Твоя жизнь в моих руках

Елена Рахманина, 2023

– Кто вы и что я здесь делаю? – спрашиваю, вытирая дрожащими пальцами слёзы со щек.Мужчина впивается в меня взглядом. Орлиным. Острым. Презрительным. Так смотрят на добычу, за которой гонятся. Так же он смотрел на меня и этой ночью. Если только это был не сон.– Меня зовут Лев. Для тебя Лев Григорьевич. Или дядя Лев. Я брат твоего отца. И приехал забрать тебя с собой.Внутри всё переворачивается. Дядя? У меня был секс с дядей?

Глава 1

Отец?

Смешно. Как много в этом слове, и как мало оно значит для меня.

У меня никогда не было отца. Да и матери тоже.

Когда мне исполнилось три годика, муж моей матери узнал, что я не его родная дочь.

Знаете, как бывает в мыльных операх, когда мужчине сообщает медсестра, что с моей группой крови и резус-фактором я никак не могу являться его дочерью. Ну или наверняка случилось что-то похожее. Подробностей мне никто не сообщал.

И вот незадача. Жена принесла в подоле чужого ребёнка, продолжать растить которого он не намеревался.

Но, как выяснилось, возникшую проблему с гулящей, но красивой женой можно легко решить. Достаточно просто избавиться от её ребёнка, отдав его в детский дом. Отказавшись от него. С глаз долой — из сердца вон.

Впрочем, если от меня так просто избавились, должно быть, и в сердце мне места тоже не нашлось. Не то что в доме матери.

Созданная матерью бюрократическая проволочка не позволяла бездетным родителям удочерить сироту. Ведь раз в год она забирала меня в день моего рождения. Мы обедали в кафе. И оставался шанс, что она захочет подарить мне полноценную семью.

Я, мама и её дочь Лидочка, старше меня на четыре года.

Это был самый долгожданный день в году. И самый страшный. Весь год я проводила в мечтах, что меня наконец заберут. Навсегда.

Домой.

До четырнадцати лет меня никогда не приглашали в гости. Но до этого я постоянно пребывала в фантазиях о том, как выглядит их квартира.

Лида меня не очень жаловала, хотя я точно не являлась конкуренткой за любовь её родителей. Но, наверное, меня бы поселили в одной комнате с ней. И, возможно, она бы разрешила играть с её куклами. Познакомила бы с подружками. Брала с собой гулять.

Стыдила бы меня за веснушки, на которые всегда смотрела с отвращением. А я с восхищением — на её вздёрнутый белый носик без следа этой противной ржавчины, что покрывала моё лицо каждую весну.

Может быть, мне бы даже дали поносить что-то из её старых вещей. Её всегда так красиво и ярко наряжали, что каждую нашу встречу я, разинув рот, рассматривала её наряд до самой последней детали.

А вот на маму смотреть было сложно.

Даже будучи совсем мелкой, понимала, что происходящее в моей жизни неправильно. Не естественное течение событий.

Я не могла расстаться с подаренным кем-то в детстве плюшевым мишкой. Он до сих пор спит со мной в постели. А она избавилась от меня… так просто и легко, будто я неживая. Не имею чувств, эмоций. Не испытываю боли. И не плачу беззвучно по ночам в подушку от обиды размером с чёрную дыру.

И с каждым годом моего взросления она казалась мне всё красивее и всё реальнее. Вот она — мама. Как в кино показывают. Протяни только руку. Можно даже дотронуться. И тут же получить строгий, жалящий взгляд. Чтобы отдёрнуть руку, как после ожога о накалённую сковородку.

Бо́льшую часть моей жизни наивная, слепая, преданная любовь перекрывала ненависть, что росла с каждым годом, увеличиваясь и накрывая меня с головой. Горькая и отравляющая.

Отец Лиды порой привозил жену с дочкой. Никогда не выходил из машины. Будто чурался меня. Нет девчонки — нет измен? Так я думала.

Зажмурилась, пытаясь выплыть из воспоминаний. Возвращаясь обратно в суровую реальность.

— Отца? — переспрашиваю сипло, ощущая резь в горле.

Слово новое. Незнакомое. Смешное какое-то. Поэтому на моём лице возникает улыбка. Кривая, болезненная.

Не оттого, что я переживала шок, узнав о существовании человека, с помощью которого яйцеклетка была оплодотворена сперматозоидом с Х-хромосомой. О том, что он должен существовать, мне поведали ещё уроки биологии в школе.

Вот уж не думала, что он когда-нибудь захочет появиться в моей жизни. Ибо мама Инга говорила, что ему отлично известно о том, что у его рода есть продолжение в моём лице. Только, как и ей, ненужное.

Отец отказался от меня, так же как и она.

Склоняю голову, внимательнее разглядывая мужчину. Он богат. Это очевидно, учитывая то, как он одет. Я не очень разбиралась в брендах, да и не было на нём известных логотипов. Но он буквально источал запах денег. Больших денег.

От него разило богатством.

И выходит, мой так называемый папаша тоже небеден?

Тогда почему я прожила пятнадцать лет в тюрьме под названием детский дом?

— Да. Отца.

Коленки дрожат, и, чтобы скрыть страх, я присаживаюсь на подлокотник кресла, ощущая себя очень дерзкой. Потому что никогда не имела привычки перечить тем, кто старше. Поздно спохватившись, что на мне нет трусов, неловко свела бёдра.

Движение не укрылось от дяди Питона.

— У меня нет отца. А значит, и других родственников. Следовательно, я с вами никуда не поеду.

***

Смотрит на меня безразлично. Будто я зря сотрясаю воздух и мои слова ровным счётом ничего не значат.

— Я даю тебе два дня на сборы, — подтверждает мои предположения, даже не пробуя спорить.

Нет, Верочка, что ты! Папа хотел тебя забрать сразу, как только узнал о твоём существовании, но…

А дальше на ум не пришло ни одной веской причины, с помощью которой могла бы оправдать, что меня бросили.

Злость вырывается из меня вместе с дыханием. Судорожно сжимаю и разжимаю дрожащие пальцы. Ощущая жгучую потребность ударить этого человека. Незнакомого, чужого, который вдруг решил, что вправе распоряжаться моей жизнью!

Что за бред?!

Нельзя вот так появляться из ниоткуда после пятнадцати лет забвения и ожидать послушания.

Обычно я веду себя тихо. Не люблю привлекать внимания. Потому что это всегда оборачивалось для меня проблемами. Но, похоже, уже поздно. Одна огромная проблема сидит напротив.

— Нет, — поднимаюсь с подлокотника, упрямо глядя на мужчину, точно зная, что нет никакой силы, способной заставить меня поехать с ним.

— Да, — и в качестве аргумента вынимает из наплечной кобуры пистолет. Тяжёлый, чёрный. Такой начищенный и блестящий, словно его постоянно пускают в ход. И кладёт его на стеклянную столешницу журнального столика.

Он не направляет дуло в мою сторону. Но даёт понять, что я не в том положении, чтобы спорить с ним. Очевидно, с такими людьми не пререкаются. Им подчиняются. Их слушаются. А я просто по неопытности не смогла разобрать, с кем имею дело.

И как я сразу не заметила, что он при оружии? Эта наплечная кобура выглядит как какой-то модный элемент гардероба. Такой же современный, как и его татуированные предплечья. Что там у него, купола?

Кем бы он мне ни приходился, дядей или нет, но он опасен. Возможно, он бандит, как Крестовский, или бизнесмен? Или, может быть, даже хуже — депутат или сенатор? Тот, для кого закон не писан.

В очередной раз я ощутила себя пылью, которой вскоре суждено превратиться в грязь, как только пойдёт дождь.

Моё мнение ничего не значит. Но из этого не следует, что я стану потворствовать чужим прихотям. В особенности — моего отца.

Кстати, где он? Если всё это не театральное представление, то почему не приехал лично, раз я ему понадобилась? Наверное, не очень-то и нужна.

Шатаясь, совершаю шаг назад. Переводя взгляд с оружия на дядю, слыша биение своего испуганного сердца. От страха становится жарко. Синтетическая ткань платья противно липнет к коже.

— Зачем я вам понадобилась? — задаю вопрос, который давно вертится на языке.

— Узнаешь по пути в Москву.

Смотрю на него, пытаясь мыслить логически. Если я ему нужна, наверное, он не станет меня убивать. По крайней мере не сейчас.

Но для каких целей я ему понадобилась?

Впрочем, это не важно.

Я всегда подчинялась кому-то. Годы в детском доме вовсе не стали для меня радужным и светлым воспоминанием. Правила. Расписания. Порядок. Всё опостылело.

Не так давно меня выпустили из стен казённого учреждения. И я не готова так скоро оказаться в чьей-то власти.

Главное — выбраться отсюда, а там уж я придумаю, как не попасть в пасть Питону.

Надо быть хитрее, Вера! Иначе он тебя проглотит и не подавится!

— Хорошо, — соглашаюсь, опуская при этом глаза в пол. — Два дня, я поняла.

— Бери с собой только паспорт, другие вещи тебе не понадобятся, — ставит в известность, словно ни на миг не усомнившись в том, что я готова уехать с ним.

Впрочем, а почему нет? С чего бы богатому дяде думать, что провинциальная племянница, ничего слаще морковки не пробовавшая, должна ему отказать? Он ведь предлагает уехать мне из моей глухомани, расположенной в богом забытом месте, аж в столицу.

Детдомовка вроде меня может лишь мечтать о таком резком повороте судьбы.

У меня ведь не может быть гордости и чести. Ничего кроме голода.

Хмыкаю, не планируя его больше видеть. Пусть считает, что справился. Уж я найду, как затеряться в своей деревне.

Только вот один вопрос меня заботил.

— Как я здесь оказалась?

Его взгляд меняется. Знаете, как бывает у рептилий в кино. Щёлк — обычные зрачки. Щёлк — чёрные вертикальные. И тут же обратно.

Скользит взглядом по моим босым, замёрзшим ступням, забираясь выше к коленкам. Бёдрам, цепляясь за платье и дальше наверх.

Я бы возмутилась. Сказала бы, что никакие дяди так не смотрят на племянниц. Но вместе с тем я не понимала значения этого выражения в его глазах. Он словно вспоминал что-то из произошедшего вчера.

Но что?

— А ты не помнишь? — на его лице появляется тень улыбки. Колючей, циничной.

Хочется возразить. Но мне нечего сказать.

Сколько бы ни рылась в памяти, но не могла вычерпать ни одного мало-мальски внятного воспоминания. Лишь разрозненные куски, не имеющие никакой связи друг с другом.

— Нет, не помню, — тихо выдыхаю, с надеждой глядя на него. Может, он прольёт свет на минувшие события?

Он подаётся корпусом немного вперёд. Сводит брови, будто не до конца доверяя моим словам. И впивается в меня взглядом, не желая пропустить момент, когда я могла бы ему соврать.

— Ничего из того, как вела себя вечером?

От его уточняющего вопроса становится ещё дурнее.

Я не пила с четырнадцати лет. С того дня, как меня первый раз накрыло от алкоголя.

Впрочем, учитывая этот самый первый раз, наверное, и вчера я могла сотворить всё что угодно.

Качаю сокрушённо головой. Надо будет расспросить Лиду. Ох, зачем она дала мне выпить? Ей лучше всех известно, что мне нельзя.

Дядя отчего-то выглядит крайне довольным. Я даже замечаю, как он расслабляется, откидываясь на спинку кресла. Его лицо почти преображается. Становясь менее жёстким. Более привлекательным и молодым.

Интересно, сколько ему лет?

— Ты вела себя ровно так, как я и ожидал от тебя, — поднимается во весь исполинский рост, занимая своими габаритами всё пространство гостиной.

Мне тут же начинает казаться, что в комнате стало слишком тесно для нас двоих. Захотелось ещё попятиться, пока не смогу ощутить спиной входную дверь. И бежать куда глаза глядят.

Но продолжаю стоять на месте, переваривая его ответ. Ощущая себя беззащитной без воспоминаний.

— И, кажется, это твоё, — он совершает какое-то движение носком грубых ботинок. И я с ужасом наблюдаю, как мои трусики в ромашку летят с пола в мою сторону.

Как мои трусы оказались под журнальным столиком? Что, чёрт возьми, здесь творилось ночью и чего он от меня ожидал?

***

Белые ромашки разлетаются, хоть гадай по ним. В моём возбуждённом воображении лепестки летят по комнате и приземляются к моим ногам.

Стыд окатывает горячей волной всё лицо, делая меня пылающе красной. Так что мои веснушки ярко выделяются. Я как факел. Если задержусь здесь ещё на минуту, то от меня кроме пепла больше ничего не останется.

Платье узкое. Не по размеру. Стеснённая им, да ещё и без белья, я, раскорячившись, поднимаю с пола трусы, чтобы не засветить их отсутствия. Зажимаю в кулаке и тут же выпрямляюсь.

Оказалось, Питон стоит в шаге от меня. Он и двигается беззвучно, как змея. Из-за его габаритов ощущаю себя некомфортно. Проще, когда понимаешь, что можешь дать отпор человеку, если придётся. А ему достаточно сделать одно движение ногой, и я окажусь под его ботинком.

Мы смотрим какое-то мгновение друг другу в глаза. Мой горячий, взбудораженный, огорчённый взгляд встречается с его холодным и циничным. Между нами возникает странное напряжение. Но я не в состоянии разобрать: его ощущаю лишь я или дядя Питон тоже?

Напряжение падает, как только мужчина приподнимает вопросительно бровь. Словно давая понять, что я слишком долго на него пялюсь.

Пятясь, будто опасаясь, что он сейчас схватит мои нечёсаные волосы и вернёт меня обратно, я отошла к выходу, обнаружив там свои туфли на высоком каблуке.

Всё ждала, когда он что-то скажет. Пригрозит. Но дядя, или кто он там мне, лишь молча наблюдал за моими дёргаными движениями.

Выбежала в длинный коридор. Ничто в памяти не подсказывало мне, что я шла по нему вчера вечером. Найдя лифт, нажала дрожащими пальцами на кнопку вызова. И когда двери разъехались, я с ужасом уставилась на своё лицо. Боже.

Весь вечерний макияж остался на моих щеках тёмными, грязными разводами. Яркая помада была размазана по всему лицу, будто кто-то ладонью пытался стереть её с меня. Чёрт. Надо найти Лиду и спросить, что я вчера творила.

Умирая от стыда, под взглядами прохожих я дошла до туалета, поздно сообразив, что все ванные процедуры следовало сделать в номере Питона. Всё равно ничего хуже со мной бы уже не произошло. С трудом приведя себя в чуть более пристойный вид, чем у работниц трассы, я выбралась в лобби.

С собой ведь ни кошелька, ни сотового. Как я доберусь до дома?

Шлёпала в туфлях к выходу, подсчитывая в голове, сколько километров придётся идти пешком. Только туфли сниму.

— Девушка! Девушка, постойте, — раздался за спиной звонкий голос администратора отеля.

Я не сразу поняла, что она обращается ко мне. Поэтому продолжала идти до тех пор, пока она не добежала до меня.

Остановилась, испуганно глядя на неё. Может, она хочет полицию вызвать и меня заберут за проституцию? Но администратор отчего-то не менее испуганно взирала на меня в ответ.

— Извините, Вера! Ваш дядя заказал для вас такси, а я не заметила, как вы прошли мимо. Простите, пожалуйста, — задыхаясь объяснялась она.

А я в состоянии шока продолжала на неё пялиться. Ничего себе. Такси.

Возникла мысль отказаться. Но сдержалась, понимая, что неприятности липнут ко мне как репей. Какие-нибудь приключения обязательно найдут меня в таком наряде.

— Ничего, — сдавленно кряхчу, продолжая ощущать резь в горле.

Девушка облегчённо выдыхает, словно от моего ответа зависела её жизнь.

— Пойдёмте, я провожу вас до такси, — улыбается дежурной улыбкой, а я вспоминаю сцену из «Красотки». Она действительно считает, что Лев Григорьевич — мой дядя? Сомневаюсь. Что, однако, не делает её улыбку более фальшивой.

Выйдя из отеля, оглядываюсь, пытаясь найти автомобиль с шашечками или иными опознавательными знаками. Но сотрудница отеля вела меня прямо в сторону блестящего мерседеса. Водитель которого при виде нас метнулся открывать передо мной дверь.

Зашибись.

Дорога до дома заняла всего лишь полчаса. Я старалась ничего не трогать, хотя водитель сказал, что я могу даже шампанское выпить. И несмотря на то, что мне очень хотелось воды, всё же постеснялась к чему-то притрагиваться, ощущая себя не в своей тарелке.

Ёжась под взглядами соседок, клеймящих меня шлюхой, я наконец добралась до квартиры. Ключей, конечно, у меня с собой не было. Стучала, звонила, ломилась. Но мне никто не отвечал.

Обессиленно сползла по двери на корточки. Да что ж такое. Где Лида?

Просидела на холодной лестнице битый час. Благо мы жили на пятом этаже старой пятиэтажки. И никто мимо меня не ходил. Услышала цокот каблучков и сразу поняла, кто это.

Сестра ступала как королева. Свежая, красивая. В шёлковой блузке и узкой юбочке.

Брезгливо осмотрела меня. От такого взгляда сразу захотелось спрятаться.

— Явилась — не запылилась, — усмехается, начиная рыться в сумочке в поисках ключей. — Как ночь провела?

— Лида, что вчера произошло? Я ничего не помню, — следую за сестрой в квартиру.

Хочется рассказать ей, как я растеряна. Напугана тем, что моя память меня подвела. Но я знаю, что это бесполезно. Мою сестру всегда интересовала одна персона. Она сама. А все остальные существуют для исполнения её прихотей.

— Что, опять? — поднимает свои тонко выщипанные брови, изображая удивление. Актриса из неё никудышная.

— Скажи мне, что вчера было, — с нажимом повторяю. Едва сдерживаю себя, чтобы не схватить её за плечи и потрясти. Но это не поможет.

— Ой, прекрати, Верка. Вечно ты разводишь драму на пустом месте. Ну да, ты напилась вусмерть и вела себя как шалава. Лезла к мужикам. Тебе даже повезло, — окидывает взглядом с головы до ног, будто вчера не сама нарядила меня в это платье и размалевала лицо, — какой-то московский кент вдруг обратил на тебя внимание. Как тебе ночь с ним?

Я закрываю лицо ладонями, в очередной раз ощущая стыд. Хоть бы провалиться сквозь землю и никогда больше не появляться на свет.

— Ах да, ты же ничего не помнишь, — её дико веселит этот факт, от смеха она аж сгибается в три погибели, хватаясь за живот.

— Ну я надеюсь, ты хоть денег у него за ночь взяла? — отсмеявшись, спрашивает. — Долг сам себя не закроет, Вер. А он висит на тебе.

— Я не шлюха, — слова срываются с губ. Но тихо. Почти обречённо. Они не интересуют сестру. Ей просто нравится слышать свой голос. И больше ничего.

Опираюсь плечом о холодную стену, ощущая безграничную усталость.

— Ой, рассказывай. Небось в детдоме такое творила.

Каждое её слово остро жалит, попадая в незажившие раны. Удары выверенные, точные. Она знает цену сказанному.

Сжимаю зубы, закипая. Иногда я её просто ненавижу. Стыжусь этого чувства. Но бороться с ним не в силах. Но порой… Порой мне казалось, что кроме неё у меня никого нет. И я никому не нужна.

— Впрочем, знаешь. Он такой красавчик, что я сама бы с ним отожгла. И видно, что при деньгах, — продолжает как ни в чем не бывало лопотать, вытаскивая свой чемодан из-под кровати и бросая в него вещи.

— Что ж не отожгла? — внимательно смотрю на неё.

Вопрос явно её раздражает.

— Он выбрал тебя только потому, что я была с Лёхой. Не думай о себе слишком много. Ты же в курсе, что я гораздо красивее тебя, — поднимает высоко подбородок, вызывая у меня улыбку. — И кстати, я съезжаю из этой халупы. Буду жить с ним.

Свожу брови.

— Лид, так, может, Лёша даст тебе денег?

— Каких ещё денег? — строит удивлённое выражение.

Точно не понимает, что я взяла в долг у Крестовского, чтобы покрыть её должок. Потому что она пришла ко мне в слезах, говоря, что её убьют, если она не вернет всё до копейки. Прямо сейчас. Что она осталась ни с чем и ей даже жить негде. А что мне стоит взять денег у Креста, ведь я так давно нравлюсь ему? И я взяла.

— Тех, что я должна Крестовскому, — напряжённо напоминаю, теряя терпение.

— Ой, Вер, ну ты же взрослая девочка. Придумай что-нибудь. При чём тут Лёшик вообще? У тебя был этой ночью шанс, Крестовский знаешь как по тебе слюни пускал? Только твой новый ухажёр всё испортил. А так мы бы уже расплатились.

В этот момент мне показалось, что, если бы не страх наказания, я бы могла её убить.

Сестра ещё что-то продолжала щебетать. Рассказывала сплетни, совершенно меня не интересовавшие. Перескакивая с тему на тему, пока собирала свои вещи. А затем, попрощавшись, ушла. Я так и стояла у стены, слыша, как автомобиль её парня с рёвом отъезжает от подъезда.

Доползла до ванной комнаты, смывая с себя следы прошедшей ночи. Осматривая тело в попытках понять, что с ним делали. И очень надеялась, что ничего. Только уверенности в этом никакой не имела.

Закутавшись в полотенце, набрала на домашнем телефоне номер своей товарки на заводе.

— Маш, привет. Можно я приеду к баб Нюре в деревню на недельки две? — Не думаю, что московский дядя настолько тут задержится. — По дому помогу и прочее.

***

Чёртов дядюшка. Все карты мне попутал. И так тяжело жилось, а он лишь ухудшил моё существование.

Перед отъездом в деревню уладила все свои дела как могла. На работах взяла отпуска за свой счёт. Очень накладно, но как-нибудь выкарабкаюсь. Только с учёбой оказалось сложнее.

Первый семестр. Конечно, не бог весть какое учебное заведение — всего лишь местный университет. Вся надежда на то, что девочки будут присылать мне лекции и я смогу сдать экзамены. Иначе отчислят, и в трубу улетит целый год и бесплатное обучение.

Ехала в автобусе прислонившись к стеклу. В салоне было жарко. Кондиционер не работал. Блестела от пота, как диско-шар. И меня немного укачивало.

Я смотрела на пейзаж за окном, пытаясь понять, что делаю. Правильно ли поступаю, уезжая. Нарушая данное Питону обещание. И какое последует наказание, если вдруг он решит искать меня?

Но я надеялась, что нужна ему не до такой степени, чтобы он марал свои красивые ботинки в грязи той местности, куда я направлялась.

Дядя он мне или нет, не хотела никуда ехать с ним.

Чем больше размышляла, тем сильнее злилась. На него. И ещё пуще — на его брата, который приходился мне отцом. Выть хотелось, когда я лишь думала о том, что всё это время где-то комфортно жил мой отец. В достатке и сытости. Пока я росла в детском доме. Воспоминания о жизни в котором не вытравить и серной кислотой.

А теперь его братец явился, поманил меня пальчиком, а я должна смиренно приползти? Так получается?

Ненавижу их всех.

Сжала виски руками, будто это способно помочь прекратить видеть перед глазами самодовольную физиономию новоиспечённого родственничка. Но выражение его лица не стиралось с сетчатки, что бы я ни делала. Оставалось только начать биться лбом об окно.

И что же произошло между нами?

Задавать подобный вопрос после того, как он сообщил, что приходится мне дядей, показалось совсем непристойным. Но… Почему тогда я была возбуждённой?

Если собрать пазл той ночи, получается, в клубе появлялся ещё и Крестовский. Но ни в какой параллельной реальности он не мог бы понравиться мне как мужчина.

А вот дядя…

Эта мысль тут же выжгла одну нейронную связь в моём мозгу. Даже думать о таком — ужасно! Фу!

Только… Какой резон себя обманывать. Дядя у меня на редкость привлекательный. Слово красивый не в полной мере способно охарактеризовать его внешность. Потому что совсем не в ней дело. А в том, что от него исходит сила и власть. Спокойствие и опасность.

И меня тянуло к нему вопреки всем доводам разума. С той секунды, как увидела его.

Но он-то знал, кто я. Или нет?

Не стал бы он лезть в трусы к собственной племяннице? Так ведь? Хотя чёрт знает этих москвичей.

Но почему-то под закрытыми веками вновь всплыл его тяжёлый взгляд, который я никак не могла разгадать. Такой тёмный и поглощающий, что у меня, даже когда сижу, коленки подкашиваются.

Уфф…

Вновь сжала руками голову, желая выдавить из неё все мысли о Питоне. Неправильные мысли. Грешные.

Баб Нюре нужна была помощница по дому. Плата невесть какая — проживание да стол. Но зато здесь неподалёку речка и красивая природа. А отпуск на море я себе никак позволить не могла. Да и лететь долго.

Драила старенький кирпичный дом, полола грядки, ухаживала за домашним скотом. Вечером баня, горячий чай. И сон на выкрахмаленной постели.

В этот вечер почему-то никак не могла заснуть. Потёрлась щекой о шероховатую поверхность наволочки.

Прошла неделя с того момента, как мы с Питоном расстались в отеле. Значит ли это, что он меня не ищет и я свободна?

Мне представлялось, я всё просчитала. Не стала брать с собой сотовый. При покупке билета в деревню расплачивалась наличными. Здесь нет на каждом углу камер и других современных средств, благодаря которым меня могли бы выследить или распознать личность. Даже в магазин ни разу не ходила.

Как он сумеет меня найти? Или, может, я зря так волнуюсь и моя персона не настолько важна для него, чтобы искать меня с собаками?

Но тревога не отпускала, доходя до паранойи.

Ближе к вечеру пошла на речку. Осень не успела вступить в права, и вода ещё сохраняла тепло, а солнце грело. В тихой заводи никого не оказалось. И я осмелилась раздеться до белья, так как купальник не взяла с собой, чтобы поплавать.

Только затылок всё время жгло. Будто за мной следят.

Обернулась, вглядываясь в рощу, но никого не обнаружила.

Похоже, я начинаю сходить с ума.

Полежала недолго, ожидая, пока бельё просохнет, и собралась обратно в дом.

И даже он выглядел как-то иначе. Но с каждым шагом начинало доходить почему. В нём разгорался пожар.

Бросилась со всех ног, опасаясь, как бы баб Нюры там не оказалось. Она ведь старенькая, вдруг с ней что-то случится.

Тапки слетели с влажных ног. Но я бежала, не обращая внимания на дискомфорт. Добравшись до дома, обнаружила, что дверь заперта. Языки пламени охватили крышу. Ещё чуть-чуть — и она обвалится.

Нашла полено и кинула в окно, рассчитывая, что так смогу забраться внутрь. Но огонь, приманенный свежим воздухом, полыхнул с новой силой. Я отшатнулась. Упала, ощущая жар, от которого, кажется, начала плавиться моя кожа. С ужасом представляя, какой страх испытывает старенькая бабушка.

Совершенно не соображая, что делаю, вновь бросилась к дому. И буквально за пару шагов до того, как я бы оказалась внутри, какая-то сила меня подхватила, отрывая от земли.

Трепыхалась, не понимая, что происходит. В голове билась лишь одна мысль: там человек, его нужно спасти.

— Куда так торопишься, племянница? — раздался у самого уха голос Питона. Он удерживал меня одной рукой, перехватив за талию и прижимая к груди. Ноги болтались в воздухе.

Замерев, заторможенно повернула к нему голову, встречаясь с таким холодным взглядом, что в паре метров от пылающего дома у меня спину пробил озноб.