Жена Архитектора

Елена Юрьевна Демченко, 2022

Красавица и чудовище… Старо, как мир! А, если не совсем чудовище, но и не совсем человек? Можно полюбить его за благородство и доброе сердце?..

— Ой, барышня, вот вы и приехали! — тараторила Фрося, помогая Кассандре выйти из экипажа. — Давайте накидку вашу. — Кэсси развязала ленту, стягивающую толстый дорожный плащ, и с облегчением бросила его на руки горничной. — Тепло у нас, натоплено. Вас ждали.

— Да, вроде, и не холодно, на улице-то, — Кэсси с наслаждением вдохнула свежий осенний воздух, пронизанный золотыми нитями заката и запахами имения. Вслушалась в привычные с детства звуки.

— Барин распорядились. Говорят, дочь приедет с юга, а она к теплу привычная. Пока освоится на родине-то, кабы не простудилась.

— Ну, смешно право, — Кэсси улыбнулась суетливой служанке и обняла её. — Как же я рада видеть тебя, Фрося! Если б ты знала только, как я скучала по тебе за границей!

— Да знамо ли дело, барышня? Поди столько чудес повидали, что житьё-бытьё-то наше и вовсе ерундой покажется никчёмной. — Фрося мягко высвободилась из объятий молодой госпожи, виновато пряча глаза. — В баньку не хотите ли с дороги? Натоплена с утра.

— Нет. Позже может быть. Что комната моя? Готова?

— А как же! Готова! Всё, как вы оставили. Батюшка ваш хотели было переселить вас в правую горницу, что подле флигеля, да мы все отговорили. Ваша-то хоть и маленькая, да светленькая и окна — в сад. Барин согласились подождать вашего приезда, а там уж решить.

— Ладно, Фрося, спасибо, — Кэсси прервала её обильный словесный поток и, придерживая юбки, заторопилась к широкой белой лестнице, ведущей к парадному входу в дом. Меж красных клёнов и облитых золотом лип он напоминал огромный старый корабль, невесть как заброшенный вглубь страны, где и не пахло морем, но от этого не менее величественный. Стоящий в старом саду на вечном приколе он выглядел так, словно в любую минуту готов отправиться на подвиги в любое штормящее море.

Кэсси улыбнулась и взбежала вверх по ступеням, где у резных дверей ждал князь Загорский, отец, строгий, немного постаревший за три года, что они не виделись, но с теми же добрыми глазами с затаившейся в них грустинкой.

— Как я рада, батюшка, вернуться! — она обняла его. — Знали б вы, сколь на чужбине грустно без отчего дома, без родных, пусть даже условия самые лучшие, и чудес столько, что и не снилось. Красоты неописуемые! Но ничто так не радовало меня, как вид наших старых клёнов подле ворот усадьбы, — Кэсси мечтательно улыбнулась. — Сколь помню себя, они такие же огромные и старые. И в бытность, когда с гувернанткой по саду гуляли, всё любовалась их величием и статью. И дом всё тот же… Нет! Право лучше стал!

Она подошла к окну, провела ладонью по гладкой резной раме.

— Ох, глянец какой навели! И стены, как мраморные! Белизной сияют! Давно ли ремонт делали? — она повернулась к отцу.

— Недавно, — сдержанно ответил тот. — Прошу, Кэсси, отдохни с дороги. Приведи себя в порядок. Поужинаем, потом поговорим. Есть о чём.

Дом изменился не только внешне. Мебель сияла новизной, но выглядела при том словно и всё той же, что помнила Кэсси с детских лет. Те же пуфики, кресла, столики, да шкафы с безделушками… Полно, да новая ли? Кэсси провела рукой по подлокотнику кушетки, что всегда стояла у окна. Так приятно было читать, полулёжа на ней после обеда!.. Вот здесь щербина образовалась, когда старый Аким ненароком топор уронил, открывая заклинившее окно. Щербина была на месте, но заделана столь искусно, что только знающий о ней мог догадаться, что тонкая, почти незаметная под полировкой нить — на самом деле след реставрации, накладочки, закрывшей дефект.

Паркет, начищенный до зеркального блеска, не издавал и малейшего скрипа, что тоже оказалось непривычно и удивительно.

Даже шторы золотистого бархата с тяжёлыми пухлыми кистями, украшающими поддерживающие шнуры, выглядели обновлёнными. И не присутствовало более в них лёгкого запаха старой пыли, который не удавалось ни выветрить, ни отстирать.

Всё кругом сияло, дышало новизной и свежестью, натёртое, вычищенное до невероятной чистоты.

В своей старой комнате Кэсси нашла вещи на привычных местах, безделушки, книги, — всё выглядело так, словно не три года здесь не было хозяйки, а только на минуту вышла она. Но, как и в большой зале, и в гостиной царило тут ощущение новизны, чистоты и ещё чего-то необъяснимого и слегка тревожащего.

Княжна распахнула окно, и краски осеннего вечера показались тусклее и беднее, чем выглядели сквозь стекло идеальной прозрачности с легчайшим оттенком голубизны.

Внесли два сундука с её вещами, и горничная принялась раскладывать и развешивать их в шкафу, украшенном тонкой затейливой резьбой.

— А скажи-ка, Фрося, что у вас тут произошло? Или наследство свалилось нежданно-негаданно?

— Ой, не спрашивайте, барышня, — опять затараторила служанка. — Я, правда, не знаю. Нас всех в деревню отправили, аккурат до Иванова дня. А что тут было, никто и не ведает. Митька-кузнец последний уезжал, так только и видел, как сети вешают, а боле ничего. И не пускали никого, покамест всё не поснимали опять.

— Какие ещё сети? — удивилась Кэсси.

— Ну, не знаю, барышня, — взмолилась горничная. — Только у кузнеца сила вся в кулаках, а не в голове. Он и соврёт, недорого возьмёт. А я и правда не видела. Только когда вернулись, тут и ахнули. Такую красоту, да так споро… Лучше у батюшки спросите.

— Непременно, — кивнула девушка. — Хотя, батюшке виднее. Раз он считает, что надо, так тому и быть.

— Ох, барышня! — вздохнула Фрося, но ничего больше не сказала.

За праздничным ужином, по случаю возвращению дочери, на коем присутствовали ещё пара помещиков из соседних усадеб, Кэсси весело рассказывала об учёбе в Италии и Франции, как ей понравилось и как скучала по дому. Князь больше молчал и, сдержанно улыбаясь, слушал щебетание дочери.

Потом княжна музицировала и пела на итальянском языке песенки и арии из модных в Европе опер. Сельские кумушки восторженно ахали «шарман, шарман!» и аплодировали, не заметив по деликатности, что пару раз певица всё же сфальшивила.

Вечер прошёл славно, и Кэсси забыла о вопросах, не то, чтобы тревоживших её, но занимавших в первый момент по приезде.

Гости разъехались около полуночи, и старый князь пригласил дочь в кабинет.

— Батюшка, непременно сейчас говорить? Я право очень устала, — княжна подавила зевок и, сонно хлопая ресницами, глянула на отца. — Не оставить ли до завтра?

— Нет. Дело не терпит отлагательства, и я хочу, чтобы к утру ты уже была готова.

— К чему?!

— Присядь, пожалуйста.

Кэсси вздохнула и села в кресло, утонув в его мягкой роскоши.

— Дело в том, что видный господин на государевой службе, князь Веласто просил твоей руки.

Сон мигом слетел с княжны.

— О чём это вы, батюшка? Какой ещё Веласто?! Он что, иностранец?

— Нет, он не иностранец.

— Но, папенька, я не хочу замуж!! Надеюсь, вы отказали ему? Или хотя бы предложили подождать ещё года два, покуда мне не исполнится девятнадцать, а там уж…

— Я не отказал, — князь смотрел в окно, в ночь, не желая встречаться взглядом с дочерью. — И завтра он приедет как официальный жених. Посему, дорогая, приведёшь себя в порядок и встретишь его с надлежащим почтением.

— Но, папенька… — от растерянности Кэсси не знала, что и сказать, — Я ж только приехала. К чему такая спешка?! Потом, брак — ведь это… ну, это… нельзя вот так! Надо же по любви! А без любви… это что ж?..

— Ты уже достаточно взрослая девушка, — в голосе князя зазвучали строгие нотки, — и должна понимать, что романтическая чушь в делах серьёзных неприемлема, и что отцу лучше знать, как должно поступать.

— Вы, право же, пугаете меня, батюшка. Или же… Постойте, я чего-то не знаю?

— Тебе и необязательно. Могу сказать лишь, что дела наши в финансах далеко не блестящи, а князь…

— Во-о-от в чём дело! — горько усмехнулась Кэсси. — Князь богат! И вы таким способом решили поправить положение — выдав меня замуж за наверняка уродливого старика?!

— Я вижу, ты за границею своенравию училась более, нежели искусствам? Слово родительское в Париже не в почёте? — сухо спросил князь.

— Неужели всё у нас и впрямь так плохо?.. — прошептала Кэсси. — Постойте-ка, так это всё, — она обвела рукой кабинет, — вся роскошь за его счёт?! Это всё он?!

— Кассандра, девочка моя, поверь, я желаю тебе только счастья, — заложив руки за спину, князь стоял перед дочерью, стараясь видом своим выражать твёрдость, но губы его дрожали. — Ты должна понять.

— Я понимаю, — обречённо кивнула Кэсси. — вы продали меня старому уроду.

— Он не стар и не урод.

— Как я рада.

— Он Архитектор.

— Что-о-о??? — прошептала княжна. — Как Архитектор?! Папенька…!

— А что с того? Архитекторы такие же граждане страны, как и мы с тобой, с теми же правами и обязанностями. Кроме того, я уже говорил, господин Веласто на хорошем счету у государя, у него большое будущее, и для нас честь, что…

— Господи боже! — Кэсси не слышала слов отца. — Я бы смирилась, ради любви к вам, что женихом будет старик, пусть даже безобразный, но монстр!.. Папенька! Вы готовы отдать меня монстру?!.. Так вот откуда сети на имении при ремонте! Он тут уже и хозяйничает! Господи! Архитектор!!.. Батюшка! — она умоляюще глянула на князя, — неужели лучшей партией для меня вы видите сущее чудовище, пусть и обласканное царём, хотя я не представляю, как государь может благоволить нелюдю!

— Кэсси, — устало, но терпеливо произнёс князь, — у тебя странные понятия и представления о достойной расе, средь представителей коей и богатые, и уважаемые люди…

— Люди??! Батюшка, вы сказали ЛЮДИ?!

— Вот взгляни, — на стол легла коробочка, в коей на белом атласе искрилась и переливалась тончайшей работы нить бриллиантов — вещь до крайности изысканная и столь же дорогая. — Это подарок от жениха.

— Верните, батюшка! Тотчас же верните, — Кэсси даже не захотела глянуть. — Я не выйду за него!

— Довольно. Ты устала, я устал. Иди, отдыхай. Утро вечера, как говорится, мудренее. Спокойной ночи. А завтра будь умницей!

Князь нежно, как в детстве, поцеловал дочь в лоб и удалился. Потрясённая Кассандра некоторое время сидела одна, потом поднялась к себе, вызвала колокольчиком горничную. Кутаясь в шаль, та тёрла сонные глаза и что-то недовольно бормотала под нос про неугомонную госпожу.

— Скажи, Фрося, ты знала, что к нам сваты приезжали? Знала ведь! И не обмолвилась ни словом! Непохоже, чтоб ты молчала, да о такой вести! Ну-ка говори!

— Да что говорить, барышня, — горничная кусала губы и теребила конец пушистой пшеничной косы. — Я сама-то и не видела ничего. Ну, приезжал кто-то к батюшке вашему. Только об чём они беседу вели, мне не доложено. И вообще, всё, ну всё-то, не по обычаю, без застолья, не как у людей… — она осеклась.

— Не как у людей?! — Кассандра вскочила с кровати, на которой сидела до поры, схватила Фросю за плечи. — А Его ты видела?! Его самого?! Каков он?!

— Ой, барышня, не трясите! — всхлипнула горничная. — Ничего я не видела. Да и не знала, что это сваты. Вроде, — она наморщила лоб, вспоминая, — господа все приличные были. Может, жених-то и не приехали сами-то? А что, барышня, эти, Арти… Артихекторы сильно страшные, да? У них рук одних дюжина, не меньше, — так говорят. Иначе, как бы они строили так быстро?

Кэсси отпустила глупую девчонку и отошла к окну. По щекам катились слёзы, сердце наполняло отчаянье. Она прижала ладони к губам, чтобы не дать вырваться наружу рыданиям.

— Ну, ежели богат, то я, может, и вышла бы, — продолжала бормотать Фрося. — Даже за Артихектора. Всё лучше, чем в долговой яме, да на выселках в нищете по кабакам пьянь всяку обихаживать. Видела я таких счастливцев из бывших господ! Уж лучше замуж! Хоть за урода. Токмо вот дети коли случатся…

— Дети? — Кассандра повернула к ней мокрое от слёз лицо. — Что ты говоришь такое?!

— Ну а что ж, барышня, — философски заметила Фрося, — дело-то житейское! Мужик — он ведь, что человек, что Артихектор — от бабы ему одного надо! Токмо давеча Митька-кузнец рассказывал. В город ездил с приказчиком. Ну и аккурат на рынке — мальчишка. То ли беспризорный, то ли просто, но один он был. Митька-то, даром, что твердолобый, аки молот его, а углядел, как малец тот кошелёк-то у купчишки и вытащил! Да токмо не нормальными руками, что на виду у всех держал и размахивал ими даж, а третьей, котора сбоку, вот отсель — Фрося ткнула себя под рёбра, — потихоньку вылезла, да в купчишкин карман и наведалась.

Кассандра с ужасом смотрела на горничную, которая, как ни в чём ни бывало, продолжала рассказ.

— Вот я и думаю, барышня, вот откель у мальца рука лишняя, ежели его матушка, прости Господи, — она перекрестилась, — с Артихектром не побаловалась? Да кто ж знает, кто и виноват? Нужда ведь…

— Прекрати! — прошептала Кэсси. Она снова отвернулась к окну. Неужели, думала она, неужели всё так плохо? Батюшка в долговой яме и на выселках?! Она сама в кабаке, прислуживающая пьяным мужикам?… Нет! О, Боже, нет!

И тут глаза её расширились от ужаса, когда меж ветвей старого клёна привиделось вдруг бледное нечеловеческое лицо с выпуклыми глазами в окружении множества рук со скрюченными пальцами. Руки выползали и выползали отовсюду, и в некоторых были зажаты увесистые кошельки…

Кассандра упала в обморок.

* * *

Следующим утром вялая и безучастная ко всему, бледная, с тёмными кругами вокруг глаз, княжна позволила Фросе одеть и причесать себя. Та, как обычно стрекотала о всякой ерунде, о солёных грибочках, что ныне удались кухарке Аграфене, да как они хороши с горячей картошечкою, да стопочкой с утреца для придания бодрости. «Да полноте, барышня, ну что ж так переживать! Может, он ещё и передумает, таракан-то ваш? Усовестится. Вы-то вон какая нежная, да свежая, как утренний цвет!..» — «Уйди, Фрося, добром прошу! Не расстраивай меня куда более!»

От завтрака княжна отказалась, лишь выпила немного молока, что слегка прояснило её сознание, но ни бодрости, ни настроения не прибавило.

Так и сидела молча и недвижно у окна в сад, пока цокот копыт не возвестил о приезде гостей.

— Ой, барышня-княжна!.. — Фрося округлившимися глазами глядела во двор в коридорное окошко. — Господа какие представительные! Разодеты!.. Накидки, перчатки белые… А на головах-то шапки чудные! Всё не упомню, как называются. Цах…, цих…

— Цилиндр?

— Во-во! Цихлиндр.

— А…

— Да люди, люди, — махнула рукой Фрося. — Может, и впрямь передумал этот-то ваш? Ох, помоги, Господи Иисусе пресвятый, — она перекрестилась

— Надо идти, — княжна встала. — Фрося, ты…

— Здесь я, барышня, туточки буду, рядом. Только кликните, ежели что.

— Господа, — возвестил князь, когда Кэсси спустилась по лестнице и, не поднимая глаз, остановилась возле отца. — Моя дочь Кассандра. Вы, Пал Андреич, думали увидеть должно девчонку-нескладушку? — князь бодрился, но в голосе ощущалось лёгкая нервозность.

— Что вы, — развёл руками представительный полноватый господин, — и раньше-то княжна была мила, а теперь и вовсе расцвела!.. Но вы правы, помню её совсем малышкой. Ох, годы наши, — покачал он головой.

— Кэсси, это Павел Андреевич Быков, судейский поверенный. Ты, может, помнишь, он бывал у нас?

— Позвольте-с ручку, барышня! — и он приложился губами к холодным пальчикам княжны.

— Ну, а это господин Серж Кайн Веласто, дочка. Прошу любить и жаловать.

При слове «любить» Кэсси чуть заметно вздрогнула и подняла глаза на жениха, машинально протянув руку, которую тот поцеловал, лишь на миг дольше положенного задержав в своей ладони, горячей, сухой, сильной, но вполне человеческой.

Он был очень высок, этот господин Веласто, имел широкие плечи, мощное телосложение, вполне, впрочем, пропорциональное. Возрасту лет тридцать на вид, не более. Отнюдь не стар, но и не юнец безусый.

На загорелом лице блестели живые умные глаза. Тонкий нос с горбинкой, пожалуй, был чуть длинноват, но в целом придавал облику истинный аристократизм. Пепельно-русые кудри, по-деревенски густые, зачёсаны назад по европейской моде.

Красавцем он не был, но внешность имел выразительную и в целом приятную. Во всём облике его не присутствовало ничего, что выдавало бы представителя нечеловеческой расы, какими представляла их себе Кэсси. «Может, это ошибка, — лихорадочно думала она, — может, архитектор — просто его занятие? Мало ли зодчих среди обычных людей? И папенька неверно понял?»

— Прошу, господа! Прошу в гостиную, — князь жестом пригласил их в залу. — Отобедаем, а после — о делах.

За столом Веласто вёл себя исключительно галантно, демонстрируя изысканные манеры и осведомлённость во многих вопросах светской и политической жизни. Кэсси украдкой наблюдала за ним, пытаясь уловить нечто, отличающее его от нормальных… Да полноте, — оборвала себя, — он более нормален, чем любой другой, из тех даже, с кем учились вместе, а ведь все — дети истинных аристократов, графья, да князья.

Разговоры велись самые что ни на есть нейтральные — об урожае яблок, о погоде, о новых государевых указах. После перешли на политику, в коей Пал Андреич не разбирался совершенно, но жарко спорил с князем Загорским о целесообразности аграрных реформ в Южной Африке и противности тому Российской Думы.

— Ну-с, предлагаю нам с его сиятельством заняться делами отдельно, — судейский поверенный слегка поклонился Загорскому, — а молодые пусть поворкуют наедине.

Конец ознакомительного фрагмента.