Он и Я

Елена Тодорова

Я — мишень в криминальной войне отца. Гордей Тарский — единственный человек, способный меня защитить. Жесткий. Опасный. Недосягаемый. Он становится моим фиктивным мужем. Я считаю дни до своей свободы. Пока не понимаю, что хочу принадлежать ему по-настоящему. Готов ли он рискнуть, ради нас всем, что имеет?

7

— Где? — издали улавливаю в голосе Тарского скрытую ярость.

Внутри тотчас штормовая волна поднимается и выносит к горлу колотящееся сердце.

Это же, черт возьми, катастрофа…

— В галерее[1], — басит чуть тише Иван.

На цыпочках к стене пробегаю и плавно давлю на выключатель. Теперь свет в стрелковое помещение проникает лишь из тамбура, через оставленную открытой дверь.

— Таир… Это самое… Может, не надо?

— Уйди с дороги, Иван, — голос Таира такие нотки пробивает, меня на расстоянии кнутом хлещет. — Все, на хрен, вышли.

Двигаясь вдоль стены, неосознанно притискиваю пистолет к груди. Затаив дыхание, сохраняю неподвижность, пока дверной проем не замещает высокая и крупная мужская фигура.

Черт…

Волна страха, которая поднимается внутри меня, до нереальных величин нарастает. Кроме нее еще что-то взмывает и выталкивает на вершину… Если бы была возможность анализировать, распознала бы, вот только элементарно по времени не успеваю перестроиться.

Пока Таир стоит при входе, ломаю голову, почему он не включает свет. Я ведь, когда гасила, просто забавлялась, оттягивая разговор. Никак не предполагала, что Тарский всерьез примет правила моей глупой игры и двинется в темное помещение.

Черт, черт…

Он все ближе и ближе. Конечно же, у меня нет шансов остаться незамеченной. Его зрение ведь тоже успело к полумраку приспособиться, никакого преимущества не осталось. Видит меня, несмотря на черную экипировку и защитную тканевую маску. Движется с таким расчетом, что к выходу мимо него не прорвусь.

Только я тоже не лыком шита. С детства усвоила, что лучшая защита — это нападение.

Медленно расправляю руки, наставляя на Тарского пистолет. Легкое нажатие на спусковой крючок произвожу только для того, чтобы включить лазерный прицел. Конечно же, у меня нет серьезного намерения в него стрелять. Но, едва яркий острый луч оказывается на суровом мужском лице, улавливаю в потемневших глазах вспышку удивления. Секунда, Таир быстро моргает и… смотрит так, словно голыми руками разорвать готов.

— Что творишь, Катерина?

— Не приближайся, — вырывается у меня инстинктивно.

— Что еще за блядские игры?

— Не хочу, чтобы ты меня ругал, — выдвигаю первое призрачное требование. — А ты собираешься… — самой себе киваю, ощущая, как под плотной тканевой маской потеет лицо. Да я уже вся от нервов липкой испариной покрываюсь. — Позволь мне выйти. Позже поговорим.

— Я не собираюсь тебя ругать, — жестко отрубает Таир.

— Это хорошо…

— Я собираюсь свернуть тебе шею.

— Не надо, — шепчу, на мгновение задыхаясь от ужаса. Быстро справляюсь, напоминая себе, что он не причинит мне боль. Не имеет права, в конце концов. Никто его такими полномочиями не наделял. Исключительно на нервах с губ смешок срывается. Увы, Тарский этот звук действительно за веселье принимает. Двигается на меня, несмотря на то, что держу на прицеле. Руки дрожат, лазер пляшет по его лицу. — Не надо, — повторяю более твердо. — Шея мне еще нужна.

— При учете простреленной головы, вряд ли.

— Ну же, не сердись. Я отлично справилась, — как могу, оправдываю свою сегодняшнюю вылазку в город. — Парик и очки сработали лучше, чем твои каска и жилет. Меня никто не заметил. Никто не признал!

— Я просил тебя быть осторожной. Не выходить во двор и на балкон. Оставил в доме только тех, кому на сто процентов доверяю, — по ровному тону кажется, будто Тарский остыл. И все же необъяснимую тревогу ощущаю. Никак не могу расслабиться и опустить оружие. — Знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что нас сливает кто-то из своих.

Задыхаясь, консервирую внутри себя захваченный перед этим воздух. Он бродит и бродит в обездвиженных легких, пока я судорожно перевариваю то, что Таир сказал. Осознав, содрогаюсь всем телом и надорванно выдыхаю.

— Опусти, на хрен, этот ствол, — чеканит он, склоняя голову вниз. Из-подо лба пронизывает не хуже лазера, и это при учете того, что я все еще в маске. — Опусти, сказал.

— Никто из наших не знал, что я ушла. Это потом уже… Алевтина! Сдала меня, как только искать бросились. А так… И ты бы никогда не узнал…

Это, похоже, служит последней каплей. Тарский надвигается так быстро, лишь моргнуть успеваю, как он вырывает пистолет и срывает с моего лица маску. Зажмуриваясь, жду непонятно какого развития конфликта. Сердце начинает усиленно качать кровь. Пока я мандражирую и ломаю голову, каким будет наказание, Таир проходит к выключателю и включает, наконец, освещение.

— Нравится жизнью рисковать? — прилетает с той же затаенной яростью, которую удалось различить вначале. — Отлично, — ничего хорошего в этом слове и близко нет. — Ступай в огневую зону, — дополняет приказ взмахом руки в указанном направлении. — Катерина, — тут я откровенно паниковать начинаю, — становись перед мишенью.

— Ты чего…

— Пошла!

Меня определенно ужас охватывает, но подчиниться вовсе не он вынуждает. Я помимо того, что идиотка неисправимая, еще и шальная провокаторша. Кому и что доказать пытаюсь, когда решительно дергаю стеклянную дверь и бойко марширую к ровному ряду мишеней? Ладно, марширую я примерно треть пути, остаток преодолеваю куда менее уверенно. Жду, что Тарский окликнет и прикажет выбираться из огневой.

Но он молчит.

Он, черт возьми, молчит!

Становлюсь перед металлическим полотном. Смотрю во все глаза, как Тарский неторопливо подходит к трибуне. Взвесив в ладони пистолет, резко подбивает ребром низ рукоятки.

— Ты не до конца патронник вставила, — я, конечно же, и сама уже это поняла. — Знаешь, что это означает?

— Знаю!

Магазин выпадет при стрельбе.

Серьезно об этом беспокоиться повода нет, ведь я не собиралась стрелять. Тревожит лишь то, что происходит непосредственно в это мгновение. Таир поднимает пистолет и направляет его на меня. Ненадолго улавливаю мельтешение лазера на лице, пока он не замирает выше линии моего зрения. Предположительно на лбу.

Сдавленно сглатываю и шумно выдыхаю.

— Замри. Не вздумай дернуться. Вероятность того, что я допущу промах, столь же мала, как и то, что тебя не пристрелят на улице.

— Ты… Гордей…

Он жмет на спусковой крючок. Раз, второй, третий, четвертый, пятый, шестой — без пауз по кругу обстреливает. Меня оглушает физически и эмоционально после первой же пули. Она прорывает жесткий металл где-то над моей головой. Она, черт возьми, задевает мои волосы.

Кричать хочу, а боюсь даже моргнуть.

Тарский прекращает огонь, но пистолет не опускает. Какое-то время смотрит на меня в упор. Ничего не говорит и ничего не делает. Просто держит на прицеле. Я тоже молчу, не шевелюсь и не выказываю рвущую душу истерику.

В груди с такой силой полыхает, удержать эмоции внутри трудно. Дышу надорванно и как будто через раз.

А потом… Таир стреляет еще один раз, и мое левое ухо обжигает болью. От шока резко и громко захватываю воздух. Из глаз две крупные слезы выкатываются. Сердце безумный скачок совершает и, забывая о своей основной функции, вместо тугих жизненно важных сокращений принимается душевную материю вырабатывать.

Страх… Ужас… Гнев… Боль… Удивление… Обида…

Тарский же спокойно опускает пистолет на трибуну и застывает в ожидании моей реакции.

Как он может? Как смеет? Как…

Судорожно всхлипнув, срываюсь с места. Огневую зону поразительно быстро преодолеваю. Не отдавая отчета ни своим чувствам, ни своим действиям, вырываюсь за разделительный рубеж и налетаю на Таира с кулаками.

Он же… Вдруг скручивает меня и с силой к груди притискивает. Вдохнуть не получается. Теряюсь, заторможенно осознавая, что он меня успокаивает.

Тарский меня утешает…

Несколько раз эту мысль прокручиваю. Чувствую, что его сердце так же сильно, как и мое, колотится.

Чувствую… Считаю… Чувствую… Сглатываю… Чувствую… Всхлипываю… Чувствую…

Одномоментно разбиваюсь.

Вжимаюсь лицом в изгиб его шеи и начинаю плакать.

[1] Здесь: стрелковая галерея.