Буровая

Елизавета Сагирова

Это история о том, как в минувшем столетии, в несуществующем более государстве, три девочки отправились на долгую и трудную прогулку, ещё не зная о том, что она разделит их жизни на до и после. Что в далёком будущем, уже взрослыми женщинами, им придётся повторить этот путь, чтобы завершить то, перед чем они отступили в детстве. Это история о преданном детстве и забытой дружбе, о том, как один поступок предопределяет жизнь на многие годы вперёд.

1986 г.

Покинув крышу и спускаясь по подъезду вниз, мы уже вовсю обсуждали детали предстоящего путешествия.

— Нужно будет взять с собой еду и воду, — загибала пальцы Полинка, — Всё-таки целый день в пути.

— А автобусы от татарского кладбища до скольки ходят? Вдруг не успеем на последний, когда будем возвращаться?

Полинка слегка сбила шаг, но ответила без запинки:

— Узнаю у бабки — её подруженции постоянно на это кладбище таскаются. Но, наверно, расписание такое же, как у всех других автобусов.

Все другие автобусы в Руде, насколько я знала, ходили максимум до девяти вечера. По крайней мере, последний автобус к вокзалу, на котором мы с родителями обычно ехали, чтобы сесть на ночной поезд до Свердловска, шёл ровно в девять. А это не так уж и поздно.

— А если не успеем? От татарского кладбища пешком ого-го сколько тащиться! Домой вернёмся только ночью.

Полинка остановилась. Держась одной рукой за перила, задумчиво покачалась на носках, и вдруг сказала:

— А айда с ночевой? Тогда и торопиться не надо будет.

От удивления я чуть не кувыркнулась с лестницы.

— Сдурела? Ночевать на Буровой?!

— Да нет же! — Полинка закатила глаза, демонстрируя досаду, вызванную моей непонятливостью, — Зачем на Буровой? Оттуда мы уже вернёмся и переночуем на веранде у моей бабки. Зато не придётся торопиться на автобус.

Полинкина бабушка и впрямь жила рядом с татарским кладбищем, но я прекрасно знала, что подруга её не жалует за вредность характера, а гостить в старом и скрипучем бабкином доме не любит. Однако и это бы ничего, но…

— Да кто нас отпустит-то на всю ночь?

Теперь Полинка глядела на меня чуть ли не с жалостью.

— А ты отпрашиваться собралась, дурочка? Тогда конечно никто не отпустит. Придумаем что-нибудь. Первый раз что ли?

Не первый. Прошлым летом мы уже провернули такую афёру. Обманули родных, сказав, будто будем ночевать друг у друга под присмотром взрослых, а сами сначала гуляли допоздна, потом всю ночь рассказывали страшные истории и вызывали пиковую даму у приятельницы Машки, чьи родители тогда куда-то уехали, оставив дочь на поруки соседке. В этом самом доме, кстати, в этом самом подъезде. Так что тогда обман не казался нам очень уж большой провинностью, ведь мы не уходили далеко, всё время находились в своём же дворе.

Чего не скажешь о ныне задуманной вылазке.

Но… ведь и нам сейчас не по одиннадцать лет, а уже целых двенадцать. В детстве один год — это большой срок и большая разница в возрасте, так что я сочла такой аргумент достаточно веским.

— Ладно. А что придумаем? Что опять ночуем друг у друга?

Полинка свела густые брови и мотнула головой.

— Нет, в этот раз так не годится, мы же уйдём не под вечер, а прямо с утра. Нас не будет весь день и вдруг твоя бабушка захочет зайти к нам, проведать тебя? Или моя мама к вам?

Такой риск и правда был. Уж в случае с моей бабушкой точно. За день она вполне могла напечь пирожков или булочек, чтобы к вечеру отнести это угощение внучке и её гостеприимной подруге.

— Что тогда?

— Ну я-то всегда могу сказать своим, что ночую у Верки, такое уже было. А вот тебе…

— Что ещё за Верка? — перебила я, поймав себя на ревности, пусть и прекрасно знала, что помимо меня Полинка дружит и с другими девочками. А как иначе, если я появляюсь только на каникулах?

Но она нетерпеливо отмахнулась.

— Да Верка Николаева. Из моего класса. Зануда та ещё, но моим родителям она нравится — отличница! Поэтому к ней меня отпускают, особенно если говорю, что будем вместе уроки делать. А вот тебе как быть…

Я честно попыталась найти выход, но пока думала, Полинка уже всё решила.

— Во! Скажем, что идём ночевать к моей бабке! Даже врать почти не придётся — мы же и правда у неё на веранде до утра останемся. Тебе дома поверят?

Я пожала плечами.

— Родители послезавтра уедут обратно в Свердловск, а бабушка поверит. Скажу ей, что мы хотим печь картошку на костре и рассказывать страшные истории. Вот только… если мы ночью к твоей бабке придём, разве она родителям не расскажет?

— Не расскажет, — Полинка довольно улыбалась, явно гордая своей задумкой, — Она в девять вечера уже дрыхнет без задних ног. А мы через забор на веранду проберёмся и там переночуем. Помнишь же у неё веранду?

Я помнила. Веранда действительно была баская. Просторная, полностью застеклённая, с широкими лавками, накрытыми старыми домоткаными половиками, на которых вполне получилось бы неплохо поспать.

— А если она нас утром там увидит?

— Не увидит. Когда она встанет, мы уже уйдём. В четыре утра нас её петух разбудит, он орёт так, что за кладбищем слышно.

Я кивнула. Пока что наши, рождающиеся на ходу планы, выглядели вполне стройно и осуществимо.

— Тогда, как только мои уедут, можно выбирать день.

Мы деловито кивнули друг другу и снова двинулись вниз по лестнице, но, миновав одну площадку, были вынуждены снова остановиться, поскольку увидели, что мы здесь оказывается не одни.

У приоткрытой двери своей квартиры стояла Машка Саламатова и смотрела на нас расширенными глазами так пристально, что не возникало сомнений — она всё слышала.

Я всегда считала Машку второй по значимости подругой в Верхней Руде после Полинки, и этот мой выбор удивляет меня до сих пор, ведь её характер был не в пример легче и миролюбивее Полинкиного. Машка редко упрямилась, никогда не ехидничала, не пыталась показать своё превосходство в чём-либо. Она тоже любила дальние прогулки и собирала календарики с животными (правда упор делала на лошадей), но почему-то с ней я не стала так близка, как с Полинкой. Уже гораздо позже ко мне пришло понимание, что именно Полинка помешала этому. Ко всему прочему она была ревнива, и, очень тонко для своего возраста манипулируя, сумела создать между мной и Машкой дистанцию, достаточную для того, чтобы мы в своей дружбе не преступили запретную черту, потеснившую бы её саму с первого плана. Наверно Машка интуитивно чувствовала это скрытое соперничество, потому что между собой они с Полинкой почти не общались, и поддерживали какое-то подобие приятельства лишь в моём присутствии.

— Привет! — растерянно, но в то же время и обрадовано сказала я, придя в себя от неожиданности.

Машка просияла в ответ и бросилась вверх по лестнице к нам. Мы с ней обнялись, пока Полинка сердито сопела рядом. А едва дождавшись завершения этих объятий, без обиняков спросила:

— Подслушивала?

Машка смутилась. Потупила взор и принялась оправдываться.

— Я из окна видела как вы в подъезд зашли. Думала, ко мне идёте, обрадовалась, что Ленка приехала. Смотрю в глазок, а вы мимо и наверх. Ну вот открыла дверь и стала ждать.

— И что слышала? — Полинка боевито подбоченилась. Она была ниже Машки ростом, но стояла ступенькой выше и от этого выглядела ещё более уверенной в себе, чем обычно.

Но и Машка уже оправилась от смущения, смотрела спокойно и открыто, ответила без промедления:

— Слышала, что вы куда-то собираетесь с ночёвкой, но так, чтобы родители не знали. А… куда? А можно с вами?

Вопрос был задан так неожиданно и с такой непосредственностью, что Полинка стушевалась. Растерянно глянула на меня, а потом — уже вопросительно — снова на Машку. Я ожидала что сейчас она выскажется категорически против, но подруга лишь насуплено заметила:

— Ты же даже не знаешь куда мы собираемся.

— Так расскажите. Я никому, честно…

Машка и Полинка смотрели друг на друга и я вдруг впервые обратила внимание на то, какие они разные. Полные антиподы. Невысокая, но крепко сбитая Полинка с густой тёмной чёлкой над такими же густыми и тёмными бровями, кареглазая и смуглая, неизменно носящая два куцых хвостика, перехваченные за ушами резинками. И рано вытянувшаяся Машка со льняного цвета косой ниже пояса, которую она всегда носила перекинутой через плечо, с огромными голубыми глазами на пол-лица, тонкая и хрупкая, но выглядевшая не худой, а изящной, как балерина из мультфильма про оловянного солдатика. Машка в отличие от Полинки (да и от меня, если честно) обещала вырасти настоящей красавицей, что наверняка служило дополнительным поводом для неприязни к ней моей лучшей подруги.

Полинка снова поглядела на меня. Я — на неё. А потом мы взяли и рассказали Машке про заброшенную сверхглубокую скважину, про готовящееся путешествие, про то, как ради этого задумали обвести вокруг пальца Полинкиных родителей и мою бабушку…

Думаю, что в тот момент и она, и я, проявили чуток благоразумия, порождённого не то приближающимся взрослением, не то просто интуицией. Так или иначе, но мы одновременно подумали о том, что в такое дальнее и трудное путешествие безопаснее идти втроём, чем вдвоём.

Так нас и стало трое.