Золотой век русской поэзии. Лирика

Группа авторов, 2018

«Золотым веком» русской поэзии принято называть поэзию пушкинской поры – «четверть века», отсчитанную самим Пушкиным от даты основания Царскосельского лицея (1811 г.), 1810–1830-е годы. В сборник вошли лирические стихотворения поэтов, определивших своим творчеством облик «золотого века русской поэзии»: В. Жуковского, К. Батюшкова, Д. Давыдова, П. Вяземского, А. Пушкина, А. Дельвига, В. Кюхельбекера, Е. Баратынского, А. Грибоедова и многих других.

Николай Иванович Гнедич (1784–1833)

Задумчивость

Страшна, о задумчивость, твоя власть над душою,

Уныния мрачного бледная мать!

Одни ли несчастные знакомы с тобою,

Что любишь ты кровы лишь их посещать?

Или тебе счастливых невступны чертоги?

Иль вечно врата к ним златые стрегут

Утехи — жилищ их блюстители-боги? —

Нет, твой не в чертогах любимый приют;

Там нет ни безмолвия, ни дум, ни вздыханий.

Хоть есть у счастливцев дни слез и скорбей,

Их стоны не слышимы при шуме ласканий,

Их слезы не горьки на персях друзей.

Бежишь ты их шумных чертогов блестящих;

Тебя твое мрачное сердце стремит

Туда, где безмолвна обитель скорбящих

Иль где одинокий страдалец грустит.

Увы! не на радость приходишь ты к грустным,

Как друг их, любезная сердцу мечта:

Витает она по дубравам безмолвным;

Равно ей пустынные милы места,

Где в думах таинственных часто мечтает

И, дочерь печали, грустит и она;

Но взор ее томный отрадой сияет,

Как ночью осенней в тумане луна;

И грусть ее сладостна, и слезы приятны,

И образ унылый любезен очам;

Минуты бесед ее несчастным отрадны,

И сердцу страдальца волшебный бальзам:

Улыбкой унылое чело озаряя,

Хоть бледной надеждой она их живит

И, робкий в грядущее взор устремляя,

Хоть призраком счастья несчастному льстит.

Но ты, о задумчивость, тяжелой рукою

Обнявши сидящего в грусти немой

И думы вкруг черные простря над главою,

Заводишь беседы с его лишь тоской;

Не с тем, чтоб усталую грудь от вздыханий

Надежды отрадной лучом оживить;

Нет, призраки грозные грядущих страданий

Ему ты заботишься в думах явить;

И смотришь, как грустного глава поникает,

Как слезы струит он из томных очей,

Которые хладная земля пожирает.

Когда ж, изнуренный печалью своей,

На одр он безрадостный, на одр одинокий

Не в сон, но в забвенье страданий падет,

Когда в его храмину, в час ночи глубокой

Последний друг скорбных — надежда придет,

И с лаской к сиротскому одру приникает,

Как нежная матерь над сыном стоит

И песни волшебные над ним воспевает,

Пока его в тихих мечтах усыпит;

И в миг сей последнего душ наслажденья

И сна ты страдальцу вкусить не даешь:

Перстом, наваждающим мечты и виденья,

Касаясь челу его, сон ты мятешь;

И дух в нем, настроенный к мечтаньям унылым,

Тревожишь, являя в виденьях ночей

Иль бедствия жизни, иль ужас могилы,

Иль призраки бледные мертвых друзей.

Он зрит незабвенного, он глас его внемлет,

Он хочет обнять ему милый призрак —

И одр лишь холодный несчастный объемлет,

И в храмине тихой находит лишь мрак!

Падет он встревоженный и горько прельщенный;

Но сон ему боле не сводит очей.

Так дни начинает он, на грусть пробужденный,

Свой одр одинокий бросая с зарей:

Ни утро веселостью, ни вечер красами

В нем сердца не радуют: мертв он душой;

При девах ласкающих, в беседе с друзьями,

Везде, о задумчивость, один он с тобой!

1809

Осень

Дубравы пышные, где ваше одеянье?

Где ваши прелести, о холмы и поля,

Журчание ключей, цветов благоуханье?

Где красота твоя, роскошная земля?

Куда сокрылися певцов пернатых хоры,

Живившие леса гармонией своей?

Зачем оставили приют их мирных дней?

И все уныло вкруг — леса, долины, горы!

Шумит порывный ветр между дерев нагих

И, желтый лист крутя, далеко завевает, —

Так все проходит здесь, явление на миг:

Так гордый сын земли цветет и исчезает!

На крыльях времени безмолвного летят

И старость и зима, гроза самой природы;

Они, нещадные и быстрые, умчат,

Как у весны цветы, у нас младые годы!

Но что ж? крушитесь вы сей мрачною судьбой,

Вы, коих низкие надежды и желанья

Лишь пресмыкаются над бренною землей,

И дух ваш заключат в гробах без упованья.

Но кто за темный гроб с возвышенной душой,

С святой надеждою взор ясный простирает,

С презреньем тот на жизнь, на мрачный мир взирает

И улыбается превратности земной.

Весна украсить мир ужель не возвратится?

И солнце пало ли на вечный свой закат?

Нет! новым пурпуром восток воспламенится,

И новою весной дубравы зашумят.

А я остануся в ничтожность погруженный,

Как всемогущий перст цветок животворит?

Как червь, сей житель дня, от смерти пробужденный,

На крыльях золотых вновь к жизни полетит!

Сменяйтесь, времена, катитесь в вечность, годы!

Но некогда весна несменная сойдет!

Жив Бог, жива душа! и, царь земной природы,

Воскреснет человек: у Бога мертвых нет!

1819

Дума

Кто на земле не вкушал жизни на лоне любви,

Тот бытия земного возвышенной цели не понял;

Тот предвкусить не успел сладостной жизни другой:

Он, как туман, при рождении гибнущий, умер, не живши.

1832