Открывая классику. Эссе о русской литературе

Елена Сударева

Это сборник коротких эссе, посвященных произведениям русских классиков. Автор стремится сквозь шум времени расслышать родные и далёкие голоса русских писателей ХIХ – ХХ вв. – Пушкина и Гоголя, Тургенева и Лескова, Толстого и Достоевского, Островского, Фета и Блока, Бунина и Иванова, Булгакова и Набокова, Пастернака, Цветаевой и Рубцова. Как современно и целительно звучат их живые голоса сегодня!

УМЯГЧЕНИЕ СЕРДЕЦ. «Повести Белкина» Александра Сергеевича Пушкина

С особым чувством открываешь в наши немилостивые дни первое прозаическое произведение Александра Сергеевича Пушкина — «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» (1830), произведение загадочное, но которое будто и не требует разгадки.

Пять коротких повестей — «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель» и «Барышня-крестьянка», услышанных вымышленным автором Иваном Петровичем Белкиным от разных других вымышленных рассказчиков, «народных сказителей», и записанных им, — «случайно» попадают в руки к издателю А. С. Пушкину.

Но зачем потребовалась поэту такая многократная удалённость от собственного слова? Зачем построил он такую глубокую линию обороны своего писательского «я»? Или текст, вышедший из-под его пера, нуждался в совершенно особом представлении читателю? Слово Пушкина, кажется, проходит через несколько дополнительных фильтров-голосов многочисленных рассказчиков о произошедшем событии, чтобы соединиться в единую новую партитуру в голосе мифического автора Ивана Петровича Белкина, «кроткого и честного» молодого дворянина. Именно написанная им рукопись в итоге и ляжет на стол к Издателю, которой тот придаст окончательную огранку — подчас утонченно ироничную, подчас добродушно философскую.

Пушкин не просто имитирует превращение устного слова в литературный текст, нет, он действительно насыщает свое творение благодатью народного разума. Этот первый прозаический опыт Пушкина рождает поистине «смиренную» прозу, кроткую прозу, которая, словно в согревающий кокон, погружена в теплую, младенческую тысячелетнюю мудрость народа.

В письме к П. А. Плетневу 15 августа 1831 года поэт пишет: «…Посылаю тебе сказки моего друга Ив. П. Белкина… P.S. Эпиграфы печатать перед самым началом сказки, а заглавия сказок на особенном листе…». Есть в письме среди замечаний и такие: «1) Как можно более оставлять белых мест, и как можно шире расставлять строки. 2) На странице помещать не более 18-ти строк».

Сколь символично это указание автора! Ведь краткость пушкинской прозы оставляет огромное свободное пространство — те самые «белые места», которые заполняются незримой, но такой реальной теплотой и любовью к земному, грешному человеку с его страстями, желаниями, надеждами и разочарованиями. Думается, никто, кроме самого Творца, не мог бы испытывать большее милосердие и сострадание к своему творению. Именно это духовное пространство сострадательной христианской любви и заполняет «белые места» первой прозы Пушкина.

Именно в нем, возможно, и кроется загадка «сказочной» природы «Повестей Белкина», о которой с глухим осуждением говорил критик В. Г. Белинский.

При всей сюжетной разности повестей есть в них явное скрепляющее начало. Так, в художественном мире Белкина никогда не сбываются самые худшие ожидания и предвидения его героев и самого читателя. Не у каждой истории бывает счастливый конец, но ее герои обязательно избегнут той пропасти, в которую, казалось бы, неминуемо должны были упасть.

Пушкин щадит своих героев и, несмотря на самые трагические обстоятельства, старается окружить их хотя бы сочувствием.

Открывает сборник повесть «Выстрел». Ее герои счастливо минуют две неотвратимые кровавые развязки, которые будто и обойти никак невозможно. Вначале главный герой, Сильвио, отставной гусар, искусный стрелок и бесстрашный дуэлянт, не вызывает на дуэль оскорбившего его офицера, недавно прибывшего в часть: «Мы не сомневались в последствиях и полагали нового товарища уже убитым… Мы с удивлением спрашивали: неужели Сильвио не будет драться? Сильвио не дрался». А затем читатель узнает, что Сильвио не стрелял и в оскорбившего его графа.

На редкость доверительные отношения возникают между рассказчиком этой истории — подполковником И. Л. П. (во время встречи с Сильвио — ещё молодым офицером) и отставным гусаром, ожидающим свой отложенный выстрел: «Имея от природы романтическое воображение, я всех сильнее прежде сего был привязан к человеку, коего жизнь была загадкою и который казался мне героем таинственной какой-то повести. Он любил меня; по крайней мере со мной одним оставлял обыкновенное свое резкое злоречие и говорил о разных предметах с простодушием и необыкновенною приятностию».

Сильвио открывает перед своим юным другом самую тяжелую страницу своей жизни и посвящает его в тайну дуэли, оскорбления, которое когда-то нанес ему на балу блестящий молодой граф. Отставной гусар не скрывает и истинной причины своего поведения с оскорбившим его новым офицером: «Если б я мог наказать Р***, не подвергая вовсе моей жизни, то я б ни за что не простил его… Шесть лет тому назад я получил пощечину, и враг мой еще жив».

С почти такой же доверительностью сам граф, которого, неожиданно для себя, через несколько лет встречает рассказчик, описывает своему новому знакомому и соседу развязку дуэли и последний выстрел Сильвио, один из самых страшных моментов своей жизни.

Сильвио не прольет кровь, но он накажет графа иначе. Он накажет его неизгладимыми воспоминаниями и угрызениями совести. Сильвио заставляет графа начать дуэль и выстрелить, а после промаха, всаживает свою пулю в то самое место на картине, висящей на стене, куда попал граф за несколько минут до этого.

Сильвио не убивает, но в конце повести погибает сам и погибает героически. «Сказывают, что Сильвио, во время возмущения Александра Ипсиланти, предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражении под Скулянами», — так заканчивается «Выстрел». Открыв историческую справку, можно прочитать, что битва под Скулянами происходила в период греческого восстания за освобождение от османского ига и в этом сражении у греков не было ни малейшей надежды на победу.

Казалось бы, откуда в этой повести взяться теплу, пониманию, сопереживанию, когда речь идет о дуэли, гордыне, мести? И, однако, самые смешанные чувства — от восхищения до страха — испытывают и герои и читатель этой пушкинской «сказки».

Вторая повесть — «Метель» также словно разрушает все привычные событийные шаблоны. Романтическая семнадцатилетняя девица, воспитанная на французских романах, и к тому же богатая невеста — Марья Гавриловна проживает с родителями в поместье Ненарадове. Она влюбляется в бедного армейского прапорщика — Владимира Николаевича, о котором родители запрещают ей даже думать. Молодые решают обойтись без благословения и собираются тайно венчаться в сельской церкви.

Всё продумано и оговорено до мелочей, но неожиданно разбушевавшаяся метель спутывает все карты и бесповоротно меняет ход событий. Причем воронка судьбы непредсказуемо затягивает в себя и нового героя — молодого гусара Бурмина. Позднее, при встрече с Марьей Гавриловной, раненый полковник Бурмин, герой войны 1812 года, расскажет о всех странных обстоятельствах своего невольного участия в их общей судьбе: «В начале 1812 года… я спешил в Вильну, где находился наш полк. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель, и смотритель и ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал. Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю… Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней…».

Природная стихия в повести всех расставит по своим новым местам, а вернее разбросает. Владимир, несчастный жених, проплутав всю ночь, доедет до уже закрытой церкви только к утру и поймет, что трагически опоздал и его невеста стала женой другого. Бурмин, заблудившись и замерзнув, вбежит в церковь и легкомысленно обвенчается с миловидной незнакомой девушкой. А на другой день проснётся на новой станции и на время забудет о своей проказе. Сама же юная невеста ни жива ни мертва вернется под родительский кров и сляжет в горячке.

И дальше события будут происходить по самому невероятному сценарию. Поняв из бреда своей больной дочери только то, что она безумно влюблена во Владимира, родители согласятся на их брак. Однако бывший жених в отчаянии уедет в армию и умрет в Москве перед вступлением в город войск Наполеона.

Но колесо судьбы еще не завершило круг, и произойдет чудо. Случайные супруги встретятся вновь. И признание Бурмина в любви к Марье Гавриловне, его рассказ о своей невероятной женитьбе четыре года назад счастливо соединят на время разрозненные части целого.

В каждой истории в «Повестях Белкина» кто-то умирает. В «Выстреле» в финале говорится о смерти главного героя, в «Метели» умирают жених Владимир и отец Марьи Гавриловны. В четвертой повести «Станционный смотритель» рассказ заканчивается на могиле несчастного старого смотрителя. Даже в безоблачной пятой повести «Барышня-крестьянка» отец героя — Иван Петрович Берестов и отец героини — Григорий Иванович Муромский — оба рано овдовели. Да и сама обложка, под которой собраны все истории — «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», — не даёт забыть о бренности человеческого бытия. Смерть вымышленного автора словно обозначает другое, надмирное пространство, из которого смотрит он на сей мир с особой теплотой и сострадательностью. Но истинным апофеозом темы смерти становится третья, срединная повесть — «Гробовщик».

Гробовщик Адриан Прохоров, напившись на серебряной свадьбе в гостях у своего нового соседа — немецкого сапожника Готлиба Шульца, не может перенести унижения. Все собравшиеся ремесленники пьют за здоровье тех, на кого они работают, а над Адрианом открыто насмехаются: «Что же? пей, батюшка, за здоровье своих мертвецов». Вот и решает гробовщик созвать к себе на пир тех, на которых работает, — «мертвецов православных». А громко званые гости возьми да и явись к нему в дом в ту же ночь! Но от ужаса не может всех по достоинству принять опрометчивый хозяин: «Между мертвецами поднялся ропот негодования… и бедный хозяин, оглушенный их криком и почти задавленный, потерял присутствие духа, сам упал на кости отставного сержанта гвардии и лишился чувств».

Однако миновал кошмар, взошло солнце, и живой и невредимый гробовщик проснулся в своей постели.

Пушкин писал «Повести Белкина» в Болдине, когда вокруг свирепствовала холера. Но в своей будто бы самой «черной сказке», напугав читателя и подготовив его к ужасному концу, вдруг одним росчерком пера выгнал смерть за порог, благо сделать это было в его силах.

Четвертая и предпоследняя история «Станционный смотритель», может быть, самая печальная из всех. Как и в повести «Выстрел» рассказ в ней ведется от первого лица, а поведал эту историю «автору» Петру Ивановичу Белкину титулярный советник А. Г. Н. В рассказе звучит такое неподдельное сострадание к герою — бедному станционному смотрителю Самсону Вырину, покинутому единственной обожаемой дочерью Дуней. Обманом увозит юную красавицу молодой гусар Минский в Петербург. И одинокий отец не может вынести разлуки и неведения о ее судьбе. Только на мгновенье увидит Самсон Вырин свою Дуню в роскошном доме в Петербурге. Но несчастный отец навсегда выброшен из ее жизни и судьбы.

Близко к сердцу принимает печальную повесть смотрителя уже останавливавшийся в его доме и знакомый с Дуней титулярный советник. Посетит он и скромную могилу своего знакомого: «Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными ни единым деревцем. Отроду не видал я такого печального кладбища». От мальчика-проводника Ваньки узнает рассказчик, что приезжала богатая дама в карете с тремя барчатами и долго лежала и плакала на могиле. «А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром — славная барыня!» — заключает Ванька.

Не повторила Дуня судьбу блудного сына, чего так боялся Самсон Вырин, историю которого изображали картинки, развешанные по стенам их скромного жилища. Но опоздала она припасть в объятия старого любящего отца. От горя и одиночества он спился и умер. Несчастьем родителя было оплачено нежданное, непредвиденное счастье и богатство дочери.

Но память об умершем станционном смотрителе, о его любящем сердце никуда не исчезает в мире Пушкина. Даже местные ребятишки продолжают помнить этого доброго дедушку.

Словно яркий луч весеннего солнца, искрится радостью, весельем и игрой молодости последняя повесть «Покойного Ивана Петровича Белкина» — «Барышня-крестьянка». И в ней, как и в других повестях, не оправдываются самые худшие ожидания героев и читателя. Случай на охоте вдруг примиряет отцов влюбленных героев, их давняя вражда переходит в дружбу и желание связать своих детей супружескими узами. Так Лиза Муромская и Алексей Берестов нежданно-негаданно получают родительское благословение. А «барышня-крестьянка» — Лиза, выдумщица и баловница, безболезненно меняет свой маскарадный облик и оказывается в объятиях влюбленного Алексея.

Пушкин заканчивает эту историю да и весь сборник словами: «Читатели избавят меня от излишней обязанности описывать развязку».

Действительно, нет ничего «излишнего» ни в одной строке пушкинской прозы. Редкую свободу дарит Пушкин своему читателю, свободу, которая открывает такую глубину мира и жизни, о которой раньше никто и не подозревал.