Универсальный саквояж мадам Ренар

Елена Соковенина, 2020

Авантюрный роман-квест о рекламе, дружбе и любимом деле, без которого нет в жизни счастья. Фёдор Летний (20) и Лев Берёзкин (19) встретились совершенно случайно. Они были теми самыми парнями, что лежат на диване с планшетом и ничего не хотят. Чего они должны были хотеть в этом мире, где шагу не ступить, чтобы вам не попытались что-нибудь продать? Где нужно продавать самих себя – да ещё на чужих условиях? Что интересного в мире, где покупки заменили мечты, желания и надежды? Запомните: случайностей не существует. Точно так же, как в саквояже мадам Ренар, который заполучил Фёдор Летний, нет ни одного ненужного предмета! «Универсальный саквояж мадам Ренар» – современная версия ретро-цикла «Пять баксов для доктора Брауна».

Лев Берёзкин перестал стрекотать клавиатурой ноутбука. Он грыз зубочистку (чистый бамбук).

Ваши надежды мешают настраивать ваши рекламные предпочтения, — быстро добавил он. — Ваши мечты препятствуют развитию общества. Ваши привязанности отбрасывают прогресс назад! И запомните: здоровым, счастливым и талантливым вы миру не нужны — такие слишком мало покупают. Под вас не настроить рекламу. Реклама, как лавина, сносит всё на своём пути.

Абзац.

«Змеиный жир с частицами золота» видели? А импульсная сигарета? Вот вы, лично вы, встречали кого-нибудь, кому бы это помогло бросить курить? А виртуальное пианино? Кое-кто десять лет в музыкальную школу ходил — спрашивается, зачем?

Общество потребления пустилось во все тяжкие. Неважно, что покупать — лишь бы без передышки. Неважно, что продавать, важно создавать спрос.

Берёзкин перечитал текст два раза — и стёр. Редактор вчера ещё ругалась: слишком в лоб. И опять получилось:

Обезумевший прогресс, тотальный контроль и дикое одиночество — это и есть наше время! Двадцать первый век — …

Экран мобильного засветился: Фёдор.

Глава 1. Фёдор Летний принимает решение

Рига,

2015 год

— Федя. Федя, почему ты молчишь? Федя?! Неужели я не заслуживаю даже ответа! Ах, значит, не заслуживаю. Какой шарман. Может быть, ты объяснишь, почему, Фёдор? Я, кажется, с тобой разговариваю. Ты как, не собираешься отвечать? Шарман! Какой шарман!

Мать вышла. С косяка осыпалась краска.

Не прошло и пяти минут, как она ворвалась снова.

— Ну, ладно. Допустим, у меня тяжелый характер. Но у тебя патологически отсутствует самокритика. Впадаешь в истерику от каждого замечания. Федя, это манИшка величия, понимаешь? Ты считаешь себя правым просто, чтобы ни над чем не задумываться. Боишься увидеть себя со стороны. Если бы ты хоть на минуту задумался! Человек, который признал свою вину, в силах исправить ситуацию. Она в его руках! Она в твоих руках! Федя! Федя, в чем дело? Ты что, с ума сошёл?

Не дождавшись ответа, мать выскочила из комнаты. С косяка снова посыпалась краска. Но опять не прошло и пяти минут, как мать вернулась.

— Послушай. У тебя проблемы с социальной адаптацией. Я сейчас нашла хороший тренинг. Логика, эмоции, имидж, физиология — всё вот это. Представляешь, всего за три занятия!

Сделав паузу и снова не дождавшись ответа, мать продолжила:

— Это не психология. Это мотивация. Просто мотивация. На три-то занятия ты уж как-нибудь напряжёшься? Федя, правда. Один раз напрягись. Ты научишься действовать. Федя! Ты не хочешь того, чего ещё даже ещё не видел!

— Я не хочу это видеть. Потом не развидишь.

— Ты даже не выслушал меня до конца!

— Это опасно для нервной системы.

Опять хлопнула дверь.

— У тебя какая-то дикая потребность унижать, — послышалось снаружи. — Я не понимаю. Я прошу тебя объяснить. Спокойно, хладнокровно, как взрослый. Федя. Федя?! ДА ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ, В КОНЦЕ КОНЦОВ!

Канадские социологи продлили подростковый возраст до 30 лет

Небо было чистым, Двина сверкала на солнце, Старый Город на том берегу рисовался, как на открытке. И Лев Берёзкин, который пешком перешел мост и потом забрел не туда, и должен был сделать крюк мимо гавани с катерами, пока нашел пляж у Вантового моста, чуть не разозлился, обнаружив на песке чьи-то кроссовки и футболку. Припёрся-таки какой-то енот.

Какой-то енот сидел на циклопическом бетонном обломке старой набережной. Крепкий енот, выносливый: апрель на дворе, а по бледной, малость порозовевшей от солнца спине ещё ползут струйки с длинных светлых волос.

Парень тряхнул башкой, убрал мокрые волосы с лица, и снова уставился в телефон.

Длинный, плечистый, в зеленых штанах-карго, съехавших так, что видны трусы, а на голой спине прямо-таки написано: вали отсюда.

Тебя только тут и не хватало! Спокойно, без паники, — Фёдор Летний незаметно размял пальцы (в случае чего — сразу в табло, без предисловий), повернулся и осмотрел чужака от желтых кедов до больших карих глаз под сросшимися бровями. Маленький, тощий тип в застиранных джинсах и чистой белой майке близоруко щурился. Ветер швырял ему в лицо черные кудри, рот был широким, как у лягушки, взгляд — уверенным.

Вот сволочь. Ни слишком глубоко посаженных бесцветных глаз, ни рыжего ничтожества на подбородке. Поди, брекетов тоже нет.

Незнакомец бесцеремонно устроился на соседнем обломке и тоже достал телефон. Порыв ветра заставил его откинуть кудри с лица. Фёдор тоже сгрёб волосы назад, рукой с телефоном потёр зачесавшийся нос — и едва не уронил телефон в воду. Незнакомец взволнованно крякнул, но тут же сделал безразличный вид. Несколько минут оба молча читали в телефонах. Потом покосились друг на друга. Потом встали и побрели по набережной, пиная друг другу попавшуюся пивную банку. Допинали до моста, взяли банку с собой. После моста тоже попробовали пинать, но упустили. Банка ускакала на проезжую часть, и некоторое время шли молча. Потом незнакомец указал на одинокую мужскую туфлю, по которой то и дело проезжали автомобили.

— Всё думаю, — он заправил за уши свои чёрные волосы, — куда деваются от них люди?

— В смысле? — удивился Фёдор.

— Ты часто видишь на дороге одну туфлю? Я вот регулярно вижу.

— А что не так? Люди просто выбрасывают старую обувь.

— По одном башмаку? — незнакомец засмеялся. — А вторые где?

— Где?

— Вот я и спрашиваю: где?

— Мне бы ваши проблемы, Марьиванна, — пробормотал Фёдор Летний.

— Но всё-таки где? — не отставал новый знакомый. — Кого-то убивают и прячут улики? Что за люди регулярно оставляют на улице по одной туфле?

Фёдор долго его разглядывал, отчего руки незнакомца пришли в беспокойство, а лицо стало, как на фото для паспорта.

— О’кей, — заключил Фёдор Летний. — Оставляют. По одной туфле. И?

— Да ну вас!

Он ещё и на вы перешёл. Пафосный придурок.

От: мать

Пропущенные звонки (30)

Последний звонок 16:36

Непрочитанные сообщения (11)

Вторую туфлю так и не нашли, хотя искали добрый километр. Прошли пляж, где гуляющие отравляли атмосферу своим радио с бодрым диджеем и телефонными разговорами, пересекли залитое асфальтом поле, где по праздникам устраивались авиашоу, и скоро уже бродили по полуострову. Народу здесь только и было, что пара рыболовов. Прошел речной трамвай, набежавшая волна швырнула к берегу серую гальку и уволокла назад.

— Как зовут? — спросил Фёдор.

— А тебя?

Незнакомец почему-то замялся.

Фёдор пошевелил траву носком кеда. Оттуда выскочил кот, плюхнулся в воду и в ужасе проплыл метра три.

— Ой! — испугался Фёдор. — Бедняга! Прости, друг, не хотел!

— А он тебя трогать просил? — возмутился новый знакомый.

Кот доплыл до берега в двух шагах от них, смерил их гневным взглядом и убежал.

— Так как тебя зовут? — Фёдор повернулся к незнакомцу. — Я первый задал вопрос.

— Ладно, — тот вытер руки о штаны. — Лев.

— Что? Где?

— Я, — парень ткнул пальцем себе в грудь. — Ну, ты скажешь, как тебя зовут или мне угадывать?

— Э-э, мнэ-э, давай.

— Степан Колбаса.

— Вы меня с кем-то путаете.

— Исай Громохрючец.

— Это моя вторая фамилия.

— Карл Суицидаль.

— Почему сразу Суицидаль? — Фёдор поскрёб голову. — Хотя да, вы правы. Тлен, всё тлен.

Оба снова сунулись в телефоны и простояли так несколько минут.

— Я всё понял, — сообщил Лев. — Тебя зовут Иван Теодолит.

— Почти, — откликнулся Фёдор. — Чуть Теодором не стал. Бабушка хотела.

И знакомство состоялось.

— Меня вообще хотели Фаддеем назвать. Как Беллинсгаузена, — поделился Фёдор Летний.

— Это у кого такие садистские наклонности?

— Мать.

— Погоди, угадаю: мать — филолог?

— Журналистка.

— Что пишет?

— Про воспитание.

— Примите мои соболезнования, Теодор.

— Благодарствуйте.

(Эгоцентрик. Хоть бы поинтересовался, откуда человек в курсе).

— А что твой отец? — Лев подрыгал ногами, чтобы стряхнуть с кедов песок. — Или нет отца?

— Есть где-то, — Фёдор поднял голову от телефона. — Мать говорит, что он айтишник, и что у него… короче, он геймер.

Солнце ушло, ветер усилился. Становилось холодно.

— Если что, пиши, — небрежно предложил Лев. — Ты есть где-нибудь? Под своим именем? Я найду. Э, да, Теодор: как вы насчёт завтра?

— Завтра… — задумчиво протянул Фёдор. — Трудно сказать. Скорее всего, я сегодня уеду.

— Надолго?

— Навсегда.

— Европа?

— Хрен его знает.

— То есть?

Фёдор пожал плечами.

— А деньги?

— Двадцать евро есть.

— Работа?

— Найду.

— А куда же ты денешься, пока найдешь работу? Где ты жить собрался? Что жрать?

— Там посмотрим, — усмехнулся этот псих с блеском в глазах.

— В каком смысле «посмотрим»? — Лев не терял надежды образумить болезного.

— В прямом. Это как бы такое дело… Собственно говоря, я намерен поискать что-нибудь… чего-нибудь… Только не ржите, Лео. Приключений.

Лев тупо пялился на него.

— Ну, чтобы найти то, что нужно, — слишком быстро и слишком бодро продолжал Фёдор, — надо ведь, чтоб что-то происходило!

— Это, например, что?

— Что-то. Слушай, не хочу об этом. Зря сказал.

— Стой-стой. Стойте, Теодор! Что читаешь? Пратчетт?

— Это само собой.

— Филип Дик? Я сразу понял.

— Кто бы не понял, — согласился Фёдор. — И Пехов. И…

–…и Азимов!

— Ты читаешь Азимова?!

— Я его всего очень давно прочёл.

–…Или вот Конан Дойль.

— Ой, да! — подхватил Лев. — Конан Дойль — вещь! Только я его не читал, а смотрел.

— А я читал. И Эдгара По читал.

— И я читал.

— И Лавкрафта всего.

— И я всего. Только он слабоват.

— Да.

— А вот Жюль Верн…

— Нет, его не могу, — вздохнул Фёдор. — Медленно.

Лев долго молчал.

— Слушайте, Теодор, — он наклонился и долго, сосредоточенно завязывал шнурок. — У вас такое сомнительное дело… Возьмите меня с собой?

Фёдор упёрся взглядом в тот берег — Заячий остров с телебашней. Вздохнул и отвернулся. По Каменному мосту вдалеке медленно ползли машины и нудно дребезжал трамвай. Город, в котором никогда ничего не происходит.

— Ну, возьмите, — Лев поковырял землю носком кеда, — вам что, жалко? Я не знаю, чем хочу заниматься, ты не знаешь, чем хочешь заниматься — давай не знать вместе? Вдвоём веселее.

— Ты что, — Фёдор медленно обернулся, — ты это всерьёз?

— Если ты не против.

— Я против? А ты можешь?

— Ну, только у меня совсем денег нет. Никаких.

— Учишься?

— Небо копчу.

— А чего родители?

Лев отбросил с лица кудри, растрёпанные береговым ветром.

— Матери уже четыре года, как нет. Рак. У отца новая жена. Давно, уже родили двоих. Мелкие в Снегирях сейчас, у бабушки. Но ты же понимаешь, у них двое маленьких детей. И я вон дома сижу.

— А если ты передумаешь? Я ведь серьёзно.

— И я серьёзно.

— Еду неизвестно куда, ищу неизвестно что, без денег… — Фёдор наблюдал на мосту вечернюю пробку. — Имей в виду, я не просто попутешествовать. Я хочу своё дело. И план мой называется «тщательно спланированное ХЗ». Кто знает, сколько я буду скитаться. Ты тоже будешь скитаться?

— Ясен перец, буду скитаться!

— Уверен? Может, тебе кажется.

— Не думаю. Ну, раз мы вместе едем, пошли? Не знаю, что у нас будет завтра, но сегодня могу предложить ужин. И переночевать, если надо.

— Твои не будут против?

— Отец точно нет. Мат…чеха у меня ничего такая женщина.

— Чем занимаются?

— Она преподаватель. Французского.

— Ого.

— С какой стороны посмотреть, — Лев пожал плечами.

— Чего смотреть? Французский, небось, знаешь.

— А куда я денусь с подводной лодки? — усмехнулся Лев. — Из плохого у нас — отсутствие денег. Зарплата учителя — сам понимаешь. Из хорошего — французский да, знаю. Ещё я знаю английский. Ну, как, знаю — меня в Лондон хотели отправить учиться, но…

–…Из плохого у вас — отсутствие денег.

— Э, да.

— Хорошо тебе, — Фёдор завязывал шнурок. — Я вот не знаю английский. Ну, как, не знаю — читаю, фильмы смотрю, но не говорю. И ещё я не знаю немецкий. Меня хотели отправить учиться в Берлин, там-то можно и бесплатно, только всё равно — общага, еда, шмотки. А я ещё и язык — кто так преподаёт! Так нельзя преподавать. Из плохого у нас тоже…

Состоялось братское рукопожатие.

— А отец?

— Изобретатель, — помявшись, признался Лев. — Расслабьтесь, Теодор, нищий он. Да не смотрите так. Сначала-то всё было хорошо. Отец даже получил грант от Французского научного общества.

— На что грант?

— На крошкособиратель.

— На что-о?

Лев заправил в джинсы вылезший край футболки.

— На крошкособиратель. Микродронт. Высокочувствительный датчик находит крошки на любой поверхности — от кухонного стола до простыни, от джинсов до рюкзака или сумки. После удаления крошек подает сигнал. Если удаление не окончательное, горит красная лампочка.

— А крошки куда?

— Крошки утилизует, из них получает часть энергии. Ещё часть — аккумулятор. Простой. Как у телефона. Управляется из машины, из офиса, из аэропорта, из любой точки, была бы сеть.

Фёдор сделал удивлённый жест. Явно не мог взять в толк, как такое может приносить доход.

— Потом, — продолжал Лев, — какой-то слизень подал на него иск: типа, изобретение вовсе не отцовское, а его. Два года, шесть судебных заседаний. Суд отец проиграл, деньги кончились — пришлось искать, куда переехать. Продали квартиру в Москве, купили в Риге. Он почему-то думал, что здесь развернётся. Ну, и не развернулся. Хорошо, один знакомый предложил ему читать лекции в здешнем университете. Но деньгами я бы это не назвал. Если бы не ойробот — вообще не знаю, что было б.

— Ойробот?

— Ну да. У отца он ещё и окна моет, и клавиатуру чистит желейной тряпкой, и за плитой следит, чтобы там ничего не сбежало и не пригорело, и на телефонные звонки отвечает, как будто это ты. Определяет собеседника, анализирует записи разговоров и генерирует разговор твоим голосом. И шарики гелием надувает. И ещё, если в раковине посуда, смертоносно воет.

Ойробот

— Это твой отец мог не напрягаться. Если в раковине посуда, и так смертоносно завоют.

— Единственная вещь, которую он удачно продал. Давно, мы тогда ещё в Париже жили. Отчисления маленькие, зато всегда.

Они вышли к шоссе. В медленном потоке машин тащился двухэтажный серый автобус с красно-синей надписью на борту. Лев ещё помнил, как два года назад приехал в таком из Москвы.

— Вот и подумай, — продолжал он. — Какие у меня перспективы?

— Здравствуйте, «какие»! Ты вон хоть сейчас в любой офис можешь…

— Не собираюсь, — брезгливо процедил Лев.

— Я и сам не собираюсь, — хмыкнул Фёдор. — Работать на дядю — хрен вам, выкусите!

— Ты хочешь свой бизнес? — уточнил Лев.

— Осталось решить, какой.

— Если быть откровенным, — Лев потёр шею, — лучший бизнес для меня — лежать под одеялком, но…

— Да, коллега, да.

— Короче, если нужен компаньон, он у тебя есть.

— Уверен, что не передумаешь?

В тот вечер Лев Берёзкин ещё не подозревал, как часто будет задавать себе этот вопрос.