Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая

Иван Макарович Яцук, 2019

Роман посвящен сложным отношениям Петра Первого со своим сыном Алексеем Петровичем. Они – антиподы. Для Петра Алексеевича государство – превыше всего. Он считает, что все можно решить силой и жестокостью. Для Алексея Петровича главное – был бы доволен «черный люд». При всей своей устремленности на Запад, Петр остается восточным деспотом. Эта мысль лежит в основе всего романа. Несмотря на то, что героев книги отделяют от нас 300 лет, роман очень актуален, имеет массу аналогий с настоящей политической ситуацией в России. В нем анализируются корни тех проблем, что сейчас встают перед ней. Содержит нецензурную брань.

Глава пятдесят четвертая. Второй Азовский поход

Ночью Петр приказал снимать осаду. Возвращение было еще более тяжелым, чем поход. Калмыцкая конница постоянно клевала отставшие отряды. Продовольствие, заготовленное на промежуточных лагерях, почти закончилось. Войско растянулось на десятки верст. Ночью теряли из виду передних. Можно было легко заблудиться и попасть под татарские или башкирские сабли. Так полностью погиб пехотный полк полковника Сверта: кого зарезали, кого взяли в полон.

Сильно досаждали осенние слякотные дожди и ночные заморозки. Голодные, уставшие, ежась от холода, брели солдаты и стрельцы бесконечными дорогами. Можно было подумать, что брели по чужой земле, неоткуда ждать помощи. Царь, обрадованный, что вырвался из ненавистного ему стрелецкого окружения, больше пекся о своей гвардии, которой доставалось лучшее из того, что доставляли подводами из больших городов.

Петр запретил своей свите попойки, застолья и прочие увеселительные мероприятия, дабы не злить и без того озлобленное войско.

Кое-как дотащились до Валуек — городка поблизости Белгорода. Здесь все войско, наконец, накормили досыта и обогрели. Далее все полки пошли по своим квартерам. Петр, стережась позора унижения, чтобы не ехать сразу в Москву, отправился в Тулу под предлогом осмотра нового оружия на заводе Льва Кирилловича.

Там он услышал от деликатного дяди, что говорят в столице о неудавшемся походе. Со слов Нарышкина злобных речей не было, больше высказывали сожаление, что не удалось проучить басурманов. О царе говорили, что Петр Алексеевич вел себя достойно. Петр заметно приободрился после такого докладу.

В Боярскую Думу было писано письмо с подробным изложением азовских событий. Царь отмечал плохое вооружение: бердыши и сабли неудобные, намного хуже кривых турецких. Пушки бьют на малое расстояние, тяжелы, неудобны в обращении; шанцевый инструмент часто ломается. Нужны и верховые, и тягловые лошади, надежные, вместительные телеги. Надобно надежное боевое охранение войск на марше. И многое другое. В заключение Петр просил денег на новый поход и обещал взять крепость. Сам он будет, не покладая рук, заниматься подготовкой флота, ибо его маломерность и плохое качество есть основная причина невзятия Азова, и, наоборот, главное средство одолеть турок. Боярам понравилась обстоятельность и дельность царского отчету, деньги нашли, и работа закипела.

Царь бросился в работу с азартом игрока, стремящегося отыграться. Подстегивало и оскорбленное самолюбие, и страх второй неудачей возбудить непокорность, стрелецкие бунты, зловредные речи бояр, что при Софье-то жилось лучше. А там и сама царевна вылезет из монастырской норы, станет плакаться, что ее обидели, силою отобрали власть, на которую она-де имеет все права — плакаться и поднимать народ она умеет. Пойдут стрельцы опять искать правды в Кремль, искать его, Петра. Количество потешного войска и наемных солдат слишком невелико, чтобы противостоять стрелецкому возмущению. Не приведи, господи, участи Лжедмитрия, Матвеева, Вани Нарышкина.

Царь уже не стеснялся раздавать направо и налево тумаки и зуботычины непонятливым, дубасить палкой ленивцев, греметь на нерадивых. Сам, дрожа от нетерпения, скидывал кафтан или сюртук, показывал, что и как надобно делать. Строительство флоту приняло государственный размах. Под Воронеж шли все деньги, поступающие в казну. Государственным служащим не выдавалось жалованье, советовали временно обходиться собственными средствами; не желающих работать бесплатно, гнали в шею, а ежели не было кем заменить, оставляли силой.

Несмотря на колоссальные усилия, во всем ощущался недохват. Подрядчики не хотели поставлять товар в долг, то бишь даром, отговаривались, попросту бежали или разорялись, не имея возможности расплатиться с хозяевами товару и рабочей силой. С людьми никто не считался. Сегодня работаешь — хорошо. Завтра умер — поставили другого. Берегли только незаменимых мастеров своего дела да иноземцев, но и те жаловались. Недовольных вешали. Окоченевшие трупы с выклеванными глазами раскачивались по обочинам дорог. Мужики бежали, их ловили: кто послабее — на виселицу, других в железа и на стройку.

В деревнях калечились, рубили персты, показывали гнойные раны, чтобы не попасть под Воронеж. Стонали помещики, у которых подчистую выгребали урожай, а новый сеять было некому; впроголодь жило духовенство, служа в пустых храмах. Стонала Россия, но царь был неумолим.

На кону стояло его собственное благополучие и жизнь. Он понимал, что сии жертвы могут быть оправданы токмо будущей победой и лез из кожи вон. Потешные полки стояли на страже государевой воли. Стоило кому-нибудь брякнуть охальное слово против царя или начальных людей, как жалобщика тащили в застенок. Варианта там было два: или батоги или виселица. И все же побеги не прекращались; мужики уходили в разбойники, грабили обозы, убивали сопровождающих. Россия сопротивлялась, как могла.

Железная воля царя, подкрепляемая виселицами, преодолевала, однако, все преграды. Бояре шушукались: «Алексею Михайловичу десятую долю той настойчивости, что у Петра Алексеевича, и флот давно бы плавал по морю. В год по кораблю такому, как недостроенный в Дединове «Орел» и не надо было бы сих нечеловеческих усилий и жертв, что сейчас творятся. Надолго ли хватит царя, и надолго ли хватит России терпеть его?»

На полгода, по крайней мере, хватило. К весне два больших корабля, двадцать три галеры и четыре брандера качались на волнах Дона. Не проходило и дня, чтобы Петр не сгребал в свой кулачище одежонку на командирах и грозился вешать за малейшее упущение. И не только грозился. Виселицы никогда не пустовали.

Армия училась побеждать. Новобранцев водили под пули и ядра, дабы они не бросались в библейском страхе перед геенной огненной. Отрабатывались приемы рукопашного бою, учились приставлять лестницы и карабкаться по ним, помогая друг другу, защищаться от камней и смолы. По всей дороге от Москвы до Азова поставили в лагерях запасы продовольствия, воды, сена, командирам полков выдали приблизительные карты походу. Все галеры и суда надежно проверяли на течь. Петр лично проверял чуть ли не каждый метр парусины.

И все, же несмотря на колоссальную подготовку, тревога за будущий поход постоянно грызла царя. Потому он согласился с осторожными доводами Голицына поощрить бояр за выделенные деньги, а также заткнуть тем самым рот им в случае неудачи. Главнокомандующим назначили боярина Шеина Александра Семеновича, присвоили ему по сему поводу пышное, хвастливое звание генералиссимуса — генерала над генералами, хотя все понимали, что руководить всем по-прежнему будет сам царь, а Шеину отводится роль мальчика для битья в случае поражения. Но все равно Шеину были развязаны руки в командовании сухопутными войсками. И он этим блестяще воспользовался.

Вспомогательному соединению Шереметева, как и в первом походе, активно помогал верный союзник гетман Мазепа во главе 30 тысяч реестровых казаков. Надобно быть воистину великим человеком, чтобы впоследствии отвернуть от себя дружбу и помощь такого умного, сильного, влиятельного среди украинскоо населения союзника, каким был Иван Мазепа. Говорят, царь позволял себе насмехаться над ним со своей «соборной» кампанией; на одном из пиров в честь взятия Азова Петр даже таскал за усы своего союзника, бывшего, кстати, почти на тридцать лет старше царя. Такое не забывается. И Мазепа этого не забыл. Вот откуда растут корни будущих русско-украинских разногласий и недружелюбия.

В поход выступили из Преображенского и Измайлова, минуя Москву с ее иностранными послами и советниками, тихо, скромно, по-работному. На сей раз войско насчитывало 70 тысяч солдат. Его разделили на три генеральства, которыми командовали Гордон, Головин и Ригимон. Франца Лефорта, неудачно командовавшего пехотой в первом походе, назначили руководить флотом. Назначили формально, чтобы не обидеть любимца «собору». Флотом фактически командовал сам царь, находясь на самом крупном корабле русской флотилии «Принципиал».

Летучие отряды отбивали набеги кочевников. Путь преодолели в два раза быстрее первого походу, уже в мае осадили Азов. Действовали по строгому плану и со знанием дела, зря на рожон не лезли, берегли порох, салютов и пиршеств не устраивали, помня, как страдали прежде от нехватки харчей. Князь-папу, напившегося некстати, царь самолично отделал лопатой. После такого »надругательства» над главою «собору» даже небольшие выпивки прекратились. Две чарки водки утром и вечером для самочувствия царя и самых близких не в счет.

Принятые меры сыграли свою роль. О приближении русских турки узнали в самый последний момент от калмыцких конников. Естественно, они не смогли подготовиться к осаде, как следует. Продовольствия, боеприпасов было в обрез. Турки думали, что надолго проучили русских, а посему даже не забросали траншеи и подготовительные сооружения к осаде, сделанные раннее армией Петра. Русским понадобилось всего несколько дней, чтобы восстановить их и подготовиться к штурму.

Следует отдать должное защитникам крепости. Они сражались умело и с отменной храбростью. Коса нашла на камень. Несколько штурмов прошли безуспешно. Русские настолько наловчились, что стали, наконец, действовать с умом. Они уже не перли напролом, а лишь показывали атаку.

Турки отвечали громом пушек и лавиной пуль, русские тут же отходили на безопасное расстояние. С моря русский флот блокировал подход турецких кораблей к стенам крепости. Израсходовав запас продовольствия и пороху, турки неохотно сдались. Некоторые горячие головы, на сторону которых склонялся и царь, предлагали не принимать сдачи, а взять крепость штурмом: тогда, мол, победа будет полной и достойной.

Но здравый смысл все же взял верх. Царь разрешил гарнизону в 7 тысяч янычар покинуть крепость с оружием, но без пушек. Азов на сутки был предан грабежу, хотя все самое ценное турки забрали с собой. Назад возвращались с ликованием. Тут уж опять не обошлось без грому пушек в каждом поселении, что встречалось на пути. Устраивались пышные застолья, лились хвалебные речи и здравицы в честь Петра Алексеевича и славного русского воинства. Шуты и карлы издевались над турками, нашлось место и «Весне». Книгочеи во главе с Никитой Зотовым срочно искали в книгах описание римских триумфов.

Теперь войско имело полное право пройти через Москву, что оно и сделало. Петр сам утвердил порядок шествия. Все было выдержано в лучших традициях Афин и Риму, за исключением одного: главный кузнец победы в одежде бомбардира скромно шел в рядах Преображенского полка, но все взгляды огромной торжествующей толпы были обращены на него, искали глазами высокую фигуру Петра, показывали друг другу: смотри — смотри, вот он, четвертый в шеренге — царь! Впереди его и позади — войска. Ну что тут такого увидеть разодетого царя, окруженного блестящей свитой. А вот увидеть царя скромного, незаметного, въезжающего в Москву, аки Христос на худом осле в Иерусалим — это ли не настоящее величие, богоподобность?!

Народ, заприметив царя, зашумел, затолкался. Хоть он и одет в солдатскую одежу, но виден был хорошо — на голову выше всех, с орлиным взглядом, с огромными ручищами.

Так изображали фараонов на египетских картинах. И, действительно, фигура нечеловеческая. Действительно, фараон!

То была первая весомая победа русского оружия на европейском театре военных действий. Петр жалел, что разделил ту победу с генералиссимусом Шеиным. То была его, Петра, победа и никого другого. Ревность, мстительность к Шеину царь таил недолго. Он выместил ее на одной из первых ассамблей. Александр Семенович мирно и важно что-то говорил в кругу своих знакомых. Петр, уже изрядно пьяный, подошел, прислушался к разговору, что-то спросил. Шеин, увлеченный разговором, и тоже навеселе, невнимательно ответил. Сие взбесило самолюбивого царя.

— Ты…ты… вор… мздоимец, — в бешенстве захрипел Петр.

— Что вы, государь, в чем дело? — оторопев от неожиданности, спросил Шеин.

— Еще спрашивать! — взревел царь и выхватил кинжал, что всегда носил при себе. — Званиями, подлец, торгуешь. Так я уничтожу твой полк, а с тебя сдеру кожу до ушей! — Петр замахнулся, но стоявший рядом Меншиков перехватил руку. Царь тогда ударил наотмашь приятеля.

Шеин после того случаю попал в немилость, стал болеть и через несколько лет умер в молодом еще возрасте, успев, однако, еще послужить Петру. В отсутствие царя Александр Семенович руководил подавлением стрелецкого бунту 1698 года, хотя и проявил подозрительную, по мнению царя, поспешность в расправе над зачинщиками бунта.

Упование на царя в народе, среди бояр и духовенства после взятия Азова возросло неимоверно. При встречах приятели поздравляли друг друга, как поздравляют с рождением долгожданного дитяти или замужеством дочери.

— Слава богу, кажись, обрели настоящего царя. Сей Россию в обиду не даст.

— Что и говорить, сват. Давай выпьем за то. Теперича дела пойдут в гору. Такой и на бояр, и на купцов, и на разбойников управу найдет. В мире и покое поживем.

— Все бы хорошо, да крутехонько берет, народ не жалеет.

— Ничего, попервах так и надобно, потом попустит.

— Дай-то бог.

Надежды на попущение со временем, однако, не оправдались. Попущение пришло лишь со смертью теперь уже не царя, а императора.