Не разбавляя

Зоя Криминская

«Она и, не понимая слов, знала, о чем песня: не упускай свой шанс, свою любовь, в этом мире она может больше не встретиться, не отравляй выпавшую минуту счастья сомнениями и опасениями, бойся лишь прожить пустую разбавленную жизнь».И герои приведенных рассказов проживают далеко не разбавленную жизнь, но лишь единицы могут назвать ее счастливой.

Соседи по площадке

— Я жду слесаря, — высокомерно сказала Ольга Васильевна Лене, когда та застыла на пороге в немом удивлении.

На бедрах Ольги Васильевны провисали тряпкой голубые шелковые трусы с белыми кружавчиками, и сверкали перламутровые туфли на высоком каблуке. Остальная одежда отсутствовала.

Обнаженные старческие ноги были покрыты вздутыми голубыми буграми расширенных вен, кожа на лице, плечах и руках отвисала желто-бурыми складками, но грудь и бугор живота женственно белели в полумраке прихожей.

— Я жду слесаря, — повторила старушка, объясняя Лене несвоевременность ее появления здесь, но отодвинулась в глубь коридора, давая Лене возможность войти.

Из ванной доносились хлюпающие звуки текущей воды. Лена прошла к ванной комнате. Из крана лилась вода в ванну, а из переполненной ванны низвергалась водопадом на кафель пола. Порог еще защищал квартиру от потопа, но ясно было, что это не надолго.

Лена, которая пришла по-соседски прямо в домашних тапочках, скинула их, прошла к ванне, вытащила затычку и попыталась закрыть воду. Но завернутый до отказа кран все равно протекал, только тоненькой струйкой.

— Лялечка, к нам кто-то пришел? — услышала Лена тихий старческий голос из комнаты и босая, оставляя на полу мокрые отпечатки ног, прошла в комнату к Николаю Ивановичу.

Старик лежал на диване, укрытый одеялом. В комнате было душно, пахло лекарствами, несвежим бельем и почему-то перебродившим квасом.

Николай Иванович повернул голову, увидел Лену, улыбнулся и попытался приподняться на локтях.

— Лежите, лежите, — сказала Лена и, кивнув на Ольгу Васильевну, спросила:

— Давно это с ней?

— Давно, — Николай Иванович махнул рукой. — Давно. Только раньше это редко было, а теперь, с мая месяца она постоянно не в себе. Вот как вы на дачу переехали, где-то в это время всё и началось. И просветов уже не бывает.

— Оденься, — сказал он стоящей в дверях жене, но та в ответ лишь захихикала, кокетливо поправила седые волосы, и не сдвинулась с места.

— Простудитесь, — поддержала соседа Лена. — Наденьте нарядное платье, и в нем ждите слесаря.

Ольга Васильевна засуетилась, и ушла в другую комнату, стуча каблуками.

— Кто же за вами смотрит?

— А никто… — Сосед глянул виновато, как будто совершил постыдный проступок: взял и позволил себе зажиться, состариться, когда за ним и смотреть некому.

— Ляля иногда готовит, когда сама есть захочет, а продукты привозит Надя по выходным. Или кто из соседей приносит.

Надя была их единственной общей дочерью. У Николая Ивановича была еще дочь, от первой жены, но он ушел из той семьи давно, отношений не поддерживал и помощи не ждал.

— А Надя не может вас к себе забрать?

— Ты же, Леночка, знаешь, там тесно, он пьет, Надя целыми днями работает, внуки еще маленькие. Ей раз в неделю к нам выбраться, и то трудно.

Николай Иванович махнул рукой.

— Да недолго нам осталось.

Он посмотрел на потолок, пожевал губами.

— Как-то всё разом произошло. Я совсем ослаб, еле-еле до туалета дохожу, а Ольга вдруг впала в маразм.

Старик перевел взгляд с потолка на Лену. Глаза его глядели сумрачно из-под нависших бровей.

— Это нам наказание за грехи.

Николай Иванович вздохнул.

— Да, слаб человек, но если бы вы знали, Леночка, какой красавицей была Лялечка. Фигурка как из слоновой кости выточенная, глаза горят, волосы по плечам струились такой волшебной каштановой волной. А я был обыкновенный заурядный человек. Никаких особых достоинств я в себе не замечал. И когда такая красавица меня выбрала, как я мог устоять? Даже и разговора быть не может, что я мог устоять. Я сразу бросил всё: жену, дочь, квартиру и ушел, лишь бы быть рядом с ней. И странно это сейчас на старости вспоминать, странно, как будто и не со мной это было….

Лена стояла, молчала, не знала, что сказать. Старик тоже замолк. Он, наверное, голодный, думала Лена.

— Я сейчас, — сказала она, и торопливо вышла.

Дверь ее квартиры была рядом с дверью квартиры стариков. Она вбежала в кухню, всю заваленную сумками с овощами: кабачками, тыквами, патиссонами, огурцами. Лена только вчера вернулась с дачи и еще не разобрала сумки.

Она взяла бидон, поварешку и налила полбидона супа куриного, нарезала хлеб, и понесла всё это соседям.

Хотя она отсутствовала не более пяти минут, ситуация в квартире поменялась, в ней было полно народу. Две немолодые женщины, Надя, мужчина, видимо слесарь, и еще одна женщина, отдельно, особняком.

Лена застыла на пороге с бидоном в руках.

— Заходите, заходите, — пригласила ее одна из женщин. — Вы, наверное, соседка? А мы из собеса. Вот пришли, решать, что со стариками делать.

— Вы сами видите, оставлять их одних нельзя, — Она обратилась к Наде. — Они и потоп могут устроить, и газ открыть, взорвать тут всех. Вы подвергаете опасности не только имущество, но и жизнь соседей.

Пока она говорила, вторая женщина разулась, взяла ведро и начала вычерпывать воду из ванной комнаты и выливать ее в ванну. Надя и третья женщина кинулись ей помогать. Та, третья, была из ЖКО.

Они, толкаясь и мешая одна другой, собирали воду, но потом Надя бросила тряпку, вышла на кухню, села на стул и заплакала, запричитала громко и горестно:

— Вы думаете, что я плохая дочь…, что стариков к себе не беру, бросила их. А у меня четверо в двухкомнатной квартирке, и муж пьет, и я на работе, и копейки лишней нет, заплатить никому не могу, чтобы ухаживали… Мне, если их к себе взять, совсем конец. Легче уж под электричку лечь.

— Ну не надо, не надо, — рыжеволосая женщина из собеса, та, что собирала воду, подняла голову. — Нечего нюни распускать. Не вы одна такая, многим не сладко приходится, но как-то держатся.

— Мы можем взять стариков на полное соцобеспечение, как одиноких, но тогда квартира вам не достанется, а сейчас это большие деньги. Подумайте, может быть, стоит продержаться, они явно долго не протянут.

— Тише, тише, — Лена замахала на нее рукой. — Вдруг Николай Иванович услышит.

— Да старик глухой. Он плохо видит и слышит, а старуха в маразме, что она понимает?

Слесарь, наконец, протиснулся мимо женщин в ванную, посмотрел, покрутил краны.

— Надо прокладки менять, — подвел он итог своему осмотру. — Я попозже зайду.

И ушел, а с ним ушла женщина из ЖКО.

— Вы мне сообщите, что решили, — сказала она на прощание.

Надя на кухне вытирала слезы, а Лена налила из бидона две тарелки супа и пошла к старику.

— Не надо, — пыталась протестовать Надя.

— Ну, принесла, не нести же обратно.

— А где Ольга Васильевна?

Старухи нигде не было видно.

— Мама, ты где?

Надя прошла в комнату, потом в другую. Ольга Васильевна в крепдешиновом платье, на высоких каблуках с накрашенными губами сидела, съежившись, в углу дивана и беспокойно озиралась.

— Мама, пойдем к нам.

— Нет, нет, пока они не уйдут, я не выйду, я их боюсь. Страшные какие, глаза красные, руки крючьями, голоса громкие. Плохие они, не пойду я.

Лена оставила деда, который сам тихонько подносил ложку ко рту, и вслед за Надей позвала Ольгу Васильевну.

— Ольга Васильевна, идемте, я вам тоже супчику налью.

Лена понимала, как она нелепа сейчас, когда решался вопрос о том, что делать со стариками, со своим супом, но она привыкла доводить задуманное до конца. Наде она не доверяла.

— Нет, нет, — замахала Ольга Васильевна руками, — нет, нет, я их боюсь.

— Тогда я сюда принесу, — и Лена вернулась с тарелкой супа.

Поставила на журнальный столик.

Старушка схватила ложку и начала быстро глотать, причмокивая. Очевидно, она была очень голодна.

— Вы тут решайте, что делать, а я пойду, — и Лена решительно отправилась к себе.

— Я потом занесу бидон, — сказала Надя Лене в спину.

В последующие дни мало что изменилось, и Лена заходила, кормила соседей, приносила лекарства. Николай Иванович умер глубокой осенью, а к весне, пережив его на полгода, умерла Ольга Васильевна. Последние дни она ничего не ела, усохла вся, и всё сидела возле окна, нарядная, накрашенная, завитая, ждала кого-то.

После смерти родителей Надя сдала квартиру семье из Баку.