Забери меня, мама

Женя Озёрная (2024)

Бабушка Ани Антипиной — человек необычный, её сторонится вся Озеровка. Однажды летом бабушка, не успев раскрыть своих секретов, умирает, и Аня начинает чувствовать себя странно. Ни городская жизнь, ни учёба в школе не могут заглушить зов чего-то большого и сильного, который она теперь слышит. Сможет ли Аня понять, что передала ей при смерти бабушка, разгадать семейные тайны… и принять правду?

Глава 4

После пар в корпусе становилось тише: уходили почти все. Аня оставалась, чтобы взять очередную стопку книг в библиотеке и посидеть в читальном зале над конспектами.

— Это вы у нас первый курс? — спросила библиотекарь, кладя на стол абонемента очередную книгу.

— Да, — ответила Аня.

— Ваши к нам почти не ходят, а вы так часто… Тему курсовой уже придумали?

Их вот-вот должны были распределить, и она без всяких заданий бралась за то, что казалось ей интересным, в попытках зажечь внутри трескучий и такой уже привычный огонёк.

— Темы пока нет, но я хочу изучать фольклор.

— Посмотрите тогда для начала учебник. На дом только в следующем семестре — почти все раздали.

В тот вечер она сидела в читальном зале до тех пор, пока не начал болеть от голода желудок. Да и библиотекарь стала ёрзать на своём месте и подёргивать нить, будто бы на что-то намекая. Пора было вставать и уходить, чтобы возвращаться домой и готовиться к ещё одному дню, который приблизит её к цели. Уезжать из наполненного огнями центра к сереющим, промокшим окраинам.

Мама пришла совсем поздно — они с тётей Оксаной ходили в кафе, — и заглянула из освещённого коридора в комнату Ани, где было уже темно.

— Спокойной ночи.

— Спокойной.

Тут всё и закрыла чёрными крыльями ночь. Перемахнув через несколько часов, она приоткрыла завесу под утро. Аня снова сидела в читальном зале, а библиотекаря не было. Осталась только куча формуляров на столе. Свет в книгохранилище горел, дверь была открыта и стояла невозможная тишина.

Аня поднялась, прошла внутрь, слыша, как скрипит пол ногами пол, и стала ходить между стеллажами. То и дело задевая локтями выступающие с полок книги, она аккуратно заталкивала их на место, пока вдруг не поняла: в этой небольшой комнате есть ответ на её вопрос, и нужно поспешить, пока библиотекарь не вернулась.

Теперь она еле вытаскивала с полок книги, которые только туда запихнула, и открывала их — а в них ничего не было написано. Нет, снова ничего нет, и опять пустые пожелтевшие страницы.

Но вот где-то над головой мелькнуло: стой — Аня подняла руку и схватила наугад небольшой пухлый томик с орнаментом на корешке. Страницы его светились нездешним мягким светом, но тоже были пусты. Аня листала и листала их — а они молчали. Неужели она не сможет и здесь — а сможет ли тогда наяву, если её подсознание к этому не готово?

В коридоре, за дверью читального зала, послышался стук каблуков и звон чайной ложки в кружке. Это библиотекарь. Она помыла кружку из-под чая в раковине и возвращается обратно — осталось всего ничего. Ну давай же, давай… Мы так долго друг друга знаем, и я годами иду к тебе навстречу — заметь мои старания, прими мою любовь, дай шанс. Я готова.

Не грозою станешь, а словом, не псом, а вороной — укроешься, и будет так.

На часах горело пять. Стук кружки о стол абонемента, как оказалось, исходил с кухни — это уже проснулась мама. Она часто мучилась бессонницей по утрам.

За окном тихо пели птицы. Б95 — записала Аня на листке бумаги, встав с постели. День обещал быть интересным — в библиотеке её ждал ответ. И снова нити, нити без конца тянулись от каждого, кто проходил мимо Ани в корпусе гумфака. Она прервала их разом, прикрыв за собой дверь читального зала, и сразу же зародилась ещё одна нить.

— Доброе утро. — Библиотекарь подняла на неё глаза, глядя, как она пишет требование на стойке.

— Здравствуйте. — Аня посмотрела ей в глаза, протягивая бланк.

Б95.

Библиотекарь, не глядя на него, кивнула и ушла в книгохранилище, чтобы затем вернуться с небольшой, но толстой зелёной книгой с орнаментом на корешке.

— Вы всё-таки решили, что будете изучать былички?

— Я…

Дверь скрипнула, и в читальный зал вошла кудрявая пожилая женщина. Если тот преподаватель был аистом, то эту Ане захотелось окрестить солнечной: её кудри были похожи на лучи, а взгляд светился и чуть волнилась нить.

— Татьяна, — обратилась она к библиотекарше, — а принесите мне наш любимый сборник.

Та тихо засмеялась и через полминуты принесла с одного из стеллажей две одинаковые книги. Аня замешкалась, шагнула назад, опустила глаза к столу и увидела на обложке название: «Былички Nского края».

— Говорят, у гениев мысли сходятся, — сказала Татьяна, проводя книги через свою программу.

— А это вы у нас первый курс? — задала кудрявая женщина уже поднадоевший всем Аниным знакомым вопрос.

— Да, — оправилась Аня.

— Тогда приходите ко мне в курсовики. Встретимся в пятницу на первой лекции, всё вам расскажу, и никуда вы не денетесь.

Женщина взяла сборник, пообещала вернуть его через полчаса и выплыла из читального зала. Осталось только глупо заулыбаться, потому что она была права.

— Дуванова Елена Юрьевна, — чуть ли не прошептала Татьяна. — Наш главный фольклорист. Я вам очень, очень завидую.

Аня взяла сборник и устроилась у окна. Обложка оказалась шероховатой, совсем не как во сне, и никакого неземного нежного свечения со страниц не исходило. С них глядели неизвестные пока, чужие истории десятков сёл Nского края, таких же, как и Озеровка. Аня читала страницу за страницей, не зная, на что обратить внимание, — историй были сотни, и какая нужна ей сегодня? Ничто не выдавало ответа. Щёлкнул затвор камеры, глянула недовольно библиотекарь — но указатель в конце сборника лучше всё-таки сфотографировать на всякий случай. Не могло ведь это быть просто так — теперь в жизни всё перестало быть просто так и обрело смысл. Даже если он был пока непонятен — он был.

* * *

Фольклор, как и обещали, вела Дуванова. Вслед за звонком на пару Аня открыла общую тетрадь с крепкой обложкой — мало ли, когда ещё понадобится, — взяла ручку и обратилась в слух. Чтобы потом, после пары, подойти и сказать, что точно хочет к Дувановой в курсовики. На любую тему. Та согласилась и предложила не спешить, слушать пока лекции — до сдачи первой курсовой был почти целый учебный год, — не спеша определиться с темой, съездить на практику в село и начать писать в следующем семестре.

Аня доверилась и стала слушать. Так она узнала о том, чем фольклор отличается от литературы — и от рассказов, которые от скуки в детстве писала она сама. О том, зачем люди когда-то начали плести истории, затягивать песни, как они страшили и веселили друг друга, делились с ближними радостями и горестями.

Они делали это до сих пор, и истории, которые рассказывала Наташа, когда на улицах Озеровки темнело, считалочки, загадки, мамины колыбельные, да те самые былички, которые Аня пока не слышала вживую и только читала, — всё это тоже было частью большой силы, русского фольклора. А он был частью того, что говорило с Аней и шло из неё самой.

Правда, о последнем не знал никто, кроме Ани. «Не пытайтесь впихнуть в себя всё, а то знаю я вас, филологов, — сказала однажды декан. — Увезут ведь в жёлтый дом». Услышав это, все рассмеялись, и Аня рассмеялась вместе с ними, чтобы не выделяться. А сама вспомнила тревожную осень две тысячи шестого, поход к неврологу и эндоскопию — и решила сохранить свою цель в тайне от всех. Казаться им обычной, серым камнем, чтобы никто не заподозрил в ней конкурентку, а между тем готовиться. Работать.

С каждой лекцией нити тянулись всё дальше и дальше в будущее — узнать предстояло много чего. Очередной список пунктов в блокноте рос. Изучить диалектологию — уже на втором курсе, после практики в селе. Дальше обратить внимание на истграмм, на историю русского литературного. На славянские языки…

Как-то раз нити оборвались, когда Аня услышала тему очередной лекции: былички. На улице уже пели, чествуя весну, птицы, и из окна просочился нездешний мягкий свет. Будто бы раньше было темно, а потом где-то далеко кто-то зажёг лампадку, от которой теперь не больно.

Спасибо тебе — принёс с собой этот свет.

Аня прикрыла глаза, удивляясь тому, как искрится он между ресницами.

Спасибо.

* * *

С пары она вынесла ещё один список. Первым пунктом в нём значилось молоко. Бабушку всегда, сколько Аня себя помнила, нестерпимо к нему тянуло. Она могла выпить и два литра, и ничего с ней вроде бы не было. Ладно, у всех свои вкусы, что там дальше?

Дальше были животные. Свинья, овца, кошка или… собака (подчёркнуто). Чёрную собаку видела Аня с Наташей в тот вечер, когда ей пришлось пробыть почти всю ночь одной, после чего рука у бабушки оказалась пораненной.

Название травы, которую она сожгла перед тем, как послать Аню в магазин, вспомнить не получилось. А вот грозу, которая разразилась потом, не получалось забыть.

Не забыть было и дыру в потолке, и стоны бабушки, и то, как тряслась она перед тем, чтобы без следа исчезнуть. И оставить дыру в потолке, которую не захотела заделывать мама.

Не забылась и волна боли, которую всколыхнул огонёк в лампадке у Никитиных той ночью с шестого на седьмое — ночью Ивана Купалы.

Всё это не имело никакого значения по отдельности. А вместе работало на то, что Аня вот уже десять лет как ведьма.

Дувановой лучше было ничего не знать. Пусть она думает, что Ане изучать фольклор просто интересно. Что её так вдохновило детство у бабушки в Озеровке. Или так сильно повлияла близость Гремучей Горы, где немногим позже стал развиваться музей-заповедник.

А вот с мамой поговорить стоило. Кто, как не она, мог дать личный, наиболее близкий к их семейной жизни ответ. Аня опять взяла в читальном зале тот самый сборник, отксерокопировала нужные страницы и выделила то, что считала важным, флуоресцентными маркерами, чтобы было лучше заметно. Все основные факторы, чтобы быстро объяснить маме, что это не выдумки, а наука, были как на ладони.

После библиотеки Аня посидела немного в кофейне около универа, глядя на то, как прячется за домами несмелое апрельское солнце. Настроилась и поехала домой — вот-вот должна была вернуться мама.

Всё оказалось даже лучше: она уже приехала, даже успела поужинать, что однозначно играло в плюс. Аня не стала долго думать и сразу достала из сумки папку с исчёрканными маркерами листами.

— Это тебе зачем на кухне?

— Это нужно нам двоим, — устало сказала Аня.

— Опять какие-то документы?

— Можно сказать и так. Свидетельства. Мам. Пожалуйста, прочитай.

Мама глядела в окно, далеко-далеко, как если бы могла видеть горизонт.

— Да зачем это мне?

— Смотри же, — Аня стала разбирать листы. — Ночь Ивана Купала — на седьмое июля. Пальцы крестиком. Молоко. Животные: свинья, овца, кошка или… собака. Дыра в потолке. Перед смертью передаёт свой дар. Ты думаешь, я не сопоставлю?

Мама взяла стопку листов и стала медленно, дрожащей рукой откладывать их по одному. Первый из них сразу же прилип к столу, который она просто не успела вытереть.

— Мне уже почти девятнадцать, — с нажимом продолжила Аня.

Конец ознакомительного фрагмента.