Люби сильнее

Елена Тодорова

Она ждала его три года. Он вернулся, но совсем другим. Ему больше не нужна ее дружба. Детство закончилось, теперь он не умеет любить наполовину. И пусть эта любовь больная… Если она хочет быть с ним, то будет принадлежать полностью. Душой и телом. До гробовой доски. На меньшее он не согласен. Сжигая мосты. Причиняя друг другу боль. Требуя и отдавая максимум. Сильные. Жадные. Влюбленные. Он. Она. И одно бессонное лето. Хватит ли этого, чтобы получить целую жизнь «вместе»?

5

Мария

Ему правда так легко все это отпустить?

Домой едва ли не бегом возвращаюсь. Но дыхание сбивается, конечно же, не поэтому. Столько километров за плечами, давно научилась его контролировать. С Градским на ровном месте все системы сбой дают. Легкие раздуваются и тревожно трепыхаются, словно купол парашюта на штормовом ветру. Щеки пылают. Сердце выскакивает. И я уже знаю, как ты его ни привязывай, на какие цепи ни сажай — выскочит.

«Войдешь в дом, будут проблемы…»

Слова. Голос. Взгляд.

Мурашки все еще носятся по коже. На пороге всем телом содрогаюсь, аж мышцы сводит.

Зачем он так сказал?

Влетев в дом, захлопываю дверь и приваливаюсь к ней спиной. Прикрыв глаза, прижимаю к груди ладони.

— Маруся?

Папа застигает меня врасплох. На всплеске эмоций едва не верещу.

— Блин! Черт! Пап! Испугал!

— Что такое? — вздернув брови, неожиданно смеется. — Кукуруза?

— Ох, перестань меня так называть!

Взмахиваю руками, не зная, как еще справиться с переизбытком всего, что теснится в груди. Фонтанирую на ровном месте.

Пипец…

— Кого-то ты мне сейчас напоминаешь. Очень сильно.

— Кого?

— Потом расскажу, — загадочным и самодовольным тоном выдает он.

— Ох, папа!!!

— И каков ответ дал Ярослав? — продолжает забавляться.

— Откуда ты знаешь, что я с ним разговаривала?

— Хм, наверное, у тебя это на лице написано.

— Очень смешно, — фыркаю и проталкиваюсь в сторону кухни.

Бросившись к холодильнику, достаю кусок свинины. Если замариную сейчас, успеет напитаться.

Приправы, чеснок… Что еще?

— Вижу, что согласился, — продолжает размышлять папа.

— Как понял?

— Ты ринулась готовить ужин.

— Я… Я и так часто готовлю, — почему-то хочется оправдаться. — Ну, не встречать же его за пустым столом.

— Конечно, — соглашается крайне спокойно.

Скрещивает руки на груди, да так и замирает. Внимательно наблюдает за тем, как я делаю надрезы в вырезке, шпигую ее и натираю специями. Мягкая улыбка с лица не сходит, но глаза выдают напряжение.

А во мне и без того все еще бушуют эмоции. Закончив с мясом, вымываю руки и, упершись бедрами в столешницу, поднимаю на него взгляд.

— Что?

Не привыкла ходить кругами. Обычно с папой все в открытую обсуждаем. Хотя сегодня… Мне не хочется делиться.

— Все нормально?

— Да. Прекрасно!

— Ты довольна?

— Да, — этого скрывать не стану. — Он разговаривал со мной. Ну, почти… Пару предложений выбила, — смеюсь, потому что папа тоже смеется. Только грудь так сильно стискивает, понимаю, что вот-вот разрыдаюсь. — Он… — голос срывается.

И я сдаюсь. Быстро пересекаю кухню. Папа с готовностью встречает и прижимает меня к груди. Ласково гладит по голове.

— Ш-ш-ш, принцесса, — шепчет, потому как я уже плачу.

— Я… Я так счастлива… Только от того, что он вернулся! Только от этого! — никак не могу перемолоть все эти эмоции вхолостую. — Почему ты молчишь? Волнуешься? Ты же на него не злишься?

— Волнуюсь, да, — вздыхает, крепче стискивая. — Не злюсь.

На самом деле я знаю, чего ему это стоит.

— Простил? — уверена, что понимает, о чем спрашиваю. Это не связано напрямую с бункером. За то, что Яр позвал меня туда, никто «собак» на него не навешивал. В том, что застряли там, мы оба виноваты. — Простил?

Чувствую, как папин подбородок трется об мою макушку — кивает.

— Кому-то другому бы не простил.

— Знаю, — шепчу, не скрывая облегчения. — Не волнуйся. Больше мы не раним друг друга. Все под контролем.

Под контролем? Относительно этого никакой убежденности не испытываю. Да Боже, я внаглую вру! Когда такое было? Просто… Больше не хочу слушать предостережения. От них я тоже устала!

Еще вчера думала, что смогу держать разумную дистанцию… Это решение жгло меня полночи. Еще острее распалилось после утренней встречи. А только что оно прямо внутри меня взорвалось, зафонило безумным эхом и осыпалось пеплом.

В прошлом я прислушивалась к мнению специалистов. Оттолкнула Яра по чужим подсказкам. Возможно, они и были правильными… Только к чему это нас в итоге привело?

Обещаю себе быть осторожной. На этом все.

Я успокаиваюсь, и папа уходит в кабинет. Время мчится, стремительно приближаясь к условному часу. Если Яр не уточнял, значит, помнит, во сколько мы обычно ужинаем. А я, по всей видимости, не успеваю. И начинаю паниковать.

— Привет, цветочек, — восклицает мама с порога, сотрясая яркими пакетами. Навьючена ими от и до. Снова половину торгового центра скупила. — Ужин готовишь?

— Да. Уже отправляю мясо в духовку.

— А папа где?

— У него какие-то срочные переговоры.

— Ну вот… Как всегда! Даже дома покоя нет.

— Обещал не задерживаться.

— Посмотрим… Тебе помочь с чем-то? Я только пакеты унесу…

— Давай. Я займусь гарниром, а ты — салатом.

— Ты взволнована, или мне кажется? Мне кажется, да? Нет, мы кого-то ждем? — мама прямая, как дуга ортодонтия.

Медленно перевожу дыхание и как можно спокойнее сообщаю:

— Папа пригласил Яра.

Первой реакцией мамы является осуждающее поцокивание языком.

— Мм-м, пригласил все-таки, — говорит ровным тоном. — Ну, хорошо.

У нее иногда появляется такое выражение лица… Я называю его «кровожадный прищур». Вот сейчас как раз такое выдает.

— Уф, мам… Ты только не вздумай ничего такого говорить.

— Нет, конечно. Не собиралась.

Вроде как обещает, но я все же…

— Знаю, я — твой ребенок, — приправляю тон умоляющим взглядом. — Но, если по-честному, я его сильнее ранила.

— Куда уж… — качает головой и глаза закатывает. — Нет, вы оба хороши! Вот да! Оба!

Завидев, что она намеревается сбросить пакеты и развить тему, спешно машу руками, чтобы поторопить ее.

— Все, иди, иди! И возвращайся быстрее. А то не успеем, — не могу скрыть волнение.

— Успеем, — заверяет, прежде чем выйти. — Главное, не впадать в истерику. Она еще никому не помогала.

Мы действительно справляемся вовремя. Приходится даже ждать. Чтобы не отбивать чечетку нетерпения перед родителями, прячусь в ванной. Умываюсь холодной водой. Придирчиво оцениваю отражение в зеркале.

Вроде все нормально. Правда, бледновата.

Черт…

Пощипываю щеки, в надежде возродить румянец, как вдруг, словно бы неожиданно, слышу хлопок входной дверь. Следом за этим характерным гулким звуком из холла доносятся голоса.

Тело тотчас охватывает дрожь.

Я смогу. Я справлюсь.

Долго настраиваться, растягивая волнение как агонию, смысла не вижу. Поэтому решительно дергаю ручку и выхожу.

Дойти не успеваю. Яр оборачивается, и мы оба, словно по чьей-то невидимой команде, замираем. Лишь взглядами друг друга меряем. С головы до ног и обратно.

Боже…

В моем теле каждый нерв вспыхивает. Я искрю. Действую ли я на него так же? Хоть отдаленно? Кажется, все еще так и есть… Или он на всех теперь так смотрит?

Стану ли я утверждать, что знаю его и могу доверять тому, что вижу?

К сожалению, нет.

Выглядывает мама и зовет всех к столу, напоминая, что ужин остывает.

Да, ужин… Просто ужин…

Ярик отступает, пропуская вперед папу, и кивком поторапливает меня. Иду, стараясь выглядеть уравновешенной. Но стоит поравняться, резко и громко вздыхаю, потому как он вдруг, будто бы невзначай, сдвигается, провоцируя неминуемый контакт между нами. Я чиркаю бедром его пах.

Щеки опаливает жар. Роняю взгляд вниз и не могу заставить себя его поднять, даже пару минут спустя, когда садимся, наконец, за стол.

Он сделал это намеренно?

Нет, не думаю. Зачем ему?

«Войдешь в дом, будут проблемы…»

Нет, он бы не стал, потому что явно настроен избегать меня. Это я… Хочу пробиться ему обратно в душу.

Эта мысль не то чтобы шокирует… Я ведь знаю, о чем мечтаю. Меня потрясает то, что я не просто этого хочу. Я собираюсь это сделать.

Боже…

Резко поднимаю взгляд, веду им через стол и в тот же миг встречаюсь глазами с Градским.

Он прищуривается. Я незаметно вздыхаю и продолжаю смотреть.

Впусти меня…

Боже, что я творю? Только остановиться уже не могу.