не походила, несмотря на свои юбки-шали, — лицо у нее было самое простецкое, курносое.

— Да ты смотри сам! — Она поднесла ладонь Сергея к его лицу. — Видишь две линии? Вот, расходятся, как развилка. По этой линии пойдешь, повалятся на тебя несчастья! Три раза линия пересекается, а на четвертый — смотри! — рвется. Понял, что это значит?! Баба Люба тебе врать не будет!

На Бабкина пахнуло перегаром и еще каким-то странным духом от шали, словно ткань вымачивали в грибном бульоне. Он невольно отвернул лицо в сторону, но выпивоха тут же дернула его за руку.

— Говорю тебе, смотри, потом благодарить меня будешь! Вторая линия у тебя чистая — пойдешь по ней, плохого у тебя не будет. Главное — ничего в своей жизни не меняй, она у тебя сейчас хорошая, хоть ты этого и не понимаешь. И зла никому не делай, не обижай никого, понял?

Бабкин, рассердившись вконец, выдернул у нее руку и быстро пошел прочь, ругая себя за глупость. Баба Люба рванула за ним, увиваясь вокруг.

— Не нужно, ничего мне не нужно! — быстро говорила она, забегая то справа, то слева. — Ты мне денег дал, я тебе за это благодарная, вот и хочу предупредить, хорошего человека от беды огородить! Вижу, что ты кого-то сильно обидеть хочешь! Дети есть у тебя? Жена у тебя есть? Не обижай их, слышишь? Добра тебе желаю, дураку! Если будешь зла им желать, оно к тебе же и вернется! Сначала мелкие неприятности будут, а потом все крупнее и крупнее, и остановить-то ты уже ничего не сможешь… Не беги, послушай! Тьфу!

Она наконец остановилась, но продолжала что-то кричать ему вслед, и Бабкин до самого дома слышал ее надрывающийся голос.

Нелепое происшествие вылетело у него из головы, как только он перешагнул порог квартиры, и он ничего не стал рассказывать Ольге — последние годы их брака отбили у него эту привычку. Следующие два дня он изредка вспоминал пьянчужку, сам себе удивляясь. Запах грибов от шали, казалось, впитался в его куртку, и Сергей, морщась, принюхивался, пытаясь разобраться, так ли это на самом деле или ему только кажется.

На третий день после происшествия, выйдя утром из дома, он направился, как обычно, мимо детской площадки к гаражам. Стая собак — их было семь-восемь — нахально разлеглась в песочнице возле детского домика с облупившейся краской, и Сергей подумал, что давным-давно пора оградить площадку забором. Внезапно грязно-белый пес, самый крупный из стаи, вскочил и залаял, повернув к Бабкину вытянутую морду. Лаял он зло, напористо, и Сергею это не понравилось.

Он осторожно обошел площадку, стараясь не ускорять шаг, но спустя полминуты к лаю вожака присоединились хриплые голоса его товарищей, и, обернувшись, Бабкин увидел, что вся стая вскочила. Он успел подумать: не хватало еще, чтобы собаки бросились на него, — и в следующую секунду именно это и произошло.

Первым сорвался с места грязно-белый вожак. Он бежал быстро, целеустремленно, как бежит собака, которая собирается не испугать, а укусить. Больше пес не лаял. Длинную морду он опустил к земле, словно сгорбившись, и короткая шерсть на его загривке стала дыбом. Остальные мчались за ним, и только самый мелкий пес отстал, будто понимая, что торопиться ему некуда.

Собаки окружили Сергея полукругом, остервенело лая на него. «Вот черт возьми! Как обидно, что я от подъезда отошел так далеко». Бабкин потянулся к кобуре, и вожак тут же прыгнул на него, норовя вцепиться в бедро. Бабкин отпрянул, желтые зубы лязгнули в воздухе, и пес отскочил в сторону, глядя на неожиданно появившийся в руке человека черный предмет.

— Пристрелю, как собаку, — пообещал Сергей, недобро усмехнувшись. — Пшел вон, шавка!

Стая продолжала оглушительно лаять, и Бабкин сделал резкое движение, словно наклоняясь и подбирая что-то с земли. Вожак отпрянул в сторону, за ним шарахнулись и остальные.

«Ага, это тебе знакомо лучше, чем пистолет».

Новый выпад — и собаки разбежались в разные стороны, продолжая гавкать, но без прежнего энтузиазма. Теперь моральный перевес был на стороне Сергея, и он незамедлительно воспользовался им, решительно шагнув к белому подстрекателю.

— А хочешь, собачка, я тебе шею сверну? — предложил он, не отводя глаз от оскаленной морды. — Ты животное дурное, нехорошее… Не дай бог, ребенка покусаешь.

Ярость, звучавшая в голосе человека, заставила вожака отступить. Стараясь не ронять достоинства, пес отбежал на несколько шагов, еще раз облаял Бабкина и наконец неторопливо затрусил прочь. Стая послушно побежала за ним, в одну секунду забыв об объекте несостоявшейся охоты. Сергей сунул пистолет в кобуру, проводил собак долгим взглядом и пошел к гаражу.

Вечером следующего дня, вешая в кухне оторвавшуюся штору, Бабкин немного натянул ее, и она с треском свалилась ему на голову. Не удержав равновесия, Сергей упал со спинки дивана, больно ударился плечом об угол комода и выругался, когда сверху его накрыла пыльная занавеска.

Выбравшись из-под нее, он осмотрел дырки в стене и вспомнил тетку у магазина. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.

Прошла неделя, и он почти выкинул из головы пьяную бабу с ее глупыми разговорами. В воскресенье Ольга вытащила его гулять, хотя Сергей никогда не любил просто так шататься по их району, обоснованно предполагая, что не стоит притягивать к себе неприятности. Он пытался убедить жену съездить куда-нибудь в центр, посидеть в кафе, но та отказалась.

— Хочу просто пройтись с тобой рядышком, — сказала Ольга, заглядывая ему в глаза и робко улыбаясь. — Я, наверное, уже забыла, каково это — гулять, держа тебя под руку.

Они бесцельно шатались между домов, и Сергей изо всех сил пытался поддерживать разговор, внимательно слушая жену. Ольга вспоминала своих подруг, со смехом рассказывала о матери, купившей новый разноцветный чайник и боявшейся его использовать, осторожно делилась мыслями об отпуске. Внешне все выглядело как тогда, когда они только начали встречаться и были очень счастливы. Но в голове у Бабкина против его воли всплыли слова попрошайки: «Хочешь жизнь свою изменить… Только нельзя тебе ее менять, никак нельзя».

— Пойдем-ка домой, — предложил он, беря жену под локоть. — Мне ботинок ногу натер.

Ольга забеспокоилась, предложила присесть и отдохнуть на скамеечке под сиренью, но Бабкин был настойчив. Ощущение, что их мирный вечер закончится вовсе не так, как хотелось бы, гнало его домой, заставляло настороженно оборачиваться через каждые десять шагов, присматриваться к торопившимся прохожим.

Они почти успели. До подъезда оставалось не больше десяти шагов, когда Бабкина догнал гнусавый голос.

— Эй, мужик! Закурить не найдется?

Трое парней, совсем молодых, лет по восемнадцать каждому, торопливо догоняли их с Ольгой.

— Закурить, говорю, есть?

Двое были неуловимо похожи — оба с развитой мускулатурой, которую подчеркивали обтягивающие майки, с короткими стрижками, широкими нижними челюстями, равномерно перетиравшими жвачку. Третий, обладатель гнусавого голоса, в противоположность им казался червяком — тощим, вихляющимся из стороны в сторону, с землистым лицом, покрытым бугорками прыщей. У Сергея не было никаких сомнений, что именно он — главный.

— Не курю, — неторопливо ответил Бабкин, прикидывая, кто из двоих качков вступит в драку первым.

— Что, и кобылка твоя не курит? Врешь!

Сергей успел уйти от первого удара, потому что ждал его, но он все же не думал, что прелюдия к драке будет такой короткой. «Ритуал не выдержан», — мелькнуло у него в голове, потому что по обычному, хорошо знакомому ему сценарию жертва должна возмутиться, чтобы у нападавших было полное моральное право ее избить. Эти трое не стали дожидаться его возмущенной реплики и ударили первыми.

Второй удар оказался неожиданно точным — в солнечное сплетение, и Бабкин охнул, согнувшись пополам. Завизжала Ольга и тут же замолчала, словно крик перерезали. Повалившись на асфальт, Сергей увернулся от ноги в тяжелом ботинке, перекатился, схватил первое, что попалось под руку, и снова вскочил, оценивая ситуацию.

Гнусавый стоял возле Ольги, первый качок готовился ко второму раунду, а второй рассматривал Бабкина чуть удивленно, словно не ожидал, что ему окажут сопротивление. Сергей не ошибся — он и впрямь был удивлен тем, с какой легкостью мужик ушел от первого удара. «Тренированный, сволочь, здоровый и быстрый. Очень быстрый».

— Не трогайте его, у него пистолет! — выкрикнула Ольга каким-то не своим, визгливым голосом.

Пистолета у Сергея, конечно же, не было, но он получил выигрыш на долю секунды — старший из бойцов смерил его оценивающим взглядом, и Бабкин тут же молниеносно прыгнул на него, повалил, приложил кулаком и отскочил, пока на него не успел навалиться второй. Он уже разложил для себя ситуацию и стал совершенно спокоен — ясно, что серьезную угрозу представляет только тот, кому он только что, судя по стонам и ругательствам, сломал нос. Исход драки был вопросом времени, но тут гнусавый, видимо, догадался, что затея потерпела поражение, и, проворно отскочив от Ольги, бросился бежать. За ним исчезли в сгустившейся темноте и двое его приятелей. Сергей прикинул, не стоит ли их догнать, но понял, что не сможет.

— Оль, с тобой все в порядке?

Он наклонился над женой, которая беспомощно опустилась на корточки возле стены и тихо всхлипывала.

— Что ты плачешь? Эта сволочь тебе что-то сделала?

— Нет. — Она всхлипнула последний раз, вытерла слезы. — Я за тебя испугалась!

— Ничего, все в порядке. Пойдем домой.

Ольга не могла успокоиться до полуночи, цеплялась за него, просила прощения за то, что потащила его на улицу, переживала, не сломаны ли у Сергея ребра. Бабкин терпеливо успокаивал ее, но мысленно был далеко и от жены, и от нелепой короткой драки. Ему нужно было хорошенько все обдумать, а жена со своими переживаниями мешала, хотя он изо всех сил старался не дать ей этого понять.

* * *

— Ты дождался четвертой неприятности? — спросил Макар, когда Бабкин сделал паузу в рассказе.

— Нет, не стал. Я, знаешь ли, не мазохист.

— Значит, все происходившее с тобой ты отнес к последствиям своего решения развестись с женой, — задумчиво подытожил Илюшин. — Потому что это совпадало с тем, что напророчила тебе попрошайка возле магазина. Я правильно рассуждаю?

— Почти. Вот только я, Макар, реалист. И всю жизнь им был. Поэтому можешь сам догадаться, что я сделал потом.

Сергей Бабкин и впрямь был реалистом до мозга костей. С его точки зрения ситуация выглядела следующим образом: незнакомая женщина предупредила, что его ждут неприятности, если он вздумает изменить что-то в своей жизни. Поскольку решения развестись с Ольгой Бабкин не менял, и это была самая крупная ожидаемая перемена, то логично было бы объяснить последующие гадости сбывающимся пророчеством. Другой человек на его месте внял бы предостережениям судьбы, так решительно демонстрирующей нежелательность выбранного им пути.

Бабкин тоже им внял. Только немного не так, как хотелось судьбе или кому-то, кто действовал от ее имени.

«Бабу Любу» он и впрямь нашел в соседнем дворе, предварительно поговорив с участковым и описав ее. Он ожидал, что она окажется бывшей актрисой, но Люба-Голуба, по паспорту — Любовь Игнатьевна Голишко, не имела отношения к сцене: до того, как ее уволили, она работала поваром при крупной столовой.

Сергею не потребовалось много времени на то, чтобы убедить ее рассказать правду, — удостоверение оперативника и звонок участковому, подтвердившему недоверчивой Голубе слова Бабкина, сделали свое дело.

— Вот дура-то я, — суховато сказала Любовь Игнатьевна, положив трубку и вытирая руки о засаленный цветастый халат. — И впрямь поверила твоей супружнице.

— Что она сказала?

— Сказала, что ты вроде как не из самых бедных людей. Собрался, сказала, уйти к любовнице, а ее с грудным дитем бросить одну. Припугнуть тебя хотела, чтобы ты раскаялся, а не то ей одной с ребенком-то тяжело бы пришлось.

— Ну да. Одну бросить. В бочке, на волю волн, — кивнул Бабкин, который ожидал чего-то в таком духе.

— Что дальше со мной делать будешь? — Неудавшаяся гадалка присела на табуретку и исподлобья посмотрела на оперативника.

— Да ничего не буду делать, — пожал плечами Сергей и, не удержавшись, добавил: — А ты артистка!

Обрадованная Люба приосанилась, запрокинула голову.

— Да-а-ай погадаю тебе, — предложила она, сдерживая усмешку. Голос ее изменился: стал нахальным, зазывным. — Честно тебе говорю, красавец — все хорошо будет у тебя в жизни, счастье будет, деньги будут!

Люба-Голуба обмахнулась воображаемым веером и подмигнула Бабкину хитрым глазом.

* * *

— Она призналась, что Ольга ей заплатила, — мрачно закончил Сергей, перекатывая между пальцами резиновый шарик и сжимая его в такт своим словам. — Тех троих идиотов, которые напали на нас вечером, тоже нашла Голишко — один из них оказался ее двоюродным племянником. Я потом с ними поговорил. — Он недобро усмехнулся. — Мальчики, правда, никак не могли взять в толк, чем же я так недоволен: пострадал-то один из них, а не я. Оказывается, Оля их заверила, что серьезной драки не будет, потому что она почти сразу крикнет условную фразу о пистолете, и они убегут — сделают вид, что поверили и испугались. В общем-то, так оно и вышло, только я успел одному из них нос сломать, а они меня саданули под ребра. Про гардину, думаю, мне не нужно тебе объяснять — ослабить шурупы было проще простого. Что еще…

— Мне очень интересно, как был проделан фокус с собаками, — признался Илюшин. — Или это был элемент случайности, который удачно вписался в остальной план?

— Нет, Макар, не был.

— Хм. Дай подумать… Супруга подложила тебе в карман приборчик, который вызывает агрессию у животных?

Бабкин рассмеялся, покачал головой.

— Все куда проще. Если я скажу, что стаю прикармливала все та же Голишко, этого будет достаточно? Кстати, вожак, как я позже убедился, умнейший пес, хорошо понимающий команды.

— А, вот в чем дело! Она подала команду, когда ты вышел из подъезда?

Конец ознакомительного фрагмента.