Сабспейс

Зофия Мельник, 2021

Я, наверное, сотню раз перечитывала одно и тоже место из "Приключений Тома Сойера". Помнишь, когда Том берет вину за проступок Бекки на себя, и учитель наказывает его розгами? Только я хотела, чтобы Том не выгораживал эту глупую девчонку. Я мечтала, чтобы учитель высек Бекки перед классом. И я становилась Бекки и представляла, что это происходит со мной, снова и снова… Я не помню, когда это началось. Мне кажется, с самого детства я испытывала какое-то жуткое возбуждение, когда меня наказывали. Я и сейчас завожусь, стоит мне только произнести эти слова – порка, розги, плетка, флагелляция, экзекуция, пленница, невольница… Иногда мне кажется, что внутри меня живут демоны, много голодных демонов. Они разрывают меня на части. У меня столько кошмарных и жутких желаний! Эти желания преследуют меня, кружат у меня в голове и ночью, и днем…Хлоя хрипло смеется и принимается настойчиво целовать Янниса. Она выдергивает ремешок из шорт и протягивает любовнику.BDSM, ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ, МИСТИКА

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Опершись длинными худыми руками о проржавелые перила, Ксантос стоит на открытой площадке, идущей вокруг маячной комнаты. Смотрителю около сорока. Это высокий поджарый мужчина с гривой вьющихся черных с проседью волос. У него худое смуглое лицо, ястребиный нос, маленькие веселые глазки, глубоко ушедшие в глазницы, эспаньолка и тяжелое кольцо из синтезированного золота, растягивающее мочку левого уха.

Одет смотритель в широкие холщевые штаны и джинсовую рубашку навыпуск, с подвернутыми рукавами. И штаны, и рубашка основательно измараны масляными красками всех цветом радуги. На самом деле Ксантос — художник, а смотрителем маяка он устроился, чтобы как-то сводить концы с концами. В пристройке к маяку, в одной из жилых комнат у Ксантоса мастерская. Яннис много раз видел его картины. Пишет Ксантос преимущественно пейзажи Козьего острова — пустынные бухты, оливковые рощи, сожженные солнцем холмы, рассветы и закаты. По скромному мнению Янниса, Ксантос вполне себе приличный художник, получше многих.

— Как же я устал от этого твоего вранья. Хочешь, я тебе расскажу, как было на самом деле? — спрашивает Ксантос.

Яннис стоит у смотрителя за спиной, в дверном проеме маячной комнаты. Маяк на Козьем острове не слишком высок, и все равно, каждый раз, когда Яннис поднимается на самый верх башни, у него захватывает дух.

— Ты вовсе не заболел и не отравился. Просто стояла жара, и ты решил, а пускай старина Ксантос сам возится с этой чертовой линзой. И ты замечательно провел время, просидел весь день в теньке или плескался в бассейне. А сегодня, когда дует бодрый зюйд, пожалуйста, ты являешься, как ни в чем не бывало. Ведь так оно было, Яннис?

Яннис молча разглядывает белые барашки, бегущие по зеленому морю. Ветерок сегодня и правда бодрит, и даже не верится, что вчера Козий остров превратился в раскаленную сковороду.

— А я, между прочим, один надраивал линзу Френеля. И пот лил с меня в три ручья, — говорит Ксантос. — По-твоему, это справедливо?

Яннис горестно вздыхает.

— Мы договорились, а ты меня подвел. Ну, скажи, как я могу тебе доверять? Как я теперь смогу оставить на тебя маяк? Или мне стоит найти другого молодого бездельника на твое место?

— Ксантос, пожалуйста, — просит Яннис. — Я больше тебя не подведу.

— Угу, — кивает Ксантос и смотрит на выгнутый, как линза морской горизонт.

— То есть, вчера ты не был болен? — спрашивает, наконец, смотритель.

— Нет, не был.

— Ну раз так… Если ты признался и раскаиваешься, я думаю… Думаю, мы ограничимся десятью ударов шотландским тоузом. А это справедливо?

— Да, справедливо, — едва слышно говорит Яннис.

Смотритель откидывает с лица вьющиеся спутанные волосы и смотрит на него насмешливыми выцветшими глазами. Яннис, понурившись, заходит в маячную комнату. Ксантос идет следом. Посреди круглой комнаты на поворотной чугунной платформе стоит линза Френеля четвертого порядка. Линза где-то Яннису по грудь, она похоже на стеклянное чудо, на храм, отражающийся в горном озере. Створки линзы распахнуты, внутри стоит устрашающего размера аутентичная ацетиленовая горелка. Концентрические стеклянные призмы, располагающиеся устами, покрыты черной копотью и только несколько призм снизу сверкают, словно хрусталь.

Ксантос снимает с крюка в кирпичной стене раздвоенный кожаный ремень. Он стоит перед Яннисом и похлопывает себя шотландским тоузом по ладони. Яннис ежится, поглядывая на тяжелый ремень в руках смотрителя. Он хорошо помнит, что удары тоузом жгутся совсем не так, как шлепки буковой лопаткой.

— У нас еще много дел сегодня, — напоминает Ксантос.

Яннис наклоняется, тянется к полу, заводит руки за колени и сцепляет пальцы в замок. Клеменс задирает тунику Янниса, стоит, разглядывая узкую задницу и стройные ноги молодого человека, и почесывает эспаньолку.

— Я сам, скажем так, не в восторге от этой моды, — признается Ксантос, — но тебе идет туника.

Смотритель отходит на шаг, примеривается и хорошенько втягивает Янниса толстым кожаным ремнем поперек ягодиц. Раздвоенный конец шотландского тоуза с громким треском впивается в кожу. Яннис мычит, стиснув зубы, и медленно приседает.

— Еще раз меня подведешь, выгоню, — обещает Ксантос, а сам любуется на лиловые припухшие полоски, проступившие на ягодицах Янниса.

Он дается Яннису время придти в себя и снова хлещет ремнем.

— Вот, положим, оставлю я на тебя маяк, — рассуждает Ксантос. — А тут приедут туристы, а тебя на маяке никого нет, потому что ты поленился и не пришел. Скверная получится история, Яннис.

Раздвоенный ремень обжигает ягодицы, словно кипяток. Яннис коротко вскрикивает, приседает и топчется по полу. Ксантос с усмешкой посматривает на Янниса и не торопясь обходит комнату по кругу, заложив руки за спину.

Место смотрителя маяка это, можно сказать, синекура и терять Ксантосу эту работу совсем не хочется. Судоходство в Эгейском море, да и во всем мире осуществляется по навигационным спутниковым системам. Морские маяки больше века назад отошли к министерству туризма и развлечений. Смотритель маяка это что-то вроде музейного служащего. Все маяки на островах отреставрированы и аутентичны насколько это возможно. Старые сложенные из кирпича башни, гулкие металлические лестницы, ручные лебедки, ацетиленовые горелки, линзы Френеля и, конечно, этот окутанный ореолом романтики ежевечерний ритуал. Смотритель по винтовой лестнице поднимается в маяковую комнату и зажигает путеводный огонь. И еще неукоснительно следит, чтобы кофейный аппарат на площадке перед маяком всегда был исправен.

— Я не могу здесь все время торчать, — жалуется Ксантос и стегает Янниса ремнем снова и снова. — У меня осенью выставка в Салониках. А потом, я думал махнуть к друзьям в Прагу. Я должен знать, что смогу оставить на тебя маяк.

— Ксантос, я не подведу, — обещает Яннис и взвизгивает и подскакивает от боли, потому что ремень со свистом впивается в ляжки.

— Да, ты уж не подведи, — говорит Ксантос.

После устроенной Яннису выволочки Ксантос добреет, достает из ларя бутылку белого столового вина, залихватски вытаскивает зубами пробку и делает изрядный глоток. Они стоят возле линзы Френеля, на расположенных уступами стеклянных гранях играет солнечный свет. У Янниса на глазах поблескивают слезы, одной рукой он осторожно поглаживает исхлестанные ремнем ягодицы. Следы от ударов ремня — полоски припухшей кожи кажутся горячими на ощупь.

— Нужно отчистить от копоти все концентрические призмы, — говорит Ксантос. — К моему отъезду линза должна сверкать, как новенькая.

Он щелкает вечным огнивом и раскуривает сигариллу.

— Хорошо, Ксантос, я все сделаю, — обещает Яннис.

— Как она прекрасна, — замечает Ксантос, разглядывая линзу Френеля. — Я слышал, Френель был монахом. Прожил в монастыре всю жизнь, и однажды во сне ему было видение — чертеж этой самой линзы. И проснувшись, монах просто перенес его из сна на бумагу…

Смотритель делает еще один глоток из бутылки и протягивает Яннису. Сперва Яннис думает гордо отказаться, он еще дуется на Ксантоса из-за порки ремнем, хотя, если разобраться, Яннис должен обижаться на самого себя. Словом, он берет бутылку с вином и тоже делает хороший глоток.

— Знаешь, оставь бутылку себе, — великодушно разрешает Ксантос, — Работа довольно скучная. А вино тебе немного развлечет.

— Спасибо, Ксантос.

— Пустяки, малыш, — весело говорит смотритель и с тлеющей сигариллой в зубах быстро сбегает вниз по ступеням винтовой лестницы.

Яннис опускается на колени на каменный пол перед линзой Френеля, смачивает ветошь чистящей жидкостью, пахнущей скипидаром и принимается счищать со стекла ацетиленовую копоть. Он возится с линзой четверть часа, потом у него начинает ныть спина. Яннис прикладывается к бутылке. Он делает хороший глоток, замечает, что вина осталось всего ничего и добивает бутылку. Настроение от выпитого вина заметно улучшается, спину уже не ломит, и ягодицы не так саднит.

Яннис поднимается с пола и выходит на смотровую площадку. Облокотившись о поручни, Яннис разглядывает изогнутую полумесяцем безлюдную бухту и оливковую рощу неподалеку. На песчаной косе, укрывшись от полуденного солнца в короткой тени маяка лежит Ксантос. Из одежды на художнике только широкополая соломенная шляпа. Рядом из песка торчит початая бутылка вина. Вздохнув, Яннис возвращается к линзе Френеля. Он опускается на колени и берет в руки ветошь.