Тида

Жанузак Турсынбаев, 2023

Книга рассказывает про жизнь и дружбу простого врача. Случившаяся с ним трагедия, а именно потеря сына, заставляет его по-другому взглянуть на себя. Превозмогая боль утраты, он решает переосмыслить свое место в мире и найти столь нужные ему в жизни опоры. В этом ему будут помогать супруга и близкий друг.В процессе своей работы, он сталкивается с мальчиком-аутистом. Рассказ мальчика о своем придуманном мире Тида, сумеет сильно потрясти его. В желании понять глубже мальчика, он пробует провести некие параллели в своей жизни и даже найти в его пересказанном рассказе себя.

Жанузак Турсынбаев

Тида

Книга первая

роман

Содержание

Глава 1.

Скользкие камни

4

Глава 2.

Надлом

31

Глава 3.

Встреча

52

Глава 4.

Грустная мелодия

79

Глава 5.

Тида

110

Глава 6.

Подарок

139

Глава 7.

Дорога

165

Эпилог

204

И никогда я раньше не ощущал такого глубокого

чувства отчужденности от самого себя и полного

присутствия в мире.

Альбер Камю

Глава 1. Скользкие камни

В кромешной тьме, на вершине скалы, чуть цепляясь об камни, держалось белое облако. Могучий великан, распустив свои длинные седые волосы, смотрел сверху в даль. Легкий ветер, колыша его волосы, обдувал морщинистое лицо. Густые и словно, как только что, выпавший белый снег, седые его брови, прятали красивые глаза. Глаза полные слез и неиссякаемой радости одновременно.

— Ну вот, вы и папу своего разбудили… Мухит, извини, детей было так и не остановить. Не знаю от чего, но вот возбудились и только… Сколько ведь ехали, и эта степь и пески кругом, а тут город на горизонте и эта синева моря… Ведь все на эмоциях же, дорогой, — чуть оправдываясь, к нему обратилась его жена Мереке.

— Да, я понимаю все, Мереке. Все устали от дороги. Немного отдохнул, можно сказать. Даже и хорошо, что сумел чуток вздремнуть. Не хочу перед твоими родителями показаться изможденным. Надо всполоснуть водой лицо и я, считай, готов. Ну и сон я увидел! Надо же мне, какого то великана с распущенными волосами во сне увидеть, Мереке. Ну что, дети? Все готовы? Тогда поехали дальше, — обратившись к своим детям и получив от них дружный ответ согласия, после чего улыбнувшись, он бросил свои быстрый взгляд на жену. Она кивнула ему головой и мило заулыбалась.

В предчувствии скорой уже встречи со своими родителями, Мереке светилась от счастья. Она не хотела этого скрывать и, оглядываясь по сторонам, пробовала вспомнить некоторые мотивы песен. Мухит замечал все, что происходило с ней сейчас, и тоже радуясь этому внутренне, внимательно слушал ее приятные напевы.

–Мереке, так это же совсем старые песни. Я вспомнил их. Когда то, моя мама их пела. Удивительно, что ты их знаешь. Никогда вот не подумал бы, что ты знаешь именно эту песню. Песню, которую любила напевать когда-то моя мама… Ты словно и меня перекинула в то мое детство. Спасибо тебе, милая, — обратился к ней Мухит и попробовал через зеркало в салоне машины, посмотреть на притихших на заднем сидении детей. Они же, уже вымотавшиеся от долгой дороги, повесив свои головы, сладко спали.

— Да, ты прав, милый. Это старая народная песня. Еще с соседскими девочками, мы пробовали ее петь. Соседи, субботними вечерами, часто любили собираться у моих родителей дома. Это я точно помню. Так вот, мужчины что-то свое отдельно обсуждали меж собой. А женщины пели разные песни. А мы же слушали их и даже пробовали присоединяться к ним… А голоса какие у них были?! И как тут, не вспомнить нашу любимую соседку, тетю Талшын? Помню, как она своим приятным голосом брала самые сложные ноты. Своим пением, она могла очаровать всех слушателей. И это нисколько никого не удивляло тогда. Сейчас же, мне кажется, что это было у нее от природы… Именно ее, эту песню, она и любила петь, кстати. Даже и не знаю, почему я эту песню и вспомнила… И знаешь, что еще я хотела бы тебе сказать. Так это, напевая, сейчас, свои эти мотивы, я представляю ее. Как бы это странно не звучало и в это невозможно сейчас поверить, но это так. Вот такое, мы в детстве видели, дорогой. Наверное, я с тех пор, вот и заучила эту песню. Тебе тоже нравится эта песня? Какое хорошее время было, что с поводом или даже без, люди пробовали общаться друг с другом, дарить друг другу приятные эмоции. Есть они сейчас и живы ли они? Я бы хотела бы, если мы будем дома, навестить их всех. Они, уверена, сразу вспомнили бы меня. Их любимицу Мереке, всегда танцевавшую перед ними… Вот не знаю, но почему то я всегда любила перед ними танцевать. Может, хотела, чтобы они оценили мою способность к танцам. Сейчас разве это все важно? Столько времени прошло, но для меня все, до сих пор это перед глазами… Наверное и у тебя есть что вспомнить, милый? Тогда я была грациозной, как наша дочь сейчас, и пробовала выделывать разные движения. Для меня же, все эти танцевальные движения, были словно глоток воздуха. Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы меня хвалили. И что странное, они хлопали и поддерживали меня… Как бы то не было, тогда, я совсем не смущалась их. Наверняка мама моя, еще помнит эти мои выходки, и, думаю, с удовольствием расскажет тебе, какой я была в детстве, — ответила ему Мереке и, в желании удостовериться, почему же дети неожиданно замолкли, повернулась на них.

–Дорогой, как они красиво спят. Если бы мы знали, что им Судьба приготовила. Как сложились бы их судьбы? В последнее время, я часто задаюсь эти вопросом, милый. Даже и не знаю почему. Я пробую отгонять плохие мысли. Мухит, иногда я, сама того не зная причины, плачу. Я не хотела тебе говорить об этом, чтобы ты не волновался. В последнее время, я вот такая, слезливая. Не знаю от чего, но меня не покидает какая то тревога. У тебя не так, милый? Извини, что приходится задавать тебе этот вопрос. Ответь мне, дорогой. Мне важно это…, — продолжила она и, посмотрев на него, внезапно замолкла. Ее красивые глаза были полны слез, и она их еле сдерживала.

— Мереке, ты чрезмерно все близко воспринимаешь. Сейчас, мы отдыхаем, и ничто не должно омрачить наше пребывание тут. В целом, ты устала в эти последние дни, и я это, конечно, замечал. Я, знаешь, уверен лишь в одном. Это то, что мы проведем тут незабываемый отпуск. Сбросим весь свой негатив изнутри, наберемся приятных впечатлений и, ну а далее, вернемся домой. А как насчет танцев? Мы успеем, дорогая, потанцевать и тут. Касательно твоих переживаний, скажу лишь одно. Мереке, надо пробовать смотреть на все и видеть в них хорошее. Я не говорю то, что жизнь, какой бы она не была, она может готовить нам сюрпризы. Да, она такая, какая и есть, но мы рядом друг с другом и этого уже достаточно, чтобы преодолеть все невзгоды. Ты женщина, что может, поэтому ты и тревожишься. Но у нас все будет хорошо. И даже более. Все будет замечательно, дорогая. Знай это и отбрось все свои волнения. Также ведь, милая? — ответил ей Мухит и, протянув ей свою руку, погладил по ее плечу. Мереке лишь кивнув головой ему, продолжила и далее молчать. Вынув свой платочек, она быстро и незаметно для мужа, вытерла подступившие свои слезы. В желании отвлечься от своих навязчивых мыслей, она стала всматриваться в показавшийся на горизонте город.

Вскоре, город Актау встречал их своим великолепием. Высокие жилые дома, пробовали заслонять заходящее за горизонт солнце. Стояла замечательная погода. Солнечные лучи, стараясь под конец дня ласково заигрывая с морем, бросало множество бликов на прибрежные скалы. Хмурые они, вынужденно терпя их на себе, пробовали подальше отбрасывать от себя, налетавшие легкие волны. Лишь скучные чайки, молча сидевшие на скалах, временами оборачиваясь на них, лениво потягивали свои крылья и подсматривали себе под ноги.

— Папа, а как называется тот город, куда мы должны были приехать? Папа, а почему чайки тут молчат? Ведь вы же говорили, что они должны кричать… А там будут дети? Мне же скучно же будет все время возле вас, — возмутился Канат.

–Сынок, а ведь мы уже приехали, и этот город называется Актау. Это город, где родилась и выросла ваша мама. А вы все знаете, что папа ваш с города Аральска. Мы проезжали его ночью и вы, конечно, тогда спали. Там тоже есть море. Пусть даже оно сейчас не такое как прежде, что жаль, конечно, но оно тоже прекрасное. Там мы побываем в следующем году. То есть в следующий наш летний отпуск. Договорились, дети? Так как же без них, без детей?! Ну, а если насчет чаек, молчат они наверное просто оттого, что они самые важные и им просто, как и тебе, скучно… Еще успеете крикливых чаек увидеть. Они непременно будут. Мереке, пожалуйста, вытри их лица, они же измазанные. Мереке, что они кушали? Не дети, а прям, какие то обезьянки, — улыбнувшись, он ответил это своему сыну и еще раз посмотрел на свою жену.

–Да, конечно, милый. Дети, сидите смирно и смотрите на море. Видите, какое оно красивое. И не отвлекайте вашего папу. Он ведь за рулем машины. Наверное, ваши дедушка с бабушкой ждут не дождутся нас. Дети, вы соскучились по ним? Или уже расхотелось? — она спросила детей и звонко засмеялась. На что дети, не зная как ответить, переглянулись друг на друга и замахали своими головами.

— Бабушка, наверняка, нам что то испекла… А ведь бабушкины пироги, они особенные же… Наверное, она все выходит во двор и посматривает на дорогу. Милый, будь осторожней, — продолжила она и вытерев уже лица детей, заметив яму на дороге, обратилась к мужу.

–Да, конечно, я все вижу, — коротко ответил он было ей, и, стал более внимательно, всматриваться на дорогу.

Жара к вечеру, при приближении к городу, стала спадать и, уже была, не настолько невыносимой. Но и море, и легкий ее бриз, давали ощущение, пусть небольшой, но приятной и желанной прохлады.

С момента выезда с города Кызылорды в сторону города Актау, солнце, в эти летние июльские дни, грело всю окрестность по-другому. Можно было сказать, по-особенному сильно. Кругом, пока ехали по дороге, вся растительность за окном машины, будто была выжжена. Лишь редкие, местами низкие кустарники, измученные жарой табуны местных лошадей, да фигуры далеких верблюдов на горизонте, лишь могли радовать взор любого, кто сейчас находился бы тут. И только, внезапно появившееся, долгожданное море, давшее отраду глазам пассажиров в машине, пусть даже и издалека, обволакивало сознание каждого, своей прохладой.

Нашего героя будут звать Мухит. Родился и вырос он в городе Аральске. Он и его жена Мереке, оба они работали в детской больнице города Кызылорды. Работал он врачом-невропатологом. Мухиту нравилась его работа, хотя это отнимало у него много сил. Мереке же работала там медсестрой. У них было двое детей. Старшую ее дочь звали Карлыгаш, она закончила пятый класс, а младшему Канату было всего четыре года. Все они, воспользовавшись летними отпусками, ехали в гости к родителям Мереке.

Для Мухита, все происходящее, выглядело, словно неким приключением. Целый год он готовился к этой своей поездке, и сейчас не было никого вокруг, кто даже мог не заметить его счастливые и радостные глаза.

У сына его Каната, был диагноз ДЦП¹. Выявленная еще в детстве патология, она проявлялась у него в нарушении двигательных функций различной степени тяжести от легких затруднений до полной неподвижности. Обнаруженный, еще в раннем возрасте у его сына, этот диагноз, его как врача тогда ужаснуло. Ужаснуло даже не то, что сей факт, случился с его сыном, а главное, что он был поставлен врачами, как он считал, слишком поздно. Позже, по мере его роста, у Каната стали обнаруживаться речевые нарушения и некоторые задержки умственного развития.

Оставаясь на работе, он мог подолгу стараться изучать проблему и пробовать искать пути ее решения. И даже и друг его, Павел, который тоже, как и он работал в детской больнице Кызылорды, замечал его поздние задержки и часто тоже подключался к нему. Пробуя разбирать его диагноз и симптоматику, он своим советом пробовал направлять его по верному пути. Долгими вечерами, оставаясь на работе, они спорили в поиске искомого пути, желанию найти Мухитом правильный вектор лечения своего сына. Путь, по которому он мог провести своего сына пусть даже и не к полному выздоровлению, скорее, хотя бы частичному улучшению его самочувствия. Стараясь более углубленно подойти к данной проблеме и принимая существующую реальность, они оба спорили и доказывали свои подходы лечения. Да, он осознавал все происходящее вокруг и особенно то, что происходило с его сыном. В глубине души он не хотел, чтобы Мереке знала про его увлеченность специальной литературой. И он всячески это от нее скрывал. Поэтому он не приносил эти книги домой и даже не пробовал обсуждать с ней перспективу лечения сына. Он был уверен, что узнав про это все, Мереке, обязательно могла расстроиться. Расстроиться из-за ожидающей их безнадежности и опустить свои руки. Этого он никак не хотел допустить.

— Мама, а родственников у нас в Актау много? Нам с ними всеми надо здороваться? Ведь мы же их не знаем и еще не видели их, — недоумевая, Карлыгаш, начала интересоваться у мамы.

–Карлыгаш, милая моя, пусть вы не знаете их. Зато все они знают о вас. Знают даже и о Канате… Канатик, ты же хотел быть важным гостем? Теперь, ты точно таким и будешь. Будете там у бабушки и дедушки ходить важными и особенными гостями, — засмеявшись, она посмотрела на своих детей и погладила руку своего мужа.

Мухит, ответив жене улыбкой, тоже решил подключиться к разговору:

–Раз я, ваш папа, то он, что должен делать, дети? — не выдержав, но как всегда любивший задавать им этот свой вопрос, задал, сидящим на заднем сидении их машины своим детям. Зная, каким будет ответ, он радовался и сиял. Даже заметившая все это, его жена, уже с небывалым интересом, теперь смотрела на них и лишь временами успевала поглядывать на свои наручные часы. С головы не уходили мысли о предстоящей встрече с родителями.

Те же уже было, как бы заскучавшие, вмиг услышав знакомый вопрос от папы, дружно ответили ему хором: «Он должен смотреть и наблюдать за нами!».

И все, в этот момент, дружно засмеялись. Каждый из них был по-своему счастлив. Сейчас они, даже и не чувствуя усталость от дороги, хотели, в попытке, разве что сократить дорогу, только лишь разговаривать. Разговаривать о разном. Пусть даже о мелочах, но главное это быть, сейчас, вместе с детьми. Радоваться вместе с ними.

Эту поездку на море, они планировали давно. Не выдержав настойчивых просьб Мереке, тогда еще, Мухит дал свое обещание, что в предстоящий отпуск, он, непременно, отвезет всех их к родителям жены. Так, обрадовавшая этому его ответу, Мереке на эмоциях, расцеловала его. Теперь же, он, выполнял свое, данное жене, обещание. Он ехал и думал о своем. Лишь, порой подключаясь к разговору, он пробовал взбодриться, что, конечно, ему удавалось. Его усталость уже замечала Мереке и пробовала даже настаивать на остановках, чтобы он мог размяться и чуть отдохнуть. Но сейчас, он не желал остановки. Он хотел, как можно быстро доехать и там, окончательно уже дома, лечь в постель и выспаться.

Появившиеся внезапно перед его глазами, множество людей на улице, словно в праздничном шествии, направлялись в одну сторону. Это не могло неудивить Мухит и, он, не выдержав, первым спросил об этом у жены:

–Мереке, неужели сегодня какой-то праздник здесь? Странно даже и не то, что их так много, а то, что они идут в одном направлении… Ах, да… Так это же море. Как я забыл то про это, — улыбнувшись, Мухит спросил ее.

–Так, милый, куда им всем идти-то, если не на море и на пляж?! Неужели и мы тоже не ради этого? — засмеявши, ответила она ему.

–Папа, мама, мы тоже хотим на море. А можно вначале на море, а потом к бабушке и дедушке? — первым, не выдержав и заикаясь, задал свой вопрос Канат.

–Мама, я кушать хочу. Не надо мне моря…, — неожиданно, вглядываясь в прохожих, сказала Карлыгаш. После чего она замолчала, что даже ее родители удивленно переглянулись друг с другом.

–Дети, все, хватит. Карлыгаш, скоро мы будем дома. Потерпите чуток. Никакого сегодня моря. Сейчас мы едем к тем, кто нас ждет. И, между прочим, там вас ждет много вкусного. Завтра мы попробуем организовать совместную прогулку к морю. Договорились? Скоро, через пару улиц, уже будем дома — утвердительно сказала Мереке, на что дети затихли, и стали лишь суетливо посматривать в свои окна машины.

Через некоторое время, машина добралась до нужного места. У ворот, где они остановились, поджидая их, сидели на скамье, родители Мереке. Первыми повыскакивали дети и стали обнимать их. Вследом вышедшая их дочь, Мереке, поочередно обняла их и расцеловала. Все, поприветствовав старших, зная, что сзади их всех, уже последним будет подходить их папа, начали отходить в сторону. Мухит, выйдя уже с машины, выпрямившись во весь свой рост, неторопливо подойдя к родителям Мереке, поочередно их обнял.

— Саламатсызба! Қал-жағдайыңыз, денсаулығыңыз қалай апа?² Меня то вы тоже расцелуете, наверное — смеясь, обратился к своей теще Мухит.

— Мой любимый сынок. Как ты мой, дорогой? — обняв, она поцеловала его в обе щеки.

— Ассалаумагалейкум, — Мухит, посмотрев теперь на папу Мереке, крепко обменявшись рукопожатиями с ним, обнял и его.

— Уагалейкум ассалям сынок. Как ты, дорогой, мой? Как доехали? Наверное устали сильно, — отпустив его протянутую ладонь, он тоже в ответ, обнял Мухит.

Родители Мереке, по-особенному и как то тепло к нему относилась. В начале, это как-то Мухита смущало, но позже и он стал относиться к ним более тепло и сердечно. Часто, когда они так встречались, Мухит, пробовал вспоминать своих безвременно ушедших из жизни, родителей. Вспоминая по памяти, некоторые моменты из своей жизни, он невольно старался проводить некоторые параллели жизни. Сравнивать ее родителей со своими родителями, если бы, конечно, они были живы. Случившая трагедия на дороге, оборвавшая жизни его родителей, он надолго запомнит в своей жизни. Запомнит так, что, потом, совсем перестанет обсуждать произошедшее с кем бы то либо. Даже и его жена Мереке, попробовавшая однажды переспросить подробности той трагедии, убедилась в тщетности этого. Позже она совсем перестанет делать эти свои попытки. Он сразу же будет усыновлен тогда своим дядей. Ему тогда будет немного за шестнадцать лет. Но юношеская боль потери своих родителей; боль, когда хочется сказать многое близким людям слова, а их уже нет, он затаит в глубине своей души. Затаит их, как можно глубже, чтобы начать жить в новых реалиях. Чтобы оторвавшись от тяжелых воспоминаний, теперь же, будучи сам родителем, дать своим детям то, чего, к сожалению, у него не было.

Семейная жизнь Мухит и Мереке не всегда была такой гладкой, как сейчас. До рожденья детей, у них, редко, но бывали ссоры. Бывало так, что несколько раз, Мереке, уезжала к своим родителям, сюда, в Актау. Это не нравилось ему, но он не мог ничего с этим поделать. Так, уезжая после ссор, домой, она всегда, хотела развестись с ним и начать новую жизнь.

Но ее мать, мудрая по жизни женщина, всегда помогала своей дочери советом. И часто порой, справедливо ругая ее, она подавала пример, рассказывая из своей жизни разные случавшиеся моменты. Разбирая разные жизненные случаи, она учила свою дочь, быть стойкой в жизни в преодолении проблем и невзгод, и не принимать опрометчивых решений, которые, в последующем, могли бы пагубно повлиять на ее жизнь. Она, как могла, учила ее переосмысливанию случившихся ситуаций, чему конечно, Мереке будет всегда благодарной в своей жизни.

Она у них была единственным ребенком. Ее родители хотели завести и других детей, но сложившиеся обстоятельства в жизни, а именно, чередовавшая друг за другом, болезни матери, не позволили ей заново забеременеть. Мама ее, объясняла все это здешней экологией и ей, Мереке, выслушивая ее редкие порой оправдания, ничего не оставалась, как соглашаясь и поддерживая ее, лишь крепко обнимать. Конечно, ей было одиноко расти в своей семье, так как не было брата или сестры, но все же родители, и особенно папа ее, старались вкладывать в нее всю свою душу.

Будучи юной, она могла, сбегая от своих подруг-сверстниц, оставаться рядом с папой. Ее интересовало почти все, чем занимался он. Помогая папе с ремонтом папиного мотоцикла ИЖ-Планета, она с зачарованными глазами могла слушать его рассказы, случавшие с ним на рыбалке или на охоте. Даже, умея подавать нужные ключи, она считала себя важной в сравнении со своими, такими же юными девочками-сверстницами, что игрались тогда с куклами или даже возились со скакалками… Даже переспрашивая некоторые моменты из его папиной историй, она хотела надолго их запомнить и пронести их в своем сердце, как можно дольше. Он был для нее самым любимым и, конечно, идеальным мужчиной. Пробуя встречаться в школьные свои годы со сверстниками, она непременно, их старалась представить и сравнить со своим папой. Позже, это сближение своей дочери с отцом, уже замечала ее мама, но она ничуть этому не была в обиде. Лишь изредко, от нее вырывалось некое возмущение, когда желая ее обругать, за разные ее проделки или непослушание в доме, она говорила свое «это твоя дочь…». На что, ее муж и дочь, переглядываясь, приятно и понимающе улыбались.

Время неумолимо летело быстро и, не оглядываясь ни на что, не смела, приостанавливать свое движение. Мереке росла, и из маленькой принцессы превращалась в обычную девушку. Обласканная родителями, теперь, она, старалась, зная, что они становились уже пожилыми, как можно было бы, облегчить им их быт. Желая выучиться после окончании школы на врача, она хотела посвятить себя столь благородной профессии и по возможности, в последующем, лучше позаботиться о своих родителях. Но желаниям и мечтам не суждено было случиться. Единственный балл, так не хвативший ей для поступления в Актюбинский медицинский институт, сильно подорвало ее волю. Проплакав пару дней, осознав, что возвращаться домой надо с результатом, она, все же, решилась подать свои документы на поступление в медучилище. К удивлению ее, она легко сдала все экзамены и поступила туда.

Сейчас, когда она увидела своих родителей, вмиг возникшие воспоминания из своей жизни, растопили ее сердце и она, не сумев выдержать своих эмоций, всплакнула.

–Мереке, ты, что плачешь то? Мы старые люди и то держим себя. Перестань, дочь, — не выдержав, сказал на это, ее папа.

–Да, папа, извини, что дочь у вас такая плаксивая… Соскучилась же по вам я. Папа, как я рада видеть вас в хорошем здравии! — уже вытирая свои глаза, ответила своей папе Мереке.

— Карлыгаш, Канатик, мои сладкие внучата! Ну-ка идите еще раз ко мне и дайте свои личики для поцелуев. Ты что Мереке, не научила их нормально подставлять для бабушки и дедушки свои личики? Куда вы убежали? — уже, было смеясь и даже желая их догнать, только теперь посмотрев на Мухит, сказала это мама Мереке.

— Ну что мы стоим то тут? Дочь, ты что стоишь то, зови внучат домой. Давайте заходить в дом. Там и расскажете все свои новости, — сказав это всем, она решила сама первой зайти в дом.

Все стали заходить домой и лишь Мереке, желая найти детей, осталась во дворе. То, что она увидела там, на задней стороне двора, заставило ее, остановившись, удивиться. Дети стояли возле качелей, которых видимо уже было, на скорую руку смастерил для них, их любимый дед. Карлыгаш пробовала отговаривать своего братика, а он не унимался и старался взобраться на них.

— Мама, Канат не слушается меня и хочет сесть на качели, — слезно, как-то обращаясь маме и пробуя одернуть руку младшего брата, обратилась к ней Карлыгаш.

— Канатик, надо во всем слушаться свою сестру. А ты, Карлыгаш, молодец, что следишь за ним. Так и надо, он же у нас маленький. Пойдемте домой. Там уже нас заждались — сказав это обоим, она взяла на руки Канат и все они, обойдя дом, зашли в дом.

Посреди их гостиной комнаты стоял, казавшийся Мереке в детстве огромнейшим, их любимый стол. На нем было полно угощений и это, вроде уже было уставших с дороги детей, воодушевило. Мереке, сама же сев возле своей мамы, посадила на колени Канат. Карлыгаш, стараясь по удобней расположиться на стуле, поближе подвинув его к столу, села на него и потянулась к разлитому стакану с компотом. В середине стола стояла большая миска жареной рыбы.

— Кушай Карлыгаш. Приятного всем аппетита, мои сладкие внучата. Мухит, вот скажи мне. Как у тебя дела на работе? Так ты говоришь, что детям с таким диагнозом, пока что медицина кардинально не в силах что-либо предложить? Неужели, наша современная наука не в силах что-либо сделать?! Жаль же маленьких детишек, — с задумчивым взглядом, посмотрев на висевшие на стене часы, он задал свой вопрос зятю.

— Да уж, хотя и наука не стоит на месте и все стремительно летит вперед, но она, к сожалению, может лишь облегчить протекание болезни, а не коренным образом, вылечить. Папа, ведь тут задействованы тонкие материи…Тут даже не ответов, а скорее вопросов много… Но мы пробуем не отчаиваться. Есть некоторые у меня наработки и планы, но все же, думаю, нужно время… А его, как говорится, сейчас всем не хватает. Ну как то так… Сложно даже не то, что необходимо в начале разобраться в правильности выбора пути или курса лечения. Они всем известны. Думаю, что мне еще надо все взвесить. Взвесить все обстоятельства его состояния и выбрать тот единственный путь, который в действительности поможет ему — теперь же, протянув свою руку с пустой пиалой своей жене, он ответил было так своему тестю.

— Карлыгаш, Канат угощайтесь. Что же вы не кушаете? Неужели не вкусно, то, что приготовила вам бабушка? Ведь выросли же, точно, наши внучата… Я точно заметил это сразу. Особенно наш Канат изменился. Карлыгаш, какие успехи у тебя в школе? И все же, вы правильно сделали, что приехали сюда. Море однозначно пойдет на пользу детям, — сказав это, папа Мереке, пододвинул некоторые тарелки с угощениями к своим внучатам.

— Да, конечно, папа. Дети выросли. К сожалению, время не стоит на месте. Папа, вы то, сами как? Ничего вас не беспокоит? Мама мне по телефону говорила, что вас спина мучает. Вы же мне ничего не говорите. Разве что, лишь мама что то, да и выдаст. И то ненароком… Давайте я вам завтра массаж сделаю. Договорились, папа? Карлыгаш, Канат, раз вы покушали, пойдемте, я постелю вам постель, и вы отдохнете, — сказав это, она, посматривая на сонных своих детей, встав, обняла своего папу.

— Мереке, я хотела бы тебе что-то показать, — сказала она и, через некоторое время, привстав, она прошла в дальнюю комнату.

— Да, конечно. Что там у тебя, мама? Мухит, я сейчас подойду, заодно уложу детей в постель, — сказав это, следом за мамой, прошла в эту комнату.

— Мереке, извини, что подняла тебя со стола. Пусть мужчины сами поговорят наедине. В последнее время, твой папа, как-то совсем стал сам не свой. Все время поднимает разговор о внуке. Мухит же он врач и его мнение для него, много чего значит. Пусть пообщаются. Хорошо, Мереке? — взяв руки дочери, она задала в стороне уже от всех, ей свой вопрос.

— Конечно мама. Я ведь так и поняла вас. Я же, как никто понимаю вас всех. А каково это мне, мама? Видеть своего сына таковым и осознавать то, что состояние его не изменится в будущем. Понимаю, что и вам больно видеть его таким… За что это кара, мама? Я даже не могу представить будущее сына. Мама, я боюсь этого неизвестного будущего, — чуть взгрустнув, ответила ей Мереке.

— Мереке, это неправильно! Надо принимать жизнь такой, какой ее нам дали. Благодари Всевышнего всегда и не смей жаловаться. Ты сильная, как никто. Я, твоя мать и я знаю, что тебе нелегко. Если же ты не хочешь, чтобы мы обижались на тебя, не жалуйся на судьбу. Это испытание, дочь. И мы все, пройдем ее достойно. Как бы то ни было, мы рядом с тобой, моя девочка. Также ведь, Мереке? — желая получить от нее утвердительного ответа, она прямо посмотрела в ее глаза.

— Да, мама, вы правы. Я и не ропщу, просто эмоции вырываются…Да, конечно, я всегда чувствую рядом сильное плечо Мухит и я этому бесконечно рада. Я знаю, мама, о чем вы хотели мне сказать. И что бы ни случилось, мама, скажу вам лишь одно. Я счастлива со своим прекрасным мужем, рядом со своими, такими же прекрасными детьми — уже было, подправляя свое платье, она вытянулась и утвердительно ответила это своей маме.

— Тогда и хорошо. Ладно. Мы позже поговорим с тобой еще об этом. Мереке, какую комнату возьмете? Давайте устраивайтесь. Мухиту я постелю тут, на диване. Наверное, и дорога его, как-никак, утомила и измотала. Мереке, постельные принадлежности в шкафу. Тогда я пошла. Спокойной вам всем ночи, милые мои, — поочередно поцеловав внучат и дочь, она покинула их.

Оставшись наедине, папа Мереке, захотел подробнее расспросить Мухит. Пробуя правильно сформулировать некоторые из своих вопросов, он все же решил первым, еще раз, поднять разговор свой о внуке.

— Мухит, расскажи о себе. Извини, что не даю тебе сейчас отдохнуть. Как у тебя все? Как на работе, у тебя, все складывается? Канат подрос и я рад за вас всех. Скоро уже и джигитом станет. Как у него проходит его лечение? — чуть вздохнув, спросил его тесть.

— Да у меня и особых изменений и нет ведь. Все та же работа. Как говорится, работаем не покладая рук. Больница переехала в новое, построенное городом, здание. Как говорится, потихоньку обживаем ее… Да, согласен. Канат уже не тот. Ну да, я и сам понимаю, что интересно было узнать о нем поподробнее. Мы с вами, не разговаривали, вроде, на эту тему. Ну что и сказать то, даже и не знаю. ДЦП — это, прежде всего, комплекс нарушений, влияющий на способность человека двигаться, поддерживать равновесие и осанку. Но, главное, я, отметил бы сразу, конечно, это проблема состояния, которая касается головного мозга. Это следует от слова «церебральный». А «паралич» — это означает трудности с контролем мышц, тем самым «слабость» всего тела. Проявления заболевания разнообразны и, несомненно, они соответствуют тяжести состояния ребенка с ДЦП. Одним словом, потребуется посторонняя помощь в течение всей жизни. До способности, в будущем, ходить самостоятельно, пусть даже используя специальные средства. Ну что я говорю все это вам? Но с другой стороны, я же знаю, как вы трепетно относитесь к своему любимому внуку. Как можем, так и пробуем лечить. У Каната я подозреваю атактическую форму. Для вас это просто слова и они, конечно, вам ничего не говорят. Это нарушение равновесия и координации. Они проявляются проблемами при ходьбе, а также при быстром движении, или действии, что требуют контроля и концентрации. В этих целях я изучаю кинезиотерапию³. Можно сказать, что ее я почти изучил. Конечно, нас учили этому в мединституте, но со временем что-то позабылось ведь. На самом деле, это массаж, лечебная физкультура и использование специальных медицинских средств. Если говорить простыми словами, то это, как бы банально это не звучало, обычное перевязывание. Я стараюсь более глубоко вникнуть в проблему, изучаю различные материалы. Мой друг и коллега по работе, Паша, меня озадачил недавно. Я и сам догадывался, что мне не надо замыкаться в себе и искать ответы, на свои же вопросы, на стороне, как бы. И вот, его вроде простой совет, он мне как холодный душ на голову… С его слов, как он утверждает, имеются некие авторские комплексные интегральные методы реабилитации. Есть и акупунктурная терапия и множество других методик. Не пугайтесь этих сложных определений. На самом деле, все, что я рассказываю вам, кажется просто. Если, конечно, захотеть их понять. Эх, как я сожалею, что не пришлось мне этим раньше заняться. Хотя, я сумею найти что-то определенно лучшее для своего сына. Кстати, среди прочего, мы тут ведь не спроста… Забыл ведь сказать, что существует ведь еще и акватерапия⁴ в специализированных центрах и, приспособленных для этих нужд, бассейнах. Поэтому, я и хочу тут проверить, как на нем отразится его пребывание тут, его контакт с водой. Ведь море, оно же не бассейн… Мы с Мереке даже и обрадовались выпавшей такой возможности. Надеюсь, что наше тут пребывание, пройдет для нас на пользу. Ведь у детей раннего возраста высокий потенциал головного мозга, а поэтому лечение ДЦП, как в нашем случае, надо начинать, как можно раньше. Однозначно, я не унываю. Знаю, что это тяжелая работа, и я не боюсь его… Ладно то, я все о себе. Вы то, сами как? Вас же колени мучали? Я для вас принес одну мазь, которая точно вам поможет. Кстати, а где наши сумки? — чуть переглянувшись и найдя свою дорожную сумку, Мухит, быстро встав, начал там копошиться и что-то искать.

— Спасибо, сынок. Спасибо что рассказал мне многое. Даже и волнения чуть улеглись, как послушал я тебя. Пусть я и не специалист, но я, как никто, понимаю и переживаю ведь. Ты только скажи мне, я сделаю все, что в моих силах, Мухит. Я так хочу, чтобы Всевышний, исполнил все твои планы и возвратил нашего любимого внука другим… Чтобы он мог смеяться и бегать, как и другие дети. Как жизнь порой сурова… Ладно с этой мазью, иди, лучше ложись. Устал же с дороги. Завтра покажешь. Сынок, я рад за тебя, что ты в своем поиске и пусть Аллах ниспошлет тебе все то, что ты ищешь. Теперь я представляю, каково тебе сейчас. Что сколько тебе придется поработать. Я буду за тебя молиться, сынок — чуть взгрустнув, достав с кармана платок и вытерев свои глаза, посмотрев в сторону Мухит, он тихо ответил ему.

— Нет же, вот оно. Завтра прочитаем вместе инструкцию. Попробую вам объяснить все там, своими простыми словами. Спасибо вам за искренние пожелания и что выслушали меня. Не могу я многое рассказывать Мереке. Она, как мать его, по-своему тяжело реагирует на мои объяснения. И что я могу ей рассказать? Вы же понимаете меня? Тогда, и вам спокойной ночи, папа, — сказав это тестю, он заметил, что их беседа его сильно расстроила.

Выключив свет в холле и устроившись удобно, на диване, прежде чем заснуть, он хотел порадоваться за себя и свою семью. Что скорая их встреча с морем, обязательно должна будет им помочь. Что море, с его солеными водами, непременно в хорошую сторону повлияет на его сына.

Снова и снова прокручивая все это в голове, он кружился в мечтах, пока сон не поглотил его в свои объятия.

Уже утром, почувствовав некий шорох возле себя, он услышал шепот. Медленно, уже приоткрыв свои глаза, он заметил недалеко от себя Мереке и Карлыгаш. Мереке что-то шептала своей дочери и оба они старательно тихо укладывали на стол различные тарелки с угощениями. Карлыгаш, меж тем, что-то не так поставив и обронив из рук тарелку на стол, прижавшись, медленно посмотрела в сторону спавшего, неподалеку ее отца. Она, так не хотела его разбудить, что даже ее, вмиг застывшая поза, испугала ее мать. Мухит, открыв глаза, улыбнулся и подмигнул ей.

— Доча, ну что ты так неаккуратна то. Разбудишь же папу своего, — тихо возмутилась ее мама.

— Мереке, все отлично. Не надо ругать ее. Ну что, с добрым утром вас — уже, было, встав и потягиваясь, обратился к ним Мухит.

— Папа, как вы? И вас с добрым утром! А я знала, что вы не спали. Я заметила шевеление ваших век, папа — улыбаясь, Карлыгаш ответила своему папе.

— Моя дочь очень внимательная. Негоже нам подолгу спать… Надо же, какой удобный этот диван. Спишь на нем и еще все отсюда замечаешь. Карлыгаш, иди ко мне. Дай я поцелую тебя. Маленькая помощница своей ты маме — сказав это и было уже, поцеловав свою дочь, он отпустил ее, далее помогать своей маме.

— Дорогой, как отдохнул? Полежи еще, пока все будет готово. Или ты уже выспался, милый? — спросила его Мереке, протирая стол мокрой тряпкой.

— Конечно, моя красивая. И все равно я рад, что мы все же решились приехать сюда, Мереке. Актау город необычный. Город, манящий своим морем и великолепием. Мереке, как настроение то у самой? По глазам же вижу, что ты рада возле своих родителей. Так же ведь? — стараясь всмотреться через окно на улицу, все еще не отрывая своих глаз от окна, он задал свой вопрос своей жене.

— Конечно, милый мой — коротко ответив и подойдя уже было к нему, она обняла его сзади.

— Я, как никогда рад сейчас, Мереке. И я хочу, чтобы все так и продолжалось. Надеюсь, что все у нас будет замечательно, — поглаживая ее ладони, он, все еще не оборачиваясь, сказал это ей.

— Я тоже как никогда рада, милый. Спасибо тебе за это все. Что, наконец-то, мы, всей своей семьей можем порадоваться здешним местам. Я хотела бы показать здесь, самые особенные места. Надеюсь, у нас получится выбрать для этого время. А мои родители, думаешь, они не рады? Вот они, точно все эти дни, что мы будем тут, не будут находить места… Конечно же, их радость, она особенная. Так же ведь, Мухит? — не отпуская его, она задала свой вопрос мужу.

— Как с тобой можно не согласиться, любимая? Что у нас на завтрак? — спросил ее Мухит.

— Сейчас, мы все сядем за стол, дорогой. Мама моя с утра что-то готовит на кухне. Что-то точно вкусное. Чувствуешь запах? — уже улыбаясь, задав ему свой вопрос, она прижалась к нему.

— Уже с утра нежитесь, милые мои? Как ты, сынок, отдохнул то? Удобно было тут? Может, надо было в другом месте постелить тебе постель, Мухит? Выспался то хоть? Давайте садиться за стол дети. Где мои сладкие внучата? Если спят, то пусть спят. Мереке, а где твой папа? — поставив в середину стола огромнейшие куски жареной рыбы в соусе, она вопросительно посмотрела на свою дочь.

— Слюни текут у меня и все выглядит просто ошеломительно, мама. Не терпится их попробовать. Я пошел умываться. Даже можно сказать, что побежал, что есть мочи, — сказав это обеим, он заставил их улыбнуться.

Неспешно позавтраковав, Мухит предложил Мереке пройтись по набережной Актау. Солнце и вся прибрежная местность радовало глаза. Быстро убрав все со стола, Мереке уже одевала Каната. Карлыгаш же, лишь изредко посматривая на свою маму, стоя возле своей бабушки и что-то выслушивая, кивала ей головой.

Дорога к набережной заняла немного времени. Легкий морской бриз неустанно накатывал на берег маленькие волны. Как будто воркующие подруги-голубки, Море и Берег переговариваясь, шептались о чем-то важном, друг с другом. Что-то нежное и ласковое, они, как будто, наговаривали друг другу. Лишь временами, им мешавшие чайки, словно перебивая, пробовали нарушить своими голосами, их тайную и невидимую беседу. Все вокруг было окутано свежим и влажным воздухом с моря. Даже и степь с ее песками, казалось, старалась вдохнуть своей изнывающей от жары полной грудью, это сейчас поистине живительное дуновенье с моря. Но здешние Пески, как вечные свидетели былых дней его друга Моря, «лишь хмуро молчали и хранили их сокровенные тайны…»

— Папа, мама, мы хотели бы искупаться. Можно ли мама? — вдруг спросила Карлыгаш, еле удерживая своего младшего брата, от его же попыток вырваться к воде.

— Дети, вода еще не прогрелась. Давай Карлыгаш, мы придем сюда все, после обеда. Я знаю тут одно местечко и там очень красиво. Договорились? — чуть сердито ответила ей Мереке. Она посмотрела вокруг и попробовала подтянуть ее к себе ближе.

— Мама ваша, говорит правильно, дети. Надо же ведь подготовиться? Мереке, давай чуть отойдем отсюда. Я бы хотел детям показать тот маяк. Когда то, твой отец рассказал мне несколько историй про него, детям тоже, думаю, будет интересно. Давай я лучше посажу Каната на свои плечи и будет он тогда нашим, что ни на есть настоящим, свысока смотрящим на всех, маяком, — сказав это и быстро усадив на плечи сына, что тот не успел среагировать на него, взглянув на свою жену, засмеялся.

Прогулка, как они и думали, прошла замечательно. Эмоции от утреннего выхода на пляж, уже улеглись. Дети уже уставшие, быстро опустошив подготовленные для них прохладительные напитки, старались завалиться и отдохнуть.

— Ну что дети, замучили ваши родители, вас, своей ходьбой? — увидев их уставшими, спросила их бабушка.

— Бабушка, я видел маяк… — важно, но сонно, ответил ей Канат.

— Ведь это же хорошо, Канат? Я твоя бабушка и ты мне всегда говори, что тебе понравилось, мой любимый — радостно обратилась к своему внуку она и вручила ему маленькую конфетку.

— Это даже и хорошо, что вы прогулялись по набережной. Здешний воздух, он целительный, Мухит. Хорошо даже не то, что вы приехали. А это то, что вы не оставили своих детей у себя там в Кызылорде, — подключился папа Мереке, пробуя настроить антенну на телевизоре.

— Мереке, давай я тоже до чая, чуть полежу. Пожалуйста, подай мне ту подушку, милая, — сказал, обратившись к Мереке, Мухит протянул свою руку.

— Да, конечно, милый. Отдохните вы все. Я же пойду помогать маме, — ответив Мухит, она, подав недалеко лежащую подушку ему, быстро юркнула на кухню.

На следующее день Мухит со своей семьей выехал к пляжу. Стояла такая же, как вчера, замечательная солнечная погода. Мелкие, набегающие теплые волны моря успокаивали сознание. Мереке возилась с Канатом. Быстро справившись с ним, она повела его к воде. Мухит взял за другую руку Канат и все весело окунулись в море. Карлыгаш, уже по пояс в воде, встречала всех брызгами. Уже и Канат, отвечая ей тем же, радовался и светился.

— Мереке, там неподалеку камни. Они скользкие. Будьте осторожны. Не давай, Карлыгаш, детям взбираться на них… Я отлучусь на немного, дорогая. Я к машине и обратно. Хочу сфотографировать всех вас на память. Милая, посматривай за Канат. Видишь же, что он, все время, вырывается? — сказав это и выйдя из воды, он, не отпуская их из виду, направился к своей машине.

— Да, милый. Я присмотрю за ними, — ответила ему она и продолжила купать своих детей.

Уже завозившись, некоторое время, возле своей машины, он поднял свою голову на крик о помощи, который исходил с воды. Он не мог поверить своим глазам и ушам. Мереке держала в воде их сына и громко крича, плакала.

— Мереке, неси быстрей его к берегу. Мереке, следи за пульсом. Он есть? — все побросав, Мухит на ходу крича своей жене, побежал к ним.

— Мухит, я не отпускала его из рук. Я не заметила тот камень, дорогой. Канат, ну скажи что-то. Дыши же, любимый, — всхлипывая к нему, обратилась Мереке.

— Пульс слабый, еле прощупывается, Мереке. Надо вызвать скорую машину, любимая. Он получил удар в затылочную часть. Ах, да, есть же, машина… Я отвезу его в больницу. Не паникуй Мереке. У нас должно все получиться… Езжайте с Карлыгаш домой. Я же поеду, — сказав это ей, аккуратно уложив сына на заднее сидение, он уехал в центр города.

Быстро приехав в больницу и передав им сына, он остался там дожидаться результата первичного осмотра и разговора с врачами.

Через некоторое время, к Мухит, подошел врач и, посматривая на записи в блокноте, решил переспросить его:

— Нам медсестра сказала, что вы наш коллега? Скажу прямо. У вашего сына перелом основании черепа. Я предполагаю, что произошла дислокация головного мозга⁵. Все это, из-за случившегося внутримозгового кровотечения или отека головного мозга, которое могло создать то давление, прижимающее мозг к низу черепной коробки. Я успел вызвать специалиста и сообща, мы провели физикальное обследование для определения тяжести полученной травмы. Нужна срочная операция. И тем скорее она будет сделана мальчику, тем жизнь его будет вне опасности. Вы же должны понимать меня, но и мы понимаем вас. Но при всем желании, мы не можем позволить присутствовать третьим лицам… Обширная рана, вдавлена затылочная кость черепа. Возможно кровоизлияние мозга и связанные с нею последствия. Сожалею, но как коллега коллеге, могу сказать вам лишь это. Сейчас, если вы дадите свое разрешение, мы будем готовить операционную. Нельзя медлить! Вам понятно, о чем я говорю? Могу лишь посоветовать, чтобы держались и не падали духом. Мы сделаем, все от нас зависающее… Операцию будет проводить опытный детский хирург. Я же буду ассистировать ему, — сказав это, оторвав себя от записей на блокноте, на последней своей фразе, поверх очков своих, на него посмотрел врач-хирург.

Что-то холодным повеяло от него на Мухита и он, смотря прямо в глаза собеседнику, решил попросить его об одном:

–Да, конечно, я понимаю все происходящее. Но я же врач?! Позвольте и мне присутствовать при операции и быть рядом с вами. Я лишь буду наблюдать, — сказав это врачам, он как бы взмолился им.

— Да, конечно, я даю свое согласие. Ребенок болеет ДЦП — опустошенным взглядом посмотрев снова на него, далее продолжил он и замолк.

— Мы сделаем все возможное. Не переживайте. Все, что в наших силах… Сожалею, но я уже озвучил вам свое видение, касательно вашего присутствия на предстоящей операции, — обхватив своими руками его плечи, сказал он это ему и быстро, кого-то окликнув, удалился от него.

Операция продлилась два часа. Оставаясь отстраненной, Мереке, не отпуская его руку и прижимаясь, повторяла про себя свою молитву. Глаза ее были заплаканные, но присутствие мужа, все же ее немного успокаивало. Мухит молчал и настороженно пытался в уме представить исход операции. Представить еще и все то, что когда то казалось для него чем-то далеким и может чуждым… Все, но не этот ужас и кошмар, случившиеся с ним и с его семьей, в одночасье, горе.

Время на часах, с его застывшими, словно каменными стрелками, не смело двигаться вперед. Через два часа подошли врачи и сообщили ему, что операция была сложной, но все же, что она прошла удачно. Чуть постояв возле Мухита, они удалились. Мухит же, завидев уставших их, не стал допытывать и расспрашивать о подробностях операции. Сейчас, они не были важны для него. О них, он хотел, уже для себя, узнать, но сделать это уже на днях. Когда все волнения у них, могли бы немного спасть, и с их сыном стало бы, хоть немного лучше. Внутренне, все еще тревожась, он посмотрел на свою жену и решил, постаравшись найти нужные свои слова, ее успокоить.

— Мереке, ты слышала все. Я еще побуду тут. Ты же возвращайся домой. Успокой всех. Скорее, он в реанимации и под наркозом. Иди домой, дорогая. Ты же слышала, что сказали врачи-хирурги. Нам осталось лишь молиться Всевышнему и просить, чтобы он дал нашему мальчику сил бороться, — посмотрев на нее, поглаживая ее руку, он обратился к ней.

— Но как я уйду отсюда, милый? Я хочу остаться возле тебя, Мухит. Я чувствую за собой вину. Можно я объясню, как все произошло, дорогой? — тихим голосом взмолилась к нему она.

— Не надо мне ничего рассказывать, Мереке. Тем более в такой момент… Разве это, тот момент, когда мы, тут и сейчас, друг перед другом, будем объясняться? Пусть Канатик очнется. Пусть ему станет лучше. Я до сих пор за него внутренне, как и ты, волнуюсь, Мереке. Это, однозначно, была сложная и безотлагательная операция, — судорожно перебирая некие моменты, он, ответив ей, все еще не мог успокоиться. Это было заметно, как он с трудом и не в попад, пробовал подбирать нужные, для Мереке, свои слова.

Мучительные часы, пролетели, не дав хороших новостей, о состоянии Каната. Выждав момент, Мухит решил попробовать поинтересоваться у медсестры, какие врачи, проводили с его сыном операцию. И в этот момент, показались и сами, выходившие в коридор, врачи. Одним из врачей был тот, с кем он накануне разговаривал. Встретившись взглядами, тот решил снова подойти к нему.

Сделав вынужденную паузу, он вновь обратился к нему:

— Насколько операция прошла, я вам объяснил. Я иду с реанимации. Вы должны догадываться, что ваш сын, сейчас, там, под наркозом. Не стоит мне вам говорить, что там, на пляже, у вашего мальчика случилось перелом костей черепа, со всеми, конечно, последствиями. Это вы видели и должны были это определить сразу. Была вскрыта черепная кость и удалены некоторые осколки костей. Я боялся того, был риск отека головного мозга и кровотечения вашего ребенка. В целом же, цель вмешательства у нас была — это предотвращение риска посттравматического воспаления оболочек мозга вашего ребенка. Конечно же, вы и сами знаете, что понятие «посттравматическое», оно связано с будущем временем… Кто ни был, в том числе и я, мы всегда стараемся за положительный исход проделываемой операции. Вы и сами это, думаю, понимаете. Пока врачи здесь, но вскоре они уйдут… Хотели бы вы поговорить с ними? Давайте, я приглашу к вам, того детского хирурга, — уставшими глазами, он, посмотрев на него, далее обратился к нему.

— Я понимаю, что, все теперь, в дальнейшем, в руках Всевышнего… Я и сам хочу надеяться на то, что его организм будет бороться… Давайте же, не отчаиваться и надеяться на хороший результат, — добавил снова он и в желании оставить его, посмотрел на свои наручные часы и стал искать глазами медсестру.

— Да, я бы хотел поговорить с тем врачом-нейрохирургом. Спасибо вам за добрые слова, коллега. Мне надо расспросить его, обо всей тяжести состояния моего мальчика. Мне важен каждый нюанс прошедшей операции. Я не нейрохирург, но все же, вы должны понимать мое состояние. Я тут, конечно, прежде, как отец ребенка говорю, нежели, как врач. Могу ли я хоть посмотреть на своего сына? Пусть он даже будет под наркозом.

Они вдвоем прошли в ординаторскую. Возвратившись от них, он, попробовал простыми словами все объяснить, поджидавшей, его жене, Мереке. Она стойко все выслушала и по окончании рассказа своего мужа, прижавшись к нему, тихо заплакала.

— За что это нам, все, милый? Неужели Всевышний, хочет забрать нашего сына? Скажи же, Мухит. Не молчи же, — взволнованно и дрожащим голосом, к нему обратилась Мереке.

— Это все нам дано, как испытание, Мереке. Я же надеюсь на хорошее… Что сын наш будет бороться за жизнь. Поэтому и ты молись, за выздоровление нашего Канатика. Хорошо, милая? И не смей думать, сейчас, о плохом, дорогая, — ответил он ей и стал поглаживать ее руки.

Мухит и Мереке остались в коридоре больницы, в желании, как-то быть рядом, со своим сыном. Им нечего было сказать друг другу. Поэтому они молчали и ждали новостей с реанимации, куда положили, после проведенной операции, их сына. Мереке же, не могла удерживать себя и лишь временами, тихо плакала, на что Мухит, поглаживая ее за плечи, старался успокоить и подбодрить ее.

Глава 2. Надлом

Горе, случившееся с Мухит, а именно, потеря сына, сумело сильно подкосить его. Тогда, пролежав пару дней в реанимации, их сын Канат, так и не приходя в сознание, умер.

Исчез, словно, яркий лучик солнца, сумевший осветить их жизнь и, не попрощавшись, навечно оставить их на земле. На бренной и безрадостной земле, где все напоминало о нем и вместе с ними, скорбило.

Павел, как близкий друг, сумел это заметить, когда он, по приезду в Кызылорду, навестил его и выразил ему свои соболезнования. Его, Мухита, тогда было совсем не узнать. Его, теперь, перекошенное, от пережитого горя, лицо, если кому то и не говорило ни о чем, то для друга, оно, говорило о многом. И даже более…

Некогда веселый и отзывчивый его друг, для Павла, он представился, совсем было, разбившимся человеком. Его живые глаза, сейчас, были тусклы, и взгляд был пространен. Павел впервые увидел таким своего друга и это тоже его обескуражило.

Теперь же, он, не появлялся на своей работе больше месяца. Исчез или даже, может, растворился… И это начало беспокоить Павла. Он старался звонить ему, но Мухит не отвечал на его звонки. Попытки найти его и поговорить с ним, оборачивались неудачей. То дверь его дома никто не открывал, то и соседи ничего и не знали о нем: появлялся он дома или нет. Это все совсем было расстраивало Павла, но он не хотел прекращать свои попытки попробовать найти Мухита и, может как друзья, поговорить по душам. Но что конкретное предпринять и как разрешить эту данную ситуацию, он не знал. Даже и это отчаяние, его нервозность замечали у него коллеги на работе, что даже удивлялись в некоторой степени.

Павел всегда отличался тактом и выдержкой, даже при обсуждении различных ситуаций, будь это на работе или даже вне ее. Но сейчас его волновало даже и не то, что он не мог найти друга, а то, чего он скорей всего боялся в глубине души. Это было волнение за то, чтобы он был живым и невредимым… Коллеги знали, что у Мухита в семье произошла трагедия и что он, сейчас, пребывал в трауре. Но насколько и как он сейчас себя чувствовал, этого, конечно, никто не мог подозревать. Может каждый из них и хотел бы узнать о нем, у его друга, но этих их расспросов, сейчас, боялся уже и сам Павел. Ему просто нечего было им ответить. А обманывать их и тем более себя, он, конечно, не желал. Эти мысли, все время его точили изнутри и, однажды, все же, решившись исправить эту сложившуюся ситуацию, он направился к нему, домой.

Каждый раз, он мысленно представлял, их свой, разговор. И пусть даже они часто спорили, но каждый в конце своих утверждений, всегда одаривал собеседника приятной улыбкой. Этих моментов, сейчас, ему сильно недоставало. Но все же, его особенно волновали в эти последние дни — это тревожные звонки Мереке. Он знал, что ее, не было, возле Мухит и что она была у своих родителей в Актау. Поэтому тревога за друга, можно было и сказать, что она его угнетала, как взвалившаяся на него, скала. Скала под названием Мухит. Скала, которому тоже, может, не хватало опоры. Что, находясь на краю пропасти, она сама, не желала этого признавать…

Он решил для себя пройтись, до его дома, пешком. По дороге же, он хотел еще раз продумать, в случае, если ему действительно повезет встретиться с ним, в этот раз, о предстоящем их разговоре. В глубине души, он на это, все же, не надеялся. Но все же надежда, пусть хоть была для него маленькой, она в нем теплилась.

Дорога к дому Мухит заняла порядка часа. Пропуская идущих навстречу прохожих и стараясь не обращать на них внимания, он мысленно старался представить его, представить момент встречи. Предстоящий их разговор пугал его, но желание встретиться и обнять своего друга, как в былые времена, оно было у него неимоверным.

Добравшись к его дому и простояв некоторое время у двери, Павел, все же решил постучаться в дверь. Дверь ему не открыли. Простояв в раздумии несколько минут там, он обернулся на звук поднимающего по лестнице дома, какого-то человека. От человека несло неприятным запахом. Борода и взлохмаченные волосы, из-за набок сдвинувшейся кепки, не давали разглядеть его лицо. В руках его была бутылка с неким содержимым, чего Павел даже и не хотел разглядывать. Павел, желая пропустить его, прижался к сзади стоявшей двери, и было даже, начал прикрывать свой нос. Но вдруг, этот человек, прямо посмотрев на него, странным, недовольным, но вроде знакомым, голосом, его спросил:

— Зачем пришел? Теперь и ты меня домой не пустишь? Отойди от моей двери, — сердитым голосом сказал этот незнакомец.

— Вы кто? — спросил его, было Павел, и попробовал, в этот раз, более пристально взглянуть тому человеку, в глаза.

— Ты что, встал то, у двери? К кому ты пришел, он и есть… Пропусти меня в дом, — теперь, он буркнул ему в ответ.

— Это ты, Мухит? Извини, что не узнал тебя. Но что за вид у тебя? Я рад видеть тебя, — пробуя его обнять, он, подойдя к нему, протянул свои руки.

— Не надо меня обнимать, Паша. Испачкаешься. Зачем ты тут? Я не хочу видеть никого, — проходя через открытую дверь, он обратился к нему.

— Я пришел к тебе, чтобы поговорить. Что, теперь своего друга, так будешь встречать, Мухит? Не похоже это на тебя. Не пустишь в дом, отвернусь и не приду больше, — резко оборвав свою речь, задав ему свой провокационный вопрос, он повернулся и показал, что был готов уйти отсюда. Через некоторую паузу, тот ответил:

— Паша, проходи. Да, ты друг мой. Ты и можешь меня ругать и говорить мне любые слова, но сейчас я… Я не ожидал тебя, сегодня, увидеть, — тихо ответив ему, он вытер свои глаза и удалился вглубь комнаты.

Павел зашел домой к нему и сразу же, увидев обстановку в доме, был немного ошарашен. Увиденное им, творившийся там, в квартире, беспорядок, его ужасало. Кругом лежали пустые бутылки от спиртных напитков. Запах из-за разлитых жидкостей с бутылок, на полу дома, резал нос. Обои на стенах были исписаны маркером и в некоторых местах, они были совсем разодраны. Некогда большое их зеркало, что висело в прихожей, было разбито и на ней были следы застывшей крови.

— Я сожалею, Мухит, что пришел без объявлений. Я хотел увидеть тебя. Считаю, что нам надо было бы поговорить. Что и говорить, Мухит? Сожалею, что ты потерял своего сына. Канат, ведь и мне был, как родным сыном. Смирись же с потерей друг. Конечно, не дай бог, испытать такое любому из нас! Но ты? Ты, Мухит, теперь сломаешься просто так? Но мне уже хватило увидеть тебя сейчас, — с некой ноткой грусти, к нему обратился Павел.

— И что теперь? Ты стыдишься меня? Никто не держит тебя тут. Можешь уходить. Ты говоришь, что мой Канатик, был тебе, как родным сыном? Кого это волнует и кто это помнит? Ты, сейчас, пришел ко мне, чтобы напомнить это? Где ты был, когда мне было плохо? Когда у меня все внутри кричало… Да, что и говорить об этом. Ты не видел меня таким, и ты ужасаешься моим видом? Я и сам не в восторге от своего вида. Не могу я сейчас иначе. Думаешь легко мне? Не могу я справиться с болью в душе. Она гложет меня изнутри словно, как некий червь… Мой мальчик Канат, его было ведь, как будто вчера… Зачем он оставил меня тут, Паша? Скажи, ты же знаешь, — глотнув с бутылки, ехидно спросил его Мухит.

— Это моя карма настигла меня, Паша. Ты понимаешь меня? Кто я, для своей судьбы? Какая то букашка. И если бы это было так… Я хуже, Паша, — продолжил ехидно Мухит и снова начал опустошать содержимое бутылки.

— Мухит, я всегда был рядом. Это ты закрылся в своей ракушке, и корчишь сейчас мне рожу. Или мои слезы по нему они другие? Можно злиться, что все пошло, так или иначе. Начать или продолжить свою жизнь, как бы тебя не испытывала бы она, твоя Судьба, это, думаю, не безумие. Кто ты есть, Мухит? Ты просто так сложишь руки? Я не поверю в это, друг. Я, конечно же, тебя понимаю, как никто. Думаешь, что сидя тут и попивая, ты можешь оживить его? Во что ты превратил свою жизнь? Где Мереке и Карлыгаш? Ответь мне. Не ты ли говорил, что дорожишь своей семьей. Странно все это, Мухит. Странно даже не то, что ты сломался от жизни. Странно то, что ты не удержал возле себя, своих любимых людей, — сказав ему это, Павел повернулся к нему, чтобы увидеть его глаза. Глаза, полные слез, смотрели на свою израненную душу и не могли ничего с этим поделать.

И в этот момент, он обратил свое внимание на выпавший из его кармана, некий кусочек бумаги.

Успев, разглядеть ее, он заметил, что это была фотография его сына Канат. Это фото его сына, лежавшее сейчас на полу и которое было не замечено Мухитом, смело грустно смотреть с пола на отца. Будто невидимым духом, оно пробовало теперь присутствовать тут и, конечно, может и ужасаться… Ужасаться того, в кого сейчас превратился его папа. Ужасаться может еще и тем, насколько случившееся горе, его смерть, могло так глубоко перевернуть жизнь, его любимого, когда то, папы. Лишь далеким эхом, он смотрел с фото улыбающимся, взмахивая там своими ручонками.

И никто сейчас не знал, с чем они оба, Павел и Мухит, столкнулись и столкнутся еще, в будущем. Судьба сама кружила сейчас, вокруг каждого из них, Вихрем Событий. По законам, к сожалению, известным лишь самой себе.

— Мухит, подними то фото. Оно выпало у тебя с кармана. Оно уж точно испачкается же, — вежливо обратившись к другу, он указал пальцем на фото.

— Мой красивый мальчик. Прости меня, что не сумел тебя уберечь. Это я виноват во всем, что ты ушел от нас таким маленьким, — прошептал тихим голосом Мухит, и, поцеловав фото, быстро спрятал его в кармане брюк.

— Тебе ли меня судить, Паша? Думаешь, что я беспечно проживаю свою жизнь? Хотя ты может и прав. Кто ты и кто я сейчас? Я опустился на самое дно. Я никчемный забулдыга, Паша. Думаешь, мне легко и я не думаю обо всем? Если бы я так мог, друг. Уже и я боюсь у Всевышнего что-то просить. Просить то, чтобы потом это все потерять? Как жить дальше, Павел? Я во всем разочаровался. Кому мне говорить это все, если не тебе. Хотя, я бы удивился, если бы ты, это все, не знал. Паша, посмотри, какой он был у меня красивый. Он смотрит на меня тут и тоже, наверное, не рад, что я не рядом с ним. Я был его опорой в жизни. Именно был, а не стал… Я же ведь действительно, хотел быть для него, кем-то важным и нужным в жизни. Научить его всему тому, что знал. Показать мир таким, каким я знал его, чему все люди радуются и переживают… Да, я смею так говорить, после пережитого. Для меня этот мир, я скажу тебе честно, он опротивел. Потому что, он и есть сущее зло, лишающее радости нас. К чему стремиться, Паша? Ответь. К тому, что ты, в последующем, все растеряешь? Это фото, оно ведь у меня единственное. Оно, мое спасение и моя погибель сейчас… Ведь правда же, какой он тут красивый? Посмотри, как он там смеется, Паша. Он редко так смеялся в своей короткой жизни и поэтому, это фото, для меня особенное. Получается то, что я, жил только для него, Паша? Мереке с дочкой оставили меня одного. Может и они хотели, чтобы я принял его утрату, как свершившийся факт, забрав все его фотографии. Я же, не хочу так думать… Мне больно думать, что я мог, его своим, как бы бездействием, убить. Я получается ничтожный человек, никчемный врач. Хотя, наверное, слово «врач», после всего произошедшего, ко мне, оно, не применимо. Кому я, после этого, сейчас, нужен, что все от меня отвернулись? Да, я нужен был только своему сыну и то Всевышний забрал его у меня. Почему? Скажи мне, почему мы теряем своих детей? Это все, для нас испытание? К черту такое испытание! К черту все! Это я должен был быть на его месте. Он там вместо меня, Паша. Меня терзает чувство вины. Почему Всевышний не забирает нас? Наших жизней ему мало? Я каждый день умираю вместе с сыном в мыслях и это меня, знаешь радует… Радует то, что я смеюсь, что вместе с ним и как бы рядом… Я рассказываю ему, какие-то свои истории, и он слушает меня внимательно. Я даже чувствую его крепкое рукопожатие. Паша, представляешь, оказывается можно ведь так… И он не хочет от меня уходить, как ни странно… Но наступает утро и все продолжается снова. Я же предчувствовал эту трагедию, друг. Знал, что, что-то должно было случиться. Я же чувствую все, Паша. Я видел во сне какого-то, то ли великана, то ли какое-то существо и оно хотело, как мне тогда показалось, что-то сказать. По крайней мере, по его глазам, я прочувствовал это… Великан, смотревший на меня отчаявшимися глазами… Это точно был знак, Паша. Он же хотел меня предупредить. Ты думаешь, что это все грезы? Если бы это все было так. Если бы мы могли бы понимать смысл всего, чего нам хочет Судьба сказать и предостеречь…К сожалению, мне не выбраться из этого круга, Паша. Ты тоже отец ведь? Ты видел, как я жил. Видел, как я радовался и строил свои планы на жизнь… Оказывается наша жизнь, это просто фикция. Одна пустая ложь, Паша? Пусть он болел ДЦП, я готовил себя и хотел облегчить его жизнь… Я ведь ни разу и не пожалел, что сын был рожден с этим диагнозом. Мне было важно, чтобы он был просто рядом. Просто рядом, чтобы я мог его всегда целовать… И что теперь? Все мои знания, все, что я нарабатывал — это пустая затея, друг? Смысла нет ни в чем! Вот, что понял я. Я потерял опору в жизни. Вот так, наверное, и умирают люди. Так и я исчезну, что никто и не заметит этого… Моего присутствия и, конечно же, моих слез, друг, — сказав ему это, посмотрев на ту фотографию, он, всхлипывая, заплакал.

— Ты прав, Мухит. Да, порой случается так, что жизнь преподносит нам испытания. Я верю каждому твоему слову. Но мне нечего на них ответить. И я не считаю, что ты сошел с ума. Конечно же, ты адекватен. Но что оттого, что ты знаешь все это и видишь, что она, эта Жизнь, рушит вокруг все, забирая самых близких людей от тебя? Да, конечно, если бы они, эти лишения, миновали бы нас… Мухит, не вини никого. На все воля Бога. Время все вылечит и расставит все по местам. Будь сильным. Прими свершившееся, как факт и отпусти его душу к небесам. От того, что ты, испытывая сильную боль, не отпускаешь его, ему же тоже ведь не лучше. Сделай это, для него, Мухит… Истинная сила человека не в порывах и эмоциях, друг. Думаю, она в спокойствии и осознании произошедшего… К месту или нет, но главное, что я хочу тебе сказать, это то, что человеку нужна цель. Пожалуйста, дослушай меня, Мухит. Правильная или нет, я не об этом. Цель меняет человека. Масштаб цели, меняет масштаб человека. Во всех трудных жизненных обстоятельствах, человек выживает, благодаря своей цели. Такие люди, они другие. И эта цель, держит человека, чтобы он стремился куда-то, Мухит. Сейчас же, я не вижу у тебя ее, эту основу, друг. Мухит, ведь мы же через многое сумели пройти? Видели добро и зло. Давали людям надежду жить и радовались, когда у нас получалось, изменить чью-то жизнь к лучшему. Не об этом ли мы мечтали, когда переступили порог Мединститута и хотели стать врачами? Возьми же себя в руки, друг, — сказав это, Павел грустно посмотрел на него.

Слезы у Мухит текли по его щекам, и они не смели останавливаться. Они текли и исчезали в его седой бороде. Словно исчезали в песок…

— Паша, ты же меня знаешь. Если бы я мог все вернуть назад. Мог бы я просить об этом, у своей Судьбы? Я виню себя в его смерти, друг. Ведь это так же. Я не могу смотреть на зеркала, что сам себе опротивел, друг. Ответь мне, Паша. Как жить мне дальше? Жить и не обращать на это, что я есть, тот самый Мухит? Я же не могу так, Паша и ты это знаешь. Как хотел бы я того, чтобы вместо него, лежать там, в сырой земле. Ведь им же жить и жить, — дрожащим голосом, Мухит задал ему свой вопрос.

— Мухит, я не так представлял наш этот разговор. И я думал, что у нас получится спокойно поговорить по душам… Наверное, я не вовремя. Своим приходом к тебе, я задел за самое больное… Пойду я. На все свои вопросы, только ты сам сможешь дать ответ. Кем бы и каким бы ты не был, я останусь твоим другом. Помни это. И я, не останусь в стороне, когда тебе нужен буду. Я на днях снова навещу тебя и тогда мы, может и поговорим по душам. Поговорим серьезно и без эмоций. Договорились, Мухит? — сказав это ему, он, привстав со стула, пошел в направлении входной двери. Лишь на мгновенье, он заметил на его лице, рассматривающего своего сына, на фото, некую улыбку, но и она вмиг исчезла с его лица.

— Спокойно поговорить? Если бы все, что ты говорил, было так на самом деле, Паша. Если бы все, о чем я сказал, было бы не так. Но что оттого, что все всем известно, а сердце кровоточит. И нет от него, к сожалению, никакой панацеи, друг. Я буду ждать тебя, Паша — сказал он в пустоту, чего даже и не успел услышать его, спускавшийся уже по лестнице вниз, Павел.

Вернувшись от Мухит к себе домой, Павел, не мог долго успокоиться. Из головы не уходил, тот разговор с Мухитом. Даже и его жена, заметив что-то не ладное, что он встревожен чем-то, не выдержав, за ужином, спросила его:

— Павел, с тобой все хорошо? Что-то не так на работе? Ты же совсем не притронулся к еде… Может, немного отдохнешь? Совсем замучила эта тебя новая должность… Может, откажешься от этой должности, заведующего отделением? Ведь ты, и так изначально, не хотел на эту должность. Ты же хороший врач. Пусть, другой кто-нибудь, возьмет эту должность… Думаешь и мне это приятно? Я же вижу, что случилось что-то, — вдруг привстав, к нему, встревоженным видом, обратилась его жена Ирина.

— Знаешь Ириша, сегодня я был у Мухит. Да, это был он. Но его бедного, не было возможности узнать. Боюсь, что с ним, может случиться какое-то несчастье, если его, сейчас, не остановить. Сейчас, у меня все мысли о нем, Ириша. Извини меня, конечно. Я ужаснулся не тому даже, в кого он, сейчас, превратился, а ужаснулся его словам, дорогая. Его слова, будто ножом пронзили меня… Это были слова отца, сильно любившего своего ребенка… И даже, не в том дело, что все о нем у меня на работе спрашивают, в эти дни, у меня и руки ни на что и не подымаются… Жалко, все же его. Он единственный мой друг. Его было и не узнать. Горе, случившееся с ним, а именно трагическая потеря сына, совсем подкосило, его бедного. Совсем запился он. Погубит он себя так. Мне надо на днях еще раз зайти к нему. Я обещал ему. Может он и не услышал эти мои слова, когда я, уходя от него, сказал ему это. Но я, как друг его, хочу быть честным перед ним и сдержать свое слово. Да, я так и сделаю. У него никого, сейчас, нет рядом. Именно, сейчас, я, должен ему помочь, выйти из этого его порочного круга. Иначе ведь, все мы, точно потеряем такого прекрасного человека… Как-то так, что сегодня я увидел, у него дома, — с задумчивым взглядом и даже было взгрустнув, он посмотрел на жену.

— Да, я согласна с тобой, Павел. Он прекрасный человек. Помоги ему, если, конечно, это возможно. И даже жены его рядом с ним нет, что, конечно, жаль… Ты говорил ведь, что она тебе, изредка, но звонит… И почему она, его бедного, оставила? Павел, давай, я разогрею тебе, еще раз, ужин. Тебе надо покушать. Не надо, все же, себя, изводить его проблемами. Я уже забеспокоилась за тебя, Павел, — уже с волнительным взглядом и она посмотрела на него.

— Да, она звонит каждую неделю мне, и все время плача, хочет проведать у меня про него. Кому же если не мне, ей, бедной, звонить? Думаешь, мне надо было сегодня рассказать про ее звонки ему? Рассказать ему все, чтобы он снова стал, из-за этого себя, также мучить? Вот дурак я. Все работой прикрывался, когда он мучился… А я, теперь все понял, Мереке. Она не оставила его, насовсем ведь. Она прекрасно знает же его. Зная его характер хорошо, что он, не расставив для себя все точки над «и», ни на миллиметр не сдвинется и не даст покоя ведь никому. Его мозг такой, Ириша. Он, Мухит. И он должен дойти до конца… Понять и осознать все произошедшее. Осмыслить все происходящее и главное, конечно, понять себя. Как же я не понял это сразу? Может осознать все то, что случилось с его сыном, это не под силу никому, но и он, не из простых людей, что просто так сложит свои руки. И если я, его точно знаю, то он именно такой! Эх, друг ты мой. Ты имеешь право на меня обижаться, что я теперь начал понимать тебя. Спасибо и тебе Ирина за этот разговор. Теперь, я точно хочу есть. Эх, Ириша, вот мы, мужики, мы такие. Сложные и простые. Вроде и скрыто все, а присмотрись, то все ведь на поверхности же, — сказав это своей жене он, чуть взбодрившись, посмотрел на жену.

— Ты у меня умный, Павел. Поступай так, как ты задумал. И если сердце говорит, что ты поступаешь правильно, не сдерживай себя. Мы тоже ведь, растим детей… А я ведь знаю, как ты дорожишь своею дружбой с Мухит. Павел, я слушала тебя и сама вот немного расчувствовалась. Как я его, сейчас, понимаю. А бедная Мереке, каково ей сейчас? Ей, вдвойне же сложно? — сказав это, она села напротив его и стала смотреть на своего любимого мужа, как он ловко орудовал над чашкой с пельменями, своими столовыми приборами.

— Спасибо за эти слова. Ты права, как никогда. Вот и я об этом, что надо бы найти ему те, казалось, нужные слова. И у меня есть некая надежда, что наш разговор, все же, не прошел зря. Но что нас ждет в будущем? Знаешь, Ирина, у меня появилось какое-то ощущение, что ему, как бы просто не звучало, нужна какая-то опора. Чтобы оттолкнуться и оставить то место. Место, которое затянув его, может сейчас, действительно, не отпускает его. Да, я это все прочувствовал сегодня и мне, наверное, надо еще подумать. Подумать хорошо и подготовиться к нашему следующему разговору — успев сказать это, не поднимая своих глаз, он остановился. Далее, он, молча, продолжил свой ужин.

Эти два дня пролетели быстро. Из головы Павла не выходил последний увиденный его образ друга. Но более всего его напрягало то, что он не был уверен, в желании Мухит, видеть снова его. Чуть раньше выйдя с работы, он направился снова к нему. Взяв с собой, некоторые ему продукты, он поднялся к нему домой. Дверь в дом была не запертой и, отодвинув его, он зашел вовнутрь дома. Мухит спал на диване. Вокруг все было так, как и в тот раз. Разбросанные вещи лежали на полу, но некоторые были собраны в кучу. Везде валялись пустые бутылки от спиртного. Все это бросалось в глаза. Недолго думая, он, сообразив, что надо проветрить комнату, подойдя к окну, настежь открыл его. Свежий поток воздуха сразу обволок комнату. Сняв с себя куртку, он сразу начал прибирать комнату. Убрав все лишнее, в том числе, разбросанные по комнате пустые бутылки от спиртного, он все это вынес из дома. Мухит все еще крепко спал. И только, когда он начал сдвигать лежавшие стулья, он услышал его стоны.

— Кто тут? Кто ты? Уходи, кто бы ты ни был! — грубым и сонным голосом, он спросил Павла.

— Хватить лежать тут, как старик. Разлегся тут и командуешь еще. Лучше помогай мне, — коротко и твердо ответил ему Павел, чем сам себя удивил и засмеялся этому.

— Это ты что-ли, Паша? Ты что тут делаешь? Что ты сделал с моей комнатой? Я тебя просил, тут что-то вытворять? Не хочу тебя видеть, Паша. Спасибо конечно, но оставь меня одного тут. Не готов я сегодня беседовать с тобой — недоумевающе посмотрев вокруг, он, выказав свое недовольство, продолжил ворочаться на диване.

— Я услышал тебя, Мухит. Тебя жалеешь, а ты все хуже и хуже с собой вытворяешь. Во что ты сам стал похож и во что ты превратил свою квартиру, друг. Это точно ты, Мухит? Тот Мухит, который всегда мне давал свои поучительные советы?! Собирайся. Поедем ко мне. Там дома, Ирина что-то приготовила покушать. Ее нет сегодня дома, вот и посидим у нас. Она уехала в Алма-Ату, проведать своих родителей. Покушаешь хоть. Ну и заодно и помоешься. Когда ты, в последнее время, кушал, вообще-то, Мухит? Если пожелаешь, то я буду молчать… Давай только, я помогу тебе, тут дома, немного прибраться, — выпрямившись и отложив в сторону тряпку, он задал ему, свой вопрос.

— Какая еще еда, Паша? Ты что, в своем уме? К черту все. Уходи, прошу тебя, Паша. Ты же видишь, что я не готов ни к чему. Ты, своим присутствием, делаешь только мне больно, Паша. Или тебе это в удовольствие, мучать меня, своими вопросами? — как бы взмолившись, Мухит, жалостливо обратился к нему.

— Мухит, помнишь, я, когда то тебе говорил, что чувствую себя подавленно? Ну, было же так, ну вспомни. Тогда у меня ничего не клеилось. Работа шла наперекосяк, жена болела, мама слегла в больницу… Мне надо было везде разрываться и успевать. Я тогда сказал тебе, что, почему все, не идет у меня, по-нормальному. Не так, как у других. То внезапная радость, то грусть и переживания за родных. То кидает туда, то обратно… Помнишь, Мухит? Все вокруг представляло одну сплошную проблему. А ведь ты, сказал мне, всего одну фразу и она все расставила у меня по местам… Ты тогда сказал мне: чего ты хочешь Паша? Ты врач и ты должен держать свою голову всегда прямо. Что на нас смотрят многие и мы для них опора. Хоть какая, но все же опора. Жизнь она ведь, как кардиограмма. Да, именно так ты и сказал. А я было, даже удивился тому. Ведь действительно же так. Разве, все, что мы видим и все то, что с нами происходит, разве это не так? Тогда, я про себя сказал, что ты гений. Заметить все вокруг, происходящее со мной и привести такое сравнение. Она же, кардиограмма, тоже прыгает вверх и вниз, а ровная линия бывает только у мертвых… Поэтому ты должен запомнить, жизнь — это взлеты и падения. Она напомнит тебе, что должен будешь вернуться обратно. Помогли ли тогда твои, обращенные мне, слова? Безусловно, помогли, Мухит. Теперь эти, свои же, слова, прими себе обратно! Да, тебе тяжело сейчас, и я понимаю тебя. Я не осуждаю тебя за то, что ты с собой натворил, в эти последние дни. Найди себя, друг мой! Лишь ты сам сможешь ответить на все свои вопросы, которые у тебя в голове! Посмотри и посиди возле людей, которые потеряли всех своих родных. Послушай о чем они мечтали… Неужели ты не видел таких людей, за все время своей работы? Возможно, ты будешь на вершине своего довольства. Потому что то, о чем они мечтали, еще есть у тебя? Это твоя жизнь и твои родные… Ты здоров и руки с ногами целы… Да, ты потерял сына. Ты потерял, а не убил собственноручно его. Запомни же это. То, что у тебя, сейчас, сердце изранено, оно и мне понятно. Но ты же мужчина. Пора не убегать от себя и все для себя решить. Решить раз и навсегда. Так, как ты делал это всегда. Присуще только себе, — уже сказав это, он, привстав, посмотрел на него.

— Они бросили меня. Мереке и Карлыгаш оставили меня одного. Паша, ты не понимаешь сейчас меня. Кто я? Отец ребенка, что погубил свое дитя? Смею ли я жить на белом свете, после произошедшего трагического случая? Скажи мне прямо, зачем ты сейчас пытаешь меня? Увидеть меня таким и посмеяться надо мной? Да, я ничтожество! Это мой выбор. Я хочу себе страданий, Паша. Я не смог в нужный момент, даже как врач, а не прежде как отец, суметь прийти на помощь ему. Ведь он нуждался во мне! Он ждал меня, и я помню брошенный в мою сторону, его последний взгляд. Как оказалось, это точно, был его последний взгляд. Забавно наблюдать за тем, как некогда успешный человек теперь умирает изнутри. Особенно интересно, если этот человек ты сам… Ходишь безо всяких эмоций и только наблюдаешь, как люди сторонятся и презрительно смотрят на тебя сзади… Я пристрастился к спиртному и оно, сейчас, моя отрада, друг. Паша, ты чувствовал презрения людей, которые видели бы тебя таким, каким ты никогда в своей жизни до этого, не был? Да, именно так, а не иначе. И у них нет никакого ко мне сочувствия. Не этого ли я хочу? Это мое наказание, за мой проступок, друг. Мне надо презрения, ведь я, как никто и заслужил, ее по праву. Теперь то, ты понял меня, Паша? Как я хочу, сейчас, исчезнуть. Чтобы все забыли меня… Хотел бы я стать, как прежде, самим собою? Чтобы бы снова любить и быть любимым? К сожалению, все это, уже в прошлом. Моя жизнь кончена, Паша. Жизнь не имеет смысла, когда она пуста, — ответив ему это и уронив с руки полупустую бутылку водки, закрыв лицо своими ладонями, он снова тихо зарыдал.

— Нет. Нет и еще раз нет. Запомни же, друг. Мереке и Карлыгаш, были бы на седьмом небе, если бы ты, перестал бы так вести себя. Кто, если бы не она, могла проливать свои слезы, думая о тебе, Мухит. А Карлыгаш, твоя самая красивая ласточка, ты забыл, что она есть у тебя? Ну а насчет того, ехать к нам или нет, нашел того, кто оступится перед тобой. Поужинаем у нас, а далее делай то, что тебе, мой друг, заблагорассудится. Кстати, есть еще один разговор. И разговор этот очень важный для меня, — утвердительно сказав это ему, Павел, подтянув лежавший недалеко стул, сел на него. Он смотрел в его глаза и хотел заметить в них большее, нежели видел недавно. Хоть маленькое изменение, которое могло бы его, подтолкнуть к чему-то хорошему. К чему-то непременно хорошему, что могло бы, сейчас, сделать его друга, таким же прежним. Таким, каким он, был, когда то. И, конечно, таким, каким он гордился, будучи ему хорошим другом.

Уже было и пристав с дивана, Мухит, шатаясь, поплелся на кухню. Попив там из крана воды, возвратившись и в желании что-то спросить, посмотрел на него и опустил свой взгляд на пол.

— Ее точно не будет сегодня дома? Я спрашиваю про Ирину. Мне стыдно же будет показаться перед ней, в таком виде? Ты не обманываешь меня, Паша? Не говори мне больше, в кого я превратился. Мой теперешний вид, ведь это моя защита, мой протест обществу. Но, все же, это прежде, протест себе. Ты же поговорить пришел ведь ко мне? Давай здесь, мы поговорим. В эти дни, мне, ни от кого ничего не надо. Какой такой разговор еще хотел со мной ты завести? Про работу, ты хотел спросить? Кстати, как там все на работе, как коллеги? А ведь я и дату сегодняшнюю не знаю. Паша, ты уволил меня с работы? Ответь мне прямо, друг. Я не обижусь даже. Скоро и они забудут меня. Был Мухит и нет теперь его… Я знаю все. Также ведь? Думаешь, я и про это, не думаю? — подойдя к Павлу, он ему задал свой вопрос.

— Мне не в чем перед тобой оправдываться. Я не хочу тебе только льстить. Я друг тебе и ты это знаешь. Тот, на которого ты можешь положиться, когда твой мир рушится, Мухит. Ты все еще нужен нам. И прежде всего, ты нужен мне, Мухит — коротко ответил ему Павел.

И только после этих слов, Мухит и Павел обнялись крепко.

— Спасибо тебе за эти слова, Паша. Я и не ожидал от тебя другого. Мне стыдно было смотреть в твои глаза, все это время. Извини меня за все, Паша. Вот и я расчувствовался перед тобой, — отпустив его руку, он удалился за тем, чтобы ополоснуть лицо водой.

— Мухит, мы еще про это поговорим. Давай же выходить. По дороге ко мне, я расскажу тебе один случай, случившийся в отделении, — сказав ему это и пропустив его вперед, он закрыл дверь квартиры.

Уже дома у Павла, Мухит помывшись и поев как следует, лег в подготовленную ему Павлом, постель. Одолеваемый разными эмоциями, он не мог заснуть. Он пробовал вспомнить все. Буквально даже каждую мелочь, но каждый раз, можно было сказать, спотыкаясь об одно, он прекращал свои попытки уйти в свое прошлое.

— Паша, ты спишь? — через комнату, сквозь темноту, он направил свой вопрос Павлу.

— И тебе не спится? Помнишь у тебя дома я вскользь, сказал про один разговор? — тоже в ответ, через пустоту, он задал Мухиту, свой вопрос.

— Да, конечно, помню. О чем именно, ты хотел поговорить со мной? Не томи же, Паша, — уже встревоженным голосом ответил ему Мухит.

— Мне надо с тобой посоветоваться насчет одного дела. Дела, касающегося нас обоих. Если ты готов поговорить со мной, то я включаю свет, Мухит, — сказав это ему и уже приподнимаясь со своей постели, тяжелыми шагами, он стал одеваться.

— И так сна нет и ты еще интригу задал мне. И я уже встаю. Ставь тогда чай. Расскажи то, о чем ты хотел со мной обсудить, — ответив ему, Мухит, начал накидывать на себя свою одежду.

— Не хочу ходить вокруг да около, Мухит. Я вышел с инициативой к руководству, с желанием открыть у нас кабинет по адаптивной медицине. Ты понял, о чем это я говорю? Ты же сам знаешь, что в последнее время много особых детей? К «особым» я отношу детей с такими заболеваниями, как ДЦП, синдром дефицита внимания и гиперактивности, задержка психоречевого развития, синдром Дауна ну и, конечно, аутизм. Да, конечно необходимо будет определение целей, первостепенных и второстепенных задач реабилитации на этапе обращения в наш центр. Конечная же моя цель, это создание такого центра. Нужна будет слаженная работа команды специалистов, направленная на их достижение. Это все обеспечило бы, думаю, эффективность реабилитации. Что ты скажешь на это, Мухит? — сказав это, Павел посмотрел на задумавшегося друга.

— Почему ты это, мне говоришь? Не могу понять я одного. Ты же знал же про моего сына, что он болел ДЦП… И ты задаешь мне этот вопрос? Или это насмешка с твоей стороны? Зачем ты начал этот свой разговор? Начал было ты свой разговор «за здравие», а теперь уже, опять за свое? Зачем ты снова поднимаешь эту тему, Паша? — уже, как бы сердясь, он ответил это Павлу.

— Ты абсолютно прав, Мухит. Пожалуйста, дослушай меня до конца, Мухит. Прошу тебя. Я не хочу задеть тебя за больное… Моя цель заключается не в этом, друг. Я специально говорю это тебе, потому что ты, у меня, кандидат на то место. Да, я знаю, что ты хотел помочь своему сыну и если бы эта не трагическая случайность, то ты, уверен, достиг бы желаемого результата. Но, увы… Случилось то, отчего мы все, в своей жизни, не застрахованы. Прошу тебя, дослушай меня, не перебивая. Все мы смертные, друг. Неужели, ты не хочешь довести начатое дело и помочь нуждающимся детям? Ты истинный врач, Мухит и я горжусь тем, что являюсь твоим коллегой. Да, конечно, Канатика не вернешь обратно… Но есть же и другие дети, которым нужна, именно твоя помощь? Зная, как ты изучал эту проблему, как ты кропотливо вникал в каждую статью, неужели ты похоронишь все эти знания? Мы же вместе все обсуждали и спорили ведь… Знать, что ты нужен тут и сейчас, но не сметь протянуть свою руку помощи, нуждающимся детям? Я тоже не останусь в стороне и был бы только рад помочь тебе, если бы ты только взялся, за это грандиозное дело, Мухит. Давай начнем это большое дело и далее к нам уже подключатся другие специалисты. Они непременно, ведь подхватят наши начинания, — сказав это, с некой ноткой грусти, он посмотрел на висевшее, на стене, сделанное на рабочем месте, их совместное фото.

— Паша, ты думаешь легко это, пережить все заново, что случилось со мной, с моим сыном? Скажи мне прямо. Думаешь легко, глядя на этих детей, не видеть в них своего сына, которого уже нет в живых? Скажу честно, я хочу уйти с больницы. А их глаза, полные болью и отчаянья, но главное надежды? Мне надо подумать, Павел. Если бы, не те проклятые и скользкие камни, Паша. Если бы, не тот момент, когда я потерял внимание… Паша, скажу тебе одно. Я не могу оторваться от мыслей, что это я сам, будто все сотворил с сыном. Не будь я беспечным, не случилось бы того случая… Я никому этого не говорил. Только тебе. Я до сих пор плачу, как вспоминаю его. Хотя, что и говорить, ты видел, эти мои слезы… Я одновременно и зверь и само ничтожество, друг, — чуть всхлипнув, он удалился в ванную комнату. Постаравшись успокоиться там, он вытер свои слезы и за много дней, впервые увидел свое отражение, в висевшем там зеркале. От того, ему еще стало больно в душе, он пожалел, что согласился на уговоры друга, прийти к нему в гости.

Через некоторое время, уже на кухне, они продолжили свой разговор за чаем. Было поздно уже, но обоим хотелось выговориться. Павел старался больше слушать, чтобы друг его, в желании отвести свои эмоции, пробовал задавать ему, свои же вопросы. Мухита сейчас, можно сказать, было не узнать. Его интересовало все. Может и, пробуя скрыть от друга, сейчас Мухит, пробовал заглядывать в будущее и строить какие-то свои планы. Но Павел, сейчас, зная его и видя все происходящее, еще и понимал его состояние. Состояние друга, который старался вернуться к жизни. Который, сейчас, пробуя что-то рассказывать ему, неумело скрывал свою, случайно обнаженную и израненную душу.

Уже запоздно, свалившись оба на свои постели, каждый из них по своему радовался этому дню. Дню, который дал снова обоим опору жизни, вернул желание творить добро людям. Павел думал о своей семье и работе. Мухит же пробовал вспомнить себя, заново полезным людям. Их желания и мечты, уводили обоих в глубокие размышления, где глубокое личное удовлетворение от помощи пациентам, а порой и спасение их жизни, толкало их жить.

На следующий день Мухит возвратился к себе домой. Занявшись уборкой в доме, он целый день провозился у себя. Постиранные и аккуратно, уже уложенные все его вещи, радовали его глаза.

— Неужели завтра на работу, Мухит? — мысленно задав себе вопрос, бросив беглый взгляд на комнату, чуть взгрустнув, продолжил думать о больнице и детях. Теперь же из головы не выходила та работа, которую накануне предлагал ему Павел. Пробуя сосредоточится, он думал о ней и представлял то, насколько всю эту работу, для достижения всех поставленных целей, надо будет объединить. В глубине души, он был рад за предложенную работу, что она могла бы своей грандиозностью, увлечь его так сильно. Чтобы, пусть даже работа, могла бы быть сложной, но главное, она сумела бы, притушить его боль. Боль, которая смела его, изменить до неузнаваемости. Боль, которая, дала сейчас, надежду на жизнь. Но все же, некоторое волнение, оно не смело его покидать.

— Мухит, что же не так? Канат, если бы ты был рядом сейчас… Мои записи, где же они? Надо помочь таким же детям, Мухит — снова обратившись себе, поняв причину своих волнений, он присел и, посмотрев на фото сына, снова тихо заплакал.

Глава 3. Встреча

Работа шла своим чередом. Мухит принялся за новое дело с воодушевлением. Недавний переезд, в новое здание Детской городской больницы, все сотрудники приняли с неким энтузиазмом. Каждый из них, по своему, старался обжиться тут, и можно было сказать, что у них это уже получилось. Некоторые же, все еще пробуя адаптироваться, в новых для себя реалиях, путались в кабинетах и этажах. Конечно и Мухит, был в числе тех последних, но новая порученная Павлом работа, не оставляла для него возможности хоть как-то на это обратить свое внимание. И он этому был очень рад. Весь медицинский персонал радовался теперь тем новым условиям, в которых, можно было сказать, находились они и их пациенты.

Новая построенная для города детская больница, вмещала в себе множество палат. Но особой гордостью, теперь была, это обеспеченность медицинских кабинетов, современным оборудованием.

Однажды, Павел, после проведенной в своем кабинете планерки, попросил своего друга задержаться. Расспросив подробно его о делах, он попросил его присесть и выслушать то, о чем он хотел было ему рассказать.

— Мухит, помнишь, я тебе когда-то говорил, про одного нашего клиента. Он недавно у нас. Он живет со своей мамой. Они, в прошлом месяце, переехали в наш город. Ее сын аутист. Ему 13 лет. Учится на дому. Парнишка особенный и лишь немного замкнут. С ним поработали специалисты-психологи и это, судя по записям в его медицинской карточке, значительно помогло ему. Хотя, по словам его мамы, он стал после этих бесед, более раздражительным. Пару раз, мама его, приводила своего мальчика, ко мне. Мальчик очень, я скажу, скрытный и замкнутый. Думаю, тебе надо подключиться к нему. Как я говорил, ему 13 лет и с ним бы, желательно, надо поработать более старательно. Что, насчет него, ты мог бы сказать, Мухит? Знаю, что таких детей необходимо социализировать, но насколько это сложно? Ведь у тебя же, когда то, вроде был схожий пациент? Он старается хорошо учиться и, вместе с тем, пробует изучать историю по журналам. И что еще странное, не по книгам ведь… Говорит, что так ему нравится. И это его увлечение историей, просто вызывает некое восхищение, Мухит. По словам его мамы, ее сын, с каким-то усердием, постоянно что-то вырезает и собирает в свои альбомы. Несколько раз я попробовал его разговорить, расспросить его о всяком разном, но у меня ничего не вышло, Мухит. Что и скрывать, парнишка, с каким-то скрытым потенциалом. Было бы интересно, если бы ты, познакомился с ним и посмотрел его, как вовлеченный в эту проблему, специалист. Я бы с удовольствием, послушал, насчет него, твое мнение. Так вот, его мама, уже который день приходит ко мне и плачет. Она волнуется за видимые, в последнее время, поведенческие изменения у ее сына. Ты сумел бы найти время и как то осмотреть ее сына? Одним словом, удивительный мальчик, если бы не этот его, жаль, диагноз. Уверен, что и ты сам заметишь все это у него. Мы все растим детей и видим же, насколько сложно, их чем то увлечь. А тут, такие дети… Хотя, ты и сам знаешь ведь, что аутисты, они действительно особые. Вот, как-то пробраться бы в его мозг… Ну это уже, конечно, по твоей части… Кстати его зовут также, как и твоего сына, — чуть улыбнувшись, светящимися глазами, сказав это, на него посмотрел Павел.

— Его зовут Канат? Ммм, странно даже. В прошлом году у нас проходила обследование, а далее свое лечение, девочка-аутист. Я попробовал поработать с ней и, скажу, что более или менее, мы нашли с ней, тогда, некий контакт. Но жаль, что папа их, из-за того, что он был военным человеком, им пришлось из-за этого, переехать всей семьей в другой город. На этом, мой опыт работы с детьми с таким диагнозом, к сожалению, закончился. Но у меня остались некоторые записи и наработки. Не стану скрывать, но мне действительно было бы интересно, попробовать поработать с тем мальчиком. Ты же знаешь меня, Паша. Если бы я увидел цель, то я бы приложил все свои силы и знания, чтобы найти то единственное правильное решение в лечении ребенка. Ну, а если в целом говорить о них, то все они и, особенно, дети с аутизмом, совсем разные. В каждом конкретном случае, надо выбирать такую стратегию общения, которая наиболее была бы эффективной и удобной. Многим аутичным людям, нужно чуть больше времени, чтобы ответить. Дети же, они непременно нуждаются, в более трепетном отношении. Чтобы поддерживать диалог, надо делать паузы. Стараться избегать слишком длинных фраз. Это не значит, что они не хотят общаться или не понимают собеседника. Если вам кажется, что человек с таким диагнозом не успевает ответить, уверен, что надо тому дать чуть больше времени, Паша. Зачастую, некоторым аутичным людям сложно говорить и они предпочитают общаться при помощи текстовых сообщений. Касательно того мальчика, думаю, что надо спросить, какой вид общения для него предпочтителен. Но то, что как ты говоришь, у вас не получилось построить общения, это для меня понятно. Правильный подход к ним и терпение, вот, что я думаю, решает в таких случаях, друг. Для себя, это все, я обозначаю, как бы громко это не звучало, фактором времени. Хотя, что я и говорю это тебе? Ты и так, это все, знаешь ведь… Паша, я хотел бы тебя о чем-то спросить. У тебя сохранился номер телефона Мереке? Как они там? Ты думаешь, они обрадуются моему звонку? Как все сложно, друг. Моя сладкая Карлыгаш, как я по ней соскучился… Вот и очередной рабочий день позади, отложив свою толстую тетрадь в сторону, он, ответив ему, далее встал и направился к шкафу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

ДЦП — детский церебральный паралич(мед. диагноз)

2

— Саламатсызба! Қал-жағдайыңыз, денсаулығыңыз қалай апа? — частое приветствие, обращенное старшим людям. Означает «Здравствуйте.Как ваше здоровье и самочувствие » (перевод с каз.яз)

3

Кинезиотерапию — комплекс необходимых мед.процедур

4

Акватерапия — занятия физическими упражнениями различной интенсивности, проводимые под контролем специалистов, в водной среде.

5

дислокация головного мозга — смещение одних структур мозга относительно других. (медиц.термин)