Три женщины

Елена Ронина, 2020

Роня – дочь еврейского портного, бойкая веселая девушка, вышла замуж наперекор отцу по любви и жила счастливо до тех пор, пока мужа не арестовали. Таисия, искренняя и непосредственная, из семьи бывших кулаков тоже против воли отца стала женой бедняка. Тамара, строгая, прямолинейная, но наученная горьким опытом поколения репрессий и войны, привыкла, что мужчину нужно беречь, что бы ни случилось. Их истории во многом типичны для русских женщин, но есть в них и уникальные неповторимые нотки.

Глава 3

Тася

= 1 =

Поезд случился и в жизни Таисии. В 1936 году, в июле, ее семья погрузилась с небольшими пожитками в вагон и отправилась начинать новую жизнь. Тасе, в отличие от Рони и Тамары, не было страшно. Она ехала не одна. Муж с ней, Колька с ней. Адрес, куда едут, спрятан у нее надежно. Даже если никто на вокзале не встретит, они знают, куда идти. И потом — муж, он опора. Доказал уже не раз. С ним хоть на край света.

Основные вещи нес муж Сергей, тюки с перинами — сама Таисия, а пятилетний Колька тащил маленькую котомку со своими чулками и майками.

Ехали к старшей сестре Фекле. Та уже устроилась в небольшом сибирском городке Алымске и вызвала сестру. Письмо Таисия читала вслух. Медленно и с выражением.

«Дорогая моя сестра Тайка! Во первы́х словах моего письма большой привет тебе от моего единственного мужа Андрея и детей моих Аркадия, Катерины, Лидии, Клавдии, Арнольда и Надежды. Передаю также наш низкий поклон мужу твоему Сергею и сыну Кольке. Если встретишь сестер наших Серафиму, Устинью, Аксинью, не забудь поклониться и им. А родителям нашим особая от нас благодарность.

Устроились мы хорошо. Домик небольшенький, но с огородиком. Корова купленная, конечно, не наша Машка. Но такая кормилица, она одна была и будет. А эта Верка — совсем непутящая. И молока дает по четверть ведра. И что за корова? Но другой нету. Потому, наверное, и продали дешево. Город, Тайка, большой. По улицам ездят грузовики и ходят люди в ботинках. Не как у нас, только в сапогах. Я целый день — по дому, ребятишки в школе. Все с книжками бегают. Вырастут, все докторами будут. Андрей — на стройке. Избенка хоть и неприметная, а три спальных места для вас найдем, пока не устроитесь. Приезжай, Тайка. Пора тянуться к культуре. А то еще год, и разговаривать мне с тобой будет не о чем. Совсем отстанешь. Торопись, пока совсем не опоздала. Кланяюсь низко вам всем. Вам и всей семье.

Ваша Фекла».

— Чего это она, Сергей? Тоже, культурная нашлась. У меня, поди, два класса церковно-приходской школы. А у ей чего? Только детей всю жизнь ро́дила и ро́дила. Знаешь, сколько у ей детей народилось? Сергунь, ты, поди, и не знаешь! 19 штук! Это выжили шестеро. И всех, главное, в поле родила. Ужасть, не сказать словами. Работает, работает в поле. Сама видела, девчонкой была. Вдруг как закричит, бабы ее под руки — и за стог. Все шумят, охают. Меня посмотреть не пускали. А потом — раз, и ребеночек. Кто-нибудь из баб юбку свою нижнюю сымет быстро, разорвет, ребенка завернут. Померло детей-то только много. По каждому Фекла убивалась, спасу нет. Хотя убивается, убивается, а потом раз, и опять ее Андрей за Степку лупит. И когда успевала — и детей рожать, и от мужа к Степке бегать.

Сергей усмехнулся бабьим-Таисиным рассказам.

— Да ладно, Тайка, ей же надо перед кем-то бахвалиться? Вот тебя и выбрала. Но ведь зовет! Любит она тебя пуще других сестер.

— Это точно. Вреднючая только.

— А что, Тайка, поехали. Выучусь на водителя, чай, из трактористов — дело нехитрое! Глядишь, получится! И Кольке — лучше, все-таки город. Мальчонка у нас боевой, пытливый, вопросами тебя умучил. Отведешь его в библиотеку. Пущай лучше книжки читает, пока дом не спалил да себя не сжег.

Таисия невольно перекрестилась. Что да, то да. Колька шебутной, спасу нет. Все с ним что-то случается. То топор на морозе лизнет, идет к матери, рот раскрыт, а на языке топор висит, то рубашка на нем огнем вспыхнет. А уж последний случай с родительской кобылой и вообще вспоминать неохота. Таисия вздохнула.

— Боязно. С насиженного места. Хоть и голодно последнее время, и недоедаем, а все-таки и домишко какой-никакой свой. И телка у нас. А там чего? Фекле на шею садиться?

— Ладно, жена, думать давай. Только коли Фекла зовет, она тебе добра всю жизнь желает. И домишко у нас, сама знаешь, одно название. А там поживем у сестры, глядишь, и построимся.

= 2 =

Сергей прав, Фекла желает Таисии добра. Так всегда было и будет.

Тайка в семье младшая. Как говорят, последыш, и старшая сестра к ней относилась как к своей дочери. Или как к кукле последней. Шутка ли, разница в возрасте 14 лет. Фекла носилась с Тайкой и радовалась ее успехам, пожалуй, больше, чем родная мать. И советчицей ей была. И когда та совсем маленькой вокруг крутилась, и когда к Таисии первая любовь пришла. И одна знала, что бежать она с Сергеем собралась. Не отговаривала.

— Раз люб, беги. Батя никогда тебя за Ковалевых не отдаст. У нас, смотри, и домина какой, и хозяйство. Две коровы, лошадь, козы. А Ковалевы — кто? Голь перекатная.

Тайка обижалась, но сестра говорила чистую правду.

Ей повезло, родилась она в 1912 году в деревне Березовка, что недалеко от Красноярска, в зажиточной семье крестьянина Мелехова пятой дочерью. Нрав у отца был крутой, дочерей воспитывал в строгости и женихов выбирал всегда сам. Неволить, правда, не неволил. Не люб, не нравится — не иди. Но сажал дочь перед собой и убеждал:

— Как жить собираешься? Чем детей кормить? Пойдешь за того, кого тебе желаю, нужду испытывать не станешь. Я все продумал, и избу жениха посмотрел, и как лошадей подковывают. Знаю, чем дед у них болеет. Да и сам приданым не обижу. А норов свой мне показывать не надо. Не пойму. И не прощу.

И старшие сестры отца послушались, вышли замуж с полного благословения отца и ни о чем не жалели.

Тайку отец баловал, самая младшая. То отрез красивый ей привезет, то платок расшитый.

Все пятеро сестер удивительно походили друг на друга, несмотря на большую разницу в возрасте. Высокие, статные, с русыми косами, голубыми глазами и ярким румянцем на лице. Всех отец воспитал к труду приученными. И в поле не ленились, и за скотом ходили.

А по вечерам сядут в ряд на лавку, возьмут вышивание и песни поют. Да как поют! На три голоса, да с заходами, да с причитаниями. Вся деревня сбегалась послушать.

Сергей присмотрел Таисию на деревенских танцах. Гармонист Фимка приходил к ним в Березовку примерно раз в месяц, если не было какого события и не договаривались с ним заранее. К танцам готовились всей деревней, девки доставали нарядные платья, парни начищали сапоги. Фимка играл душевно, и много сердец разбивалось под ухарскую игру. Вот и Таисия заметила цепкий взгляд Сергея Ковалева.

Небольшого роста, с кудрявым чубом, Серега не так чтобы очень отличался от деревенских парней. Опять же, знала Тайка, что воспитывала его одна мать. Нагуляла его от солдата-инвалида, который лечился во Введенском монастыре. Солдат быстро умер, а Евдокия одна, как могла, из последних сил воспитывала мальчонку. Работала у чужих людей прачкой. Сергей рос практически на улице, питался кто чем подаст. Деревенские жалели маленького Сережу, подкармливали его. Старый монах, живший при монастыре, выучил мальчонку грамоте.

Сережа вырос хорошим и покладистым мальчиком. Смышленый и рукастый, он быстро освоил столярное дело. И если где нужно было забить гвоздь, завернуть гайку, подумать головой — тут Сереже не было равных.

Мечта стать водителем зрела у мальчика с детства. Появление в деревне первых тракторов привело пацана в полный восторг. Он тут же пришел в механическую мастерскую проситься на любую работу.

— Мал еще, подрасти немного.

Но паренек не уходил. Постепенно к нему в мастерской привыкли.

— Молоток поднеси, зубило давай!

Сережа носился по просьбам вихрем, всегда был под рукой. Сначала к Сергею присматривались, потом поняли: парня нужно посылать на курсы, из мальчишки выйдет толк.

А тут уже подоспели указы партии и о поддержке бедняков, и о создании первых МТС и колхозных движений.

Как говорится, Сергей оказался в нужное время в нужном месте. Биография самая что ни на есть подходящая. Мать батрачка, никакого своего хозяйства не имеют. Значит, будем помогать, тянуть. А тут и парень разумный оказался. Все схватывал на лету.

После трехмесячных курсов вернулся он в родную Березовку настоящим трактористом. Евдокия не могла налюбоваться на сына. Больная и слабая, битая жизненными невзгодами, она наконец-то вздохнула спокойно, жить стало не в пример легче, чем раньше.

А у Мелеховых, наоборот, все пошло в это время вкось да вкривь. Кулаков начали сначала прижимать потихоньку, просто приходили активисты из города, разговоры разговаривали, предлагали что-то отдать по-хорошему. Объясняли, что выгодно, что невыгодно. Яков Мелехов мужик разумный. Понял сразу, разговоры — только начало, поэтому новым правилам не противился, сам сдал в открывающиеся товарищества телку и коня. Уж как плакала жена, как убивалась.

— Молчи, дур-р-ра, если не хочешь, чтобы отобрали все и по миру нас пустили. Хотя все равно отымут. Но хоть не так быстро, сумеем оглядеться да приспособиться.

Мать шмыгала носом, но понимала: мужу не перечь. Умный мужик, а иначе бы столько добра не скопили.

А Яков оказался прав. Каждые полгода издавались новые указы. То партийный пленум собирался, то Сталин распоряжение издавал. Запутались сами, запутали страну, озлобили зажиточных крестьян, ожесточили бедняков.

И пошел гулять по стране красный петух. То поджоги, то акты террористические. А кругом голод да мор.

Начальники спохватились, пытались ослабить узду. Да развалить успели все так, что и не собрать.

Яков кое-что сохранить все же смог. Хотя с тем, что было, не сравнить. Но делать нечего. Сам работал как проклятый, дочерей гонял. Одним словом, не голодали.

И грамоте Яков обучен был, поэтому и указы эти правительственные внимательно читал. Понимал, правда, через раз.

— Нет, мать, ты только послушай, че пишут: «Деревня не выдает план!» А с кем план-то выдавать, когда они такие цены нам выставили! Да еще налоги. Дурни. Сами себя разорить хотят.

Настена только головой качала:

— Свят, свят. По миру-то не пойдем? А, Яш?

— Дура, когда это я тебя без хлеба оставлял?! — кипятился муж.

— А и то правда, никогда. Уж не серчай на меня!

Закончилось тем, что большевистский голова сам к Якову Мелехову в дом пришел.

— Научи, Яков, уму-разуму. Расскажи, как выжить. И самим не сдохнуть, и городу план сдать.

Яков зла не держал, понимал: время такое.

Что мог, рассказал, подсобил новой власти. И за это его особо не тронули.

= 3 =

Сергей приходил на танцы только ради Тайки. Чем зацепила его эта бойкая краснощекая девчонка, сам не понимал. Были и покрасивее, и пофигуристей. Тайка уж больно худая была. Можно сказать, даже — тощая. И не подумаешь, что отец у нее кулак. У кулаков дочери должны были быть, по разумению Сергея, толстые да белые. Да еще — ленивые. А эта шустрая, да смеялась веселее всех. И улыбка хорошая, добрая, озорная. Вот тянуло Сергея к ней. Вскоре и Тая заметила: Сергей приглашает только ее, и никого больше. Если не успел, она с другим пошла, — просто в сторонке стоит, следующего танца поджидает. И провожать всегда следом идет. Они с девчонками подхватятся под руки человек пять, чтобы линия ровная получилась, и идут, перегораживая собой целую улицу. А сзади поодаль парни. Таисия скосится, Сергей всегда вслед идет. Но не подходит и не окликает.

— Почто молчишь-то всегда. Может, нравлюсь, или че? — Тайка девушка не робкого десятка, решила сама выяснить ситуацию.

— А лучше тебя во всей Березовке нету. Может, даже и до самой переправы Енисейской.

— А может, фамилия тебе моя люба больше, чем я сама?

— Ты, девка, со мной так не шуткуй. Я свою жену и сам вскормить смогу, и детей тоже. А если на свое кулацкое происхождение намекаешь, так смогу тебя оттуда выдернуть и позор смыть!

— Это какой такой позор? — Тайка опешила. — Это батя мой позор?

— А ты как думала — эксплуататор!

— И ты готов меня от него защитить или че?

— Правильно понимаете, Таисия Яковлевна.

Девушка залилась краской.

— Это ты, че ли, в замуж меня зовешь?

— И опять угадали, Таисия Яковлевна.

— Так не отпустит батя меня за тебя, голоштанного.

— Так мы убегем, если люб я тебе.

— Так ить так сразу-то и не скажешь. Танцевать-то с тобой споро. А вот жить-то так?

— А и жить так же станем. Ты девка боевая, да и я горячий. Еще как заживем, всем на зависть.

— А куда ж меня кличешь-то? Или избушка у тебя есть?

— Избушки нет, — Сергей вздохнул обреченно. Но тут же заговорил опять, да еще убедительнее прежнего: — А я тут на окраине деревни баньку присмотрел. Брошенная стоит, вот там и обоснуемся. Она крепкая, я проверил. Не ваши хоромы, это точно, так нас и не так много. Ты огородишко распашешь, а мне, как механизатору, довольствие положено.

— Ох, гладко рассказываешь, парень. Небось и целуешься так же.

— А это я тебе сейчас покажу.

Целовались Таисия с Сергеем, наверное, с недельку, после чего Тайка и приняла решение бежать. А какой еще выход у нее оставался? Целоваться с парнем нравилось, от нравоучений родителей она устала, а главное, на субботу были запланированы сваты.

— Субботины придут, Тимохина родова. Дома чтоб была, — строго предупредил отец.

— А чего я-то? — «Чего», Тайка поняла сразу, но решила немного покочевряжиться.

— А то! По твою душу и придут.

— Бать, Тимоха ведь косой, бога-то побойся!

— И что, что косой? Ты на него не гляди. Ты на дом его гляди, да на трех коров, да на лошадей, да на поле вспаханное. Косой! Тоже мне. Муж, он для чего нужен? — Яков разошелся не на шутку. Стукнул кулаком по столу и навалился на него всем телом. — Чтоб смотреть на него, что ли?! Чтобы пользу извлекать! Самая богатая девка на селе будешь. Мы с Тимохиным отцом уж все оговорили. Дам за тебя птицу домашнюю. Они ведь тоже про косоглазие-то смекают. Так сильно много и не просят. А мы с тобой люди умные, все кумекаем, где да что нам в прибыль упадет.

— Бать, да ты что говоришь-то такое? — Тайка сидела супротив отца вся красная, как свекла. — Это ж ты мне жизнь такую сейчас написать хочешь?!

— Я тебе, Тайка, хорошую и безбедную жизнь сейчас рисую, — отец повысил голос. — И цыц у меня. Парень с руками и с ногами. Не хромает. А то, что смотрит вбок немного, так это привыкнешь.

Таисия вскочила и опрометью кинулась вон из избы.

Из сеней подала голос мать:

— Старый, может, нечего девку-то насиловать. Не люб он ей совсем. Может, и ни к чему. Как жить-то с нелюбимым? Да детей от него рожать.

— Молчи, дур-р-ра! — взбеленился отец. — Много ты понимаешь. Скажи, какой у Тайки выбор? Из зажиточных одни Субботины и остались. Или этих нам посоветуешь, из новых? — Яков выскочил из-за стола и начал бегать по горнице в одном исподнем, грозно размахивая руками. — Это давай. Это нам пожалуйста. Слыхала, вон у Пришвиных? Пока тестя дома не было, зятек сам пришел и все добро в колхоз и отнес. А стала теща за добро свое заступаться, так еще ее поленом по спине отходил. Этого захотела?

— Тоже, нашел, чего вспомнить. Пьяный он в стелюгу был, вот и полез драться, и добро все по дороге растерял, до колхозу и не донес ничего. Ой, Яша, Яша.

— Вот то-то, Настена! Пьяный. А Тимоха и не выпивает совсем. Я приметил. И у людей расспросил. И за девками не бегает.

— Вот и чего не бегает? — Настена встала супротив мужа. — Годков-то ему скоро тридцать? Может, не в порядке что с ним? Поэтому и вбок смотрит, что стесняется. А, Яш?

— Все, Настька, цыц, говорю. Девку лучше свою найди да научи ее, что да как. От бабы тоже многое зависит.

Настена было открыла рот, да поняла — бесполезно. С другой стороны, Яков не самодур, может, и впрямь все продумал. Любит он Таисию, ой как любит. Не пошлет дочь на погибель. Только Тае-то как объяснишь?

Сама Настена тоже выходила замуж не по любви. Просватали в 16 лет, и бывай здорова. Даже на танцы с девками побегать и то не успела.

Но, правда, Яков понравился ей сразу. Здоровый, черноволосый, каждый кулак что ее голова. Боялась его сначала, аж страшно. Понимала, один раз такой кулак ей на бо́шку опустит — останется от нее мокрое место. Но Яков себе такого никогда не позволял, или, видать, понимал все про свою силушку. За косы ее, понятное дело, таскал, как лишнюю рюмку пропустит. Это понятно. Кто ж за это мужика осудит? Должен же он и характер показать, и главенство свое в доме упрочить.

И потом, рожала же Настена одних девок. За что ее по головке-то гладить? Виновата кругом перед мужем. Живет в полном достатке. И скот, и птица, и огород приличный. Работай да радуйся. В доме полная чаша. А она что? Девка за девкой. А потом и вовсе дети перестали получаться. Может, тяжестей больше, чем надо, таскала, может, зимой в проруби ледяной белье полоскала. А только у других баб вон по десять детей. А у нее пятеро дочерей, и все тут.

Настена вздохнула и пошла искать дочь.

= 4 =

— Фекла, подь ко мне, — Таисия нашла Феклу на скотном дворе, та убирала за поросятами.

— Тайка, стряслось что? На тебе лица нет.

— Ой, сеструха, стряслось. Батька меня просватать хочет.

— Батюшки-светы, — Фекла отерла руки о подол фартука. — Да пойдем в дом, расскажешь подробно.

— Да чего там рассказывать. Да если бы еще за кого! За Тимоху Субботина!

— Да уж! Не первый красавец, — Фекла покачала головой. — Тайка, — хлопнула она сестрицу по плечу. — А может, и ничего! Зато делай что хочешь, он все равно все время в другую сторону смотрит. — И Фекла начала хохотать без удержу.

— Че зашлась? Тоже, нашла смешное. Твой Андрей, поди, смотрит куда надо.

— Ну и достается мне на орехи почем зря. Вчерась опять слегка поучил меня. Степка приобнять пытался, — Фекла опять прыснула. — А он, знаешь, парень горячий. Короче, я особо не сопротивлялась. А тут и Андрей нарисовался, будь ему неладно. Степка-то убег. А мне досталось. — Фекла спустила кофту с плеча, и Тайка увидела огромный синяк.

— Ой, мамочки, — ахнула она.

— Никакие не мамочки. Обычная семейная жизнь, Тайка. Поэтому главное, чтоб мужик был с достатком, дом тебе предоставил, чтоб с голоду ни ты, ни ребятишки твои не пухли. А там разберешься. Найдешь для счастья и не косого, не рябого. Закоулков в деревне достаточно, — подмигнула Фекла сестре.

— Ой, и когда ты все успеваешь? Ты все время на сносях, пузом все углы сшибаешь.

— А это мне, сеструха, вообще никогда не мешало. Погоди, в подпол залезу, молока достану, да попьем с хлебом. Я свежий испекла.

Сестры смачно ели еще теплый, вкусно пахнущий хлеб и запивали молоком.

— Фекла, че я пришла-то: убегу я. Меня Сергей Ковалев позвал.

— Это Дуськи-прачки сын, че ли? Ну ты дала! Отец проклянет!

— Думаешь?

— Уверена.

— А и ладно, и так проживем.

— Так они, Ковалевы-то, сами у родни живут. Сергей твой спит под полатями. В избу только ночевать приходит. И ты, что ль, туда же? Под полати? А среди дня где бегать станешь? — Фекла откусила большой кусок хлеба. — Отец ведь, если осерчает, на порог тебя не пустит. Ты ж его знаешь. Тем более если он Субботиным уже обещание дал. Ой, девка, понаделаешь ты дел.

Фекла серьезно посмотрела на сестру.

— Благословения тебе своего не дам. Не по нутру мне твои решения. Обидишь стариков наших. Да хуже того — опозоришь.

— Фекла, родненькая, — Тайка заплакала, — не люб мне этот Тимоха постылый! Ты-то меня пойми.

— А Сергей твой чем лучше, объясни ты мне?! — Фекла в сердцах вскочила и разлила молоко. — Тьфу ты, мать честная! Только что не косой, а так и росточка небольшенького, и носяра — о какой. Поди, и дети такими народятся.

— Носаты не косаты.

— А и то правда, — легко согласилась Фекла.

— Перед отцом иди повинись. Хоть расскажи ему про свое, про то, что на сердце. Может, поймет. Хоть сватовство отменит.

— Нет, так убегу!

— Не дури, девка, не позорь семью. Не наживай врагов ни себе, ни семье нашей. Все пострадаем. Ради чего, скажи ты мне?

— Я по любви замуж пойду. И к Степке, как некоторые, бегать не стану, — с вызовом посмотрела на сестру Таисия.

— Ой, девка, не зарекайся. Жизнь, она знаешь какая. И Сергей твой кто? Что мы про него знаем? Только то, что в ногу со временем идет. Это дело. Тут ничего сказать не могу. Так бы сама пошла, родителям рассказала. А так, все ж на механизатора выучился, на МТС работает. Глядишь, и нам какая скидка от него достанется.

— И здесь выгоду нашла.

— Да для тебя, глупая, выгоду смотрю! Пытаюсь хоть какое-никакое оправдание тебе придумать, — Фекла покачала головой. — Ко мне родня-то прибежит, спрашивать станет. Что скажу, чем успокою? Ой, Тайка, подумать страшно. Хоть бы уж отец от гнева дом не порушил.

— Не порушит. Он свое бережет.

— Мать бы не убил, — тихо добавила Фекла и в упор посмотрела на сестру.

Таисия молчала. В душе и она боялась за мать, понимала, ей удар на себя принимать. Первой достанется Настене. Но решимость не ушла.

— Пойду Сергея искать. Он как раз на станции должен быть, трактора к страде готовит.

= 5 =

Отец простил дочь только через год, после рождения ребенка. И то не сам пришел, не позвал. Нет, обида была уж больно сильна. Но послал щедрые дары. Телку, козу да двух гусей. А Настена сшила мальцу пуховое одеяльце да думку.

По-хорошему, Тайка с ребенком да с мужем тут же должна была бежать бегом в отчий дом, кланяться, руки целовать, прощения просить. И сделала бы точно так. Если бы ребенок был здоров.

Колька родился слабеньким, орал что есть мочи круглые сутки.

— Не выживет, ой, не выживет, — причитала над ним Таисия.

Фекла крутилась рядом, как могла помогала сестре. Но и она видела: не жилец. Сама она похоронила к этому времени троих детей. Такая беда была обычной для деревни того времени. Но ее дети умирали от болезней в детском возрасте. Чтобы вот такими слабенькими рождались, такого у сестры не случалось. На свет нарождались крепышами, любо-дорого смотреть.

Почему Колька родился таким слабеньким? Или недоедала Таисия, или мерзла в худой баньке, кто его знает. Может, и тосковала по родительскому дому. Только получили то, что получили.

— В церкву поедем. Окрестить его нужно, — подытожила Фекла, еще раз рассматривая орущего Кольку на вытянутых руках.

— Обалдела, — с замиранием сердца ответила перепуганная Таисия. — Февраль на дворе, мороз лютует. Не довезем.

— Значит, на то божья воля. А если довезем да окрестим, все изменится. Кроме как на Бога, не на кого нам теперь уповать.

Фекла пригнала лошадь с дровнями. Закутали как могли ребенка в новое пуховое одеяльце, и бабы поехали за десять верст в ближайший приход.

Пурга мела, ни зги не видно. Таисия несколько раз и сама с жизнью прощалась, да и сомнения ее брали, а дышит ли ребеночек, но до прихода добрались.

Отец Ферапонт совершил обряд, прочитал молитвы, положенные по этому поводу.

— На все воля Божья, дочери мои. Молитесь, и снизойдет к вам Господне благословение.

Уже по дороге домой вдруг выглянуло солнце. И Колька не орал как оглашенный, а тихо сопел в одеяльце.

— Че, Тайка, живой? — окликнула Фекла.

— Спит, — с теплой улыбкой ответила сестра.

С этого дня ребенок начал и есть хорошо, и тельце налилось. Правда, неспокойным все ж остался. Да это уж и ничего. Главное, на поправку пошел.

— Сергей, к родителям моим, что ли, пойдем?

— Так и я предложить хотел. Что бы без телки-то сейчас делали? Подспорье-то немалое.

Таисия нарядилась сама, достала вышитую собственноручно рубашку для Сергея, еще раз оглядела свою семью.

— Ну что, с богом.

Мелеховы новую семью увидели издалека.

— Отец, гляди-к, никак Тайка со своим семейством! — закричала на всю избу Настена.

Яков поначалу растерялся. Год не виделся и не разговаривал с дочерью. Сильно он осерчал на нее, обиду затаил. Но в душе все равно оправдывал.

— Ничего, жилистая, вытянет. Главное, решение сама приняла и не жалуется, не бежит обратно к матери плакаться.

Время от времени спрашивал за ужином у Настены:

— Как эта-то?

Настена сразу же понимала, о ком речь.

— Я почем тебе знаю, — для виду отвечала по первости она.

— Цыц, тебе говорю. Еще ваньку тут валять мне будешь. Говори, чего знаешь.

Настене становилось обидно. И она скучала по дочери, и повидаться охота было, и сердце болело. Но поперек мужа пойти она не могла. Решение принято, и оно для всей семьи. Жена должна мужа поддерживать во всем. И раз он решил так — закон.

С Тайкой общалась только Фекла. Она уже жила отдельно и прямого отношения к семье не имела.

— А мне что, — говорила боевая сестра, — вы ее вычеркнули, вы с ней и не общайтесь. А мне она сеструха. Негоже родни сторониться, сами учили.

Аксинья и Устинья со своими мужьями жили далеко. А Серафима (они с Тайкой были погодками) также ослушаться родителей не смела.

— Фекла что сказывает? — повышал голос отец.

Мать, насупившись, отвечала:

— А че, ничего. Живут. Он на МТС. Куда пошлют, на своем тракторе и прется. От зари до зари. Вроде на какое пропитание зарабатывает. А Тайка огородишко разбила, да Фекла вроде курей ей подбросила, чтобы та с голодухи-то не опухла. Евдокия, свекруха, подсобляет, ежели че с мальцом. Только какой с нее прок? Болеет она. Так только просто придет да за мальцом поглядит, пока Тайке куда отбежать. Свекруха, она не мать, — с горечью закончила Настена.

— Тайка, Тайка. Надега наша. Чего учудила!

— Чего учудила. Может, Бог ее сберег, — Настена впервые произнесла то, что крутилось в голове и у Якова, да и у всей семьи.

Отец Тимохи Субботина, Михаил, не выдержал пришедшей вдруг в деревню коллективизации. Не нашел общего языка с новой властью да подался с сынами в леса. Там, как люди сказывали, организовал банду да начал лютовать. Оно и его понять можно. Только что бы с Таисией сталось при таком-то раскладе? Вопрос.

Не просчитал что-то в этой жизни Яков. А как тут просчитаешь? Власть новая то один указ напишет, то другой. То дружит она с кулаками, то их истребляет. То за советом идет, то в лагеря высылает. Разве что тут поймешь? Проблема. Да и сам Яков запутался. Может, и правильно Тайка убегла. К ей теперь не прицепишься. Муж — механизатор. Курсы закончил, еще вроде, люди сказывают, и руки золотые. Оно, глядишь, и для Мелеховых когда послабление выйдет. Все ж таки зять из самых что ни на есть бедняков. Может когда и Евдокию-прачку к себе в гости позвать да стопочку с ней распить. Нужно Настене-то подсказать.

— Симка, накрывай на стол, вроде сеструха твоя со всем выводком про родителей вспомнила.

Тайка шла в родительский дом, а ноги-то подкашивались, и руки, которыми прижимала к себе закутанного Кольку, тряслись все сильнее. Как-то примут ее родители? Крутой нрав отца знала дочь хорошо. И могло сейчас случиться что угодно. И сапогом мог запульнуть, и харкнуть вдогонку. И всякими словами ее мужа обложить. Как-то поведет себя Сергей? Ой, страшно, страшно. Может, уж и назад повернуть? А ноги топали вперед. Под руку поддерживал ее Сергей.

— Тайка, не свались. Дай мне сверток с ребенком. А то еще перевернешься.

— Сам скорее перевернешься, забыл, как трактор свой перевернул? — огрызнулась беззлобно Тайка.

Конец ознакомительного фрагмента.