Дуры

Елена Поддубская

Данного романа точно не было бы, не существуй на свете настоящих Тамары Луковой и её дочери Олечки, и не случись все те события, что подвигли меня взяться за перо. Однако прошу учесть, что многие события в романе – лишь совпадение с тем, что и как было в настоящей жизни главной героини и её близких, и что выдумка автора – это и есть та правда, о которой рассказано. Прошу любого, кто возьмётся за чтение романа, не сопоставлять написанное с произошедшим.

4

Обманутой Тамара Лукова была уже давно, а теперь оказалась ещё и брошенной. На исходе третьих суток отсутствия Стаса она пошла в полицию. Там завели дело о пропаже человека. Не мужа, а именно человека. Так сказала дочь. Ольга любила отца не меньше, чем мать, но не могла простить ему предательства. Так сказали и подруги. Их, верных, было три: с Мариной Стасовой (да, такое вот совпадение: муж — Стас и подруга — Стасова) Лукова когда-то работала в Доме моделей на Вернадского. Дину Власову она знала с начальной школы. Жанна Глинкина сидела за одной партой с дочерью, а дружила с её мамой. Своя мама у Жанны тоже была. Где-то. Зачем-то. Отца девочка видела нечасто и росла по законам улицы, со всеми выходящими из этого последствиями. Уживающиеся в ней красота и дикость приковывали до безотказности. Из чего вышли первый брак по расчёту, второй по любви, третий, по убеждению. Сеть итальянских ресторанов «Аморе» приносила Жанне стабильный доход, позволяющий быть узнаваемой и на уровне мэрии города, и даже в министерских кругах.

Соображая, как ей жить дальше, Тамара в сотый раз разглаживала копию заявления в полицию. Подруги и дочь сновали между залом и открытой кухней, готовя ужин. На стол из холодного мрамора нашлась тёплая льняная скатерть. Из шкафа достали красивую посуду и дороги приборы. Оля крутила салфетки и, обходя маму, устанавливала их на тарелки. Среди общей кутерьмы недвижимым был один предмет — тело хозяйки.

Зажжённых лампы над плитой и двух торшеров для комфорта хватило. Жалюзи опустили, оставив не завешенными окна с видом на большой сад, зрелый, с высокими деревьями. Свет из дома позволял видеть, как в спустившейся октябрьской темноте берёзы разводят жёлтыми ветвями. Ели держат тёмно-зелёную осанку. Рябина, яблони, вишни разбавляют этот танец красными кружащими листьями.

И пока природу охватывало упоенное погружение в осенний сон, дом бурлил от людских страстей.

— Том, я для чего тебе сказала включать телефон, когда вы ругаетесь? Если бы ты знала, что я тебя слышу, то не пресмыкалась бы перед ним, — напомнила Стасова.

— Малина, это неэтично, — встряла Дина.

— Зато работает, — ответила Марина и схватила с дивана хлопушку: — Вот скажи, зачем ты её приволокла? А если бы он ударил тебя? — Марина попробовала палку на подушке от дивана. От резкого хлопка Тамара вздрогнула. В её глазах промелькнул ужас. Дина покрутила пальцем у виска:

— Малина, скисни! Костюков морально устойчивый.

Тамара кивнула, соглашаясь, Марина скептически улыбнулась, Жанна закатила глаза:

— Власова, ты мне сейчас напомнила анекдот про октябрят:

«‒ Дедушка Ленин, а можно ли носить звёздочку, если в строю ходишь спиной вперёд?

— Можно, но тогда значок нужно цеплять на спину не слева, а справа».

Подруги уставились на Глинкину. Ольга почесала нос:

— Где смеяться?

— При чём тут Ленин? — Стасова встала, руки в боки. В анекдоте прослушивалась хула советского строя, а этого Марина никак не любила. СССР гарантировал человеку счастливое и обеспеченное существование, где жили, не сражаясь за клиентов, не ломая голову, как избежать налоговых проверок, не гадая, в чём держать деньги. Их у граждан было одинаково немного, но на насущное хватало.

— Жанка, ты как обычно мудришь. При чём тут звёздочка? — Дина забрала у Стасовой выбивалку, тюкнула ею подушку.

— При том, что ты, Динка, тоже дура, — незлобно ответила Жанна. Ругательное слово определяло не категорию, а состояние. Забрав палку, она сунула её Ольге и сделала знак унести.

— Почему — тоже? — заерепенилась Власова

Глинкина постучала Марине по лбу:

— Да потому что, — Глинкина три раза ткнула указательным пальцем себе в лоб: — Малина Вареньевна, Дина Леонидовна, думайте черепушками. Чтобы Стас ударил Тамару? Да никогда! Оль, захвати из холодильника «Фраголино», — крикнула Жанна школьной подруге вдогонку и стала выкладывать на стол пакет с огромными манго и другие бутылки. Она только вчера вернулась с Бали. Дина взяла первую, прочла название, заворчала. С маленьким фонтаном на макушке и каштаново-кремовыми прядями Власова напоминала капризную тибетскую собачку ши-тсу.

— Жанка, лучше бы ты принесла «Просекко». У него перляж лучше, — она дунула в звенящий от чистоты стакан, пугая сидящих на стенках микробов своими бациллами.

— Научила я тебя, Динка, на свою голову! Пей, богема, и не вякай! Будут тебе и перляж, и перд. ж, — проворчала Жанна, подыскивая в шкафу подходящий нож. Огромные манго, каких не бывает в столичных магазинах, густо пахли даже через кожуру. Приняв у Ольги запотевшую бутылку, она указала глазами на полотенце: — Дин, подай, а то руки скользят. Оль, нарежь витамины! Девочки, вкус — я таких ещё не ела.

— Тётя Дина, а где вы задействованы в этом сезоне? — вежливо спросила Ольга, принимаясь за нарезку.

Власова заломила руки:

— Олька, безбожница! Я и без твоих «тёть» играю в новой постановке старую медсестру.

— Про что спектакль? — мимоходом поинтересовалась Марина, вытягивая шею на манго. Единственным видом искусства для Стасовой была художественная лепка, выполненная её руками на чужих лицах.

— Про войну спектакль. Так решил Юрий Мефодьевич, — имя и отчество директора театра Соломина, Дина выговорила с подобострастием.

— Ну, если Мефодьевич, то терпи! — подмигнула Марина и первой подставила свой бокал под открытую бутылку: — Мне — все сливки!

— Как будто когда-то было иначе? Держи, Вареньевна! — согласилась Жанна.

Через час весёлые подруги пели песни. Тамаре приказали прекратить существовать ради мужа и начинать жить для себя. Ещё немного погодя решили зарегистрировать бывшую модель на программу «Модный приговор». Почему бы и нет? Стезя — её. Контекст — подходящий. Главное, правильно составить заявку. Ольга тут же села за ком плести жалостливую кипу инков. Что-то про несчастную судьбу брошенки. Жанна ходила по комнате, как учёный марабу и диктовала: «Мать моя — отчаявшаяся женщина, и ей срочно требуется помощь. Иначе…».

— Правильно, — соглашалась Марина. — Пусть они читают, и думают, что могут спасти чистую душу. А если не спасут, то гореть им в аду!

Фраза так понравилась Жанне, что она тут же включила диктофон. На память в таком состоянии Глинкина не надеялась. Ольга, забросив компьютер, сказала в микрофон нужное. Дина, перехватив инициативу, сказала это же нужное нужной интонацией. Марина по ходу записи подкорректировала свой же текст, вставив, что бессердечных редакторов замучит аллергия на коллаген, ботокс, силикон, а заодно и латекс. Тамара, глядя на выходки подруг, радовалась, что они взялись за её жизнь. В любом случае, кому-то уже давно пора было это сделать.