Дети Зари. Книга третья. Песнь жар-птицы

Живиль Богун (2022)

Ты уже свыкся со своей необычностью и даже успел побывать в параллельном мире. Но отправиться в сказку?! Хотя… если сказка действительно страшная, то почему бы и нет? Виктор наконец находит след своей сестры Эль, пропавшей пять лет назад — золотое перо жар-птицы. Верные друзья, конечно же, отправляются на поиски вместе с ним. Новые приключения, новые увлечения — и новые люди в команде Детей Зари. Это третья книга цикла «Дети Зари».

Глава 6. Между прошлым и будущим

«Зверюгу» пришлось оставить на парковке варшавского аэропорта. Клим договорился с однокурсником, что тот перегонит автомобиль обратно в Калининград. Искатели понятия не имели, насколько затянется их сибирская экспедиция и каким образом они будут добираться обратно. Пока их волновало только одно: как бы не опоздать к часу Х.

Лететь было недолго — два часа до Москвы, оттуда пять до Новокузнецка. Куда дольше проболтались в ожидании посадки и пересадки, а еще плюс шесть часов к Гринвичу. Вот и получилось, что в дороге ребята провели почти двое суток — минус два дня из пяти отпущенных.

С тяготами ожидания каждый справлялся по-своему. Клим и Виктор решили отоспаться впрок. Вначале они и вправду умудрялись засыпать всякий раз, как только принимали сидячее положение. Ну а когда спать стало уже невмоготу, оба погрузились в чтение.

А Тобиас, казалось, был только рад вынужденному бездействию: в кои-то веки он мог спокойно порисовать. Специфический гомон в залах ожидания было ничто по сравнению с бесконечной суетой в школе и дома. Он пожалел лишь об одном — что взял с собой мало альбомов; поэтому при первой же возможности прикупил еще несколько блокнотов для зарисовок.

Вот и теперь он покрывал очередной лист быстрыми штрихами, поглядывая в окно поезда, который мчал путников к месту назначения. Хотя мчал — слишком сильно сказано. Электричка мерно следовала со всеми остановками, дабы путники могли как следует рассмотреть невиданные пейзажи. Дикие леса, горы, реки — сибирская природа, конечно же, впечатляла. Но больше всего глаз европейца поражал вид деревень и шахтерских поселков — вот это выглядело действительно дико. Причем дикость эта не будоражила, в отличие от природной, а вгоняла в депрессию.

— Еще два часа пилить! — уныло пробормотал Виктор, в сотый раз глянув на часы. По шоссе доехали бы в два раза быстрее, вот только их целью было не быстрее доехать, а максимально «засветиться».

— Всего два часа, — поправил его Клим. — Представь себе, сколько времени люди сюда добирались еще каки-то сто лет назад: погрузился весной в повозку — и аккурат к зиме доехал! «Ямщик, не гони лошадей…» — пропел он страдальческим голосом, и стайка девчонок через проход дружно захихикала.

Трое приятелей и без того привлекали всеобщее внимание, где бы ни появлялись — на улице, в транспорте, на вокзале. Что выделяло их из толпы: добротная амуниция, рост выше среднего или ясные лица? Так или иначе, они то и дело слышали в свой адрес разные замечания, один раз даже робкое «хэллоу». Народ здесь был не слишком приветливый, но и не равнодушный — и это обнадёживало.

— Кстати, что вы там говорили о субъективном восприятии времени? — спросил Тобиас, не отрываясь от рисования. — Вы обещали мне рассказать. Только человеческим языком, без этих жутких терминов!

Клим и Виктор, математики до мозга костей, с пониманием переглянулись: что поделаешь, гуманитарий!

— Ты имеешь в виду дисторсию? — снисходительно брякнул Галицкий.

— Это когда у меня день пролетает в одночасье, поскольку я весь в работе, а у вас, бездельников, оно ползет черепашьим ходом? — парировал Тобиас, переворачивая лист альбома. — Хочешь, нарисую твою скучающую физиономию? Подаришь маме…

— Чтобы детей пугать? — Клим добродушно рассмеялся. — Расскажи ему, Вик. Ты глубже эту тему изучал, а я так, прошелся по верхам…

Виктор, изнывавший от скуки, с удовольствием согласился.

— Вопреки бытующему мнению, депрессия обычно повышает способность воспринимать время точно, — начал он тоном заправского лектора, — поскольку в подавленном состоянии человек меньше фокусируется на внешних факторах…

— Это называется «депрессивный реализм», — прервал его друг-художник. — В свое время я прочитал столько учебников по психологии и психиатрии, что наверняка сдал бы экзамен на степень бакалавра.

Он не стал уточнять, с чего вдруг увлекся наукой об «исправлении души». Приятели были в курсе, сколько страха натерпелся Тоб в детские годы, свой необыкновенный дар принимая за психическое расстройство. И отнюдь не просто так он считал Эрхарта-старшего своим наставником: именно отец Вика объяснил перепуганному юнцу происхождение и суть его уникальных способностей. «Видящие Суть» — так называли в Дхаме мастеров его рода.

— Я знаю, что говорят о времени психологи, — продолжил Тобиас. — Что в психике человека нет специального механизма для отсчета времени, поэтому для этих целей используются все уровни психического отражения. Время не является непосредственным стимулом — нет материального объекта, который воздействовал бы на рецепторы воспринимающего его человека. Поэтому мы можем использовать только такие понятия, как «чувство» или «осознание» времени… Вы лучше поведайте мне о понятии времени с точки зрения современной физики.

— Ты имеешь в виду пространственно-временной континуум? — уточнил Виктор. — Так тут, собственно, и нечего рассказывать: это общепринятая на данный момент физическая модель нашей Вселенной, где время считается четвертым измерением, дополняющим три пространственных…

— А поскольку этот континуум есть математическая абстракция, то в природе его не существует! — скептически добавил Клим.

И тут же за его спиной раздался возмущенный возглас:

— Как это не существует? А что же тогда измеряют мои часы? — смуглый черноволосый паренек вскочил с соседнего сидения, потряхивая модными часами на запястье. Его приятели дружно закивали.

— И мои! А мой смартфон? — загалдели девчонки справа, демонстрируя свои телефоны и часы.

Оказалось, беседу троицы с интересом слушали сидевшие поблизости старшеклассники: судя по разговорам, они ехали на экскурсию в Шорский национальный парк.

— Отвечай уже! — поторопил Тоб растерявшегося «лектора». — Видишь, племя младое интересуется.

— Ну ладно, раз публика настаивает… — Виктор приосанился, чувствуя на себе взгляды слушателей и особенно слушательниц. — Во-первых, я говорил о математической модели пространства-времени. Наша наука еще только приближается к пониманию того, что из себя представляет мироздание. Можно сказать, ученые все еще находятся на первой стадии познания: «Я знаю, что ничего не знаю»…

— Так ведь это еще Сократ сказал! — встрял другой подросток, стройный блондин с умным улыбчивым лицом — он подсел к девчонкам, чтобы лучше слышать. — Неужели наука за две с лишним тысячи лет ни капельки не продвинулась?

— Почему же, продвинулась — и в микро, и в макро, — с готовностью ответил Вик. — Да только после каждого научного открытия всплывает все больше загадок, и чуть ли не всякая новая гипотеза опровергает предшествующую… Однако мы говорили о времени. Насколько велик прогресс человечества в понимании этого явления?.. Так и быть, давайте начнем с того, что же все-таки измеряют ваши часы… Все часы в мире идут с одинаковой с скоростью, верно?

— Естественно! — отозвался смуглый парень с соседнего сидения. — Иначе какой в них смысл?

Вик обернулся на него, перевел взгляд на его товарищей — и внезапно просиял.

— Близнецы? То, что нужно! Идите-ка оба сюда!

Два длинноногих подростка, похожих как две капли воды, в одинаковых джинсах и худи, ловко переметнулись на сидение напротив Вика, рядом с Климом. У них и стрижки были одинаковые, только у одного густая челка свисала налево, а у второго направо.

— Наглядно демонстрирую так называемый «парадокс близнецов»! — объявил Вик аудитории, которая росла на глазах: еще с полдюжины ребят подтянулись к своим одноклассникам. — Итак, если мы отправим одного их этих молодцов — скажем, левого — в космическое путешествие на о-очень большой скорости, а второго, правого — прости, приятель, ничего личного! — оставим на Земле, то, вернувшись домой, наш путешественник увидит, что его брат-близнец стал почти стариком, в то время как сам он почти не изменился: по часам звездолета пройдет пять лет, а на Земле — все пятьдесят. Кто мне скажет, почему?

— Для объекта, движущегося на очень большой скорости, время течет медленнее! — быстро ответил светловолосый парень, окруженный хихикающими девочками.

— Молодец! Не перевелись еще умники на земле русской, — хмыкнул Виктор. — Может, ты нам скажешь, как движется время?

— Из прошлого в будущее, конечно.

— В принципе верно. Ход строго вперед принято называть «стрелой времени». Но тогда откуда взялось понятие спирали времени — все, наверное, слышали такое?

Школьники молчали, переглядываясь и пожимая плечами. Виктор повернулся к Климу:

— Можешь объяснить молодежи своими словами, без формул? Боюсь, у меня не получится.

— Если только очень приблизительно… — Клим нехотя привстал, окидывая взглядом слушателей.

Те разом притихли и почтительно воззрились на двухметрового атлета. Климу стало смешно. Но он взял себя в руки и начал вполне серьезно:

— Время и пространство, как вы понимаете, взаимосвязаны. А поскольку все тела во Вселенной — планеты, звезды, галактики, да и сама Вселенная — постоянно вращаются, причем как вокруг собственной оси, так и по орбите, то в сумме такое двойное вращение приводит к спиральному движению всего, в том числе и времени. Короче говоря, время бесконечно изменяется, циклически повторяясь на более высоких уровнях развития материи.

— А почему тогда говорят, что прошлого уже нет, будущего еще нет, а есть только настоящее? — спросила девчонка, рядом с которой стояла зачехленная гитара.

— Что, песню вспомнила? Про миг между прошлым и будущим? — подмигнул Вик девчонке, отчего та зарделась. — Да, так понимают время романтики: туристы, буддисты и барды. А некоторые ученые, наоборот, считают, что настоящее — это фикция, реально существуют только прошлое и будущее. Именно так сегодня понимается время в математике…

— А как насчет путешествия во времени? — ухмыляясь от уха до уха, полюбопытствовал один из близнецов, правый. — Оно возможно в принципе?

— Пока наука пришла лишь к тому, что движение из настоящего в прошлое возможно на субатомном уровне: обнаружены так называемые античастицы, которые двигаются назад во времени… А как давно, по-вашему, люди стали интересоваться подобными вопросами? — вдруг спросил Вик, хитро прищурившись.

— Лет сто назад… — прозвучал несмелый ответ.

— Когда стали сочинять фантастику! — сказал кто-то, и все рассмеялись.

— Когда появилась идея машины времени! — с довольным видом заявил блондинистый умник, затесавшийся среди девчонок.

— Все мимо! — усмехнувшись, подытожил Виктор. — Недостатком воображения наши предки никогда не страдали — даже в доисторические времена, задолго до появления научно-фантастических романов. Я тут недавно читал, как Платон в трактате «Государство» в четвертом веке до нашей эры разбирал популярный древнегреческий миф. Если коротко, Платон полагал следующее: когда боги управляют миром, время идет вперед, а когда перестают управлять — оно движется назад; каждый такой цикл длится многие века.

— А что насчет ясновидящих? Ну, людей, которые видят будущее? — очень серьезно спросила девочка с гитарой.

Ей ответил Виктор, так же серьезно, вмиг отбросив шутливый тон:

— Официальная наука, увы, толком не может объяснить феномен ясновидения. Поэтому предпочитает молчать. Хорошо хоть не отрицает, как было принято до недавнего времени. А ты что скажешь, Клим?

Галицкий пожал плечами:

— Если люди еще не изобрели машину, которая могла бы перемещать их во времени физически, это еще не значит, что они не могут путешествовать мысленно.

— В воображении? — разочарованно скривилась девчонка.

— Ну почему же? Человек — часть пространственно-временного континуума, а мысль — тоже форма материи. Просто мы пока мало знаем о ее возможностях… — добавил Клим, впрочем, довольно неуверенно.

От конфуза его спас один из педагогов, сопровождавших ребят:

— Подъезжаем! Всем приготовиться к выходу!

— К выходу в открытый космос… — вполголоса заметил Вик, наблюдая, как юные слушатели, толкаясь в проходе, разбредаются по своим местам.

— Ты чего? — подозрительно сощурился Клим. — Испугался, что ли?

Это было бы более чем странно: Виктор Эрхарт вообще не ведал чувства страха. Это и имел в виду его отец, намекая на «бесшабашность некоторых».

— Да нет, просто вдруг накатило, — смущенно признался Вик. — Такое ощущение, будто мы пересекли не полконтинента, а полгалактики…

— И через пару минут высадимся на незнакомой планете… — подхватил его мысль Клим.

— В надежде, что нас встретит человек, то есть представитель нашей собственной расы, каким-то чудесным образом прибывший сюда раньше нас! — закончил за всех Тобиас и аккуратно убрал блокнот с карандашами в оттопыренные карманы брюк.

***

Таштагол, районный центр, встретил путников холодным дождем. Оставив Тобиаса караулить багаж внутри небольшого аккуратного вокзала, Виктор и Клим пошли ловить такси: гостиница, где они забронировали номер, находилась не в самом городке, а ближе к живописной горной вершине, под которой раскинулся горнолыжный курорт Шерегеш.

Тоб сидел, привалившись спиной к рюкзакам, и силился разобраться в необычном ощущении, «накатившим», как оказалось, на всех троих одновременно. Откуда вдруг взялось это чувство, будто они ступили на чужую, вернее, чуждую им территорию? Горы как горы: поросшие хвойным лесом гранитные массивы, не больно-то и высокие, около полутора тысяч метров, сверху изъеденные ветрами и тающим снегом, снизу — подземными водами. Да и люди как люди: одни работают на рудниках, другие на турбазах; только шорцы, исчезающее коренное население, по-прежнему занимаются традиционными промыслами и сохраняют веру в духов, доброе верховное божество и его злобного брата…

Быть может, как раз эти древние духи и воспротивились появлению чужестранцев на их исконной земле?

— Ишь, размечтался! Местным духам ваша троица абсолютно по барабану… — неожиданно проговорил кто-то за его спиной — неторопливо, протяжно и вкрадчиво.

Тобиас обернулся. В шаге от него стоял старик: короткий ежик белоснежных волос, такая же белая ухоженная бородка и черные глаза, пытливо глядящие из-под седых бровей. Одет он был в линялый камуфляжный костюм, какие носят рыбаки и охотники, вот только в руках держал не ружье и не удочки, а самый настоящий посох.

Тобиас так и замер, уставившись на старика. А тот вдруг улыбнулся, отчего суровое морщинистое лицо сразу смягчилось и просветлело.

— Ну здравствуй, правнук! — протянул он то ли насмешливо, то ли просто весело.

— Здравствуй, прадед.

Мастер Илларион слегка качнулся вперед, опираясь на свою увесистую палку, и скользнул по нему быстрым взглядом вверх-вниз.

«Сканирует», — смекнул Тобиас. И не ошибся.

— Так-так… Вижу, старания Филиппа не прошли даром! И давно ты видишь?

— Сколько себя помню.

— А рисуешь… давно?

— Столько же.

Старик шевельнул бровями, ожидая продолжения.

— Я вижу… по-другому только те объекты, которые рисую, — сбивчиво пояснил Тобиас. — Сначала не понимал, почему так. Но потом Эрхарт сказал, что, рисуя, я вижу суть вещей… ну, и людей, конечно.

— Кто такой Эрхарт? — насупился старик.

— Страж.

— Страж Ключа? А он тут при чем?

— Он мой отец.

Это сказал Виктор, незаметно подошедший к ним сзади.

На этот раз седые брови старика прямо-таки взлетели вверх, стоило ему скользнуть взглядом по лицу Эрхарта-младшего. Однако голос остался таким же мягким и вкрадчивым:

— Занятная комбинация! Потомок Дугальда и… ученика Дугальда! В итоге Искатель в квадрате… — старик покачал седой головой. — Очень любопытно! Значит, это ты руководитель экспедиции?

Виктор лишь неопределенно пожал плечами: Великий Мастер явно иронизировал.

— А кто же из вас вычислил меня — Видящий Суть или Искатель? Погодите, не отвечайте — мне интересно самому догадаться: давно я так не развлекался…

Старик не договорил. Резко обернувшись, он уставился в проход между сидениями, где настороженно замер только что вошедший Клим. С минуту они так и стояли, глядя друг на друга: Клим Галицкий и Мастер Илларион. Затем старик крякнул и задумчиво почесал бороду.

— Кто бы мог подумать? Ни Коста, ни Леммарх — Великие Мастера Дхама! — не сумели, а желторотый юнец, ни черта не смыслящий в Полотне Времени, смог… Я уже думал, что ничто в этом мире меня не удивит, а вы удивили — трижды за одно утро! — Илларион решительно стукнул посохом по полу: — Что ж, так и быть — хватайте свои вещички и поехали.

Все трое, как зачарованные, послушно разобрали рюкзаки и гуськом последовали за Мастером к выходу из здания вокзала.

— А куда поехали-то? — первым опомнился Вик.

— Ко мне, куда же еще? — и, не глядя на них, Илларион направился в дальний край парковки, где стоял облепленный грязью черный «Патриот».

Увидев, в чью машину направились «журналисты», таксист, поджидавший их, уважительно поклонился старику, хотя тот на него вообще не обратил внимания.

***

Ехали молча. И долго. Обогнув Шерегеш с его унылыми рабочими кварталами и новомодными гостиницами для альпинистов и горнолыжников, еще часа два тряслись по гравийке. А затем и вовсе свернули в узкую колею, уходящую все глубже в тайгу. Старик вел машину уверенно, лихо объезжая колдобины. Виктор, сидевший на переднем сидении, заметил, что водители встречных машин, в основном «нив» и «уазиков», почтительно кивали, здороваясь с ним.

Неожиданно дорогу перекрыл шлагбаум. У сторожевой будки мужик в форменной куртке дрессировал собаку, молодую овчарку. Но едва заметив грязный «патрик», кинулся поднимать шлагбаум.

— День добрый, Лавр Лукич! — крикнул он белоголовому. — Кто это с тобой?

— Журналюги! — хрипло буркнул в ответ старик — совсем другим голосом, нежели разговаривал с ребятами.

— А-а! — с пониманием покивал сторож. — Ну пущай едут. Глядишь, чего интересного про нас расскажут, чего мы о себе и не знали! — и рассмеялся, довольный своей шуткой.

Лавр Лукич, он же Великий Мастер Илларион, криво усмехнулся и поехал дальше. Клим и Тобиас тряслись на заднем сидении, молча всматриваясь в дикий хвойный лес за окнами автомобиля. Однако Виктору надоело молчать. А еще больше — чувствовать себя безмозглым кулем, которому все равно, куда его везут.

— Вижу, вас тут все знают, — осторожно заметил он.

— А то как же! — ответил старик. — Сорок лет в заказнике лесничествую — почитай, всю жизнь.

— Ой ли?

— Всю жизнь Лавра Лукича. А до этого — жизнь Луки. Так и живу — то Лавр Лукич, то Лука Лаврентьевич…

— И не скучно вам тут?

— Мне-то? — старик так глянул на Вика своими черными глазищами, что у того сразу пропало желание болтать.

Благо, минут через пять подъехали к осанистой рубленой избе, потемневшей от времени и непогоды, обнесенной высоким, сравнительно новым штакетником. Собственно, здесь и заканчивалась ухабистая колея. Остановив машину прямо перед калиткой, дед скомандовал хриплым голосом Лавра Лукича:

— Выходим!

Вот так приятели оказались в тайном убежище Великого Мастера Иллариона.

***

Это был тот самый дом, который Клим видел во «сне наяву»: низкий потолок, мох между грубо ошкуренными бревнами, полотняные мешочки и пучки сушеных трав, свисающие с балок. С первого взгляда и не понять, в каком веке оказался, особенно учитывая возраст «лесничего». Однако цивилизация пробралась и в его жилище: в центре потолка висела светодиодная лампа, а на кухонном столе лежал ноутбук.

Старик же, при встрече на вокзале обильно сыпавший словами, в облике Лавра Лукича выдавал лишь жесткие скупые фразы: Клима и Виктора отправил во двор колоть дрова, а правнука посадил чистить овощи к ужину.

— Думаешь, он нас проверяет? — спросил Вик, наклоняясь за очередной чуркой: аккуратно распиленный сухостой кололся легко и звонко.

— Уверен, — отозвался Клим; он ловко орудовал колуном, довольный возможностью размяться после двух суток сидячего положения. — Хотя вряд ли его интересуют наши бытовые навыки. У дедули не глаз, а рентген…

— Все равно хорошо, что мы научили Тоба чистить картошку — помнишь, в первом же походе? — и Вик расхохотался, больше не в силах сохранять серьезность.

Клим тоже рассмеялся — настолько заразительным был смех друга. Смех и бесшабашность…

Тем временем Тобиас, молча покончив с картошкой, взялся за лук.

— Кольцами или порубить? — только и спросил он.

— Как пожелает ваше сиятельство, — хмыкнул старик; быстро растопив печь мелко колотыми дровишками, он поставил на плиту большую чугунную сковороду и добавил с нескрываемой иронией: — Вот уж не думал, что княжеских отпрысков учат стряпать…

— К счастью, в наше время у княжеских отпрысков есть выбор, — ответил Тобиас, вперив взгляд в разделочную доску, на которой мелко шинковал лук.

— Например, отказаться от титула?

— В том числе…

Собравшись с духом, Тоб поднял глаза: морщинистое лицо старца светилось мягкой улыбкой. Но недолго.

— Надо бы воды побольше натаскать, — прохрипел он голосом Лавра Лукича. — Пойдем покажу. Небось, русской бани ни разу не видал!

Тобиас Кауниц не то что русской бани — колодца с «журавлем» никогда в жизни не видел. Тем не менее, проворно наносил воды сначала в бак на печке, а затем в огромную деревянную бочку у входа.

— Для полной картины нам здесь только бабы Яги не хватает, — заметил Виктор, заходя с охапкой дров.

— Это ты о чем? — не понял Тоб.

— В двух словах не объяснишь… — Вик со знанием дела сунул в огонь пару толстых поленьев.

— Ну почему же? — сильно пригнувшись, в баньку вошел Клим и вывалил у печи еще охапку. — Есть в русских сказках золотое правило, которого придерживаются даже лютые злодеи: доброго молодца нужно сначала в баньке попарить, накормить, напоить, а уж потом только…

— В печь совать? — догадался Тоб. — И у нас так! Например, в сказке про Гензеля и Гретель…

— Ох и кровожадные же вы, а еще считаете себя культурными людьми! — покачал головой Вик. — У нас даже самая отсталая ведьма знает, что добрых молодцев, пусть и накормленных до отвала, нельзя сразу кушать — сначала надо поспрашивать! Авось расскажут чего позанятнее, столичные новости, например…

— Ох и достал же меня ваш фольклор! — Тобиас с грохотом поставил на полку пустые ведра и вытер рукавом пот со лба: в баньке становилось жарко.

— Скоро сам убедишься: народ сочиняет, но не врет! — заверил его приятель, лукаво блеснув глазами.

И действительно, когда после бани да жареной картошки с грибами парни вконец разомлели, хозяин налил им по кружке травяного чая, и пахучий, приятно терпкий напиток тотчас вернул им бодрость. Белоголовый старец окинул каждого гостя долгим взглядом и спросил тем особенным вкрадчивым голосом, который свидетельствовал о превращении лесника Лавра Лукича в Мастера Иллариона:

Конец ознакомительного фрагмента.