1. книги
  2. Современная русская литература
  3. И. Л. Толкачева

Межи мои. Воспоминания Елены Шанявской

И. Л. Толкачева
Обложка книги

Воспоминания Елены Шанявской (1896—1983), племянницы известного русского писателя Ивана Алексеевича Новикова, посвящены последним обитателям усадьбы Ильково (Мценского уезда): сестре писателя Елизавете, ее мужу — польскому дворянину Альберту Шанявскому и их детям. В центре повествования — духовные искания семьи Шанявских в период революции и гражданской войны. С особой теплотой и благодарностью показана деятельная любовь И. А. Новикова к родным и близким в самые тяжелые моменты их жизни.

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Межи мои. Воспоминания Елены Шанявской» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Окружение

Ближайшими соседями Новиковых были Осташковы и Поярковы.

Соседняя семья мелкопоместных дворян Осташковых — старожилы Илькова. Их усадьба соприкасалась с нашей. Глава дома, Варвара Васильевна, сначала, когда дедушка только что купил землю в Ильково, воротила нос: мужики.

Позже, когда убедилась в разумной хозяйственности дедушки и особенно когда дети этого мужика стали получать среднее и высшее образование, перестала пренебрегать соседями, стала приезжать в гости, позже обе семьи часто бывали друг у друга.

У Варвары Васильевны Осташковой все дети были на несколько лет старше моей мамы. Их было четверо: Василий Евграфьевич, Екатерина Евграфьевна (Катенькой дома звали), Анна Евграфьевна (Анеточка) и Николай Евграфьевич. На воспитании у Осташковых еще была Клавдия (в детстве мы ее звали «Клопятина» за приверженность к красному цвету в одежде).

Семья Осташковых очень своеобразная, с замашками барства при полном невежестве. Варвара Васильевна (за глаза — «Варсильна») едва умела читать, старшая дочь — тоже, младшая — совсем неграмотна. Но все требовали, чтобы крестьяне называли их не по имени и отчеству, а только «барыня» и «барин».

Сыновей она не любила совсем, впроголодь их кормила, не позволяла садиться за общий с ней стол. Ничему не учила. Они промышляли больше воровством из своего хозяйства. Кладовую они устроили в ветвях громаднейшей сосны в своем саду. Там у них был подвешен окорок ветчины и прочая снедь.

Старший сын пошел в солдаты, там научился грамоте, позже поступил на железную дорогу и дослужился до железнодорожного машиниста.

Младший ушел в Мценск, стал сапожником, заработал и купил себе там крошечный домик, где и жил с семьей. Мать, а после ее смерти старшая из сестер, Екатерина Евграфьевна, время от времени, приезжая в Мценск, завозили ему мешок муки, круп.

Младшая сестра Анна Евграфьевна тайком под мешок с мукой подкладывала масло или кусок сала, мяса.

Несмотря на такую явную несправедливость (мать землю всю перевела на имя дочерей, как и все в усадьбе), сыновья с самой нежной почтительностью относились к матери, присылали поздравительные письма ко дню Ангела, к большим праздникам. А изредка навещая, привозили подарки.

Младшую дочь Варсильна не захотела выдать замуж, чтобы не лишить себя самой нежной заботы, да и по хозяйству нужна была помощь. Уже старушкой Анна Евграфьевна говорила мне: «Если бы я, когда была молодая, знала, каково остаться на старости лет без детей, я бы наперекор мамочке убежала к Роледеру (помещик, сватавшийся к ней), хотя и любила, и слушалась ее».

Муж старшей дочери Екатерины Евграфьевны, Николай Ильич Алексеев, происходил из петербургской аристократической семьи, учился в лицее, после был гвардейским офицером, гулякой, кутилой, картежником. Сбился совсем с пути. Порвал со своими родителями и вообще со своим кругом. Позже занял место станового пристава недалеко от Илькова, в деревне Железница был его полицейский «стан».

Познакомился с Екатериной Евграфьевной и переселился к ней жить. Он был женат, бросил жену и поэтому не мог повенчаться. Когда же овдовел, выразил желание жениться, но Екатерина Евграфьевна воспротивилась. Хотела быть полновластной хозяйкой.

Носил он дворянскую фуражку с красным околышем, шинель с пелериной (старинного образца), ярко-красные или оранжевые шелковые рубашки, высокие сапоги. Никогда не надевал крахмальные рубашки и пиджаки. Был довольно высок, хорошо сложен, фабрил усы, всегда их душил крепкими духами, имел громкий голос, черные цыганские глаза.

Екатерину Евграфьевну звал в глаза и за глаза барыней, она его — барином. Был, по словам крестьян, очень строг при своих служебных обязанностях, жесток. И тем не менее его поминали добрым словом крестьяне, когда он вышел в отставку, а его место занимали другие становые.

Он был жесток, но справедлив, и, как говорили, не любил сора из избы выносить: не жаловался на виноватых исправнику, не сажал их в тюрьму, а предпочитал сам расправляться с виноватыми.

Сажал в кутузку, кормил селедкой без хлеба и не давал пить. Тем добивался признания в совершенном проступке, орал немилосердно (возможно, и бил) и отпускал. Взяток никогда не брал. Хозяйничала Екатерина Евграфьевна, он же играл роль второстепенную, больше оказывал ей поддержку своим горлом: орал на виноватого работника так, что у нас было слышно, хотя нас отделяли сад наш, лесок и их сад.

Часами из усадьбы лились звуки граммофона. Николай Ильич предпочитал пластинки с цыганскими песнями. Слушал их с восторгом, с блестящими глазами, вспоминая свои кутежи с цыганским хором.

Помню, как по маминой просьбе как-то Екатерина Еврафьевна заехала в Орел к Грише, когда он был офицером. В одной комнате с Гришей жил его товарищ, тоже офицер. Так он, проведя с Екатериной Евграфьевной часа два, очаровался ею (он — юноша, ей — далеко за пятьдесят): столько в ней жизни, бьющей через край, своеобразия, такая непосредственность во всем.

Когда к нам приезжала (не приходила) Варсильна, то торопила кончать чаепитие: «Нечего терять золотое времечко, пора „стукнуть“». Карточная игра — стукалка, позже сменилась преферансом. При этом Николай Ильич очень жуликовато играл, подмигивал, подкашливал, подавал другие условные сигналы своей партнерше — жене Екатерине Евграфьевне.

Папа не выносил нигде лжи. Поэтому часто происходил разрыв знакомства. Обычно заканчивалась ссора приездом Николая Ильича с женой к нам на прощеный день, накануне Великого поста. Николай Ильич просил прощения по христианскому обычаю, и папа не мог после этого не простить. До нового жульничества.

Другие ближайшие соседи, семья Поярковых, были мещане, имевшие десятин 15 земли и державшие трактир. Семья состояла из брата — разбойника, и двух сестер: Анны Петровны и Евдокии Петровны, которая впоследствии сошла с ума, когда брата сослали на каторгу. Это были люди едва грамотные.

Незадолго до революции Анна Петровна Пояркова пришла к нам с предложением: взять ее в семью до конца ее дней с тем, что она отдает нам свою землю. Родители мои изнемогали в поисках средств на образование детям. Получить лишних 15 десятин — это выход из положения. Но они отказались. Предпочли продать своих несколько десятин, чтобы учить нас в средней школе.

Hеисчерпаемым источником потехи была родственница дьячка в Шеине, Марья Степановна, которая с гордостью называла себя «дьяконессой». Она довольно часто навещала родителей мамы, иногда приходила с мальчиком — племянником Степочкой. При этом, когда мальчик входил в комнату, она легонько подталкивала его к бабушке, приговаривая: «Целуй ручку, кланяйся, шаркни ножкой — шарк!»

Марья Степановна почитала себя за святую, удостоенную особой благодати. Так, например, она рассказывала: «Иду я к вам, вдруг вижу, на дороге валяется облако». — «Как так облако? — едва сдерживая смех, спрашивал кто-либо из семьи. — Какое же оно?» — «Оно как студень. Его свиньи ели. Я, конечно, свиней отогнала с крестом и молитвой, облако переложила на свой чистенький носовой платок и отнесла к священнику. Батюшка положил его на престол в алтаре».

Когда она приходила в церковь, то собирала с подсвечников чужие свечи и устанавливала их около своей собственной иконы. Народ возмущался. Она всегда становилась впереди всех, и в тот момент, когда священник должен вынести из алтаря Святые Дары, она обычно падала ниц в дверях алтаря и лежала до его прихода. Однажды от усердия она задержалась в дверях, и батюшке пришлось сказать: «Марья Степановна, встаньте».

Как-то она подошла причащаться. Священник сказал: «Вы же не исповедовались, причастия дать не могу». Она стала заверять, что исповедовалась накануне в соседнем селе. Священник потребовал, чтобы она поклялась перед Святыми Дарами, что не лжет. Марья Степановна — задом-задом и ушла из церкви.

На другой день после маминой свадьбы Марья Степановна решила поздравить молодых (ее не приглашали на свадьбу). Только что прошел сильнейший дождь, гулявшие гости вбежали в комнаты насквозь мокрые. Через короткое время является Марья Степановна, поздравила, уселась пить чай. Ее спрашивают: «Марья Степановна, почему вы вся сухая?» — Я же святая, меня дождь минует».

Через несколько минут под стулом «святой» образовалась большая лужа: она для солидности надела на себя несколько юбок, под низ — ватную, во время дождя она все юбки вскинула на голову и оказалась сухая, когда опустила их около дома. А потом, когда села, вода потекла под стул.

А вот рассказ из воспоминаний дяди Вани, так характеризующий старую жизнь захолустного уездного городка и наивных его обитателей:

«В Мценске жила одна купчиха, по фамилии, кажется, Пчелкина-Жигалкина. Она была необыкновенная обжора. Про нее рассказывали, что за один обед съедала несколько аршин зажаренных свиных толстых кишок, начиненных гречневой кашей с салом. Конечно, купчиха была необыкновенно грузная, и от того страдала одышкой.

Она обращалась к доктору, прося помочь ей. Тот посоветовал воздержаться от переедания, но это было выше ее сил. Купчиха так надоела доктору, что он не знал, как от нее отвязаться. В конце концов доктор дал ей следующий совет: пусть купчиха пригласит к себе молоденького мальчика, который ежедневно приходил бы к ней. И, когда она после обеда ляжет спать, бил бы ее по животу свиным пузырем, начиненным горохом.

Трудно было не поверить в силу такого лечения, и Пчелкина-Жигалкина отправилась в училище, чтобы ей порекомендовали подходящего мальчика. Учитель рассказал об этом ребятам, выискивая охотника. Все смеялись, но идти не соглашались.

Все-таки нашелся один мальчишка, который соблазнившись большим вознаграждением за услуги (несколько копеек за сеанс), стал ходить и бить купчиху пузырем с горохом по животу. Но вскоре бросил — засмеяли товарищи».

Описывая окружение Новиковых, нельзя не сказать и про местное духовенство.

Помню, как отец Михаил не позволил моему свекру пригласить к обеду дачницу-еврейку, ведь потомки распявших Христа — неисправимые грешники, и он не сядет за один стол с жидовкою.

А ведь сам Христос и Его Мать были евреями, и Христос ел и пил за столом грешников, мытарей. Я напомнила своими словами отцу Михаилу содержание беседы Апостола Павла с Тимофеем о том, что надо молиться за всех, ибо Бог хочет спасти всех.

На что священник твердо ответил: «Такого в Слове Божьем нет».

Отец Михаил вообще смотрел на папу, как на еретика, именно за то, что папа отвергал иконы, считая почитание их идолопоклонством34. Он говорил, что папа «зачитался» Библией и потому будто бы только духовенству полагается читать Библию, серьезно вдумываться в нее, остальным же это непосильно.

Все это о соседях я пишу, чтобы видна была среда, окружавшая семью Новиковых. Из всего этого ясно становится, насколько же Новиковы были более духовно и нравственно выше окружающих. Дедушка и бабушка изо всех сил старались воспитать из своих детей честных людей и дать им образование, что было очень трудно при маленьких средствах и необходимости содержать детей отдельно в городе.

Сыновья — с высшим образованием, дочери — одна учительница, другая — акушерка. В семье не было совсем духа пошлого мещанства. Была устремленность к образованию, к искусству.

Недаром же дети дедушки и бабушки породнились с людьми образованными и принадлежащими к дворянскому сословию.

Примечания

34

Русская православная церковь почитание икон не считает идолопоклонством: христиане почитают не саму икону, а того, кто на ней изображен.

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я