Страны моей жемчужины

Елена Петровна Долгополова

Для каждого человека Родина – это место, с которым связаны лучшие воспоминания. Это может быть горная река, у которой вырос, древний минарет, возвышающийся над городом, тихая улочка, по которой в детстве бегал с друзьями. Из бесценных жемчужин воспоминаний и сюжетов о жизни – современной, прошлой, будущей или даже представленной в фантастическом повествовании – собран альманах, общая цель которого дать нестандартное представление об одной из удивительных стран Средней Азии – об Узбекистане.

Татьяна БАЕВА

Комета Дракона

Выехав из Идирне в канун праздника Рамадан 80 дней назад ко двору правителя Мавераннахара Мухаммеда Тарагая ибн Шахруха ибн Тимура Мирзо Улугбека, посольство султана Мурада второго достигло наубехарских ворот.

Раскаленное солнце стояло уже в зените, когда отряд вошел в Самарканд и мучимый ужасающей жарой юноша в тысячный раз проклинал визиря Дамада Али-пашу за это изматывающее путешествие.

Вопреки всем ожиданиям визирь не поехал ко дворцу Кук-Сарой, а направился к мавзолею Гур-Эмир, где совершил длинный молебен у последнего пристанища «страшного хромого», как султана Мурада называл его дед, помнящий поход Тамерлана и поражение османов в Ангорской битве. И только когда солнце стало клониться к закату, отряд двинулся в сторону Чупанатинских гор. Город с его базарами, караван-сараями, лазоревыми куполами и саманными крышами, с выжженными площадями и прохладными садами остался позади. Но визирь, казалось, нисколько не утомленный духотой, снова и снова повторял своему юному спутнику, что сейчас они увидят истинное чудо, созданное непревзойденным гением.

От подножия холма Кухак к входу странного строения вела не мощеная дорога, а обычная тропа, проложенная скотом и людьми меж камней и кустарников. Обойдя строение кругом, паша положил руку на плечо юноши и сказал:

— Смотри! Смотри во все глаза! Это истинное чудо!

Юноша был в искреннем недоумении: трехэтажное цилиндрическое строение не произвело на него ни малейшего впечатления. Он уже видел роскошные дворцы Ниаваран и Саадабад, видел величественные минареты Кутлуг Темур и Калян и не понимал, чем восхищается Дамад Али. Может, это мавзолей какого-то святого? Но тогда паша опять устроил бы молебен с жертвоприношениями — визирь любил пускать кровь. А сейчас он благоговел, как мальчишка, не стыдясь своего детского восторга.

Крики янычар прервали раздумья юноши. К ним приближался отряд из пары десятков солдат — сарбазов, сопровождающих человека на белом коне. Паша выбежал вперед, щуря близорукие глаза и силясь рассмотреть всадников, а разглядев знамена, которые означали, что к ним приближается царский угрук, взметнув руки к небу, рухнул на колени лицом вниз, да так и лежал, пока отряд не подъехал и не спешился. Юноша, которого янычары тоже поставили на колени, головы не опустил и хорошо видел, как подошел к визирю худощавый человек невысокого роста в запыленных одеждах. Только его руки, унизанные перстнями, свидетельствовали о высоком сане. Приблизившись, человек поднял за печи Дамада Али-пашу и прижал к своей груди.

— Друг мой! Ты приехал. Как я счастлив видеть тебя! Не сомневался, что ты не успокоишься, пока не увидишь мое детище, о котором я столько писал тебе. Но опасался, доживу ли я до радостной встречи?

— О мой господин! Да ниспошлет вам Всевышний долгих лет жизни, полных процветания и радости. После каждого вашего письма душа моя летела к вашей обители.

— Твой султан долго не отпускал тебя. Я бы тоже не отпустил такого собеседника.

— О мой господин, поверьте, моя служба султану совсем не предполагает тех бесед, которыми вы осчастливили меня в посланиях. И теперь нет предела моему счастью видеть вас воочию.

Визирь склонил голову, поцеловав руку султана. Тот же, убрав руку и накрыв ею плечо Али-паши, как птица, взявшая под крыло птенца, повлек его к входу в здание. Паша обернулся и кивком приказал юноше следовать за ним.

Тусклый свет масляных фонарей, коих здесь было множество, рассеивал мрак внутри огромного помещения, давая возможность осмотреться. Все стены, как огромный улей, были испещрены нишами, в которых лежало несчетное количество свитков, книг, стопок бумаги и пергамента. Поблескивая бронзовыми кольцами, на мраморном постаменте стояла армиллярная сфера. А весь центр здания — от плоской крыши до пола — занимал исполинский секстант¹.

Обойдя его, они приблизились к чернеющему провалу, и Улугбек потребовал у охраны факелы. Открывшаяся перед ними бездна гулким эхом повторяла благоговейный шепот паши.

— О Всевышний! Это поистине грандиозно. Я сотни раз представлял себе это, перечитывая ваши письма, мой повелитель. Но действительность превзошла картины, порожденные моим скудным разумом.

— Не принижай своей светлой головы мой друг, — ласково сказал Улугбек. — Вопросы, которыми ты задаешься, восхищают меня. Твой ум пытлив, а взор пытается пронзить невидимое. Ты должен остаться здесь, со мной, и небо откроет нам свои тайны.

— Вы слишком добры ко мне, мой господин. Имей я хоть крупицу тех талантов, коими одарены ваши сподвижники Казы-заде-Руми или звездный сокольничий Али Кушчи, клянусь, я оставил бы дворец султана и поселился в землянке у подножия обсерватории.

— Ты еще и удивительно скромен, — шутливо сказал Улугбек. — Надеюсь твоя землянка не разрушит то, что выкопал я. Взгляни.

Освещая путь факелами, они уже спустились на несколько ступеней, когда визирь обернулся и увидел застывшего в оцепенении юношу.

— Чего ты страшишься? — крикнул он. — Это не врата в преисподнюю.

Очнувшись от окрика, тот гордо вскинул голову и ответил:

— Я ничего не боюсь. Я дракон — сын дракона, и сам ад нам не страшен.

Визирь устало покачал головой:

— Простите меня, мой господин. Я плохой учитель и наставник. Этот дикий звереныш кусает руку, которая его кормит.

— И кто же это?

Несмотря на слова паши, эмир смотрел на юношу с любопытством и без злобы.

— Юный Басараб из Валахии. Он и его брат — залог их отца перед султаном Муратом. Не знаю, за какие грехи поручили моим заботам этого неверного. По-хорошему он не понимает, а проявлять жестокость мне не дозволено. Один Аллах ведает, чего стоит мое терпение.

— Всевышний воздаст тебе за это, — успокоил паша визиря и обратился к юноше: — А что страшит тебя?

— Меня страшит смерть, — и, опережая ухмылку, Дамад Али, поспешил добавить: — Смерть раньше отмщения. Я не должен умереть раньше, чем воздам всем, кого не отпускает мое сердце.

— Твоя дерзость не даст тебе дожить до седин, — покачал головой паша.

— Тогда мой гнев не даст мне успокоиться, и я дождусь их всех за небесными вратами.

Улугбек поднял факел выше и осветил лицо юноши.

— Страх и гнев. Гнев, порожденный страхом, и страх, выливающийся в гнев. А что еще теплится в твоей душе? Есть ли в твоем сердце любовь?

Любовь… любовь… слово, смутно проступающее сквозь тьму и ранящее сильнее, чем страх и гнев, вместе взятые. Он любил свой дом, мать, отца… отца больше всех. Он хотел стоять с ним плечом к плечу, как старший брат Мирчи. Но отец сам отвез его к султану вместе с маленьким Раду. Как ему тогда было страшно! И только гнев помогал выжить.

А Раду? Как он боялся за него, как опекал! Но мальчишку, похоже, нисколько не тяготил «плен». Легко выучив язык, переняв обычаи двора султана, он наспех простился с братом в день его отъезда и, схватив лук и колчан, уехал с шахзаде Мехмедом на охоту. Все, кого он любил… всё, что любил… осталось так далеко… Осталась ли любовь в его сердце? И появится ли вновь когда-нибудь?

Когда-нибудь… но не сейчас!

— Не сейчас, — озвучил он свои мысли. — Сейчас не время.

— Все мы полагаем, что у нас есть время на отложенные дела. — Сказал Улугбек, горько усмехнувшись. — А когда высчитаем срок, в который закатится твоя звезда, отказываемся верить и опять откладываем все на потом.

Паша встревоженно посмотрел на эмира и спросил:

— Ваши звезды по-прежнему предзнаменуют вам страшное?

— Моя звезда Муштари² пребывала в пятом доме, когда родился сын — кровь от моей крови. Что само по себе уже не предвещает ничего хорошего. А противостояние огненных Утаред³ и Меррих⁴ и вовсе не оставляют мне шансов. Вот теперь и ты знаешь.

— Никто не может знать о своей звезде, — упрямо выпятив подбородок, сказал юноша. — Светила подвластны только Богу.

— Это верно, но пути их открыты для нас и могут быть изучены и просчитаны. В твоей стране нет ни одного астролога?

— Есть один безумный. Монах Аврелий. Смотрит по ночам в небо, беснуется во время кровавой луны, вопя, что знал об этом. И меня сбивал с толку, говоря, что дано мне увидеть в небе огненного дракона — того, что явился моему деду, предзнаменуя, что род наш будет господарями и царями Дакии. Я поверил; смотрел в небо, а вместо этого стал рехином — заложником.

Улугбек с еще большим интересом посмотрел на юношу и спросил:

— А когда твой прародитель видел в небе дракона?

— В 1380 году от рождества Христова. В вашем исчислении это будет…

— Я умею исчислять время от рождения пророка Исы, — прервал его эмир. — Дракон Гиртаб, прилетающий через поколение. Златохвостый павлин вавилонян. «Небесные метлы», записанные в летописи Чуньцю. Я не уверен… Сейчас… сейчас…

Улугбек подошел к одному из столов, на котором стояло сразу несколько светильников. Что-то записал, зачеркнул, написал снова. Вернувшись к ожидающему его Дамаду Али, он вложил в руку юноши тонкую полоску пергамента.

— Если, как говорит досточтимый паша, твоя дерзость не оставит тебя без головы и ты доживешь до означенного здесь срока, то ты увидишь в небе огненного дракона и вспомнишь старого звездочета, которого к этому времени уже не будет на свете.

Обернувшись к паше и увидев, как помрачнело его лицо, Улугбек весело произнес:

— Не печалься, мой друг. Для общения с тобой времени у меня достаточно. И зиджи⁵, за которыми ты проделал столь долгий путь, уже переписаны и ждут твоего пытливого глаза.

* * *

Одной из самых больших нумизматических ценностей сегодня является серебряный дукат, отчеканенный в 1456 году Владом III Басарабом, больше известным как Дракула. На монете, отчеканенной «набожным» господарем к пасхе, помимо фамильного герба, изображена комета, которая в том году, по свидетельству очевидцев, появилась в небе только в августе. Сам Влад считал «огненного дракона» покровителем и ждал появления кометы с уверенностью, пугающей окружающих.

О том, кто предсказал «колосажателю» появление кометы, истории неизвестно…

Примечания

1

Секстант — навигационный астрономический инструмент.

2

Муштари — Юпитер.

3

Утаред — Меркурий.

4

Меррих — Марс.

5

Зиджи астрономические таблицы, составлявшиеся в средние века во многих странах Востока и включавшие, как правило, каталоги звёзд.