Счастливого пути, Петька. Из жизни частного охранника

Иван Ленивцев

Герой новых рассказов прозаика из Советской Гавани – частный охранник Петр Бурцев. Благодаря природной смекалке, физической силе и добродушному характеру, он с честью выходит из непростых жизненных ситуаций.Рассказы смешны, порой и трагичны, однако они жизненно правдивы и достоверны. Они о людях, таких разных и таких похожих. Они о нас, о современниках.

Петька и Кафка

Ох, рано встает охрана!

За окном дождь. Мокрые ветки деревьев, цепляясь за металлические решетки, словно жалуются им на сырость; на подоконнике шуршит бумагами хулиганистый сквознячок; подмигивая, красноглазая сигнализация бдительно сторожит сокровища коммерческого банка «Эльдорадо». Внутри банка, нависая громадным туловищем над обширным столом, дежурит охранник Петр Бурцев. Наклонив голову с копной белесых, явно выгоревших на солнце волос, он, шевеля пухлыми, как у младенца губами, читает книгу. Его округлое, добродушно-простецкое лицо, то вдруг расплывается в широкой улыбке, то недовольно морщится, вроде как он в чем-то не согласен с автором книги.

Невероятно, но факт! Петька пытается одолеть, ныне редко читаемого у нас Франца Кафку, между прочим, входящего в первую десятку или даже в тройку величайших писателей прошедшего века. Он уже разобрался, что Кафка — австрийский еврей, живший в Праге и писавший на немецком. Впрочем, не до конца разобрался — на географической карте, висевшей здесь же в дежурке, он нашел Австрию, потом Венгрию с Германией, и Прагу нашел, а вот Австро-Венгрию, чьим гражданином Кафка являлся по паспорту, — не нашел, точно эта страна в силу каких-то неведомых ему хитросплетений истории, исчезла не только с карты, но и с лица земли. И, хотя сей писатель для Петьки, и сложен и малопонятен, он продолжает упрямо шевелить губами, при этом, его огромная тень иногда вздрагивает, как будто чего-то пугаясь.

Изредка, подняв голову и морща лоб, Петька вглядывается в настенные часы: не пора ли делать обход? Если решает, что пора, — шумно встает со стула, вкусно зевает, хрустя суставами делает два-три маха руками, как бы прогоняя сонливость и, стараясь особо не шуметь, обходит длинно-гулкие коридоры банка. Иногда, останавливается, прислушивается… Ночь полна звуков, но сейчас доносящиеся звуки не опасны: стук дождя по стеклам, по веткам, жалобный скрип фонаря, редкое шуршание по асфальту полуночных машин, едва слышный гул моря. Непогода, море штормит.

Море! Кто из жителей российской глубинки не мечтал хоть раз в жизни побывать на море? Таковые вряд ли найдутся — все к морю рвутся. Вот и Петька с детства морем грезил, он даже в военкомате просился на флот, но ему отказали, сославшись на отсутствие разнарядки, а главное — на невысокий уровень образования у призывника из глухой провинциальной глубинки; вместо моря, послали тянуть солдатскую лямку в артиллерии. Зато отслужив, он приехал на берег Тихого океана, в небольшой портовый городок, куда его пригласил сослуживец.

Сойдя с поезда и впервые увидев море, Петька пришел в восторг: о! мо-ре! Вот оно какое! Уходящая за горизонт бескрайняя синяя даль, сливаясь с небом, образует идеально ровную линию! Белая пена прибоя, недовольно шурша о зализанную морской водой гальку, пытается схватить тебя за ноги! Гортанно кричат крупные белокрылые чайки, стремительно падая за рыбой в воду! Запах морских водорослей выброшенных на берег и пахнущих йодом, не отвращает, а наоборот, заставляет вдыхать полной грудью целебный морской воздух! Всё это и есть море!

Пожив месяц, Петька более жизненно, более реалистично пригляделся к местной природе: куда ни глянь, кругом серые скалы, бесплодная каменистая земля, высокие сопки, покрытые дикой первозданной тайгой, нашествие голодных медведей, злобных тигров. Господи, и как только люди здесь живут?

А когда на следующий день на побережье обрушился свирепый тайфун с красивым женским именем «Эмилия», смешавший в кошмарный клубок и небо, и море, и сушу — Петька, под аккомпанемент ливня и ураганного ветра, схватился за голову: мамочка родная, куда я попал, где мой чемодан? Нет-нет, желаю вернуться домой, в родную деревеньку в Среднерусской полосе, где тихо и спокойно несет свои воды мелкая речушка Каменка, где весело шумит березовый лесок, где под окном желтеет подсолнух, а раненько утречком мычат коровки, бредущие по дороге под резкое щелканье пастушьего кнута. Хорошо у нас в деревне! Не то, что в этом диком, забытом и Богом, и властями краю. Домой, и только домой!

Так Петька решил подобру-поздорову покинуть эти здешние, негостеприимные берега. Быстренько собрал чемодан, попрощался с огорченным сослуживцем и двинул на остановку автобуса, едущего на вокзал. Вышел — и, окунувшись в густой, как сметана туман, заблудился. Изрядно поплутав, упал на ближайшую скамью, решив переждать здешнее, молочно-белое природное явление. Ближе к обеду, туман рассеялся. Мимо сидящего на лавке Петьки, по своим делам спешили горожане: старые и молодые, худые и толстые, симпатичные и не очень, короче — разные люди. Объединяло их одно: никто из них не ныл, не трусил, не обращал никакого внимания ни на оторванность от Большой земли, ни на природные катаклизмы — люди здесь, как бы это выразить одним словом — жили. Просто жили. И лишь один здоровенный бугай — один! — поддавшись минутной слабости, решил позорно покинуть — какой там покинуть, он надумал трусливо сбежать. Петьке до того стало стыдно, что он решил остаться, ну хотя бы на время.

Благодаря своему почти двухметровому росту и огромной физической силе, он легко поступил на работу в частное охранное предприятие «Беркут» и, закончив месячные курсы охранников, получил лицензию на право охранной деятельности и ношения оружия, после чего заступил на дежурство в коммерческий банк «Эльдорадо». За вполне приемлемую цену, он снял одну комнату в трехкомнатной квартире у одинокой старушки.

Работа в банке не пыльная, знай себе бдительно охраняй чужие деньги от шаловливого люда, внимательно за клиентами наблюдай, особо нервных выявляй, на заметку бери и при малейшей опасности с их стороны, безжалостно на пол роняй, браслеты надевай и вызывай полицию. Всего-то делов! А когда в банке спокойно, то от нечего делать, можно запоминать разные непонятные банковские словечки, вроде: депозитив, эмиссия, векселя и прочие сертификаты. А что, авось когда и пригодится!

Собственно, вот вам и вся видимая работа охранника, не считая бессонных суток, постоянного ожидания бандитского нападения, ну и прочих-прочих опасностей охранной службы. И график дежурств Петьку устраивал: сутки отдежурил — трое дома. И зарплаты хватало: много ли холостяку надо? Не жизнь — сплошное удовольствие!

И всё, вроде бы у Петьки хорошо, но уже через два дежурства, вольно или невольно, стал он ощущать некий дискомфорт, мешающий ему полной грудью наслаждаться жизнью в городе. Город — не деревня, факт общеизвестный, и кому, как не Петьке, хорошо знакомый. В городе жизнь другая, нежели в деревне, более сложная, насыщенная, и даже в каком-то смысле — сумасшедшая. Здесь, пока ты не обживешься, пока тебя не обкатает многотонный каток городской жизни, ты будешь находиться на обочине этой жизни до тех пор, пока горожане не соизволят принять тебя в свои монолитные ряды или, наоборот, отбросят на помойку жизни, как ненужный городу хлам. Вот и Петьке, чтобы для начала хотя бы втиснуться в городскую житейскую щелочку, надо… Чего надо — он пока не знает, однако усиленно думает об этом.

И, представьте себе, додумался! Понял он: во всем виновата его низкая культурная и общеобразовательная грамотность, без которой в нынешнее время — время сплошной компьютеризации и глобализации (видите, каких он словечек нахватался в банке), — невозможно комфортабельное проживание в городе. Вот так-то! Выведя для себя, сию сложную философскую формулу, Петька непроизвольно вспомнил отца, его кожаный ремень, и вроде бы, такие простенькие, но такие пророческие слова, сказанные им: «Петька, учись, дурак!» Грубовато, конечно, но до чего точно!

А пока ему приходилось терпеть косые взгляды горожан, персонала, клиентов банка, которые, казалось, кричали ему прямо в лицо: «Деревенщина неотесанная!», «Колхозник безграмотный!», или того хуже: «Ряшку наел, бездельник!» Думаете, не обидно? О, еще как обидно. Особенно не нравились ему кривые ухмылки молодых банковских служащих — примерно его возраста пацанов — в белых рубашечках, при галстуках, которые при виде нового охранника переглядывались, скалились, ухмылялись, хихикали в кулачки: мол, ну и громила. А сами-то они кто: антеллигенты акцизные! Вот кто. Нет Петя, надо с этим кончать, надо что-то делать! Что именно?

Что, что — учиться надо! Помнится, в школе лозунг висел: «Учиться, учиться и учиться!» Неважно, кто его выдумал — важен смысл, который хотя и поздновато, но таки доходит до иных нерадивых учеников — Правда, уже бывших. Совершенно правильно сказал тот, кто сказал, что учиться лучше поздно, чем никогда. И Петька направился искать вечернюю школу. Увы — не нашел, куда она подевалась, наверное, одному богу известно? Да ещё сторожу из «гороно», куда Петька заявился поздно вечером. Тот объяснил явному переростку, что вечерняя школа закрыта за ненадобностью, мол, нынче время такое: хочу — учусь, хочу — коров пасу, а хочу и ворую. Свобода, милок!

Кто-то посоветовал Петьке нанять репетиторов, дескать, вот кто дает крепкие знания. Крепкие — это хорошо! Но когда он подсчитал репетиторские денежки, то непроизвольно ойкнул: «Ой, да тут можно и без штанов остаться!» И сам нашел простой выход — пойти в библиотеку: самообразование — самой доступный и дешевый способ учёбы! По школе помнится, Горький вроде тоже самоучкой был, институтов не кончал.

— Хочу стать умным! — сходу, безапелляционно заявил Петька девчонкам-библиотекаршам. Те, смешливо прыснув, оценили услышанное как своеобразный юмор и, так же в шутку, спросили:

— Вы хотите стать просто умным или самым умным?

Петька было задумался, но так как он по натуре своей был скромен и не жаден, то ответил, что просто умным. Девчонки, видя непреклонную серьезность новенького потенциального читателя, растерянно поморгав накрашенными ресничками, выдали ему груду книг, от одного вида которой Петька втянул голову в плечи: Бог ты мой, неужто такую прорву книг возможно одолеть? Это каким головастым надо быть?

Девчонки, успокоив его, битый час объясняли непонятливому абоненту, что такое сюжет, фабула, диалог-монолог. Задурили парню голову, одно он только понял: надо поставить себя на место главного героя произведения, войти в его образ, опосля уж и мыслить, и поступать, как он. Всё просто: вжиться, мыслить, поступать — и тогда любая книга будет понятна и ясна, как божий день. А что читать надо не с конца книги, а с начала — это Петька и сам знал.

Пришел он домой и первым делом разобрал книги по толщине, по весу, по известности лично ему. Итак: Толстой, Шолохов, Пушкин, Чехов, Тургенев, Лермонтов — все свои, пулей в школе промелькнувшие, оставшиеся в памяти лишь «Лукоморьем», «Филиппком», «Хамелеоном», да ещё «Муму», жаль бедную собачку.

А это еще что за чудик? Франц Кафка. Кто это ещё такой? Интересно… Франц, похоже — француз, был бы немец — был бы Фрицем или Гансом. Ладно, что нам Кафка — одолеем и Кафку.

На дежурство Петька взял с собой Кафку — этот писатель для него загадка, очень уж у него фамилия чудная, по ней сразу и не определить: о чем он мог, даже приблизительно, написать? Петька положил томик Кафки на видное место, на столик в кассовом зале, за который время от времени садился, давая отдых натруженным от долгого стояния ногам. Пусть все смотрят и видят, какие умные книги читает новый охранник.

К сожалению, за весь прошедший рабочий день никто из банковских служащих не подошел к столику, никто не полистал томик писателя с заковыристой фамилией, не воскликнул удивленно: «Ого! А наш-то новенький охранник не так уж и прост! Башковитый, должно быть, парень!» Петька не особо расстроился: не подошли сегодня — завтра подойдут, какие наши годы!

Ночью в банке одиноко, зато тихо, мирно и спокойно. Кроме непосредственно охраны объекта, можно без оглядки на начальство заниматься своими делами. Например, гантелями махать, двухпудовкой баловаться, еду себе на плитке готовить, думать можно, фантазировать, мечтать о чем душе угодно.. Но сегодняшнюю ночь, твердо решив заняться самообразованием, Петька посвятил изучению творчества Кафки. Он уже разобрался с национальной принадлежностью писателя, прочел его краткую биографию и даже одолел один его рассказ под названием — «Превращение». Что для него, несомненный успех. А ведь это только начало!

Рассказ Петьку поразил, можно даже сказать, достал его до самой печенки! Жуть, а не рассказ! Ну, Франц, ну дает мужик! Это надо же до такого додуматься: хорошего парня Грегора — Гришку, по-нашему — он одним росчерком пера превратил в страшную сороконожку. Бр-р! Спрашивается, за что? Парень, как и я, в армии отслужил, на работу устроился, да не как я охранником, а этим… коммивояжером. Ну и профессия, язык сломаешь. Короче, торговал Гришка разным ширпотребом, вроде наших нынешних челноков. Хотя отличие было — челноки на себя пашут, а Гришка ишачил на одного скупердяя-предпринимателя. По всему видать, парнишка трудолюбивый был, добросовестный, от души вкалывал, раз умудрился на всю свою семью квартиру снять, и эту же самую семью из трех человек, не беря его самого в расчет, на своем горбу тащил-поил-кормил. Что интересно, один работал, батя-банкрот почему-то постоянно дома сидел, мать кашляла целыми днями-ночами, малолетняя сестренка пиликала музыку. А Гришка за троих вкалывал, ишачил, как раб спину гнул, и вдруг, нате вам: он — сороконожка! Вот тут-то и началась черная людская неблагодарность! Паренек тотчас был отторгнут семьёй! Самыми близкими ему людьми! А он, дурачок, еще и переживал, от стыда мучился, что не в состоянии семье помочь. Ну почему же сразу дурачок? Нельзя обижать такого хорошего парня. А вот его неблагодарную семейку можно, и даже нужно ругать! Чтоб им ни дна, ни покрышки! Это надо же так поступить: когда Гришка помер, когда засох подобно березовому листику, эта семейка даже обрадовалась. Только и ляпнув языком: «Оно издохло» — неблагодарные родичи шустренько выбросили его на помойку, а сами… сами имели наглость отправиться гулять по городу. Ну и как их ещё можно назвать? Пусть и люди они, но черствые, как прошлогодние сухари!

Жестокий у Кафки получился рассказ, прямо какой-то бессердечный. Однако жизненно достоверный, что правда, то правда, этого у него не отнять. В реальной жизни, еще и не такое случается. Если глубже копнуть, попробовать разобраться, то этот его рассказ от корки до корки как бы списан с сегодняшних дней. Взять хотя бы этого Гришку. Кто он такой? Обычный, простой человек из обычной средней семьи. Пока вкалывал на семью — нужен был, а как превратился в сороконожку — сразу выбросили вон, как ненужную вещь. Подобное сейчас происходит с нынешними пенсионерами. Пока они страну до космического могущества доводили, пока возводили электростанции, пока строили «БАМ», короче — пока вкалывали до седьмого пота — нужны были стране. А как только постарели, на пенсию вышли, ослабли физически, в дугу согнулись — их бесцеремонно выбросили, пусть не на помойку, но из жизни страны точно вычеркнули. Притом — с бессовестно нищенской пенсией. Стране стали не нужны бывшие герои! Так что, не перемудрил Кафка в своем рассказе, просто в то время, очевидно, нельзя было правду-матку в открытую писать, цензура душила таких как он, вот и приходилось Францу маскировать своих героев в сороконожек…

Что такое? Петька насторожился — показалось, что где-то что-то упало. Прислушался… Дождь мелкой дробью долбил по стеклам, мокро прошуршала колесами одинокая машина, желтый фонарь на противоположной стороне улицы сердито болтался. Да нет, вроде всё спокойно, показалось… Петька, хрустко потянувшись, расслабился и широко зевнул: э-эх, покемарить бы минут шестьсот. Перевел взгляд на небольшое фото писателя на внутренней обложке книги.

«Какой же ты худющий Франц, — подумал с жалостью, — будто через день тебя кормили… и в плечах узковат, поди, слабаком был. Признавайся. Зато какие у тебя глаза! Не глаза-глазища! Большущие, как карманное зеркальце! И глубокие, про такие говорят-бездонные. А какие они у тебя пронзительно-темные, словно гипнотизирующие или, подобно рентгену, пытающиеся заглянуть в самое нутро души человеческой. Странные глаза, похоже, болел бедняга… Нет, а чего это я к его внешности привязался, парень как парень, богом не обиженный, умом не обделенный. Ну и что, что худой, может, у него с детства комплекция такая. Худой, а книгу написал не какую-нибудь современную хреновину про «новых русских, которые тоже плачут», а серьезную книгу, правдивую, жизненную. Франц о себе память оставил надолго, если не навсегда. А что останется, к примеру, после меня? А действительно, что? Следы сорок шестого размера останутся. Надолго ли — первый же дождичек смоет их с лица земли. Запросто смоет память обо мне… К тому же, я не обзавелся ни женой, ни детьми, сирота я сирота беспризорная… Ч-черт, до чего же обидно… Петька, ты на кого обижаешься, дурень? Кроме, как на самого себя, тебе не на кого обижаться. Ты сам кругом виноват, и только самого себя вини. Именно, себя. Вспомни-ты не хотел учиться, ты ни к чему не стремился! Стоп! Хватит себя обвинять, тут ещё надо разобраться, так ли я виноват. Я не хотел учиться. Ну да, было такое. А что я мог с собой поделать, ну не шла у меня эта чертова учеба, не шла, и всё тут! Я ни к чему не стремился. И такое было… Стоп-стоп! Куда это я разогнался в своих обвинениях? К чему-то стремиться. Нет, здесь надо ещё подумать, зачем, и к чему стремиться. Зачем и к чему? Сейчас стало модно, куда-то стремиться? Модно. Даже не знаю, что мне самому себе ответить? Однако, думаю, модно не модно, а действительно, сейчас все куда-то стремятся — время наступило стремительное, быстроногое время. Одни, всеми правдами-неправдами стремятся разбогатеть, другие — весь белый свет объехать, третьи — удачно замуж выйти или жениться, четвертые — желают побольше картошечки накопать, пятые… Господи, да что мне пятые-десятые, я тоже должен к чему-то стремиться, не век же мне охранником куковать! Между прочим, я не жадный, мне много не надо. Первым делом, я прочту тысячу-другую разных книг. Ну прочту-и что с того? А то, сразу поумнею, стану образованней, солиднее, поинтеллигентнее стану. Ну-ну, так уж и поумнеешь? Впрочем, не буду сам с собой спорить. Ну, поумнею, а что дальше? Пока не знаю, может, куда учиться пойду, надо подумать. Вон объявления по всему городу висят: «Колледж обучает на автомехаников, парикмахеров, поваров…», Неплохо было бы, на повара выучиться. Впрочем, нет, на повара мне ну никак нельзя, любую кухню разорю своим неуёмным аппетитом. На парикмахера идти, вроде как не с руки, с моей-то комплекцией, да и не мужская это профессия. А вот выучиться на автомеханика, было бы здорово! Автомеханик Бурцев! Жаль, не получится из меня автомеханик, там надо физику, химию и прочую механику знать. А что я имею по части образования? Э-э, об этом даже говорить не стоит… Нет, я не понял, мне что, в «Эльдорадо» плохо, пусть работа в банке — не рай земной, но жить вполне можно. Да и сам я, вроде как неплох: не курю, не пью… то есть, иногда пью… но умеренно… норму знаю. И что, это все мои достоинства? Н-да, маловато, если честно…»

Петька тяжко, как после тяжелой физической работы вздохнул, и откинулся на спинку стула.

«Да, брат Кафка, задал ты моей неразумной башке работу, давненько я так мозги не напрягал. Представляешь, Франц, оказывается, во мне хорошего не так уж и много, где-то середина на половину… или половина на середину? Короче, серая посредственность — вот кто я! Так что, думаю, мне необходимо срочно меняться, срочно! Ты за меня не беспокойся, я свои недостатки знаю. Вот послушай план моих перемен. Перво-наперво, мне надо обуздать свой язычок, чтобы он поменьше матерно выражался. Не бойся, это для меня дешевле пареной репы: заклеил рот прозрачным пластырем — и ходи, сопи в две дырочки, через пару недель все матерные слова забудешь. Что еще? Ага! Необходимо следить за своей речью, как советовали девчонки из библиотеки надо выбросить из головы слова-паразиты. Придумали же такое: слова, да ещё и паразиты! Что ж это за слова такие? А-а, вспомнил! Разные там „кабы“, „абы“, „чаво“, „ишо“. Действительно, эти паразиты прицепились ко мне ишо с деревни… тьфу-ты! ещё с деревни. Ну да бог с ними, с паразитами этими. Что дальше? Дальше придется отказаться от дурацкой привычки грызть на улице семечки, хотя я и люблю семечки… Что ещё? Не плеваться где попало, не харкать при людях… бумажки бросать только в урну… всегда иметь при себе носовой платок… не ковыряться в носу пальцем… Это ещё почему? А чем же прикажешь ковыряться? Чем, чем — хвостом бычьим, вот чем! Н-да, а не поздновато ли затевать эту сугубо личную, прямо сказать, бесчеловечную реформу в отношении самого себя? С пеленок надо было исправляться, вот тогда толк, может быть, и был бы, а так… Действительно Петя, поздно пить „боржоми“, когда печень разрушена… Ну прочитаю я уйму книг, ну грамотней стану, может быть, даже — поумнею, внешне — интеллигентный приму вид, городским сверху донизу буду выглядеть… Господи, о чём это я? Да от меня за версту деревней прет, как от ухоженной коровы — молоком, от неухоженной-навозом. Мужик — я и есть мужик, а раз родился мужиком — мужиком и останусь, меня вряд ли переделаешь, из деревенского материала собран я. Крепко, навечно, навсегда! Вот так-то, друг мой Кафка! Тебе, наверное, полегче жилось, время-то тогда другое было…»

Скрип! Петька вскинулся настороженно: вроде где-то что-то… Похоже, дверь скрипит. Одна рука мгновенно цапнула ребристую рукоять пистолета, другая тревожно замерла на кнопке экстренного вызова: нажал — и полицейская группа захвата в два счета примчится на помощь охраннику. Ага, нажмешь — а вдруг тревога ложная, станешь среди охранной братии посмешищем на долгие-долгие годы. Мол, наш Бурцев-то, вроде такой кабан здоровенный, а скрипа дверного испугался: охранничек! Чего-чего, а позубоскалить у нас любят, хлебом не корми. Нет, лучше самому пойти проверить, так надежнее..

Петька на цыпочках выскользнул из дежурной комнаты, пересек кассовый зал и, прислонившись к косяку двери, зашарил глазами по темной тропинке длинного банковского коридора с многочисленными квадратами дверей… «Темно-то как, ничего не видать, „банковские“ стараются на лампочках экономить, надо будет об этом шефу доложить, — решил Петька и боковым зрением увидел… — Тень! Лопни мои глаза, тень! Кто-то проник в банк! Но почему не сработала сигнализация? Мои действия по инструкции? Ну же, вспоминай! Нажать кнопку… вызвать группу захвата… принять меры к задержанию. Балбес ты, Петька! Кнопка вызова осталась в дежурке! Пока туда… Тих-ха!»

Послышался отчетливый лязг ключей… Ключи подбирают… пытаются открыть дверь. Петька большим пальцем осторожно снял пистолет с предохранителя, тренированным движением тихонечко передернул затвор, вогнал патрон в ствол, внимательно наблюдая за коридором. По коридору кто-то двигался, колышущаяся тень все больше и больше принимала очертания человека, идущего в тумане.

Петька задержал дыхание, кровь бросилась в голову, по спине поползла первая холодная капля пота. «Спокойно, Петя, ради бога, спокойно, без паники, ничего страшного, обычное ограбление… Хорошо бы узнать, сколько нападающих, чем они вооружены. Нет, не определить сколько их — темно, пусть поближе подойдут. Вооружены, скорее всего, пистолетами и ножами — с чем еще бандиты на дело идут? А если „калашами“, тогда дело дрянь, очередями на кусочки порвут… Ну-ну Петя, без паники, не надо на себя страх нагонять… Вот уже четко видно одного, как говорят, двигается вихляющей морской походкой, или нет, скорее — медвежьей, неуклюжей… Господи, как бухает сердце, неужели я трус? Нет, я не боюсь, просто отчего-то хочется рвануть в дежурку и жать, жать на кнопку вызова. Всё, прекрати, хватит истерики, берём себя в руки! „Тень“ подходит, она уже близко, из стороны в сторону, как пьяная колышется. Хорошо, если бандит один, одного легче брать; брать надо молча, без крика — крикнешь: „Руки вверх!“ — а это бывший профессионал — спецназовец на звук стреляющий: бац! — и дырка твоей башке обеспечена, шмальнет из бесшумного и… Тьфу-тьфу! Никаких „и“. Просто пистолет прячем в карман. Тут важна внезапность и точный удар кулаком — кулак надежней, осечки не даст… О, слышу запашок! Для храбрости хлебнул, придурок! Идешь на дело — будь трезвее трезвого. Ну же, иди ко мне гад, иди…»

Н-на! Петька резко выбросил вперед правый кулак — бандит-грабитель гнилым пнем рухнул на ворс дорожки. Готов… Спокойно, не расслабляться, надо проверить, нет ли еще кого… этот пусть полежит, отдохнет… Осторожно, каждую секунду ожидая нападения, Петька прошелся по коридору: тишина, кажется, звенящая, других посторонних не обнаружено. «Должно быть, налетчик-одиночка, — заключил Петька, возвращаясь к лежащему налетчику… — Э-э, а чего это он ножками не тарахтит, не дышит громко, неужто… — нагнувшись, он схватил лежащего за руку. — Фу-ты, кажись, живой, пульс имеется! Где мои наручники? Сейчас, сейчас дружище мы тебя спеленаем, как дите малое, обыщем для твоей же безопасности, чтобы ты не попытался какую глупость сотворить…

Странно, однако никакого оружия при нём не наблюдается, документов тоже, а вот денег по карманам многовато, видно, где-то успел хапнуть… связка разнообразных ключей на килограмм весом… вот и всё! Теперь понятно кто это — вор-домушник… или нет, их по-другому называют — «медвежатник», вот кто он! Специалист по взлому сейфа! Интересно, а почему тогда при нём отсутствует воровской инструмент, типа ломика-фомки и прочих воровских приспособлений? Петя, какой ещё ломик? На дворе двадцать первый век, век сплошной компьютеризации и электроники! Ты глянь, вон у него сколько ключей с непонятными брелками: нажал на брелок — любой сейф с превеликой радостью сам распахнется… Впрочем, хорош языком трещать, надо полицию вызывать…» — Петька уже было направился в сторону дежурной комнаты, как увидел, что налетчик зашевелился и даже, вроде как, пытается что-то сказать.

— О! Очухался, бандюга! Что, как корова, мычишь? — Петька нагнулся над лежащим. Да, не рассчитал он силу удара, здорово приложился, лицо, что яйцо всмятку. — Ты чего замолчал, говори. Что, что? Больно, челюсть сломана, говорить не можешь? Так помолчи, ты сюда не за пирогами шел, я из-за тебя, скотины, такого страха натерпелся! Что? Ни хрена не пойму… наручники снять? Ага, иди дурака поищи, безрогая корова и шишаком так боднёт — мало не покажется. Ну всё, хорош мычать, а то пасть заткну… Что-о, врача? Где я тебе его сейчас возьму, ночь за окном. Не барин, потерпишь… Да ладно, ладно, не дергайся, сейчас за аптечкой сбегаю, помогу чем смогу.

Петька вернулся в дежурку, нажал кнопку вызова и, пока шарил в поисках аптечки по ящикам стола, в двери банка забарабанили прикладами полицейские из группы захвата. Вихрем ворвавшись в банк, они шумно загрохотали по коридорам подкованными ботинками. Убедившись, что в банке кроме огромного охранника и поверженного неизвестного никого нет, полицейские собрались у тела последнего. Налетчик, ошалело крутя глазами, приподнял голову и что-то промычал — в мычании проскальзывали угрожающие нотки, за что тотчас, получил под ребро ботинком одного из полицейских. Затем, то ли согласно служебной инструкции, то ли давней традиции, к ребрам задержанного крепенько приложились остальные члены группы захвата, что вполне естественно, вызвало искреннее возмущение охранника.

— Братцы, вы что делаете? — с упреком обратился он к стражам порядка. — Нельзя же так обращаться с моей добычей!

Полицейские беззлобно засмеялись, похлопали грабителя по карманам и, приподняв окровавленную голову задержанного, осветили лицо фонариком… Вглядевшись, удивленно присвистнули: мол, ничего себе, вот это добыча! Петька мигом сообразил, что он, должно быть, задержал отпетого бандита-рецидивиста, объявленного в международный розыск.

Хитро переглянувшись, ухмыляясь, полицейские похлопали охранника по плечу со словами: «А ты, парень, молодец!» — затем подхватив налетчика под руки, выволокли обмякшее тело из банка. Взревел мотор и, пугая ночную тьму горластой сиреной, группа захвата укатила.

Петька закрыл двери, поставил банк на сигнализацию, прошелся по коридорам: каждую дверь подергал, каждое окно, форточки — всё закрыто наглухо! На окнах решетки в его палец толщиной — остается один вопрос: как грабитель в банк проник, он что, дух бестелесный? Какой дух, Петя — среди этой уголовной братии такие народные умельцы попадаются, такие шустряки — карман на груди вместе с кошельком вырежут, и глазом не уследишь. Так что пусть полиция над этим голову ломает, это ее хлеб.

Вернулся Петька в дежурку, за стол уселся — сна ни в одном глазу. Да и какой тут сон после всего пережитого? Закинул он ноги на батарею, в руки томик Кафки взял… Не читалось — распирала гордость.

Люди! Ведь это же он, Пётр Бурцев матерого бандюгу завалил! Он! Один! Честь и хвала герою! И солидная премия от банка ему полагается, и полиция должна чего-нибудь подбросить, вроде «командирских» часиков, а ещё лучше — электронных «касио», тех, которые японские. Премия — это же так здорово! Тут главное — уметь толком ею распорядиться. Перво-наперво он купит все книги Кафки, полным собранием сочинений называется. Без Кафки нельзя, тут во многом его заслуга: возьми я, к примеру, кого другого из писателей, ничего такого могло бы и не случиться. Так что, ты Франц-везунчик, спасибо тебе! Надеюсь, мы с тобой сработаемся… Господи, кажись от радости, я уже и забыл чего хотел? Ага, вспомнил! Под купленные книги, естественно, потребуются книжные полки, придется в мебельный заглянуть. Еще хочется приобрести плоский «Самсунг» с полутораметровым экраном, чтобы с размахом повышать свой культурный и…этот-интернацио… нет-интеллектуальный уровень. Вот! Неплохо бы иметь в кармане сверхзащищенный смартфончик «Андроид», с разными полезными функциями и приспособлениями. Кстати, раз уж деньжата заведутся, не мешало бы и о женитьбе подумать, пора свое семейное гнездышко вить. Шикарный костюмчик с галстучком приобрету, пару золотых колец. О! Чуть про главное не забыл-про хату! Куда я молодую жену приведу? То-то! Необходима своя квартира. Надо про ипотеку поподробнее разузнать.

За окном, не стихая, льет дождь. По-прежнему мокнет листва, желтый фонарь болтается на ветру: фонарь, дождь, тоска зеленая!

Но только не для Петьки. Он вслух мечтает. «А что, мечтать не вредно, у нас любой человек может мечтать, пока ещё это не запрещено. Деньги, это, конечно, очень хорошо, говорят, они дают свободу человеку. Может, это и так, но кроме денег ещё чего-то хочется, так сказать, для души. Например, чтобы завтра на первой странице местной „Океанской Звезды“ про мой героический поступок, вернее — подвиг! — крупными буквами напечатали: „Отважный охранник — Бурцев Петр Иванович, вступил в смертельную схватку с опаснейшим, вооруженным бандитом-рецидивистом — и победил! Заслуженная награда ждет своего героя!“ Здорово звучит — герой! Герой-то герой, а вот почему налетчик был один и без оружия? Если он „медвежатник“, спец по сейфам, тогда где его инструмент? Зачем, наверняка зная, что в банке вооруженная охрана, рискнул в одиночку напасть на него? Зачем, почему? Вопрос на вопросе и вопросом погоняет… Но откуда я знаю, зачем да почему? Он проник, залез, как-то оказался в банк — мне-то какая разница? Я свое дело сделал, и хорошо сделал! А что, разве это не так? Тогда давайте просчитаем мои действия. Первое — я банковские деньги сохранил? Да, сохранил! Второе-человека, пусть и преступника, не убил, не застрелил? Нет! Так что мне тогда за голову хвататься, как ни крути, я… молодец я! И хватит, прочь ненужные сомнения! Господи, скорее бы уже утро!»

Утром, когда Петька с чувством выполненного долга сдавал смену, в банк позвонили из полиции и затребовали ночного охранника к начальнику. И побыстрее! Петька доволен: начинаются приятные хлопоты! Во дворе городского отдела полиции, окружив шоколадный красавец — джип «Тойота Лэнд Крузер», толпились сотрудники полиции. Похлопывая иномарку по загорело-пухлым бокам, завистливо цокали языками: клас-сная телка! Весь город знал, что сию «телку» главному полицейскому города «подарили» местные предприниматели, мол, у нас такая традиция: новому начальнику — новую машину! Правда, сами дарители не могли понять, почему так часто в их город назначают новых руководителей полиции, не имеющих авто. Это надо же, уже через каждые три месяца меняются! Впрочем, машины по-прежнему дарили импортные, дорогие, накрученные! Вот и про этого шикарного джип-слоненка говорили, будто в нем имеется и телевизор, и холодильник, и даже биотуалет. Последнему Петька не верил: брехня! Туалет в машине — придумают же такое! Вот и сейчас, он недоверчиво хмыкнул. Полицейские как по команде оглянулись, с интересом — большим, чем только что рассматривали джип — уставились на весьма рослого охранника, все равно что на голливудскую звезду, случайно заглянувшую в этот захолустный городишко. Петьке показалось, что с завистью. Ну, это понятно: завидуют парни, не каждому такая удача выпадает.

Кабинет начальника поразил Петьку разве что футбольным размером и огромным полированным столом. А так обычный чиновничий кабинет: два десятка мягких стульев, два пузатых стальных сейфа, компьютер на столе, два портрета на стене: справа — нынешний серьезный президент, слева — незнакомый худой мужик с козлиной бородкой, в солдатской шинели, в фуражке со звездой. На стульях у окна — двое хорошо одетых гражданских, у одного из них на коленях — черный кейс. Вроде бы, этих гражданских Петька видел в банке «Эльдорадо». Наверняка, в кейсе Петькина премия! Нормально!

— Ты чего скалишься, как последний идиот? — неожиданно из-за компьютера вскинулся толстошеий мужик с двойным подбородком и удивительно круглыми совиными, глазками. На плечах полковничьи погоны, на груди — непонятные значки и крест, словно из кино про фашистов. Петька сделал вид, что не обратил внимания на хамский тон полковника — мало ли кто мог с утра, довести человека до белого каления. Он поздоровался спокойно: мол, здравия желаю, товарищ полковник! Но тотчас его улыбка погасла перегоревшей лампочкой — лицо главного полицейского осталось злым, жестким, неодобрительным.

— Ты что себе позволяешь?! — угрожающе вдавив голову в плечи, проскрипел полковник. — Ты почему невинных людей избиваешь?! Челюсти ломаешь, мозги вышибаешь! Силушку девать некуда, да?!

— Товарищ полковник…

— Молча-ать!! — тотчас заткнул охранника начальник. — Твои «товарищи» в двадцатом веке остались!

— Господин полковник! Разрешите объяснить. Сегодня ночью, во время моего дежурства, на банк «Эльдорадо» было совершено нападение. Попытка нападения. Я, согласно инструкции, принял меры по предотвращению преступления и задержанию преступника. Он как-то проник вовнутрь, я обнаружил, ну и присёк, в смысле ударил, он упал, будто корова под ножом…

— Какая корова, придурок! — побагровел начальник. — Инструкцию свою засунь знаешь, куда… — он очень уж матерно выругался. — Я тебя еще раз спрашиваю: за что ты избил человека? Или, может быть, ты скажешь, что это не ты, что его избила полиция? Не-ет, твоя это работа! Мои люди его пальцем не тронули, я читал их рапорты.

— Никого я не избивал, — упрямо гнул свое Петька, — я действовал согласно служебной инструкции. Там записано, что не является преступлением действие… при посягательстве на жизнь, на государственное, на личное имущество… необходимая оборона… противодействие нападению… — вспоминал он главы учебника по охранной деятельности. — Бандит влез, я ударил, один раз ударил, всего один, больше не бил. Не я бы его — так он бы меня. Всё правильно, всё по закону…

— Ты, законник, мать твою!! — опять грязно выругавшись, начальник в бешенстве вскочил. «Господи, какой он маленький, пузатенький! Везет же мне на маленьких полковников».

— Ты у него документы проверял? Ну, отвечай!

— Нет, не проверял, — вынужден был сознаться Петька, беспомощно разводя руками.

— Тогда какой он тебе бандит?! — опершись руками о стол, полковник смотрел на охранника, как на явный смертный грех. — Ты хоть знаешь, кого ты ударил? Ты ударил коммерческого директора! Члена совета директоров! Наконец, моего… кха-кха-кха! — закашлялся, дергаясь всем телом. Вода в графине заколыхалась, все равно что море от слабенького шторма. Откашлявшись, начальник схватил графин и, не обращая внимания на посторонних в кабинете, принялся жадно глотать воду из горлышка.

«Во даёт мужик! Погоны с большими звездами носит, а культуры никакой, — нашел причину осудить начальника Петька. — Из горла хлещет, как обычный алкаш…»

— Фу, отошло… — утерев рот тыльной стороной ладони, полковник обратил внимание на огромные кулаки охранника, внушающие и страх и уважение одновременно. — Что, кулаки чесались? Так пошел бы, об угол банка почесал, бык деревенский! Ишь моду взял бить всех, кто под руку попадется! Смотри, кого бьешь! — опять стал заводиться полковник. — Ты должностное лицо ударил! Этот человек, как пчелка пахал в поте лица, себя не жалел, на работе горел, о семье забыл, о жене, о ребенке, устал как собака, устал до потери пульса, сознания! Может человек на работе устать? — повернулся он к гражданским.

Те вскочили.

— Да, да, может, еще как может! — синхронно, в один голос ответили гражданские, поедая глазами начальника.

— Вот и я говорю: может! А этот дуб, — полковник кивнул на охранника, — своей кувалдой раскроил черепушку уставшему человеку, отправил его в больницу, и надолго.

— Но я же по инструкции, — опять попытался защититься Петька. — Я по крайней необходимости.

— Ты у меня по своей крайней необходимости отправишься лет на восемь валить лес в местах не столь отдаленных! — мокрым брезентом проскрипел начальник… — Я тебя наизнанку выверну… мозги вправлю… в бараний рог согну…

«Всё, накрылась моя премия медным тазом, — уныло вздохнул Петька. — И полное собрание сочинений, и сам я накрылся, тюрьма мне светит. Не пойму только, за что? Кого я избил? Какого директор — того мужика я в глаза не видел в банке».

— В общем, с тобой всё понятно. Таких, как ты, надо безжалостно сажать, сажать и сажать! Только тюрьма тебя исправит. А сейчас иди в прокуратуру, пиши объяснительную прокурору, пусть он возбуждает уголовное дело, а ты суши сухари! Пош-шел вон! — начальник указал на дверь.

На выходе из горотдела ошарашенного «теплым» приемом Петьку окликнул веселый лицом дежурный капитан.

— Здорово, герой! Ты чего кислый? Влип? Наслышан, наслышан… И ты что, из-за этого расстроился? Глупо… Или начальник запугал? Ерунда всё это, ничего он тебе не сделает, ты действовал правильно, ни один прокурор не подкопается, как говорится, законность не нарушена, можешь спать спокойно.

— Капитан, хоть ты мне объясни, кого я там ударил, кого задержал? — потерянно попросил Петька.

— Тю! Так ты ничего не понял? Поздравляю, весь город только и говорит о происшествии в «Эльдорадо», а наш главный герой ничегошеньки не знает. Ну ты и чудило! — засмеялся капитан. — Ты ж родного зятька нашего «полкана» прямиком в хирургию отправил. Молодец, правильно сделал! Семейка еще та! Когда начальника сюда перевели, он всю свою родню с Урала перетащил, кого куда рассовал по «хлебным» местам, а этого щенка в «Эльдорадо» пристроил коммерческим директором. Он только числился при банке, а бабки, говорят, сумасшедшие гребёт, как дворник совковой лопатой — снег. Со своей женой, с дочкой начальника, этот дармоед постоянно грызется, сцены ревности ей устраивает. Вот и в этот раз поцапались они вдрызг, он заперся в банке, два дня водку жрал, а в твое дежурство то ли очухался, то ли спиртное закончилась — вот и пошел по банковским коридорам шарахаться, где и напоролся на твой неучтивый кулачок. Так было дело?

Петька неопределенно пожал плечами, мол, не знаю, может, оно и так.

— Да так, так! — смеясь, капитан хлопнул охранника по крутому плечу. — Так, не сомневайся. Этот пакостник неоднократно подобным образом выступает, было дело одного охранника до того напугал, что бедолага сразу уволился. Но в этот раз он промахнулся, не на того напал, ошибся в объекте. Наши парни тоже на него зуб имеют, но им всё как-то случай не подвернется… Между прочим, ты бы мог его запросто шлепнуть из служебного пистолета. Я бы, не задумываясь выстрелил, от испуга бы выстрелил, честно признаюсь. Так что он твой должник! Ты в прокуратуру? Смело иди, не бойся, напишешь, как было — и айда отсыпаться после смены! Так что не переживай, всё будет хорошо. Бывай, герой!

Петька пошел в прокуратуру. Дождь прошел, лишь слегка моросило, уныло шумели деревья над головой, чуть слышно рокотало невидимое отсюда море. Пусто, грустно, тоскливо на душе. Далеко впереди, в пелене легкой мороси замаячила фигура в длинном, до пят, плаще-накидке, в старомодной шляпе-котелке. От сутуловатости неизвестного веяло одиночеством, беззащитностью, немощью.

— Так это же, кажись, Кафка! — Петька, кажется, узнал в далеком пешеходе писателя-австрийца. — Эй, Франц, постой! Подожди меня! Да стой же ты…

Но то ли действительно писатель, то ли случайный прохожий, словно чего-то испугавшись, предпочел исчезнуть в моросящей пелене. Петьке даже показалось, что он махнул на прощание шляпой, мол, до свидания, Петя, мы с тобой еще встретимся.