Внушитель

Елена Шадрина, 2023

Что делать, если ты Неадекват? Жить обычной жизнью подростка или принять свой дар и уйти в затворники? Использовать внушение, чтобы заставить кого-то полюбить себя или с помощью него спасать людям жизни?Эта история о том, как правильно сказанное слово может вернуть здоровье и о том, как может забрать надежду. О том, что любовь – самое прекрасное и самое ужасное, что может произойти с человеком, и о том, что если ты отличаешься от других, то будь готов сразиться за своё счастье.Эта история о старшекласснике Артёме и его новой возлюбленной, о старых друзьях и безнадежно больной матери, о Том Мире и о Неадекватах, живущих в тёмных лесах российской глубинки.

Глава 5. Ангел-хранитель

Ира лежала в томографе, пыталась вспомнить, что было вчера. Магазин сувениров, какой-то мешочек с красной ниткой, открытка с совой, которая ей не понравилась, кафе, Саня Белов, копия Мироновой ещё противнее самой Мироновой. Такси. Всё. Больше она ничего не помнила. Подумала о том, что нужно об этом сказать врачу, всё-таки у неё был поврежден мозг, может, амнезия — симптом чего-то страшного.

Сейчас вокруг нее крутились килограммы металла. Машина гудела, но ей не было всё равно, она уже умирала и выжила. Сегодня должно было быть последнее обследование — следующее через год. В томографе она всегда рассуждала о чем-то важном, сегодня — о той аварии, о том, как Кирсанова упала и у неё были судороги, о том, что её отец-прокурор ничего не мог сделать: ни найти виновных, ни закрыть хотя бы на время трассу. Единственное, что он мог сделать, закрыть отделение неврологии на месяц для проверки и добиться увольнения невролога, который пропустил аневризму. Ещё она думала о том, что Альбертовна спала с отцом Миши, что Миша на самом деле любил Миронову. Потом она вспомнила вчерашнюю девчонку. Как же эта Вика на неё похожа, просто копия. Она могла быть её родственницей, но доказательств не было. Понятно, почему Артема потянуло к ней. Такие люди всегда притягиваются. Плюс и минус. Хороший и плохой.

— Ирина Борисовна, мы закончили. Вы как?

— Хорошо. Всё в порядке.

Томограф остановился, и Ира из него стала постепенно выезжать. Звук адской машины снился ей по ночам. Она пролежала за последний год в этом томографе больше времени, чем спала в собственной постели.

— Врач подготовит описание. Одевайтесь.

— Отцу отправьте.

— Тому самому?

— Да, в Мюнхен. Он ждет.

Ира стала медленно одеваться. Ноги иногда её не слушались, а руки восстановились быстрее. Отец уехал в Мюнхен, когда Ире прислали квоту на операцию, и там остался. Сказал, что медицина — это то, чем он живет, и если бы не медицина, то он точно сошел бы с ума, ну и Иру бы не спас. Ира его не осуждала, потому что была такая же. В этом они были похожи. До аварии она грезила хирургией. Мыла полы в операционной, смотрела на уставших, но довольных своей работой врачей, часами наблюдала, как работает её отец, но сейчас медицина была от неё дальше, чем когда-либо. Она потеряла два года и не знала, получится ли вернуться. Эти мысли сводили её с ума. Всё в больнице напоминало ей об упущенных возможностях.

Час она просто ходила по больнице. Заглядывала в кабинеты к знакомым врачам, улыбалась медсёстрам, кивала санитаркам. Она любила это место и иногда ночевала в сестринской. Когда она узнала все сплетни, дошла до кабинета терапевта, который её вёл. Стулья были новые, и она удобно расположилась.

— Как у меня дела? — спокойно спросила она. Эту фразу она взяла за ритуал. Ей нравилось, что кто-то ей расскажет, как у неё дела, хоть это и не всегда было уместно.

— Всё хорошо, Борисова.

— Вилова.

— Прости, забыл, что ты взяла фамилию матери. Ира, это чудо какое-то… До сих пор не могу поверить, что тебя тогда увезли в Мюнхен. Почему они позвонили…

— Я не знаю…

— Может, это всё-таки Боря? — спросила медсестра.

— Нет, это не он, он бы признался, вы что, — Ира заулыбалась. — Он бы всей больнице рассказал об этом.

— И то правда… — улыбнулась в ответ терапевт и глубоко вздохнула. — Иди домой, Ирочка, в следующий раз через год. А если что-то будет беспокоить, приходи. Помнишь про лечебную физкультуру?

— У меня в памяти провал вчера был.

Терапевт нахмурилась и стала листать карту.

— Хм, очень странно, не помню, чтобы после аварии ты на память жаловалась. Может, ты просто устала?

— Я не знаю, вот вчера буквально.

— Давай так, если ещё раз повторится — приходи, будем разбираться. А пока не переживай, всё у тебя хорошо.

Ира выдохнула и опустила плечи.

— Договорились, приду, если что.

Она уже пошла к двери, как терапевт сказала:

— И готовься к экзаменам, Ирочка, мы все тут тебя ждем.

Ира покивала, попрощалась и вышла из кабинета. Она бы уже училась, но тут неприятность. Авария. Голос сарказма становился всё сильнее в её голове, она превращалась в циника, скептически настроенную девушку, которая не привыкла верить в чудо. Это не было чудом. Мюнхен не был чудом. Она видела, как с её отцом разговаривал какой-то мальчишка, но никак не могла вспомнить его лицо. Она всё понимала, но ничего не могла ни сказать, ни сделать. То чувство, когда не управляешь своим телом, преследовало её до сих пор. Жуткое, страшное ощущение беспомощности, бессилия, когда ты себе не принадлежишь и твоя жизнь зависит от того, поймут ли тебя по взгляду. От того, насколько честны медсёстры или насколько хватит терпения у матери. Тут Ире стало трудно дышать, она поспешила на улицу.

На улице было морозно. Везде валялись эти дурацкие мертвые птицы. В основном вороны. Ира прошла мимо памятника Дроздову, ещё раз посмотрела на свою фамилию на нем и написала Артему, что у неё всё хорошо. Он ей ответил, что будет ждать её у себя дома, что у него в гостях Михайлов и что тот только и говорит о прекрасной незнакомке с темными как смоль волосами. Ире это польстило, но нужно было готовиться к экзаменам. Надежда, что она всё-таки будет когда-нибудь лечить людей, оставалась, поэтому она написала, что не придет.

— Привет, мам, все хорошо, — она вошла домой.

— Привет, солнышко! Замечательно! Я так и знала! Я всегда это знала!

Мать, поседевшая за два года до старушечьих волос, в очередной раз заговорила про ангела-хранителя, который есть у Иры. Она бормотала, что ангел её оберегает и что Ире с ним повезло.

— Мам, я в медицинский поступаю, ну какие ангелы…

— Ангел-ангел. Садись, я тортик купила.

Ира разделась и села за стол. Тут ей позвонил Артем по видеозвонку, она взяла трубку.

— Я ем. Тебе чего?

— Мешочек, который мы вчера в лавке купили, на тебе?

— Артем, я ем. Что случилось?

— На тебе?

— Нет, у меня томография была сегодня, и я его сняла, не знаю, где он.

— Надень.

— Слушай, ты очень странный последние два дня. Зачем мне его надевать?

— Надень сейчас. Вечером позвоню, расскажу, — снова повторил Артем и повесил трубку.

— Он маленький ещё, Ир.

— Не начинай, мам…

— Нашла бы ты кого-нибудь себе.

Мать переставила посуду со стола в мойку и начала её мыть.

— Найду попозже, только на ноги встала, а мне ещё поступать.

— Ох, Ира… Не до поступления сейчас тебе должно быть.

— В смысле?

— Лучше подумай о том, чтобы замуж выйти. Ты красивая пока, молодая.

— Да что ты говоришь опять?! — Ира вскочила из-за стола и схватилась за голову. — Ты бредишь, что ли, как про ангела-хранителя?

Мать продолжала мыть посуду, что-то приговаривая себе под нос. Ире подошла к ней и выключила кран.

— Мне девятнадцать лет. Я только что встала из инвалидного кресла! Я не хочу замуж, я хочу поступить в медицинский и стать врачом! Я хочу людям помогать! Зачем мне муж? Чтобы его обслуживать?

Ира жестикулировала так, что мать отошла от неё. Она стояла с мокрыми руками, на пол капала вода с пеной от средства для мытья посуды. Мать вытерла руки о фартук и потянулась к Ириному лицу.

— Ирочка, ты хоть не одна будешь, будет жених, а ты при нем.

Ира отскочила.

— Да не надо меня успокаивать или уговаривать! И что вообще значит «при нём»? Я что, собака какая-то, чтобы быть при ком-то?!

Мать повернулась к Ире спиной, будто собиралась что-то готовить на плите, но газ не включила.

— Ну, смотри, вот случилось с тобой такое, а я одна тебя выхаживала. Папа даже не… — и мать замолчала.

— Мам, ну не начинай…

— Ты не представляешь, как это тяжело, — голос матери дрогнул, она сделала паузу, сглотнула, вздохнула и снова продолжила. — Я тебя просто защитить хочу.

— Не надо меня защищать! Мне не нужна твоя защита!

Мать обернулась. Глаза были красные, но слез не было.

— С мужчиной жить легче, Ир, одной, не представляешь, как тяжело.

— Мужчина это кто? Как отец? Это «мужчина»? Который свалит в закат, когда шанс представится?

— Не груби матери… — у неё затряслись руки и губы, голос, дрожащий до этого, оборвался на полуслове, и мать расплакалась.

Ира подошла и обняла её. Мать не шелохнулась, не сказала ни слова. Ира подумала, что она, как всегда, как и в любой другой стрессовой ситуации, замирает и ничего не может сделать. Скорее всего, она молилась очередному святому, потому что Ира услышала бормотание одной и той же фразы.

— Мама, тебе психотерапевт нужен. Я встала на ноги. Я хочу. Работаю.

— Ну какой психотерапевт, Ирочка, — чуть громче молитвы произнесла она и улыбнулась. — Мне Господь помогает и вот с тобой говорю, уже легче.

— Тебе нужен психотерапевт, чтобы обсудить это с ним, чтобы пережить эту травму. Может, таблетки попить какие-нибудь.

— Я не сумасшедшая, Ир. Никакой психотерапевт мне не нужен, достаточно молиться, и Господь всё даст.

— Молиться… — выдохнула Ира. — То есть больные люди у психотерапевта, а здоровые в церкви, понятно.

— Ир, ну что ты так всё переворачиваешь.

— Да потому что невозможно уже, мам. Лучше быть больной и лечиться, чем думать, что ты здоровый и молиться сутками напролет. Ты никогда не думала, мне каково? Ты не думала, что после твоих разговоров у меня в душе помойка? Мало того что я себя собираю по кусочкам, так и тебя должна собирать!

— Да все эти психотерапевты бред собачий!

— Ах бред собачий?

Ира подошла к столу, взяла тарелку с тортом и швырнула весь кусок в мусорное ведро. Затем тарелка полетела в раковину. Ложка туда же.

— Бред собачий! Раз это бред, тогда не разговаривай со мной! Молись дальше!

Ира быстро оделась и ушла из дома, громко хлопнув дверью. Мать вытерла слезы, перекрестилась, произнесла короткую молитву, собрала оставшуюся посуду со стола, снова включила кран и сделала громче телевизор, звук которого заглушал её собственные мысли. Она мыла посуду в одиночестве. По телевизору шли новости, окна были разрисованы тонкими кристаллами льда, а в квартире было пусто.

Ира шла к Артему. У его подъезда вспомнила, что забыла оберег. Он назывался то ли «ведьмин яд», то ли «ведьмина кровь» или это было одно и то же — она не разобралась. Религию она ненавидела, эзотерика раздражала меньше, как и вся остальная чушь про магов и колдунов, но тоже доверия не вызывала. Ира позвонила в домофон, но дверь подъезда уже открылась, вышла Вика. Она свысока посмотрела на Иру и, оттолкнув её, пошла к такси, которое только что подъехало. Повернувшись, Вика извинилась настолько неискренне, что лучше бы вообще этого не делала. Ире захотелось оттаскать эту девчонку за волосы, но она сдержалась, как и в прошлый раз. В последней книге по психологии, которую она прочитала, говорилось, что на эмоции может влиять восприятие. Тому, что означала эта фраза, было посвящено две главы, и Ира отчетливо усвоила: ненавидишь человека — значит как-то его воспринимаешь, злишься на человека — значит как-то воспринимаешь. Осталось проверить в жизни.

Вика была очень похожа на Миронову, это могло влиять на восприятие. Дроздов любил Миронову. Ира любила Дроздова. Ира ненавидела Миронову за то, что её любил Дроздов. Никто в этой ситуации не виноват и звучит всё нелепо, но почему же так мерзко. Ира рассуждала о том, что и Миронова, и Дроздов сейчас мертвы. Смысл ненавидеть эту девочку только за то, что она похожа на её мертвую одноклассницу, с которой у неё свои счеты. С другой стороны, если бы она её не толкала… Но она толкнула, а вчера нагрубила. Ира решила, что Вика определенно обделена хорошими манерами, и подумала, что когда та станет старше, её манипуляции будут тоньше, изящнее, не такие явные. Скрывать свою мерзкую натуру она будет искуснее, и тогда ей ничто не помешает использовать невинных людей в своих целях. Ира думала об этом, пока поднималась на лифте, пока звонила в дверь.

Открыл Артем. Через узкую щель были видны только его глаза.

— Оберег с собой?

— Забыла я твой оберег. Что это вообще такое?

— Ведьмин яд, Ир. Это ведьмин яд.

— Ты что так переживаешь насчет этого украшения? Это потому, что ты подарил, а я не ношу?

— Нет!

— Можно войти уже?

— Сегодня никак не получится. И без мешка не приходи ко мне.

Артем попытался закрыть дверь, но Ира просунула ногу в проход.

— Что за человек был в том магазине? Артем! Ты с кем разговариваешь?

Артем попытался вытолкнуть Иру из квартиры, но у него ничего не вышло. К ним вышла невысокая женщина с русыми волосами, забранными в хвост. На вид ей было лет сорок, но взгляд был очень тяжелый, такой же тяжелый, как и у самой Иры. Тут она узнала мать Артема. Что-то в ней изменилось с той встречи в кафе. Или она старше стала, или просто без макияжа — Ира не поняла. Мать увидела ногу в дверях и приподняла брови.

— Артем, что происходит? Почему твоя подруга отчаянно пытается попасть к нам в квартиру, а ты её отчаянно не пускаешь?

Ира убрала ногу, а Артем открыл дверь полностью и закатил глаза.

— Ой, заходи уже. Проще пустить, чем объяснить, почему нет.

— Проходи, Вилова, он тебя целый день ждет.

— Спасибо, — удивленно сказала Ира. — По ноге в дверях я так и поняла.

Ира стала раздеваться, а мать Артема самодовольно улыбнулась.

— Мама! — выругался Артем.

Мать Артема подошла к нему, посмотрела в глаза, наклонилась и прошептала:

— Если ты будешь меня нервировать, то у меня снова случится приступ и нам снова придется уехать, а мне здесь нравится.

— Какой приступ?

Очевидно, шепот был не такой уж тихий, и слово «приступ» Ира услышала. Мать Артема уже собралась объяснить, что с ней происходит, сказать, что она Неадекват, и ввести Иру в курс дела, но тут разговор продолжил Артем.

— Эпилепсия. У моей мамы эпилепсия.

Ира взглянула на мать быстрым, но оценивающим взглядом.

— Давно?

Артем таращился на мать так, что ещё чуть-чуть и началось бы внушение. Он явно не хотел делиться тем, что они Неадекваты. Мать посмотрела влево, куда-то вдаль или на стену — Ира не поняла, и тяжело выдохнула:

— Последние лет тринадцать. Может, после травмы сотрясение было, а может, после родов, никто не знает.

— Такое бывает, — покивала Ира. — А вы таблетки пьёте? Антиконвульсанты там?

Мать Артема приподняла брови и скривилась в ехидной улыбке. Ира удивила её познанием в области медицины больше, чем ей хотелось бы.

— Дорогая, я пью четыре вида разных препаратов, но припадки повторяются, так что спасибо за совет.

— А вы были у Верехтеба? Он у нас принимает. В областной.

— У вас это где?

— Это в Мологе. У меня там отец работал, в этой больнице. К Верехтебу идут, если совсем плохо, или другие врачи отказываются, или лечение не помогает…

Ира могла продолжать бесконечно, но мать достала торт из холодильника, и внимание девушки переключилось на огромную клубнику, которая купалась в белоснежных сливках. Мать Артема увидела, что Ира пожирает клубнику глазами.

— Будешь?

— Буду, — ответила Ира и улыбнулась. — Запишитесь к нему, хороший дядька.

— Верехтеб? Немец?

— Да вроде русский. Я свою мать к нему хочу отправить. У неё посттравматическое стрессовое расстройство и тревожность, а ещё паника бывает. Но это из-за аварии, в которую я попала.

— А-а-а, — мать посмотрела на Иру. — Которая была на Черной Поляне, да?

— Да, она.

Это было странно. Ире казалось, что мать Артема в курсе и не будет об этом спрашивать. Хотя так могла проявляться болезнь, и девушка сделала вид, что ничего не поняла. Мать поставила торт на стол.

— Я передумала, спасибо большое.

— Точно?

— Да, вспомнила, что уже торт сегодня ела. Я бы позанималась с Артемом химией, я всё забыла, а мне ещё поступать.

— Странная ты, Вилова, то хочешь, то не хочешь, — мать угрюмо посмотрела на огромную клубнику и убрала торт обратно.

— Извините, правда, не хочу сейчас. Может, попозже?

— Ну, скажешь. У Артема в комнате отличник сидит, Ярослав Михайлов. Он сейчас всем поможет химию сдать. Видно, что мальчик в науке.

Артем недобро посмотрел на мать, и она поняла, что пора заканчивать подтрунивать над его одноклассниками. Артем направился в комнату, Ира за ним.

Она шла мимо вещей, которые были ещё не разобраны, мимо коробок в коридоре.

— Руки помой, — сказала из кухни мать Артема.

— Хорошо, — Ира и сама собиралась это сделать.

Она зашла в ванную и стала мыть руки. В ванной лежало много упаковок с таблетками. Последние полгода у неё в телефоне стояли сплошные напоминания, она пила таблеток не меньше, чем мать Артема.

— Они не помогают, — сказала мать, которая стояла в дверях ванной. — Они почти никогда не помогают. Только самоконтроль. От этого ещё страшнее.

— Вы хоть что-то делаете, чтобы вылечиться, а моя ничего, только молится.

Ира тяжело вздохнула, вытерла руки и прошла в комнату к Артему. Мать осталась стоять в дверном проеме между ванной и коридором. Она подумала, что лучше так, чем вообще ничего. Хотя бы так.

Фраза матери Артема про то, что таблетки не помогают, напомнила Ире о том, как она лежала после аварии в своей палате. Происходящее тогда возвращалось отрывками воспоминаний, похожими на яркие вспышки. Это происходило то ночью, то под утро. Один раз вспышка была настолько сильной, что Ира на пару секунд забыла, где она находится. Сюжет вспышки был про какую-то сумасшедшую, которая кричала на всю больницу, что ей никто не поможет. Сейчас как раз такая ситуация. Мать Артема сказала, что таблетки ей не помогают. Той женщине тоже таблетки не помогали, но Ира тогда ей позавидовала. Женщина была сильная, вырывалась из рук санитаров, а Ира лежала без движения, и на неё смотрел парень, лица которого она так и не смогла вспомнить. Она ждала, когда же будет вспышка, которая ей расскажет, кто он. В голове она его сама называла «ангел-хранитель» или «тот парень», но матери не признавалась. Хотя ей нужно было хоть какое-то объяснение, по чьей воле она оказалась в Мюнхене. Кто тогда ей спас жизнь?