Я сновидящая

Елена Паленова, 2021

Потеряв маленькую дочку в автокатастрофе, Вероника продолжала верить, что её Кариша жива, даже тогда, когда девочку официально признали погибшей. Долгих четыре года Ника вопреки всему и всем продолжала искать малышку и использовала для этого все свои возможности, кроме последней – наследственного дара видеть чужие воспоминания через сны. Этот опасный дар она всегда считала уродством, мешающим нормально жить, но теперь надежда осталась только на него и на тех, кто поможет разобраться в странных способностях, чтобы их можно было обернуть на пользу.

Глава 4

Из всех странных людей, с которыми Веронике довелось пообщаться за последнее время, дед Егор оказался самым… нормальным. Он не делал загадочное лицо и в целом не изображал из себя человека, которому ведомы все секреты Вселенной. Дед как дед. И в доме у него было светло, чистенько, а со стен и потолка не свисала никакая мистически-магическая бутафория, которой девушка и так уже насмотрелась предостаточно.

Единственное, что Веронику немного смущало — это внешний вид хозяина. Не великан, нет, но медведь самый натуральный. Крупный, плотный, ручищи огромные… В кино таких обычно в роли кузнецов деревенских снимают. Ну или богатырей русских. Да. За богатыря он, пожалуй, сошёл бы. По его внешности даже возраст определить невозможно было.

А ещё ей показалось странным, что колдун сам себя от гипертонии вылечить не может. По словам Юлии, он практически с того света человека вытащить мог, так почему же себя не исцелит? Это не вязалось с её представлениями о магии. С другой стороны, что она вообще знала о магии? Ну, кроме того, что большинство тех, кто её якобы практикует — шарлатаны.

Нехорошо получилось с этой её паникой… Вроде и не обиделся хозяин, но Вероника всё равно чувствовала себя виноватой. Они сидели за столом в большой комнате уже полчаса, но как начать разговор, девушка понятия не имела. Да и привыкла уже, что ворожеи и шаманы первыми болтать начинают, а этот сидит молча и только смотрит на неё из-под кустистых бровей пронзительным взглядом. И не спрашивает ни о чём, будто ждёт, что она первой заговорит. От этого его взгляда и молчания на душе как-то гаденько становилось, неприятно.

— Ты когда ела в последний раз? — наконец подал голос дед Егор после того, как желудок Вероники решил напомнить о себе сердитым урчанием.

— Утром на вокзале пирожок покупала, — вспомнила девушка и уточнила: — С капустой.

Он ничего не сказал в ответ, только протопал через всю комнату к холодильнику и вытащил из него глубокую тарелку с холодцом. Добавив к этой скромной снеди пару кусочков чёрного хлеба, хозяин вручил Веронике ложку и приказал тоном, не терпящим возражений:

— Ешь.

Вообще-то Вероника холодец не особенно любила. Мать готовила его редко и невкусно — пустой пресный студень с редкими кусочками мяса на дне. То же самое блюдо в исполнении деда Егора выглядело куда более привлекательным — много мяса, половинка варёного яйца и даже зелень. И чесноком пахло. Маму бы от такого удар хватил, она вообще чеснок на дух не переносила.

Вероника почувствовала себя сытой раньше, чем тарелка опустела на треть.

— Спасибо. Очень вкусно!

— Пожалуйста. Если будешь так есть, до старости не доживёшь, — сообщил дед Егор, убирая тарелку обратно в холодильник. — Я всё понимаю. Потеря ребёнка — это великое горе, но себя-то зачем в гроб загонять?

— Да я нормально питаюсь… — начала оправдываться девушка.

— У людей, которые нормально питаются, цвет лица розовый. И мясо на костях имеется, а у тебя мослы вон из-под рукавов торчат.

Возразить на это было нечего. Вероника и правда частенько за своими переживаниями и беготнёй забывала поесть. После рождения Каришки она располнела, а теперь вот… Как-то не до еды было последние четыре года. Иногда вспоминала о том, что надо перекусить, только тогда, когда голова начинала кружиться.

— Ты чего от меня ждёшь-то? Какой именно помощи? — поинтересовался дед Егор, ставя перед Вероникой на стол большую кружку с компотом, налитым из трёхлитровой банки, в которой плавали крупные вишни и какие-то ещё ягоды помельче.

— Честно? Понятия не имею, — откровенно призналась девушка. — Вы по телефону сказали, что я могу приехать, вот я и… тут.

— Я так сказал, потому что Юлька позвонила и упросила тебя выслушать. Ну и о беде твоей она рассказала тоже. До сих пор в толк не возьму, какой от меня прок в этой истории, но раз Господь нас свёл, значит, так надобно.

— То есть… Вы не колдун?

— Ха! Вот бабы! — дед Егор стукнул кулаком по столу вроде бы не сильно, но кружка с компотом всё равно подпрыгнула, расплескав содержимое по пёстрой клеёнке. — Всё с ног на голову перевернут! Колдун… Никакой я не колдун. С нечистью не якшаюсь, с потусторонними силами дел не имею, слов заговорных не знаю. Ты где таких колдунов видала?

— Я их вообще не видала — огорчилась Вероника.

— Да ты нос-то не вешай, Ника Николавна. Будем думать, зачем я тебе пригодиться могу. Дар-то у меня есть, но не колдовской он. Тьму я внутри человека вижу и вытянуть её умею.

— И во мне видите?

— И в тебе вижу. В голове твоя тьма сидит. Чёрная, беспросветная…

— Круто… Мне нравилось думать, что у меня там мозг.

— Ёрничаешь? — усмехнулся дед Егор. — Это хорошо. Ежели у человека после трагедии такой чувство юмора не совсем пропало, то и вкус к жизни со временем вернётся.

— Знаете… А я ведь фотографию дочки привезла. Думала, что вы, как другие, станете по фотографии мне о прошлом и будущем рассказывать. А по фотоснимку вы можете увидеть эту… ну… тьму?

— Не умею я этого, — признался дед Егор. — И не скажу, жив человек или нет.

— Жаль. Тогда я тоже не понимаю, чем вы мне помочь можете.

— А ты мне про дар свой расскажи, — предложил он. — Юлька говорила что-то про сны, но я толком ничего не понял.

— Дар… — Вероника усмехнулась и вытащила из кармана упаковку бумажных платков, чтобы вытереть лужицу компота на столе. — Это не дар, а наказание. Правда, не понимаю, за какие грехи. Вот сейчас мне снилось море. Хороший был сон, уютный, тёплый… А потом в нём какая-то тётка начала у кого-то требовать переоформить дом на какого-то Славика. Я только голос слышала, но уверена, что это не моё воспоминание, а ваше.

— Хм… — дед Егор сдвинул кустистые брови на переносице и задумчиво почесал бороду. — А ну-ка давай с самого начала рассказывай про сны эти.

— Что, прямо с детства начинать?

— Угу…

* * *

За окном уже клубился предрассветный туман, когда Вероника начала своё невесёлое повествование. Понимая, что собеседника вряд ли устроят общие фразы и короткие замечания, она начала вытаскивать из своей памяти всё-всё, что только могла. И про лагерь рассказала, и про то, как позже рассталась с парнем потому, что увидела во сне, что он с другой целуется… Какие-то детали, касающиеся личной жизни посторонних, упускала, потому что нехорошо это — лезть в чужую душу. Особое внимание она уделила сну о дочери, увиденному в больнице после аварии.

Дед Егор слушал её молча, не перебивая. Иногда кивал, иногда удивлённо приподнимал правую бровь.

— Потрясающе! — восхищённо изрёк он, когда Вероника выдохнула, закончив свою двухчасовую исповедь. — Впервые вижу настолько бескорыстного человека. Ты хоть понимаешь, дурында, чего твой дар стоит?

— Если бы его можно было продать, я бы с радостью от него избавилась. Навсегда. И не обзывайтесь, пожалуйста.

— Прости, не хотел обидеть. Но ты и правда никогда, ни разу не задумалась о том, сколько денег можно заработать на чужих тайнах? Да это же золотая жила!

— Ага. И преждевременная смерть. Спасибо, но нет. Я вовремя извлекла нужный урок, — девушка потёрла горбинку на переносице и разочарованно посмотрела на хозяина. — Не думала, что такое от вас услышу. Чего-то другого ждала, но, наверное, ошиблась.

Дед Егор удивлённо моргнул, соображая, чем мог обидеть гостью. Ну правда ведь — с таким даром можно было… Да что угодно можно было, если с осторожностью к делу подходить. Правда, достанься такой дар ему, он бы тоже не стал его для собственного обогащения использовать. Не так воспитан был. И Вероника, похоже, из того же теста слеплена.

— Не знаю, что ты там себе надумала, но я имел в виду, что такие бескорыстные люди, как ты, редко встречаются, — виновато пробормотал он, смекнув, в чём дело. — Просто нынче принято извлекать выгоду из всего, что деньгами пахнет.

— Но вы же тоже не берёте оплату, когда другим помогаете, — возразила Вероника.

— Ну да, — согласился дед Егор. — Не беру. До сегодняшнего дня думал, что я один такой дурак, ан нет. Есть ещё люди, которые не деньгами всё измеряют.

— Не пойму, вы этим фактом опечалены или наоборот?

— Рад я. И озадачен.

— Чем? Что я чужими тайнами торговать не хочу?

— Да ну нет же! Чего ты всё так близко к сердцу принимаешь? Злишься вот, за слова цепляешься… Я похвалить тебя хотел, а вона как всё вывернулось. Нельзя так, Ника. Ежели ты весь мир будешь в штыки воспринимать и в каждом слове обиду искать, то и мир к тебе никогда лицом не повернётся.

Вероника и сама понимала, что разозлилась на пустом месте. Задумывалась ли она о том, что на даре своём заработать может? Да! Только это были бы грязные деньги. Воровство это и вмешательство в личную жизнь. Полы в супермаркете мыть или утки за лежачими больными выносить — и то чище, чем такое. Потому никогда и не делилась ни с кем своей тайной, что много желающих нашлось бы попользоваться её возможностями. Она же не настолько наивная дура, чтобы не понимать этого. В детстве, может, и не понимала, но сейчас-то ей уже двадцать семь! И мозги имеются, хоть дед Егор и сказал, что у неё в голове вместо них тьма.

— Дед Егор, а тьма, что у меня в голове, от травмы может быть? — примирительным тоном сменила тему девушка, чтобы выбраться из возникшей неловкости. — Я во время аварии знатно так приложилась…

— От болезней тьма иная, — принял её капитуляцию хозяин. — Ежели сравнивать, то болезнь выглядит как…

Входная дверь скрипнула, и на пороге появилась высокая женщина в домашнем халате. Должно быть, та самая, которая присматривала за домом в отсутствие хозяина и накануне впустила Веронику внутрь.

— Господь Всемогущий! — симпатичное круглое лицо посерело, а рука визитёрши сама собой начала выписывать в воздухе кресты. — Егор! Ты ж помер!

— Да тьфу на тебя! — вместо приветствия отозвался дед, а Вероника прыснула в кулак, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Но… А «скорая»? Зойка сказала…

— А ты её больше слушай, она ещё не такое скажет, — перебил соседку дед Егор. — Чего тебе не спится-то?

— Так шесть часов же. Козу твою доить пришла и гостью завтраком покормить… — изумлённое выражение никак не хотело покидать ставшее пунцовым лицо женщины. — Ой, как неловко-то…

— Неловко штаны через голову надевать, — сообщил дед Егор и весело подмигнул Веронике. — Спасибо за заботу, но мы с козой сами справимся. Да, Ника? Пойдём, уж и правда пора хозяйством заниматься. А ты ступай, Мария, к себе. И Зойке скажи, пусть поменьше языком мелет, а то сотрёт его скоро.

— Ну и дела-а-а… — соседка ещё раз перекрестилась и исчезла за дверью.

— Вот так и живём, — развёл руками дед Егор, вставая из-за стола. — Зато с перемытыми костьми ходить легче.

— И часто вас хоронят? — не скрывая улыбки, поинтересовалась девушка.

— А всякий раз, как в больницу попадаю. Не знаю, откуда слухи пошли, но все почему-то решили, что я со дня на день на тот свет отправлюсь. И сон тот, что ты видела… Это жена моя первая приезжала требовать, чтоб я на сына дарственную на дом оформил. Мол, после смерти наследства долго ждать, а у меня от второй супруги ещё двое наследников имеется. Кто-то наболтал, что помирать я собираюсь, вот и примчалась заранее похлопотать, чтоб никому больше дом этот не достался. И смешно, и горько… Ты, ежели хочешь, в доме оставайся, поспи ещё. А я пойду, дел невпроворот.

— А можно с вами? Я помочь могу чем-нибудь, — предложила Вероника.

— Ну, пойдём, коль так. Птицу покормишь, пока я с Дуськой насчёт молока договорюсь.

— В смысле?

— Козу подою. Могу и тебя научить.

Вероника на это предложение ничего не ответила. Козу подоить она и сама могла — бабушка у себя в деревне не только коз, но и корову держала, так что опыт имелся. Вообще ей деревенская жизнь всегда больше городской по душе была, только вот муж этого пристрастия не понимал и не разделял. Отдыхать — пожалуйста, но чтоб огород держать или живность какую-нибудь разводить, даже речи быть не могло. Бабушка Вероники называла это потребительским отношением к жизни, а сама девушка считала, что каждый имеет право жить так, как хочет.

Было бы неплохо погостить немного у деда Егора, но задерживаться здесь, если он не может помочь в поисках Карины, было бессмысленной тратой времени. Вероника и так уже целых четыре года потеряла, поэтому теперь хотела использовать каждую минуту, чтобы наверстать упущенное. Старик проявил искренний интерес и вроде бы был настроен помочь в меру своих возможностей, но сколько времени уйдёт, пока он разберётся в её даре и во всём остальном? Да и разберётся ли?

С другой стороны… Ну вот уедет Вероника отсюда, вернётся обратно в свой город, а дальше что? Снова беготня по объявлениям потомственных ведьм и гадалок? Нет уж. Пока дед Егор не скажет, что всё, тупик, она никуда отсюда не поедет. Да и от тьмы в голове было бы неплохо избавиться. Если её способности — это тьма, то без них, наверное, и жить будет попроще.