Лунное молоко. Научно-мистический роман

Елена Фёдорова

В Венеции на площади Сан-Марко доктор биологических наук Альбертина Альберено знакомится с импозантным итальянцем Марио и переносится на четыре столетия назад. Ей предстоит стать дочерью венецианского художника, монахиней в монастыре, женой королевского винодела, встретиться с духами Венеции, потерять и вновь обрести любовь, спуститься в подземные пещеры, чтобы найти ответ на вопрос: что же такое лунное молоко – страшный вирус или панацея от неизлечимых болезней?

Марио

Она была дочерью художника Якобело Альберено, позировала ему для картины «Явление Вероники». Это не сделало семилетнюю девочку высокомерной. Наоборот, понимая всю обрушившуюся на неё ответственность, Альбертина стала ещё серьёзней, замкнулась, погрузилась в изучение священных манускриптов, которых в доме художника было предостаточно.

Якобело писал историю Венеции в картинах. А воспитанием дочери занималась мать. Донна Коронела старалась изо всех сил вложить в Альбертину все мыслимые и немыслимые знания. Даже теософия значилась в списке необходимых наук. У девочки не было времени на безделье, на детские игры и наивные желания.

Альбертину воспитывали в строгости без излишних сантиментов. Ей в голову не приходило попросить или потребовать что-то у родителей. Между матерью и дочерью никогда не было доверительных отношений. Альбертина знала, что говорить маме о своей дружбе с сыном плотника не нужно. А подружились они, когда мальчик принес в дом художника Альберено мольберт после реставрации. В тот день вся прислуга упаковывала картины, которые отобрали для выставки. Дом казался пустым и безлюдным. Мальчик стоял посреди внутреннего дворика и разглядывал орнамент на стенах. Увидев его, Альбертина спустилась вниз.

— Ну и долго же вы спите, — сказал мальчик раздраженно. — Передай хозяину вот это, — протянул Альбертине мольберт. — Скажи, что плотник сдержал своё слово. Работа выполнена в срок. Ничего не перепутаешь?

— Постараюсь, — она потупила взор.

— Ты красивая, — сказал мальчик, улыбнулся. — Будем знакомы. Я — Марио.

— Альбертина, — она улыбнулась в ответ.

— Хочешь со мной погулять? — спросил Марио, глядя ей в глаза.

— Хочу, но не сегодня, — щёки вспыхнули. Она редко выходила за пределы дома, но всегда мечтала узнать город таким, каким его знают простые венецианцы. Их Альбертина называла венценосцами. Она считала, что все они должны носить венки-венцы, отличающие их от вельмож. У мальчика венца не было, значит, он принадлежит к знатному роду, как и она. А раз так, с ним можно идти на поиски венценосцев, живущих в прекрасном городе Венеция.

— Я сегодня тоже не могу, — сказал Марио деловито. — Давай завтра, на рассвете. Не проспишь?

— Нет. Я рано встаю, — соврала она.

— Отлично. Я приду сюда на рассвете. Arrivеderci (пока)

— Arrivеderci, — сказала она ему в спину.

Марио ушёл, а она осталась во дворе, стояла придерживая мольберт до тех пор, пока кто-то из слуг не пришёл ей на помощь. Мольберт отнесли в мастерскую. Якобело похвалил плотника за расторопность. Поставил на мольберт картон и быстрыми мазками написал портрет Альбертины.

— Ты сегодня несказанно хороша, мой ангел, — сказал он, поцеловав девочку в лоб. — Я не заметил, как ты повзрослела. Прости, что редко бываю с тобой. Ты знаешь, что у меня много работы. Но она никогда не вытеснит тебя из моего сердца, Альбертина. Помни об этом. Я люблю тебя, милая. Ты — моё сокровище.

— Я знаю, знаю, папа, — она прижалась к нему. — Я тоже люблю тебя.

— Если тебе что-нибудь потребуется, не стесняйся, проси. Я готов сделать всё, что ты прикажешь, мой ангел. Ты — единственная моя дочь, Альбертина, единственная наследница. Всё, что у меня есть, достанется тебе, — он поцеловал её в лоб и ушел.

А она долго смотрела на портрет, внимательно изучала себя. Отец разглядел в её лице нечто такое, чего она сама в себе не видела. Или это нечто появилось сегодня после встречи с Марио? Необычность насторожила Альбертину. Чем больше она смотрела на портрет, тем сильнее нарастало волнение. Сердце уже готово было вырваться наружу, но этого не произошло. Рассерженный голос матери предотвратил неизбежное.

— Альбертина, вот ты где?! — увидев портрет, синьора Коронела смягчилась. — О, твой отец успел создать новый шедевр. Поражаюсь его мастерству: два-три мазка и портрет готов. А другие художники годами работают над своими картинами. Годами… Хвала небесам за талант, данный моему супругу. Идём же, дорогая, тебя давно ждёт учитель словесности…

Ещё один день ушёл в небытие. На город опустилась ночь фантастическая, тёплая, звёздная. Круглая луна смотрела в окно Альбертины и улыбалась. Она знала тайну, которую девочка скрывала ото всех. Эта ночь — последняя ночь её детства, поэтому так стучит сердечко. Альбертина ждёт рассвета, ждёт встречи с мальчиком, живущим непонятной для неё, непознанной жизнью. Ей нестерпимо хочется узнать, какая она, эта потусторонняя жизнь? Здесь, внутри большого дома, за пределы которого Альбертине выходить не позволено, всё предельно ясно, привычно, объяснимо. А там, по ту сторону высоких стен, творится нечто неподвластное её уму. Там может быть и хорошо и плохо, радостно и грустно, понятно или запутанно, непредсказуемо. Поэтому её желание вырваться за пределы привычного, объяснимо. Неизвестное манит нас к себе, открывает нам непознанные миры, раздвигает горизонты…

Едва забрезжил рассвет, Альбертина выскользнула из дома. Мальчик уже дожидался её.

— Привет, засоня, — сказал он миролюбиво, схватил её за руку. — Бежим. Не будем тратить время на болтовню. У нас его не так уж много. Пока город спит, мы можем делать всё, что захотим. А потом… не люблю это слово… Не хочу говорить о будущем… Пусть будет настоящее… сейчас, сию минуту мы живем, дышим, говорим… мы счастливы сейчас, и это — главное.

— Да… Но, мог бы ты идти помедленней…

— Зачем? Ты что, неженка? — Марио с недоумением посмотрел на Альбертину, ускорил шаг. — Чтобы везде успевать, нужно быть расторопной. Хозяева не любят ленивых слуг.

— Да, — сказала Альбертина, не решившись признаться Марио в том, что она — не служанка, а — дочь художника Альберено. Подумала:

— Сейчас не имеет значения, кто слуга, кто господин. Сейчас они с Марио равны, а потом для них не существует. Он сам так сказал. Вот и пусть для них всегда будет прекрасное сейчас, радость, счастье, очарование.

О разочарованиях Альбертина ничего пока ещё не знала. Она была ограждена от взрослой суровой правды жизни. И тем ужаснее стало для неё погружение в эту реальность потом.

— Смотри, Берта, это — Гранд Канал, — Марио остановился на краю земли. — Ты была здесь? Не-е-ет?! Глупышка. Это самое прекрасное место в Венеции. Я здесь часто бываю. Особенно я люблю, когда над водой поднимается молочный туман. Он укрывает своей пеленой противоположный берег, и ты попадаешь в новую реальность. Ты можешь придумывать всё, что угодно. Можешь представить ужасающие картины всемирного потопа, извержение Везувия, Аид, а можешь вообразить, что напротив находится Райский сад. Что скажешь, Берта?

— Я — Альбертина, — проговорила она с обидой.

— Я знаю, — он взял её за руку. — Но, понимаешь ли, Берта короче. Альбертина — скучно, длинно. К тому же, так тебя называют все вокруг. А я не желаю быть, как все. Ясно? И ты можешь придумать мне новое имя. Это будет наш секрет. Ну, что молчишь, Берта?

— Думаю над твоим именем, Рио, — она улыбнулась.

— Отлично! Рио и Берта. Мне нравится, — он опустился на колени, зачерпнул ладошкой воду, плеснул Альбертине в лицо. — С крещением тебя, девочка, — умылся остатками воды, встал. — Идём. Рассвет так стремительно проносится над миром, что порой мне хочется выпороть его как следует, чтобы он больше никогда не торопился, — рассмеялся. — Ты смотришь на меня так строго, Берта, что невозможно удержаться от смеха. Да, я — фантазёр. Я вечно что-нибудь придумываю. Отец говорит, что из меня может получиться хороший сказочник. Но лучше будет, если я стану хорошим плотником. Это прибыльная работа. А вот за сказки много не заплатят. Болтунов в Венеции хватает. Люди плетут языками всегда и везде, — хмыкнул. — А я не желаю быть таким, как все, поэтому я помогаю отцу, но и от сказок не отказываюсь. Я знаю их столько, что хватит на целую жизнь, — подмигнул ей. — На нашу с тобой жизнь, Берта. Тебе сколько лет?

— Десять.

— А мне двенадцать. Я старше, а значит, ты должна меня слушаться… Мы пришли. Твой дом. До завтра… — сказал и исчез.

Альбертина вошла во внутренний дворик, попала в привычную обстановку и поняла, что выросла. Всё здесь показалось ей маленьким, кукольным и слишком простым. Хотя прежде каждая мелочь вызывала восторг. Она прошла к себе. До завтрака оставалось ещё несколько часов, и Альбертина решила почитать. За этим занятием и застала её мать.

— Ты так усердно занимаешься, милая, что порой мне становится стыдно за то, что я лишила тебя детства, — проговорила донна Коронела, обняв дочь. — Уговорю Якобело, чтобы он взял нас с тобой на большую регату.

— О, это было бы замечательно. Я как раз прочла о том, что Гранд Канал делит Венецию на две части, что длина его почти четыре километра, а ширина местами от тридцати до семидесяти метров. Хотела бы я посмотреть на три главные моста: Риальто, Скальци и мост Академии. Скажи, а правда, что в канал впадает сорок пять маленьких каналов — рий?

— Наверное, — донна Коронела поцеловала Альбертину в лоб. — У меня никогда не возникало желания пересчитывать каналы, дорогая. Доверимся составителю книги.

— Доверимся, — поддакнула Альбертина.

Учитель теософии сказал ей однажды, что со временем любая история обрастает новыми неожиданными, но не всегда достоверными подробностями, поэтому нужно всё подвергать сомнению.

— Венеция — это большая историческая книга, и если внимательно слушать голос города, то можно многое узнать, многое… Но вам, юная синьорина, не стоит так серьёзно относиться к моим словам, — заметив её растерянность, добавил учитель. — Всё в мире меняется. Мы меняемся вместе со временем, а вот город нас переживёт. Переживёт для того, чтобы передать свою память тем, кто будет жить здесь через несколько столетий и даже тысячелетий.

— Неужели здания не разрушатся? — спросила Альбертина, удивленно.

— Разрушатся, но не все, — ответил учитель. — Верю, что большинство дворцов сохранит свою красоту на долгие-долгие годы. Возможно, мы с тобой, Альбертина, ещё встретимся здесь на перекрестке судеб лет через пятьсот. Всё возможно в этом изменчивом мире, моя девочка, — рассмеялся. — Я слышал, что твой отец заказал плотнику гондолу. Это так?

— Да, это так, господин учитель, — ответила она.

— Прекрасная новость. Значит, ты сможешь отправиться в путешествие по Гранд Каналу и насладишься красотой архитектуры.

— Я бы хотела вначале узнать историю гондол. Вы расскажите мне её, господин учитель?

— Конечно, дорогая. История — моё любимое занятие. Итак. Гондола — легкая лодка, появилась во времена правления первого дожа в 1094 году. По утверждению одних, название её происходит от греческого слова кондуле — раковина. Другие говорят, что названа она латинским словом кумбула, что значит — небольшая лодка. Наружная обшивка гондолы ярко раскрашивалась и украшалась дорогими аппликациями. Каждый состоятельный венецианец хотел перещеголять другого. Парад тщеславия прекратил Сенат Светлейшей Республики в 1562 году. Лодки повелели красить в черный цвет. Разрешили украшать резным орнаментом только её нос. Оставили фельцы — каюты с откидным верхом, тканевой дверцей и окошками, обрамленными шнуровкой и лентами. За такими окошками обычно прячутся синьоры и синьорины, — улыбнулся. — Мне нравится смотреть на проплывающих мимо людей и размышлять над тем, кто они такие? Почему прячут свои лица? Что творится в их мыслях, сердцах, душах? Так же они черны, как венецианские гондолы или есть в них яркие краски мира, — покачал головой. — Ты заметила, Альбертина, что я всё время о чем-то думаю? Да-да… я всё время замыкаю круг на себе… Это не вежливо. Мы же с тобой говорили о гондолах. Итак. Лодкой управляет гондольер. Он стоит на небольшом возвышении на корме гондолы и толкает её вперед длинным легким веслом, которое опирается на изогнутую уключину — форколу, — учитель улыбнулся. — Надо тебе сказать, что гондольеры — это особенная категория венецианцев. Они всегда элегантно одеты, немного надменны и самолюбивы. Такое странное поведение объяснимо. Гондольеры возвышаются надо всеми сидящими в лодке. Они — хранители чужих тайн. Они прекрасные певцы, готовые порадовать каждого своим мастерством. Им нравится услаждать слух сидящих в гондоле людей.

— Так вот откуда доносятся такие красивые песни! — воскликнула Альбертина. — Мне нравится их слушать. Они то приближаются, то удаляются, то звучат громко, словно поющий стоит под нашими окнами.

— Так и есть. Канал изгибается неподалеку от вашего дома, поэтому тебе и кажется, что поют под окнами, — пояснил учитель.

Словно подтверждая его слова, пространство наполнилось музыкой. Альбертина заслушалась. А когда песня смолкла, учитель сказал:

— Гондольер пел о любви. Любовь — самое прекрасное чувство на земле. Самое прекрасное, помни об этом, Альбертина. И ещё помни о том, что любовь никогда не прекратится. А нам не стоит забывать о том, что у нас урок. Предлагаю поупражняться в чистописании. Запишем.

— Любовь превыше всего.

— Любовь превыше всего, — повторила Альбертина.

Она обмакивала перо в чернильницу и аккуратно выводила буквы. Рука писала, а мысли были далеко-далеко. Альбертина вспоминала чудесное утро, встречу с Марио, солнечный поцелуй. Неожиданное осознание того, что жизнь теперь будет другой, заставило Альбертину вздрогнуть. На бумаге появилась чёрная клякса, которую она тут же превратила в цветок подсолнуха. Рассмеялась.

— Прекрасное завершение нашего урока. Да, господин учитель?

— Да, — он захлопнул книгу. — Отдыхайте, синьорина. Увидимся завтра.

— До завтра… — пропела она, подражая песне гондольера…

Утверждать, что Альбертина вела двойную жизнь, было бы неверно. Десятилетняя девочка просто играла. Она познавала Венецию, разгадывала шарады мальчика по имени Марио — Рио, с которым они встречались каждое утро.

Всё, что с ними случилось после, стало логическим завершением их игры, их фантазий, их обоюдных желаний. О том, что это — настоящая любовь они поняли не сразу. Поначалу они просто наслаждались жизнью, радовались каждому мгновению, проведённому вместе здесь и сейчас…