Тайна замка Вержи

Елена Михалкова, 2014

Мир Птички-Николь населен ведьмами и привидениями, цвергами и феями. Но реальная жизнь оказывается страшнее самой жуткой сказки. Во все времена преступления совершают не призраки, а люди. И раскрыть преступление может только человек, который твердо верит в разум и не позволяет фантазиям сбить его с толку. Окунитесь в прошлое, войдите в стены старинного замка и следуйте за лекарем Венсаном Бонне по лабиринту, полному загадок и тайн! Кто убивает в замке Вержи? Кого коснется проклятие колдуньи? И кто сорвет завесу тайн, душным покрывалом укутывающих стены замка? Читайте в средневековом детективе Елены Михалковой «Тайна замка Вержи».

Глава 9

В комнате Беатрис стояла влажная, густая духота — такая бывает на болоте жарким июльским днем. Воздух, насыщенный тяжелыми испарениями, казался липким, как прокисшее молоко. И пах он кислятиной, потом и еще чем-то неуловимо противным, чему Венсан никак не мог подобрать названия.

Он начал с того, что приказал потушить огонь в камине и вынести три из пяти жаровен. Нянька девочки с поджатыми губами неодобрительно следила за действиями слуг, которых отрядили в помощь лекарю. Но когда Венсан распахнул окно, она не выдержала:

— Да что ж это делается! Или вы и вторую голубку решили свести в могилу?

Венсан искоса взглянул на нее. Возмущенная Коринна была похожа куропатку, распушившую перья и отважно бросающуюся на незваного гостя.

Птенец, которого она так оберегала, спрятался в кресле за ее спиной, сжавшись в комочек. Беатрис не плакала, ничего не говорила, она только смотрела прямо перед собой блестящими глазами. Лекарь видел такой взгляд у больных лихорадкой.

А тут еще эти проклятые жаровни.

Открыв окно, Венсан подозвал молоденькую служанку и приказал укрыть Беатрис теплым одеялом. Служанка захлопотала около девочки, но та осталась неподвижна. Только гладкий выпуклый лоб прорезала крохотная морщинка — и сразу пропала.

— У нее кашель! — не унималась нянька. — Вы застудите ее насмерть! Хотите, чтобы их милости оплакивали сразу двух дочерей?!

Венсан про себя усмехнулся: судя по тому, что ему пришлось увидеть, вряд ли покойница дождется от отца и матери слез скорби.

— Вам, поди, и дела нет до гибели нашей любимой Элен! — взвилась Коринна, выведенная из себя его упорным молчанием. — Даже если все мы перемрем, как чумные коровы, месье Бонне и глазом не моргнет! Помяните мое слово — очень скоро смерть заберет еще кое-кого в Вержи.

— Если ты не угомонишься, я даже знаю, кто это будет, — заметил лекарь.

На некоторое время Коринна потеряла дар речи. В себя ее привели смешки слуг.

— Вы угрожаете мне, месье Бонне? — вкрадчиво начала она. — Что ж, должна сказать, я ничуть не удивлена. О вас ведь говорят всякое…

Смешки стихли. Венсан пожал плечами и отвернулся к столику, на котором уже были выставлены его пузырьки.

Но он знал, что нянька таращится ему в спину своими пронзительно-голубыми глазами. Это цвет речной воды, его любимый цвет, но отчего же ему так неприятно смотреть в них?

Ну же, милая, славная Коринна, скажи обо мне какую-нибудь гадость. Я затылком чую, что твой язычок уже раздвоился наподобие змеиного и в нетерпении касается кончиком изнанки губ.

— Вы прибыли из Каркассона, не так ли? — проворковала нянюшка. — Моя кузина живет там.

Венсан ощутил, что все превратились в слух — все, кроме младшей дочери графа, которая, похоже, рассудком и душой находилась далеко отсюда.

Любопытство — физически ощутимое, вязкое, как грязь, — сгустилось вокруг него. С притворным равнодушием все ждали, что будет сказано дальше. В эту грязь, в благодарный жирный замес из любопытства, страха, жадности до чужих тайн, упоения от причастности к постыдным секретам — в эту грязь должно было упасть слово и прорасти вездесущими сорняками слухов. Выдирай их потом сколько влезет, выпалывай, пока не помутнеет в глазах, — все напрасно: они появятся снова, неистребимые, как гидра.

Коринна вскинула голову, наслаждаясь мигом своего триумфа.

Наконец-то ей удалось поставить высокомерного негодяя на место. Смотрите-ка, он мигом утратил всю свою самонадеянность: стоит к ней спиной, вжав голову в плечи. Должно быть, в этот миг зазнайка Бонне мысленно умоляет о снисхождении.

Но разве заслуживает жалости человек, привечавший мерзавку Николь Огюстен? Человек, покусившийся на благополучие ее дорогой Беатрис?

— О чем я говорила? Ах да, о моей родственнице! — Голос Коринны сочился патокой. — Она рассказывала об одном очень странном происшествии… Пару лет назад в Каркассоне скончалась девушка, дочка священника.

Коринна замолчала. Молчание, насыщенное невысказанными словами и намеками, молчание, заявлявшее слушателям: это только начало истории. Многообещающее, выразительное и гулкое, как звон колокола. В таком замирает толпа на площади за несколько ударов сердца до мига, когда палач выбьет бочку из-под ног приговоренного.

Молчание, предшествующее крику.

Лекарь медленно начал поворачиваться. Коринна успела представить болезненную гримасу на его лице. Начнет ли он лепетать оправдания? Или бросится на нее, подтверждая непроизнесенное обвинение? Ах, как славно было бы, если бы бросился… Поводов для пересудов хватит тогда на целый год, и все будет вертеться вокруг нее, нянюшки Коринны.

Лекарь наконец повернулся, и смелость женщины куда-то испарилась. Негодяй Бонне ухмылялся! Выглядел он на диво безмятежным, и только приглядевшись, можно было заметить в серых сощуренных глазах недобрые искорки.

Волчище, как есть волчище. Оборотень, втершийся в доверие к графу.

— И что же рассказывала твоя родственница? — осведомился Бонне. — Скажи, да погромче, чтобы все слышали.

Коринна, только что прочно стоявшая обеими ногами на земле, почувствовала, как незаметно для себя оказалась на тонком льду. Кузина лишь упоминала, что дочь священника пользовал лекарь, который спешно уехал вскоре после ее смерти. И никаких подтверждений его вины у няньки не было. Сказать начистоту, она рассчитывала, что Бонне сам загонит себя в ловушку, едва услышит о Каркассоне. А теперь выходит, что ловушка захлопнулась за ее спиной.

Коринна беспомощно обвела взглядом слуг и сделала попытку улыбнуться. Быть может, ей удастся перевести все в шутку, пока дело не зашло слишком далеко?

— Ах, месье Бонне, вы же знаете нас, женщин, — кокетливо хихикнула она. — Мы иной раз наговорим такого, что сами потом удивляемся.

«Ничегошеньки тебе не известно, глупая курица, — подумал Венсан. — И теперь ты не знаешь, как выкрутиться».

Он смотрел на рыхлую няньку, нервно облизывавшую губы, и перед его глазами вставали десятки таких же, как она. Подобный сорт баб всегда имеет за пазухой целую груду камней. Окажись блудница в их власти, они бы забили ее еще до того, как Иисус закончил увещевать их. А после досталось бы и ему.

Венсан не испытывал ни злости, ни гнева. В юности он гневался так часто, что понемногу это чувство сточилось в нем, как стачивается нож от многократного применения. Затупившаяся ярость обернулась глухим раздражением. Со временем он научился укрощать и его.

Если что-то и могло поколебать его угрюмую безмятежность, это были не нападки Коринны.

Венсан не собирался протягивать руку помощи самодовольной дуре; он молчал, словно не слыша жалобного предложения о перемирии. Взгляды слуг из выжидательных стали насмешливыми. Определенно, Коринна проигрывала этот бой.

На ее счастье, Беатрис внезапно закашлялась.

— Ох, бедняжка! — вскрикнула нянька.

— Госпожа Беатрис!

Поднялась суматоха. Все мужчины, кроме лекаря, были изгнаны из комнаты, а женщины окружили Беатрис и излили на нее поток благих глупостей.

«Итак, они не поймали Птичку, — думал Венсан, размешивая лекарство. — Дюжина взрослых мужчин не смогла схватить молоденькую девушку».

Учитывая положение дел, радоваться было особенно нечему, а некоторые обстоятельства, выйдя наружу, могли погубить его самого. Но лекарь был благодарен провидению за спасение Николь Огюстен.

Он хорошенько проветрил комнату, распорядился перенести дочь графа в кровать и принес разведенный в теплой воде настой травы «львиный хвост». Сколько ни бились служанки, ни одной не удалось уговорить Беатрис выпить хотя бы глоток. Тогда лекарь сам сел рядом и с сожалением посмотрел на бледное личико с застывшим взглядом.

— Попробуйте, ваша милость, — негромко сказал он, протягивая кружку. — Вам станет легче.

Он не ожидал, что Беатрис отзовется. Но девочка вдруг заморгала, будто проснувшись, и перевела взгляд на лекаря.

— Она выпила весь бокал, — шепотом проговорила Беатрис. — Я видела!

Венсан оглянулся на служанок и горничную, застывших в почтительном отдалении. Бдительная Коринна сидела в кресле с другой стороны постели и не сводила глаз со своей питомицы, но девочка говорила так тихо, что вряд ли нянька могла что-то расслышать.

— Как это случилось? — тихо спросил он.

— Элен взяла со стола бокал. Она сильно волновалась и хотела успокоиться. Она сказала, что это средство ей поможет.

«В каком-то смысле так оно и вышло, — подумал Венсан. — Она действительно успокоилась».

Он понимал, что не должен расспрашивать девочку, но ему необходимо было кое-что выяснить.

— О чем это вы беседуете, моя радость? — встревожилась Коринна и сделала движение, будто собиралась встать.

— Кто налил в бокал лекарство? — быстро спросил Венсан, делая вид, что добавляет в питье еще несколько капель настоя. — Служанка?

— Николь? О, нет, месье Бонне! Элен не сказала мне, откуда оно у нее.

— Тогда почему вы уверены, что это не Николь?

Девочка широко раскрытыми глазами смотрела сквозь него, и Венсан чертыхнулся про себя: кажется, она снова впадает в забытье. К тому же к ним уже спешила Коринна.

Но удача сегодня была на его стороне: торопясь, нянька споткнулась и замешкалась, и Беатрис успела сказать:

— Николь никогда не смогла бы этого сделать.

И только тогда расплакалась.

Теперь лекарь был спокоен за нее. Слезы для горюющего — то же, что кровопускание для больного: они приносят облегчение и покой.

Вволю наплакавшись, девочка уснула.

Дождавшись, пока смолкнут всхлипы и дыхание Беатрис станет ровным, Венсан встал.

— Следи, чтобы в комнате было прохладно, — распорядился он. — Поверь, я не хочу убить твою госпожу. Духота действует на нее пагубно. Когда она проснется, уговори ее выпить остатки лекарства, только перед этим взболтай его. Если она начнет плакать и плач перейдет в икоту, пусть пошлют за мной.

— Уж она непременно начнет, — голос Коринны дрогнул. — Они ведь так дружны были с Элен. Ох, бедное, бедное дитя!

Сдерживая слезы, Коринна прижала пухлую руку к губам, но горестное рыдание все равно прорвалось наружу. Нянька торопливо отошла от кровати, чтобы не разбудить девочку, и застыла у двери, зажимая ладонью рот.

Мучения ее были столь явственными, что в Венсане проснулось что-то вроде сочувствия.

— Тебе тоже нужно лекарство, — спокойно сказал он. — Я оставлю для тебя немного.

Но Коринна покачала головой:

— Ни за что, месье Бонне.

— Отчего же? Поверь, тебе станет легче.

Она вскинула подбородок:

— Я не желаю, чтобы мне становилось легче.

Знакомая история, подумал Венсан. Самобичевание! Разве не забавно, что за пределами монастыря оно встречается куда чаще, чем внутри…

Он пожал плечами:

— Тебе не в чем упрекать себя.

— Упрекать? — Коринна плотно сжала губы. — Я ни в чем не упрекаю себя, месье Бонне.

Венсан присмотрелся к ней. Страдание во взгляде няньки сменилось ожесточением.

Нет, он ошибся: здесь пахнет не покаянием за воображаемый грех, а чем-то другим.

— Тогда почему ты отказываешься от помощи?

Коринна вытерла слезы со щек.

— Не хочу потерять ни капли из того горя, что я пережила сегодня. Пусть оно остается со мной, пусть я буду помнить о нем постоянно. Тогда я смогу проклинать ее так сильно, как она того заслуживает.

— Кого?

Мягкие, расплывчатые черты заплаканного лица словно заострились. Пальцы Коринны непроизвольно сжались в кулаки, на побелевших костяшках натянулась кожа. Полные губы с отвращением выплюнули одно слово:

— Николь!

Венсан умолк, озадаченный силой ее чувств. Слезы Коринны высохли, будто влага, испарившаяся с горячей поверхности. Она стала страшна в эту минуту — опухшая, нелепая, но переполненная до краев своей ненавистью. Ненависть сочилась из ее глаз, и тяжелый запах, исходивший от ее рыхлого тела, был запах ненависти.

— Но послушай… — Он должен был хотя бы попытаться. — С чего ты взяла, что Птичка убила Элен?

— Не трудитесь защищать ее, месье Бонне. Меня вы не переубедите.

— Возможно, я хотел бы, чтобы ты переубедила меня.

Он подбавил в голос смирения — самую малость.

Это ее проняло. Коринна уставилась на лекаря. Голубые глазки под воспаленными веками буравили его, выискивая подвох.

— Я человек пришлый, — напомнил Венсан. — Как я смогу разобраться, если все молчат? Может, они только прикидываются осведомленными…

— Но только не я! — перебила Коринна. — Здесь не найти человека, который знал бы обо всем лучше меня.

На это он и рассчитывал. Одноглазая Бернадетта, без сомнения, могла бы рассказать ему куда больше, но разговорить умную старуху нелегко. Проще подцепить Коринну на крючок ее спеси. Никому мы не хотим понравиться так сильно, как людям, которые не нравятся нам самим. Коринна терпеть его не может с первого же дня появления в Вержи. Именно поэтому непритязательная уловка может принести плоды.

Главное — не спугнуть ее.

— Николь казалась мне порядочной девушкой, — взвешивая слова, начал Венсан. — У нее строгий отец…

— Он ей не отец! — отрезала Коринна.

Венсан недоверчиво поднял брови, делая вид, что впервые слышит об этом.

— Ее подбросили ему! Ночью, тайком. А прежде ее испортила фея!

Удивление на лице Венсана стало неподдельным.

Коринна скрестила руки на груди. В ней боролись два желания: оставить всезнайку Бонне в неведении и доказать ему, что и она кое-что знает. Она торопилась как следует все обдумать, пока лекарь не ушел. Но быстро размышлять у Коринны всегда получалось плохо, мысли начинали спотыкаться друг об друга, она расстраивалась и окончательно переставала понимать, что нужно делать.

А лекарь уже стоит одной ногой на пороге. Если ее молчание продлится еще чуть-чуть, он потеряет терпение и уйдет в убеждении, что она всего лишь пустоболка.

Это перевесило чашу весов. Коринна подала знак, чтобы Бонне подождал, и отошла к кровати. Ничто не насторожило ее в ровном дыхании Беатрис. Вернувшись обратно, она с загадочным и строгим видом поманила Венсана за собой.

В маленькой комнатушке без окон нянька опустилась на стул и сложила руки на коленях. Ее важничанье выглядело смешным, но Венсан оставался серьезным и внимательным.

— Ты что-то сказала про фею.

— Началось все не с нее, месье Бонне, а со старшей сестры нашего Гастона Огюстена. Я ее никогда не видала. Знаю только, что она рано вышла замуж и поселилась с мужем в Лионе. Огюстен уверял, что она выучилась на белошвейку. Вот уж не думаю! Но муженек ее оборванец и негодяй, здесь и сомневаться не приходится.

— Ты его видела?

— Никто даже имени его не знает. А своими глазами его видели только Гастон да караульные, которые несли службу в тот ужасный день.

* * *

Оборванец прискакал поздней ночью. Вид его не вызывал доверия, и стража не пропустила чужака даже за первые ворота. Он не настаивал: спешился и расхаживал вокруг своего коня, посвистывая на все лады, пока не показался заспанный конюх.

Не тратя лишнего времени на приветствия, приезжий сразу объявил Гастону Огюстену, что сестра его внезапно скончалась от грудной немочи.

Новоявленный вдовец, сообщая эту скорбную весть, не пролил и слезинки. А вместо пояснений снял притороченную к седлу корзину и откинул грубое шерстяное покрывало.

В корзине, привязанный к днищу широкими лентами, спал младенец.

— Мне ребенок ни к чему! — с грубой прямотой заявил мужчина. — Я человек вольный, перекати-поле. Хотел сдать ее в приютский дом, да у них своих подкидышей больше, чем пиявок в луже. А потом вспомнил про тебя. Франсуаза частенько рассказывала про своего любимого братца. Она ведь вырастила тебя вместо матери, так? Настало время возвращать должок, Гастон.

С этими словами ночной визитер вскочил на лошадь и поскакал прочь. Да так быстро, словно черти за ним гнались. Пусть после этого кто-нибудь скажет, будто он не знал, что младенца поцеловала фея!

Но не таков был Гастон Огюстен, чтобы подчиниться чужой воле. Да и зачем ему было оставлять у себя это отродье?

Вот почему старший конюх поместья Вержи спустя короткое время вылетел из замка на быстром жеребце, прихватив с собой младенца в корзинке.

Гастон потом рассказывал, что девчонка спала как убитая. Ни единого раза за ночь не проснулась и не заплакала, хотя конь несся во весь опор. Что это, спрашивается, как не чары? Лесная фея постаралась, усыпила ребеночка.

Конюх знал, что сделает, когда догонит муженька сестры: отдаст ему младенца, и пусть родной отец хоть в лесу на растерзание волкам оставляет свое дитя. Грех ляжет на папашу, а Гастон будет ни при чем.

От замка Вержи через лес вела единственная дорога. Свернуть с нее ближайшие десять лье некуда. Но сколько ни подгонял коня разгневанный Гастон Огюстен, его ночной гость как сквозь землю провалился.

Огюстены всегда слыли упрямцами. Гастон, вбив себе в голову, что вернет младенца родному отцу, скакал всю ночь. И лишь под утро, когда солнце осветило верхушки деревьев, а вдалеке из рассеивающегося тумана выплыла замшелая стена, конюх понял, что добрался до соседнего Божани.

Но и там никто не видел пришельца из самого Лиона. Он не появлялся в замке ни накануне, ни ночью.

Гастон растерялся, что случалось с ним нечасто. Вдобавок ребенок наконец проснулся и истошно заголосил от голода. Пришлось искать кормилицу и лишь затем выдвигаться в обратный путь.

Домой Огюстен возвращался куда медленнее, внимательно поглядывая по сторонам. Должно быть, муженек сестры решил заночевать в лесу, а Гастон в спешке проскочил мимо. Ничего, дайте только встретить его!

Он все ехал и ехал, но навстречу попадались лишь олени, белки и зайцы. Его терзало нехорошее подозрение, что оборванец перехитрил его, а старший конюх терпеть не мог оставаться в дураках. Неужели хитрец переждал в кустах, пока он проедет, и теперь празднует победу в каком-нибудь трактире?

И отчего эдакому проходимцу взбрело в башку проделать неблизкий путь, чтобы избавиться от ребенка? Подкинул бы его под первую же попавшуюся дверь, а то и утопил бы, как кутенка.

В этих размышлениях мрачный, как туча, Гастон возвращался домой. Но все мысли разом вылетели из его головы, когда он выехал из-под тенистого полога леса и увидел вдалеке башни родного замка.

Башни окутывал густой дым.

Черный дым поднимался над Вержи, и черные птицы кружились в небе, точно хлопья пепла. Потрясенный, Гастон пришпорил коня. Когда они промчались через распахнутые ворота, глазам всадника открылась страшная картина.

Да, это была та самая ночь, когда банда Головореза добралась до замка Вержи. Прежде разбойники грабили деревни, нападали на путников. Грабителей в те времена водилось предостаточно, но Головорез заслужил свое прозвище тем, что в живых не оставлял никого: ни старика, ни младенца, ни домашнюю скотину.

Он не изменил своим правилам и в этот раз.

Гастон шел, переступая через обугленные тела. Конюх ни разу не наклонился проверить, не теплится ли жизнь в ком-нибудь из лежащих на земле. Головорез не оставлял свидетелей.

Да и не выжившие слуги интересовали Гастона. Он шел туда, где надеялся найти любимого хозяина.

И он его отыскал.

Симон де Вержи защищался отчаянно. Об этом говорила кровь, обагрившая каменные плиты вокруг того места, где он упал. Наметанным глазом человека, умеющего читать следы, Гастон увидел, что убитых им врагов было много, не меньше пяти. Но все тела были унесены с места битвы.

Лишь одно осталось лежать — тело Симона. В жестокой схватке он лишился руки. Но, расправившись с графом, разбойники не осмелились глумиться над его телом. Они даже воздали последние почести павшему хозяину замка: меч и щит его лежали рядом, принесенные, быть может, той самой рукой, что нанесла смертельный удар.

Гастон опустился на колени возле своего владыки и зарыдал. Он предпочел бы умереть, сражаясь за хозяина, чем остаться в живых и держать сейчас на руках его безжизненное тело.

Но пока он оплакивал Симона де Вержи, во дворе закричал ребенок. И охрипшим граем отозвались с неба вороны.

Гастон поднялся, утирая слезы, и пошел к надрывавшемуся младенцу.

* * *

— Вот так она осталась при дядюшке. Поначалу-то он пристроил ее деревенской кормилице. Но девчонка, стоило ей чуток подрасти, стала проситься к Гастону. Она уже тогда начала петь, а ведь ей было не больше двух!

Последние слова Коринна произнесла с заметным осуждением.

Трижды Огюстен оставлял эту дрянь в деревне, и трижды она пешком приходила в замок. Последний побег случился осенью, в самую распутицу. Девчонка чуть не утонула по дороге в грязи — ее нашли барахтающейся в луже, как лягушку, с забитыми грязью ртом и ушами. Тогда уж конюх сдался и оставил ее у себя.

И кто-то еще смел утверждать, будто Гастон мог бы обращаться с сиротой и помягче! Таких злопыхателей нянька всегда ставила на место. Разве не должна дрянная Николь быть благодарной уже за то, что дядя сделал для нее? Любой другой на его месте бросил бы младенца в лесу.

Учитывая то, что случилось потом, ему так и нужно было сделать.

Вернувшись к себе, лекарь плеснул в кружку вина и уселся за стол.

Стол был дубовый, прочный и до того тяжелый, что Венсану не удалось бы сдвинуть его в одиночку. Он стоял основательно, будто вырос из этого каменного пола. И другая мебель — полки, кровать, узкий шкаф — казались принадлежащими этому древнему жилищу, а вовсе не человеку, который пользовался ими.

— Фея поцеловала, — презрительно фыркнул он.

Черт знает каким мусором забиты головы у этих людей. Иногда ему хотелось бы залезть кое-кому в череп и посмотреть, что там внутри.

Надо же поверить в чушь про ребенка сестры! Дураку ясно, Огюстен прижил младенца на стороне. Кто заставил его забрать дитя, теперь уж и не узнать, но, похоже, мать Николь была из тех женщин, которым ребятишки — только обуза в их тяжкой, но не слишком почетной работе.

Но кем бы она ни была, ее ребенок спас Гастону Огюстену жизнь. Говорят, люди Головореза в ту ночь всех истребили подчистую, даже древнюю слепую старуху не пощадили. Вырезали, как коров на забое.

Венсан отхлебнул вина и отставил бокал в сторону.

Когда год назад он появился в Вержи, управляющий выделил ему просторную чистую комнату в замке. Однако Венсан, обойдя крепость, обнаружил в стене старые жилища — неглубокие, но отлично защищенные и с прочными стенами. Их использовали как кладовки и склады. Одна такая нора пустовала.

Едва только войдя в сырую промозглую комнату, он понял, что хочет здесь остаться.

К его затее управляющий отнесся без воодушевления. К тому же он был весьма удивлен, что Венсан прибыл без ученика. «Надеюсь, месье Бонне, вскоре вы обзаведетесь помощником!» — ворчал он, и во взгляде его читалось неприкрытое огорчение. Как же — такой несолидный доктор будет подвизаться в Вержи!

Да только плевать хотел Венсан Бонне на его расстройство. В монастыре он сам прошел долгий путь: ученик, помощник и, наконец, лекарь с правом врачевать и продавать снадобья собственного изготовления. За это время он твердо решил, что будет работать один.

Впрочем, ему пока и не встретился юноша, который выказал бы достаточно рвения и ума, чтобы Венсан захотел взять его на обучение.

Конец ознакомительного фрагмента.