В гостиной и в людской

Зинаида Гиппиус, 1895

«После первых зимних дней наступила опять оттепель. Часто петербургский ноябрь бывает дождлив и тепел, как хмурый март. Загремели дрожки по выглянувшей мостовой; дворники счищали коричневый, умирающий снег. При наступлении сумерек фонари замигали, отражаясь в лужах и тротуарах, блестевших, как зеркало…»

III

Лиза между тем вернулась к своим пирогам.

В кухню действительно светили желтые веселые лучи. Агаша-маленькая, бойкая девочка с розовым лицом и уже нечистыми глазами, лениво гладила на столе какое-то кружево и все посматривала в сторону.

Мать, отпуская Агашу с господами в Петербург, уверяла, что она — девочка способная, живо по-городскому выучится. И Агаша, точно, оказалась необыкновенно способной.

Через два-три месяца она поняла, что следует во всем как можно усерднее подражать господам, а самих господ — где только можно — надувать, потому что чем больше и ловче надуешь, тем слаще поешь. Она ухитрялась покупать ветчины меньше фунта на две копейки — а две копейки прятала в уголок, в дырочку. А накопив гривенник — ехала с торжеством кататься на извозчике. Вскоре она не замедлила влюбиться в какого-то лупоглазого и невинного кадета, приезжавшего на праздник к старой барыне в первом этаже.

Из скромности кадет всегда ходил по черной лестнице. Агаша стала ему назначать свиданья на дворе у конюшен, в сумерки; приносила ему апельсины, конфеты, даже пастилу и варенье из господского буфета. Кадет любил сладкое и пожирал принесенное с молчаливой алчностью.

И маленькая Агаша гордо рассказывала, что у нее есть «кавалер». Она думала, что первый петербургский стыд — не иметь кавалера.

За столом, у окна, далеко от плиты (кухня была просторная) сидела пожилая, полная дама в шляпке, чиновница Анна Маврикиевна. Подле нее толпилась часть ее семейства: Зойка, Олька, Лелька и Сонька. Одинаковые, малорослые девочки с хитрыми глазами вели себя не по летам сдержанно. Зойка, на вид лет двенадцати, имела решительно гордый вид. Они все давно помогали отцу и матери. Зимой на праздниках танцевали в Манеже, а все лето — в Зоологическом. В Манеже за день хорошо платили, в Зоологическом хуже, да и мазаться много приходилось, потому что девочек выпускали в виде негритят.

Анна Маврикиевна пила кофе и рассуждала о чем-то с Корвиным.

Без шинели и шапки Лаврентий Корвин был гораздо хуже. Бритые по-солдатски волосы чуть отливали бледным золотом. Узенький, маленький, тоненький, с немного кривыми ногами и смазливым лицом — он почти казался мальчиком. И в лице его было что-то детское, преданное, упрямое и беспомощное. Глуповатая задорливость у него быстро сменялась жалобным и покорным выражением губ. Он словно не знал, может ли сбыться, чего он хочет — и даже не знал, чего он хочет.

Беспрестанно желая быть небрежно молодцоватым, он поправлял пояс книзу и выдвигал грудь.

Лиза с шумом переставляла сковороды и делала вид, что — зла.

Не смущаясь присутствием Анны Маврикиевны, Корвин возобновил прерванное объяснение.

— Позвольте вас спросить окончательно, Лизавета Максимовна, решаетесь вы ехать в Гатчину на маскарад или же нет?

— Сказала я тебе — отвяжись. Мое дело! Хочу и поеду.

— Увидим это, как вы поеде!

— А не угодно ли на лестницу? Поди, подежурь там, поплачь за дверью, а то к Агаше-толстой постучись. В маскарад, знаешь, кто меня приглашал? Знаешь? Он человек свободный, не солдат, и со средствами. Захочу — завтра повенчаюсь.

— И мы не век солдатами будем. Через год и с нами венчаться можно.

— Слыхала я это.

Дверь отворилась и вошла Агаша-толстая. Днем она была не так свежа; с осени она похудела, особенно лицом; неловко сшитое ситцевое платье не красило ее.

Она мельком взглянула на Корвина и отвела глаза.

— А, гости дорогие! — приветствовала ее Лиза не без иронии. — Откуда с покупками?

— Из суровской, по дороге забежала, — ответила Агаша, пришепетывая. — Вчера я мать в больницу свезла, — прибавила она без выражения особой печали, как будто речь шла о серьезном, но обыденном деле.

Мать была у Агаши строгая, даже суровая старуха, прежней веры. Дочь любила ее, и не то что боялась, а просто привыкла без размышления и прекословия не преступать ее малейших желаний, как если б физически это было невозможно. Мать никогда не позволила бы Агаше выйти не за старовера.

Конец ознакомительного фрагмента.