Посвящение в мужчины

Иван Макарович Яцук, 2019

Сборник лирических рассказов и новелл, посвященных разнообразным сторонам человеческого бытия. Драматические истории, интересные случаи, написанные хорошим литературным языком – все это поможет читателю скоротать свободное время.

Чужие

Поздним ноябрьским вечером, дождливым и холодным, когда кажется, что стоит уже глубокая ночь, глухо загудел мобильник, оставленный в кармане пальто. Хозяин, тридцатипятилетний инженер Михаил Милютин, корпевший над расчетами, несмотря на уговоры жены посмотреть интересную телепередачу, шумно отодвинул кресло и заторопился подальше от Валентины: вечно она придирается, что не так говоришь, не то отвечаешь, зачем ты это сказал и прочие бабские лясы. Тем более, если звонил Борис, а в это время звонить мог только он.

— Привет, не спишь?

— Не сплю. Интересная идейка подвернулась.

— А что завтра собираешься делать? — вопрос Бориса прозвучал язвительно.

–Еще не знаю, скорее всего то же самое.

— Ну вот, я тебе говорил! — слышно было, как Борис бросил это в сторону, наверно, жене.

— Ты, конечно, забыл про 10 сентября? — в голосе друга опять прозвучало ехидное утверждение. — Мы, собственно, никого особенно не приглашаем, кроме… — Борис на мгновение запнулся, — в общем, кто сам придет. А тебе решили позвонить, зная твою забывчивость. — Борис немного помолчал и с ударением добавил, — и обидчивость тоже. — Он снова сделал паузу, словно давая переварить сказанное, а потом решенным голосом закончил: — ждем вас на 18.00. Привет! — мобильник умолкнул.

Уже идя в спальню, Михаил вспомнил, что десятого сентября — день рождения сына Нечаевых Димки. Его немного покоробила та обязательность, с которой он обязан был знать это. «Достаточно, что я помню твой день рождения», — мысленно ответил он Борису.

— И хватает же у людей совести звонить в такое время! — сердито сказала Валя, навстречу мужу. — Борис?

— Что ты знаешь, женщина?! — несколько торжественно произнес Михаил. — Он может позвонить в три часа ночи, и я не обижусь, если я нужен другу.

Милютин с удовольствием от проделанной работы разделся, открыл забрызганную дождем форточку, через которую хлынул стылый воздух, приятно охлаждая натопленную комнату, и лег. Валя сперва отстранилась, но стоило ему примирительно обнять ее, прильнула к сильному, надежному телу мужа.

— Нечаевы приглашают нас завтра. На день рождения Димки, — сказал Михаил с расстановкой и немного важничая: все-таки позвонил ему друг, отличил старого товарища. И даже хорошо, что в такой поздний час позвонил.

— Наверно, долго думали, приглашать или нет, — прокомментировала Валя с оттенком неодобрения.

Было тепло и уютно под широким верблюжьим одеялом. Свернувшись калачиком и положив голову на плечо мужа, Валя помолчала, а потом воркующе заговорила:

— Ты только не обижайся, хорошо? Вы были с Борисом друзья в институте, здесь. Но теперь у него семья, у тебя семья.Ты на одном конце города, он — на другом. Ты злишься, если видишь его среди высоких людей, нервничаешь — я же вижу. Тебе обидно, что Боря обошел тебя.

— Ничего мне не обидно, — перебил Милютин. — Он всегда был дельнее.

— Правильно. У Нечаева уже своя собственная фирма, шикарная тачка, скоро дом собирается купить, а ты, головушка, — Валя любовно потрепала его волосы, — ты к этому не приспособлен. И нечего обижаться — надо искать новых друзей, одного поля ягоду, разве не так?

— Так, да не так, — уже холодно ответил Михаил.

Они надолго замолчали.

— Давай будем уже спать, — наконец сказала Валя, заметив, что муж напряженно о чем–то думает.

Он не ответил. Через несколько минут жена уже спала, тихонько присвистывая, а Михаил еще долго лежал с открытыми глазами… что она знает про дружбу?…в институте они были неразлейвода: в общежитии вместе, в аудитории вместе, на похождения вместе. Домой к Борису ездили вместе. Родители его — сталинской закалки, колоска чужого не возьмут, а уж принимали, как родных братьев. Милютин и в институте был отличником, а Нечаев поступил с подготовительных курсов и успехами в учебе не блистал. Злые языки поговаривали: знаем этого Нечаева, специально к Милютину пристроился, чтобы контрольные было кому делать. Но Михаил так не думал, они дружили искренне и помогали друг другу, как могли. Милютин был умнее, тоньше, Нечаев практичнее. Эта связка работала безукоризненно, вызывая зависть однокурсников и большие надежды преподавателей…Михаил откинул свой край одеяла, не в силах без волнения вспоминать прошлое, такое далекое и такое близкое…какое время было! Как им было хорошо! Он готов был за друга положить жизнь, не колеблясь. Память услужливо вытаскивает берег моря, которому ни до чего нет дела, и оно лишь благодушно отдувается… студенческий молодежный лагерь, где они отдыхали…. кампания молодчиков, окруживших Бориса… его, Милютина, спешащего на подмогу. Вот он на миг остановился, когда увидел, что вместо двоих, как ему сказали, возле Бориса уже четверо, огляделся, надеясь на помощь, но заметил только непроницаемые лица нескольких знакомых парней-студентов, проходивших стороной и делающих вид, что они ничего не видят и не понимают. Услышал бешеный стук сердца. « Что будет, то будет…», — сказал он сам себе, направляясь к Борису…нож пьяного местного бандита, низкорослого, свирепого, вписался в дугу вокруг тела Михаила и чиркнул бок. Увидев кровь, кампания быстро смылась, оставив порезанного Милютина наедине с перепуганным насмерть Борисом. Он с дикими от ужаса глазами, согнувшись, как будто и сам был ранен, заглядывал в лицо сидящего на песке Михаила и все приговаривал:» ой–йо–йой, чтож теперь будет…выкинут из института… ой — йо–йой…

— Вызывай скорую, — зло сказал Михаил, — причитаешь тут…

Милютин заворочался. Так зримо все явилось, что снова стало душно, жарко.

— Ты чего? — сонно спросила Валя и опять умолкла.

Михаил осторожно вытянул руку из–под ее головы и чуть отодвинулся, чтоб не беспокоить жену. «Ну да, у Бориса теперь фирма, а он, Милютин, старший инженер отдела, хоть и ценится начальством. Валя права: разные интересы, разные возможности, институт уже не вернешь…жена, дети. А с другой стороны, есть разные полочки в душе человека: есть для семьи, для работы, есть и для друга — почему бы и нет».

Иногда по вечерам до чертиков хотелось позвонить Борису, полакомиться несколькими минутами беседы, хлебнуть воздуха прежних отношений. Наверно, он больше чем по Борису, скучал по тому времени, когда меньше было денег, но все было сочнее, цветистей, честнее. Михаил все понимал: и то, что время не вернешь, и то, что условия поменялись, и то, что они уже в разных весовых категориях, но все равно хотелось верить, что они способны пройти и это испытание. Но не получалось. Борис часто находился, как он сам говорил, в цейтноте, и после натянутого разговора приходилось горько сознавать, что общего у них все меньше. В такие минуты казалось, что внутри отрывается что-то живое, источающее острую боль.

« Черт возьми, что он в самом деле расхандрился? У него красивая и любящая жена. Дочка спит в соседней комнате — не налюбуешься. На работе его ценят. Сократились до белых костей, как говорится, а он остался. Теперь опять нужны комбайны, пошли заказы, завод возрождается, он получает высокую стабильную зарплату.Чего еще надо? Не получается дружить — ну и не надо. Проживем».

Милютин решительно повернулся на правый бок, стараясь обхитрить себя и уснуть. Но думы настырно лезли, хоть кол теши. « Легко сказать — ищи новых друзей. Что новые? Разве они часть тебя — лучшего, молодого, того, который уже прожит? Разве они могут понять тебя с полуслова, с полувзгляда и даже молча? Разве он поставит на кон свою жизнь за них? Эх, Борис, Борис, не знаешь ты, что теряешь, как еще сложится жизнь. Сколько фирм создано и сколько уже разорилось, и сколько еще разорится, а дружба, она и есть дружба, она навеки; еще быть может, понадобятся руки Милютина и его мозги, и его сердце…Ладно, в самом деле, надо спать, это погода такую хандру навевает. В конце концов, видишь, позвонил».

Милютин и во сне еще долго ворочался, чмокал губами и один раз так застонал, что жена проснулась и стала его тормошить, он бессвязно что-то сказал, продолжая спать.

… На лестничной площадке остановились, чтобы отдышаться: лифт не работал. Валя принялась охорашиваться.

— Увидишь — мы будем первыми, — сказала она, вконец измученная и уставшая от придирок муж, от его спешки, окриков. Чего стоил один только выбор подарка, которого так и не купили.

— Зато уже на месте, — примирительно ответил Михаил. — Мы не начальство, чтобы опаздывать. Чувствуешь себя дурак дураком, когда на тебя все глазеют и ищут место, чтоб ты пристроился, как бедный родственник. И без того будем, я чувствую, на птичьих правах.

Тамбур квартиры Нечаевых был наглухо закрыт аляповатой, с претензией на нечто оригинальное декоративной стенкой, в которую была вмонтирована дорогая импортная дверь.Почему-то заранее улыбаясь и злясь на себя за это, Милютин позвонил. Дверь довольно долго не открывали. Наконец после продолжительных манипуляций с замками она открылась, их встретила хозяйка — тонкая, изящная блондинка вся в мелких кудряшках волос, в шикарном вечернем платье и с дымящейся сигаретой в зубах.

— Мы не слишком… — громко начал Михаил, но зайдя в прихожую и поняв, что никого еще нет, упавшим голосом закончил, — рано?

— Вы такие обязательные, — ответила Анжелла, и было непонятно, то ли это хорошо, то ли они приперлись некстати.

После ритуальных поцелуев гости прошли в комнаты. Действительно, кроме хозяев и нанятой кухарки в квартире никого еще не было.

— Выходит, мы первые… — растерянно сказал Михаил, оглядываясь и видя, что стол еще не накрыт и вообще гостей еще не ждали. Вышедший навстречу Нечаев с нарочитой хитростью в голосе сказал:

— Так и было задумано. Чтоб ты, товарищ Милютин, не вздумал опаздывать, как обычно, я пригласил вас на час раньше. Не предполагал, что вы сильно изменились.

Он крепко пожал руку Михаилу и подчеркнуто-внимательно оглядел его с ног до головы:

— Ты в своем репертуаре, мог бы одеться и более…. — Сам Нечаев был в строгом костюме и при галстуке.

— Не понял, я пришел в гости к другу, — ответил Михаил, слегка обиженный такой предусмотрительностью товарища, — а ты, я вижу, вырядился, как бывший инстуктор обкома партии перед встречей шефа или мелкий клерк в солидной фирме, что за дела?

— Тсс! — Нечаев приложил палец к губам. — Я же тебе говорил, что будет шишка? Или нет? Уже не помню. Надо соответствовать.

— Честное слово, Боря, если б я знал, что будет шишка, я бы остался дома. Тебе мало работы на фирме, так надо и праздник превращать в мероприятие?

— Не выступай, — Нечаев дружески похлопал Михаила по плечу. — Идем на балкон поговорим, пока есть время.

— Подожди, — отмахнулся Милютин, — где же главное действующее лицо, где именинник?

— Дима, — позвал Нечаев, — иди сюда.

Из комнаты выскочил мальчуган лет восьми, с интересом поднял на гостя глаза, зная, что сейчас ему будут вручать подарок.

— На, это тебе, — Михаил с грубоватой простотой вручил мальчику в скромной рамке картину, на которой рукой самодеятельного, но не обделенного талантом художника был изображен восход солнца над большой рекой. — Поздравляю. Расти большой, да не будь лапшой. Люби все настоящее, как эта картина.

Видно было, что Дима остался не очень доволен подарком.

— Симпатичный пейзаж, — вставила Валентина, пытаясь говорить доверительно с хозяйкой. Не могла же она сказать, что Миша очень любил эту картину, выигранную им на каком–то конкурсе.

— Очаровательная вещица, — равнодушно сказала Анжелла, взяв из рук мальчика картину и мельком посмотрев на нее, стала шарить глазами по стенам гостиной, выискивая, куда ее можно пристроить. Видимо, не найдя такого места, она вместе с мальчиком ушла в его спальню, незаметно скорчив гримасу недоумения.

Милютины давно не гостили у Бориса, и тот повел их осматривать новинки. Посмотрели кухню, где и раньше было хорошо, а теперь сменили старый кафель на самый дорогой, купили итальянский кухонный гарнитур, повесили новый плафон — сказка, а не кухня. В ванной блестели респектабельностью краны и смесители немецкого производства, опять же новый кафель выполненный в виде картины, новая акриловая ванна, более просторная и удобная. Сам Борис демонстративно открывал двери и шутовски кланялся: смотрите, любуйтесь, завидуйте. Однажды Валя красноречиво показала мужу глазами: нам бы так. В ответ Михаил только хмуро глянул. Дома он все делал своими руками, добротно, надежно, но материалы, конечно, покупал не такого качества.

Когда выставка тщеславия закончилась, друзья вышли на балкон, где стояли шезлонги.Валя покорно пошла за Анжеллой в спальню, где та решила показать ей обновки — последний писк моды.

— Ты думаешь, я зря тебя пригласил? — с прежней хитрецой в голосе сказал Борис. с удовольствием усаживаясь в кресло–шезлонг. — Ты начальника снабжения своего хорошо знаешь?

— Знаю. Мы заказываем — он поставляет. — ответил Милютин, — такие отношения.

— Вот-вот, — быстро подхватился Борис. — То, что нужно. Ты можешь попросить его заказать у меня на фирме что-нибудь? Токарный участок простаивает, абсолютно нет заказов.

— Не могу. У них там своя кооперация, своя система договоров — в общем, своя империя. Сразу возникнут подозрения, что я хочу что-то с этого поиметь…

–Ну и что? Кто сейчас не хочет что-то поиметь? Тем более на законном основании? Мишка, ну ради меня, а?

— Ну хорошо, попробую, ради тебя. Только давай так: никакой химии. Вместо легированной стали не покупай дрянь в три раза дешевле, а потом мы будем ломать голову, отчего комбайн не идет. Ты понял?

— Я все понял, Миша, не в три раза дешевле, а только в полтора, разницу пополам. Идет?

— Будешь говорить мне о разницах — разговор окончен.

— Ну хорошо-хорошо, больше не буду, — поспешил Борис, — это я буду с другими решать. У меня к тебе еще более перспективное предложение, — он замолчал, испытующе глядя на Милютина.

— Ну говори, — подстегнул тот.

— Есть возможность толкнуть тебя туда, — Нечаев ткнул пальцем вверх. — Будешь отвечать за инженерное обеспечение. А иногда, когда выпадет подходящий момент, мы с тобой цап-царап, — Борис игриво пошевелил пальцами.

Милютин снисходительно и устало рассмеялся:

— Боря, у тебя клиника, надо к врачу. Во — вторых, ты, наверно, неправильно представляешь мое положение. Слава богу, прошло то время, когда я клевал манную кашу и кильку. Я сейчас старший инженер, по существу, начальник отдела — столоначальников теперь не держим. У меня два изобретения, куча рацпредложений, научные статьи. У меня приличная по нынешним временам зарплата. Через неделю еду в Белоруссию в Гомельсельмаш, у них там что-то не получается, обещают самые комфортные условия.

— Бабу под бок обещают? — быстро спросил Борис.

— Нет, не обещают, — без тени юмора ответил Милютин, — вот в Польше намекали и на этот вариант.

— Тебе и Польшу предлагали? — загорелся вниманием Нечаев.

— Предлагали. Они там собираются совершенствовать собственный комбайн, но не очень идет, просили поучаствовать. Я отказался, как ни банально это звучит, из патриотических соображений.

— Отказаться от такого предложения, это же Европа! — Борис откинул голову назад и развел руками, изображая крайнюю степень глупости такого решения. — Мишенька, ты конченый — это точно.

— Это ты, Борис Павлович — конченый. Все пыжишься, как хвастливый заяц. Я помню, как ты стоял в троллейбусе на носках, чтобы казаться выше. Ну то понятно — хотелось нравиться бабам. Но сейчас зачем?

Нечаев слушал с легкой скептической улыбкой. Иногда образовывались продолжительные паузы, которых Михаил боялся больше всего и старался заполнить, чем попало. Ему представлялось, что только он понимает, что не о чем разговаривать и не хотел, чтобы это понял Борис. Наивно, конечно, но что поделаешь. Раньше они могли калякать между собой часами и не могли наговориться, а если и молчали, то не чувствовали в этом никакого дискомфорта.

Но не все ушло в прошлое. Потихоньку они увлеклись, старые друзья.

— Ты знаешь, — сказал Борис, воровато оглядываясь на дверь и понижая голос, — недавно ездили к ее родителям…

Он рассказал, как его замучила свора собачек от шпица до ньюфауленда, мимо которого он так и не научился ходить безбоязненно; ощущение хаоса при относительном порядке; тончайшие лепестки хлеба на завтрак и ужин, после которых надо было бежать в ближайшую кафешку перекусить основательно; толстая, мясистая теща с утробным благородством на лице и манерами барыни-купчихи. У Бориса создавалось впечатление, что она тайком от зятя уплетает бутерброды в чулане.

— Анжелла в отместку сказала, что терпеть не может моих родителей, — закончил Нечаев.

Михаил, в свою очередь, рассказал пару эпизодов из своей семейной жизни, в которых он был неправ и которые его мучили.

Посреди беседы вдруг раздался звонок у двери.

— Все, закончили, — изменившимся голосом прошипел Борис, вскакивая. — Ты — главный инженер завода, понял?

–Старший… — бросил ему вдогонку Милютин.

Он машинально глянул на часы: пришло урочное время. Михаил был рад, что все так хорошо, так ладно получается. « Мнительность моя — только и всего» — подумал он о своем.

В гостиную с Борисом вошел высокий мужчина лет сорока начальственного вида.

— Мой товарищ по институту, ведущий инженер завода, — представил Нечаев друга с тем лицом, которого не любил в нем Михаил.

— Виктор Юрьвич, — строго сказал гость и подал мягкую, пухлую руку чиновника со стажем.

После этого звонок звенел несколько раз. Никого из гостей Михаил не знал — то, наверно, были все нужные Борису люди. Выходило, что он соврал ему, когда говорил, что никого не будет — Михаил с легким уколом в душу отметил эту маленькую ложь Нечаева.

Заметив, что Виктор Юрьевич несколько раз нетерпеливо прошелся по комнате, заложив руки за спину и нервно теребя пальцы, хозяин поспешил пригласить гостей к столу, не дожидаясь остальных. Первый тост был за высоким гостем. Он долго и отвлеченно говорил о семье и детях, взаимной ответственности, и кое-кто из сидящих уже начал насмешливо переглядываться. Наконец оратор закончил, все шумно встали, чокнулись бокалами — и пошло, поехало по наезженной колее.

После первого стола женщины принялись судачить о своем, мужчины столпились на балконе курить. Милютину тоже хотелось там потолкаться, но он не курил. Иногда оттуда доносились развязные возгласы и хохот: очевидно, рассказывали похождения и анекдоты. Михаил уже в хорошем подпитии, усевшись на диване, нашел глазами Валю, неприкаянно стоявшую возле стайки женщин. С мстительной горечью он отметил, что жене на этот раз изменил вкус: надетое с его подсказки легкое летнее платье с короткими рукавчиками смотрелось не по сезону.

Заиграла музыка, сделали полумрак. Бойкая хозяйка стала тормошить мужчин. Все задвигались, в гостиной стало душнее, тесней, неразличимей. С трудом можно было разглядеть чье-то потное, угрюмо-сосредоточенное лицо, льнущее к другому, или, наоборот, развеселое, азартное — и снова платья, кофточки, брюки, рубашки.

Милютин, забившись в уголок дивана, занялся тем, чем он всегда занимался в гостях после крепкой выпивки — витал в эмпиреях, а говоря проще, сонно дремал, улетая в мыслях далеко-далеко от этой душной, потной, прокуренной комнаты.

Услышав движение, шум, Михаил открыл глаза. В комнате опять ярко горел свет. Гости, столпившись полукругом, хохотали, глядя на него.

–Еще один случай, — с ужимкой клоуна комментировал Борис, глядя прежде всего на Виктора Юрьевича. — Захожу в комнату — а он дирижирует перед телевизором. — Опять взрыв пьяного хохота. — Милютин, говорю, что ты делаешь, в своем ты уме? «5–ую симфонию Чайковского передают, мою любимую, — отвечает. — и я, так сказать, в приливе чувств…выражаюсь…».

Снова дружный смех. Милютин затравленно огляделся. В противоположном углу дивана сидела Валя, вся сжавшись в комок, она изо всех сил удерживала на лице узкую, вымученную улыбку.. « Еще тебя не хватает с твоим страданием на мою голову» — подумал Михаил, чувствуя, как закипает яростью.

— Что кривляешься? — огрызнулся он. — Нечего больше делать? Говорите о взятках, откатах, марже–очень нужная, своевременная, а главное, увлекательная тема. Танцуйте под Машу Распутину, играйте в карты, что я вам?

— Он вскочил, хотел уйти, но не владея собой от стыда и унижения, сотворенного его же другом, вдруг схватил нож и и со всего маху брякнул им по столу. Нож несколько раз подскочил, упруго изгибаясь, пока ни зацепил хрустальную рюмку. Раздался мелодичный звон, и осколки блестками посыпались на пол. Анжелла вскрикнула в хозяйственном ужасе а Валентина помчалась на кухню за веником. Бледный, вспотевший, жалкий в своем неоправданном гневе, Милюин снова сел. Он хохлился на диване, как ворон, всем своим видом нарушая идиллию праздничного застолья. Борис подошел к Виктору Юрьевичу и что-то тихо говорил ему извиняющимся голосом. Тот успокаивающе кивал головой:нет — нет, не беспокойтесь, все хорошо, он все понимает — затесался чужой. Впредь надо быть более щепетильным в выборе друзей. Нечаев мелко и часто кивал головой.

Через некоторое время все опять сели за стол, восславили Бахуса, как выспренне сказал кто-то из гостей, и инцидент забылся. Выждав необходимую паузу, Милютин вышел на балкон со стороны кухни. Через некотоое время туда зашел и Борис.

— Ну что ты всегда лезешь в бутылку? — с досадой сказал он. — Что ты выиграл этим? Посмеялись с тебя, как с дурачка — и все.

— А раньше не как с дурачка? — возразил Милютин.

— Пошутил бы сам, посмеялся бы со всеми, или наконец промолчал бы. Ты так смешно сидел, что я не выдержал.

— В другой кампании не сидел бы так смешно, — мрачно ответил Михаил.

— Это уж ты извини, — жестко парировал Борис, но на кухню вошла невысокая худенькая женщина с маленьким птичьим лицом — ей нужна была вода запить таблетку, и хозяин замолчал, а потом занялся гостьей.

Удивительный человек этот Борька. Или, может, это он, Милютин, удивительный. Стоит Борису сделать полшага навстречу — и все уже прощено, забыто, снова верится в лучшее. Михаил еще постоял немного, поглядел на красивый, усыпанный огнями ночной город и вернулся к гостям. Его тут же « изнасиловали» на полный стакан водки. Он опьянел вконец и уже вместе со всеми и громче всех горланил песни, смеялся зло и громко, с бешеным азартом танцевал, опять внося дисгармонию и заметно искривляя пространство вокруг себя. Потом, обессиленный, плюхнулся на диван. Пот градом катил с лица. Волосы — клочьями. Измятая, настежь расстегнутая рубашка, грудь, руки — все было мокрым, липким, неприятным.Даже Димка, снующий взад-вперед, остановился посмотреть на дядю, от которого исходило частое, шумное: хы..хы…хы. А дядя, увидев возле себя именинника, расплылся в умилительной улыбке, затем пальцем нажал Димкин плюшевый носик:

— У–лю–лю, растешь парень, я тебя маленьким помню.

— Михаил, — строго скомандовала Анжелла, заметив, что тот ласково потрепал Димку по щеке, — не трожь ребенка, кожу ему испортишь.

« Говори, говори, это не кожа — это я тебе мешаю», — снова набычившись, пьяно размышлял Михаил.

Милютин уже успел уронить голову, когда Валя стала тормошить его. Михаил встал, покорно побрел за женой, также по-детски стоял, пока Валя одевала на него куртку, с готовностью вытягивал руки. Милютина торопливо попрощалась со всеми, Михаил только поднял руку в приветствии.

— Жена, — с чувством сказал Михаил, когда они вышли из дома на холодный, крепкий ветер, — дай я тебя поцелую. За все, за все… Он ласково обнял ее, такую милую, славную, все понимающую… у нас таких обоев нет — ну и хрен с ними, с обоями этими…как будто все дело в обоях…да…я эти обои.

— Мишенька, не ругайся, люди вокруг…дались тебе эти обои.

— Валюня, не в обоях суть… жизнь пошла другая… а душа не принимает…понимаешь, Валечка?

— Понимаю, Миша, понимаю, — покорно соглашалась жена, — ты только говори тише,

— Пропал Борька, — жаловался кому-то Милютин, бредя и натыкаясь на жену, — а ведь был хорошим человеком. Почему деньги так быстро портят людей? А? « Его засосала опасная трясина..» — вдруг разнеслось по сонной улице.

— Перестань, — урезонила Валя, — еще в милицию попадешь, горе ты мое луковое.

Михаил послушно замолчал, но, видимо, обида так жгла ему душу, что он не выдержал:

— Удивил: паркет, хрусталь, кафель везде, — слышалось его бормотание. — Скоро слоников наставит, начал уже лосниться. «Не смейтесь громко — Виктор Юрьевич этого не любит», — Милютин скорчил испуганную мину Бориса. — А забыл, как мы по очереди один костюмчик… картошечка утром и вечером… и ничего, прожили…теперь им нужен шарм, — голос Михаила опять издевался над кем-то. — Хотел бы я видеть, куда эти гниды исчезнут, если что-нибудь… — Милютин хитро повертел пятерней, изображая это « что–нибудь». Его пошатывало, он все еще был в том чаду, когда все качалось перед глазами и выплывало то настоящее, то прошлое — не поймешь, где что. Вот опять песчаный берег. Борис в частоколе хмурых, готовых на все взглядов; он, Милютин, задыхающийся от бега и тревоги за друга. И никого… никого больше.