Родственник из другой Вселенной

Иван Макарович Яцук, 2019

Научно-фантастический роман известного украинского писателя повествует о том, что стремление к добру, общению, к поддержке есть неотъемлемое свойство Разума; что силы добра всегда будут торжествовать над злыми силами, где бы это ни было: в космосе, крупном городе или небольшой деревушке, иначе жизнь не смогла бы развиться и Вселенная оказалась бы просто холодным, пустым пространством. Роман написан живо, увлекательно, с юмором, доходящим до злой иронии и сарказма, когда речь заходит о нынешней украинской действительности, и рассчитан на самый широкий круг читателей.

Глава четвертая

Через два дня позвонила секретарь мэра и щебечущим по-птичьи голоском, с томным подвывом на концах фраз, сообщила, что Герман Петрович желает встретиться с руководством фирмы «ИС» сегодня, где-то к вечеру.

— Отправляюсь к мэру, — торжествующе сказал зам своему шефу, — посмотрим, какие у него аппетиты.

— Смотри не поддавайся его сладким речам,¬ — предупредил Юра,¬ — это известный ханжа, сладкозвучная сирена.

— Постараюсь, — кратко заверил Истрин.

Герман Петрович Балабан, Днепровский градоначальник, встретил Иcтрина руками, раскинутыми так широко, словно намеревался разом объять шар земной, и одной из лучших своих улыбок, предназначенных для самых ответственных моментов; улыбкой во все лицо, обрамленное розовыми здоровыми щечками с милыми, симпатичными ямочками, с голубыми глазами, как у Мальвины. Голос у него был мягкий, бархатистый, убаюкивающий; движения — пластичными, шаги вкрадчивыми, бесшумными, как у вора, что идет на «дело». В таком обличье он смахивал на красивую, пушистую кошечку — любимицу хозяйки большого, богатого дома. Когти были спрятаны глубоко и надежно.

— Как я благодарен вам, что нашли время заглянуть к опальному градоначальнику, — сказал этот кот Баюн, обеими руками тряся ладонь гостя. Казалось, что в это время для него нет на свете дороже человека, чем руководитель фирмы «ИС».

— Почему опального? — шутливо спросил Истрин.

— Ревнует меня губернатор, — с удовольствием отвечал Балабан, — хочет иметь права первого секретаря обкома КПСС. Области ему мало; хочет рулить и городом. Я бы и не против, если бы деньги давал, а так одни только ценные указания шлет беспрестанно, а их в банк, как известно, не заложишь. Вот и попал в ряды опозиционеров.

Трудно, однако, было видеть человека, более непохожего на оппозиционера, чем товарищ Балабан. Даже «господин» неохотно к нему лепилось.

— Чем могу служить, Герман Петрович? — по — старинному спросил Истрин, начитавшись Гоголя.

— Да подождите вы с делами, — шутливо поморщился мэр. — Давно хотел с вами ближе познакомиться: как-никак, а один из крупнейших градообразующих налогоплательщиков в городе.

–Лидия Андреевна, — громко позвал Балабан, — принесите нам кофе и все такое.

Грудастая, кокетливая секретарша с большими чувственными губами принесла поднос с дымящимся кофе, печеньем, повидлом и бутылкой коньяка, заинтересованно, призывно глянула на Истрина, подвела глазки, поиграла ими и неторопливо вышла, вихляя задом, туго обтянутым короткой юбкой.

— Лида, меня нет уже, — по — домашнему крикнул мэр вдогонку и потом обратился к гостю. — Замучили просители, и все идут к концу дня: непризнанные музыканты, писатели, художники, архитекторы; стоящие на грани закрытия театры, музеи, зооуголки, руководители всяких фондов и ветеранских организаций, школ ну и так далее. Все доказывают свою важность и что если их закроют, то мир и культура погибнет безвозвратно, — он мило улыбнулся своими женственными ямочками и пожал плечами, как будто говоря: ну что поделаешь — приходится терпеть, такая наша участь. И тут же, словно извиняясь за докучные подробности, обратился к гостю товарищеским тоном: — Ударим по коньячку? Рабочий день закончился, можно и расслабиться.

— Спасибо, но мне еще надо возвращаться к своему начальнику; сами понимаете: буду выглядеть нехорошо.

— М — да, это серьезно. Ну, что ж, пейте кофе, Лида его готовит отлично, могу познакомить, если хотите. Печенье вкусное. — Мэр безутешно вздохнул,¬ возвращаясь к своим проблемам. — Так вот, просителей принимаю, морщусь, но приходится и самому быть в таком незавидном положении.

— Да, все мы когда-нибудь бываем в этой не самой выигрышной роли, — подтвердил Истрин, медленно попивая кофе небольшими глотками.

— Как идут дела в вашей фирме? — участливо спросил Балабан, тоже устраиваясь поудобнее и как будто надолго. — Слышал я, вы уже частенько и в Киев наезжаете по служебным делам. Ваше программное обеспечение очень ценится.

— Да, — подтвердил Истрин, — несколько наших специалистов уже работают за границей. Есть наш филиал и в столице. Нам не раз уже предлагали работу в Киеве, но я предпочитаю держаться подальше от начальства.

— Может и стоит согласиться? А чего торчать в провинции, если дело идет вверх? — доверительно сказал мэр.

–Слишком хлопотно в столицах, — ответил Роман Николаевич, — офисы крупнейших кампаний мира часто располагаются в небольших городах. Хотим прославить Днепровск, — сказал он с улыбкой.

— Тоже правильно, — охотно согласился Герман Петрович. — А то как бывает: чуть на вершок поднялся талантик — гоп и он уже в столице, на земляков смотрит через губу. А здесь вы — полные хозяева и уважаемые люди.

Мэр с видимым удовольствием посмаковал кофе, намазал вареньем печенье, небольшими, грациозными кусами неторопливо отправил его в рот. Наконец поставил чашку и сделал серьезное лицо.

— Роман Григорьевич, не буду лукавить, я к вам тоже просителем. В библии говорится: да не оскудеет рука дающего. У нас есть общественная баня — единственная в городе. У многих горожан нет горячей воды, помыться недорого хотя бы раз в неделю можно было только в этой бане. Но она пришла в полный упадок, нужны приличные по меркам города деньги на капитальный ремонт. Поможете?

— Я думаю, поможем, — после некоторого молчания сказал Истрин. — Сам еще недавно ходил по комунальным баням. О какой сумме идет речь?

— Боюсь и называть, — ответил Балабан, явно смущаясь, как стыдливая девица. — За себя никогда бы не просил, но ради города…

— Так сколько же? — настоял Истрин.

— Около миллиона, — с явным усилием выдохнул мэр и полез за платочком, чтобы вытереть пот от неловкости.

— Это многовато, — вздохнув, ответил гость, — но я думаю, что смогу убедить своих раскошелиться на такую замечательную цель.

— Мы представим вам смету; будет все, как положено, чтоб у вас голова не болела насчет истраченных денег, — поспешил добавить градоначальник, чтобы уж полностью снять все опасения.

— У меня она не будет болеть, — улыбнулся Истрин, — а вот если будут финансовые нарушения, то голова будет болеть у вас, и болеть основательно, а может и вовсе повредиться, пока дело не пойдет на лад. Договорились?

— Ну уж вы такое скажете, — шумно замахал руками хозяин кабинета, как будто отгоняя злых духов. — У меня такого сроду не водилось и никогда не заведется. Заметано, будьте спокойны, — радостно, легко заверил Герман Петрович, — я слов на ветер не бросаю — это все знают; отчитаемся, как там, — он поднял палец к небу. — Перед открытием попаримся вместе, если вам дела позволят, — он заговорчески понизил голос, подвинулся к Истрину, моргнул игриво и многозначительно, — И Лиду пригласим…а?

— Это лишнее. Я приду со своим начальником и партнером или только он, если, действительно, дела задержат, — сказал Иcтрин, — а насчет головы не забывайте.

Радушный хозяин кабинета проводил гостя до входных дверей здания и долго благодарно жал руку на прощанье. Даже подождал, пока машина с Иcтриным не отъехала, затем с изменившимся до желчности лицом потер руки, возвратился к себе и некоторое время неподвижно сидел, с удовольствием размышляя, какой он ловкий Гаврила.

— Что за вопрос, конечно, поможем, — сказал Соколан, когда напарник, возвратившись, доложил о ситуации.

Через неделю деньги были исправно перечислены в отдел капитального строительства горисполкома. И работа закипела. Ремонтные работы велись на широкую ногу. Мэр усилий и денег не жалел, щедрой рукой давая разрешения на закупку дорогих материалов, как будто хотел построить в Днепровске баню, которая соперничала бы с римскими банями императора Диоклетиана. Тут был и полированный гранит, и мебель карельской березы, и паркет из благородного мореного дуба, и немецкая сантехника, итальянские обои и многое другое, чего в общественных банях обычно не бывает. Не планировалась такая роскошь и в Днепровске.

Уже перед самым открытием присутственного места Балабан устроил большое совещание с привлечением средств массовой информации, на котором он собирался выступить с большой ораторской речью с использованием средств художественной выразительности, жеста и эмоционального наполнения. Грядели будущие выборы, и мэр намеревался показать всей общественности города всю силу его заботы об общественном благе, всю меру его бескорыстия, ставящего его незримо рядом с Альцестом, Сен-Жюстом и Цюрупой, который, якобы, будучи наркомом продовольствия, падал в голодные обмороки.

И вот когда Балабан Георгий Петрович вышел на трибуну в хорошо отглаженном дорогом костюме, который очень шел к его нежно — алым от легкого приятного волнения щечкам, обрызганным французским одеколоном, весь такой торжественный, праздничный, наполненный общественными чувствами долга и служения высшим идеалам, когда он уже услышал, как дышит жизнью микрофон, готовый передать на весь мир его страстную, зажигательную, исповедальную речь, долженствующую оставить его на служебном посту следующие пять лет; когда мэр был готов произнести хорошо поставленным голосом: « Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий над судьбами нашей отчизны….» — так вот, когда он приготовился уже все это произнести и дальше по строго выверенному тексту с логическими ударениями и многозначительными паузами для бурных рукоплесканий, Георгий Петрович вдруг ни с того ни с сего, самым неожиданным образом, и в первую голову для самого себя, брякнул в микрофон:

— Со всей ответственностью докладываю вам, дорогие товарищи и господа, что я… украл у своего народа на афере с общественной баней девятьсот восемьдесят семь тысяч шестьсот сорок три гривны пятьдесят восемь копеек.

Не знаю каким способом передать тишину, которая залегла в большом зале после такого вступления. Эпитет «гробовая» столь же отличается от истины, как бас непохож на тенор. Однако, бог с ними, этими художественными средствами выразительности, тут не до них.

Сам Георгий Петрович застыл в оцепенении от собственных слов, тупо глядя в перспективу аудитории. Когда наконец мэр оклемал от изумления, он съежился, посерел, из свежего огурчика превратился в соленый магазинный, не пользующийся спросом, лоб его покрыла густая испарина.

— Извините, господа, я что-то не то сказал, — пролепетал он скороговоркой, пытаясь поскорее замять этот глупый инцидент и заглядывая в конспект речи. — Я хотел сказать, что…я украл у своего народа на афере с баней девятьсот восемьдесят семь тысяч шестьсот сорок три гривны…

Тут уж могильную тишину зала прострелил чей-то ехидный смешок, потом еще и еще. Мэр затравленно оглянулся, ища глазами наглеца, который подделывается под его голос. Но наглеца нигде не было, голос принадлежал только ему. Другой на его месте уже окончательно бы растерялся и стал давать признательные показания, но не таков был Георгий Петрович, прошедший огонь, воду и медные трубы от твердого троечника и общественно активного пионера до мэра Днепровска. А это, я вам доложу, ох какой долгий и ухабистый путь. Оратор печально сморщил лицо, приложил руку ко лбу, стал его растирать.

— Простите, господа, — сказал он болезно, — со вчерашнего дня со мной происходит нечто странное. Жена убеждала меня взять больничный: всю ночь меня мучили кошмары, я постоянно превращался в каких-то бандитов, взяточников, казнокрадов. Нервное истощение. Ничего, это пустое, бывает, — мэр наплевательски махнул рукой, — Я сейчас сосредоточусь. Отдыхать будем потом, — он попытался улыбнуться прежней своей улыбкой врожденного канальи и твердо продолжил: итак… я украл у своего народа….

Зал разразился гомерическим хохотом. Но Балабан на этот раз не остановился, а уверенно продолжал: Вместе со мной за отчетный период наиболее отличились украденными суммами путем составления фальшивых смет и завышения стоимости стройматериалов и прочих злоупотреблений следующие руководители строительных организаций в алфавитном порядке:

Зал опять замер, как океан во время штиля, слышно было, как под кем-то заскрипело кресло.

— Товарищ Ахмоненко похитил триста сорок тысяч пятьдесят восемь гривен двенадцать копеек.

Товарищ Бублик — двести девяносто тысяч триста двадцать три тысячи гривен, — оратор поднял голову и извиняющимся голосом сказал: Список большой, поэтому, товарищи, копейки буду округлять до гривен.

— Товарищ Вотченко — четыреста двадцать шесть тысяч сто сорок семь гривен.

— Товарищ Дульский — мэр резко сдернул с себя очки и сурово глянул в зал, призывая его возмутиться вместе с ним. — Совсем уж безобразие, пятьсот девяносто восемь тысяч четыреста пятнадцать гривен. Больше, чем мой зам. Не по чину берете, Аркадий Ильич.

С кресла вскочил упитанный господин в новеньком фирменном джинсовом костюме. Видимо, это и был упоминаемый Аркадий Ильич.

— Жора, что ты мелешь? — закричал он с места. — Очнись, кто может здесь больше тебя украсть? — он уверенно обратился к залу за поддержкой. — Я меру свою знаю, а тебе надо лечиться.

В зале стало происходить нечто, невыразимое художественными средствами капиталистического реализма. Здесь мог бы помочь разве что инструментарий абстрактного авангардизма, но я им не владею. Приходится пользоваться арсеналом вялых слов и картин неистовства чувств и стихий, как то: шторм, штурм, овации после доклада Леонида Ильича Брежнева, извержение вулкана в Исландии, встреча Гагарина на Кубе, лесные пожары в районе Лос-Анжелеса, здравицы в честь Ким Чен Ира, «Девятый вал» Айвазовского», очереди за колбасой «Московская» 30 декабря 1989 года, осуждение творений Солженицына на собрании в Союзе писателей, изумление мировой общественности при известии о телах инопланетян, якобы доставленных на базу ВВС Соединенных Штатов Америки, гипотетический взрыв водородной бомбы в деловом квартале Лондона, голосование в Верховной Раде по закону о статусе русского языка и тому подобных катаклизмов и экстремальных явлений.

Приблизительно такой эффект имела выходка мэра. Со всех сторон загудели возмущенные голоса и понеслись непотребные, неинтеллигентные слова типа « сам дурак», «осел», «козел», «чушь», «собака лает — караван идет», «рука Москвы», «кремлевская песенка», «кремлевская зозуля» и еще что-то кремлевкое, «бездарный фэйк», «Геть!», «очумел окончательно, идиот», «ганьба!», «долой политическую проститутку!», «это провокация»; «боже, до чего мы дожили»; «да заткните, наконец, ему глотку»… и другие, совсем уже непечатные крики души, высказывания, экспромты и эскапады.

Шум нарастал, все смешалось в доме Облонских, то бишь в зале гориспокома. Требовали снять оратора с трибуны, а тот бубнил все новые имена и цифры, не обращая внимания на помехи. Он дошел уже до «Л», когда его осторожно взяли под руки и вывели. А в душный воздух зала настырно неслось: Лавенко: триста тысяч девятьсот шесть гривен. Лернер: двести…

Заседание закончилось, но многие не уходили, а сгруппировавшись в кружки и компании, дружно и горячо обсуждали случившееся и что за этим последует. Каждый отрицал приписанную ему сумму, а некто Дряблов неодобрительно думал о себе: « Девяносто шесть тысяч…. А у Елецкого четыреста с гаком…куда ж я, идиот, смотрел?! Какая разница за какую сумму отвечать? Что, тебе нельзя было вместо итальянского кафеля подсунуть харьковскую плитку? Эх ты, дурында». Так думал не только Дряблов, но и некоторые другие, которых можно было узнать по кислым физиономиям с явно заниженной самооценкой.

Правда, их лица светлели, когда они подходили к группкам, где бурно обсуждали, откуда у мэра такие точные сведения и какой им будет дан ход. Большинство сходилось на мнении, что уважаемый человек сошел с рельсов и потому недееспособен с юридической точки зрения, а отсюда, кто ж ему поверит. Но все равно лица оставались испуганными, что весьма тешило тех, кто отставал в хищениях.

При самом беглом подсчете получалось, что если коллега стибрил у демократическкого, сугубо унитарного государства, например, пятьсот тысяч гривен и получит двенадцать лет «сижу за решеткой в темнице сырой», то другой хват, слямзивший по неопытности только сто тысяч, отсидит на нарах каких-нибудь два с половиною года — чи ни срок! Есть повод хихикнуть и потереть руки от удовольствия.

Споткнувшегося на ровном месте мэра привезли благополучно домой, уложили баиньки и приказали жене строго-настрого не допускать мужа ни к каким средствам коммуникации, как-то: компьютерам, магнитофонам, диктофонам, к речам с применением ораторских жестов, но особенно беречься от журналистов.

Георгий Петрович выздоравливал очень медленно. По настоянию специалистов жена ненавязчиво, исходя из состояния здоровья, ласково расспрашивала его, когда он в последний раз воровал крупные суммы, которые могли повлечь за собой такие печальные последствия. Больной затравленно озирался, вначале все категорически отрицал, но потом все-таки начал медленно сдавать позиции, и его признаний хватило на три страницы убористого текста. Все же баня была его последним пунктом, а далее шли уже сущие мелочи вроде икряного осетра в десять килограмм, подаренного рыбинспекцией и не существующего, якобы, в природе Таврии согласно отчетам этой самой рыбинспекции.

Остановившись на этой проклятой бане, жена стала выуживать более подробные сведения, связанные с этим объектом благотворительности мужа. Так дело дошло до разговора с руководителем «ИС». Позвонили Истрину. Тот подтвердил факт такого разговора и что он, в самом деле, пошутил насчет больной головы, но никогда не думал, что Георгий Петрович все так примет близко к сердцу. Анна Семеновна тут же разрыдалась и попросила Истрина взять его слова назад. Тот легко согласился, но сказал, что насколько он знает психологию, то, чтобы отпустило, надо искренне раскаяться, возвратить все туда, где оно хорошо и даже плохо лежало, и тогда проблема исчезнет сама собой.

Так несчастный мэр и сделал. Он перечислил со своего личного счета, а также со счетов деда, бабки, дальней одинокой тетки, жены, малолетнего внука, а также со счетов нескольких подставных фирм деньги в казначейство, продал три автомобиля зарубежных марок, двухэтажный дом на берегу Днепра в заповедной зоне, две квартиры в Днепровске, автозаправочную станцию, кафе-бар «Монако» с правами казино.

Все деньги от продаж также были отданы государству, несмотря на упорное сопротивление семьи, у которой остались крохи в виде еще одного роскошного дома в центре города с маленьким озерцом, зооуголком, кортом и забором, напоминающим уменьшенную копию великой китайской стены. Тут уж Георгий Петрович ничего не смог поделать с истошными криками жены: « Режь меня, бей меня — не отдам! Мы разорены окончательно!».

Сам Балабан, чтобы не слышать этого отчаянья и чтобы окончательно выздороветь, ушел в мужской монастырь, находящийся в нескольких километрах от Днепровска. Там он стал смиренным послушником, отрастил бороду и по рассказам очевидцев печет хлебы для монастырской братии. К нему возвратилось здоровье, сила и ум, он говорит то, что думает и не боится этого. Игумен не нарадуется, что бог послал ему такого работника. В отношении других участников «дела о бане» ничего неизвестно, так как они люди маленькие, а о людях маленьких пресса старается не упоминать.

А на фирме «ИС» все шло своим чередом. Один раз в неделю Соколан ходил на заседания какой-то партии социал-демократического толка. На вопрос Романа, что он там делает, Юра неохотно отвечал, что не может равнодушно смотреть на неустройство, беспорядок в стране; надо что-то предпринимать для улучшения; мол, кто же это будет делать, если не мы. Периодически, перед очередными выборами, в их квартире появлялись кипы листовок, плакатов, портретов, флагов и прочей политической амуниции, было даже два мегафона с отполированными от употребления держателями. Юра куда-то часто звонил, оживленно и увлеченно с кем-то разговаривал, спорил, принимал к сведению и исполнению приказы и указания, сам кого-то наставлял, к нему приходили какие-то люди с озабоченными лицами, приносили и забирали агитацию, горячо обсуждали некие списки и перечни мероприятий.

Но постепенно энтузиазм Соколана угасал. Он возвращался с заседаний все более недовольный и мрачный. По его словам, в партии засели, как и везде, карьеристы, думающие только о себе; партия им нужна только для того, чтобы пробиться наверх и приобщиться к распределению благ. Роман в ответ лишь насмешливо хмыкал и ждал, чем все это кончится, не пытаясь поколебать Юрины идейные устои.

Фирма продолжала набирать вес, вызывая завистливые разговоры, как среди официальной власти, так и в криминальном мире. Однажды был звонок глухой ночью. Соколан взял мобильник, удивляясь, кто мог так поздно звонить. Грубый, развязный, пьяный голос на блатном языке потребовал встречи завтра в ресторане «Восток» в семь вечера.

— Ну что, пойдем? — спросил Юра соседа, когда тот спросонок понял, о чем идет речь.

— Пойдем, — ответил Роман, — порадуем местную криминальную публику. Врага желательно знать в лицо, — потом добавил уже серьезно: — надо раз и навсегда покончить с татаро-монгольским игом. Добровольно они от нас не отстанут.

Они пришли точно по времени, заняли свободный столик, заказали солянку сборную мясную, любимое блюдо Юры, салаты, персиковый сок.

— У нас вечером заказывают спиртное, — с неподвижным лицом сказал официант, держа наготове шариковую ручку, чтобы записывать кагоры и мадеры.

— А мы не заказываем, — ответил Роман, — мы люди бедные, мы хотим только поесть.

— Для «только поесть» существуют забегаловки, а у нас ресторан, — нахально настаивал парень.

— Иди, дорогой, иди, — попросил Истрин, — когда мы чего захотим, мы тебе об этом скажем.

— Я вас обслуживать не буду, — сказал официант, повернулся и сделал несколько шагов от столика.

— Вернись, — тихо, но со страшной силой в голосе приказал посетитель.

Парень поднял ногу в прежнем направлении, потом она зависла на несколько секунд, опустилась; хозяин ноги развернулся и роботообразно вновь подошел к столу.

— Повтори, пожалуйста, наш заказ, — попросил Роман, — правильно ли ты нас понял?

— Два овощных салата, две сборных солянки, два персиковых сока, хлеб, соль, специи и никаких возражений и задержек, придти по первому требованию, — механически повторил официант.

— Теперь все правильно, — сказал Роман, — и выучи раз и навсегда: посетитель всегда прав, даже если он заказывает ложку воды.

Официант хотел молча кивнуть головой, но перестарался и получился почти русский поклон в пояс, после чего он попятился и пошел к окну выдачи блюд. Там к нему тут же подскочили его коллеги и стали расспрашивать, в чем дело.

— Ничего не пойму, — испуганно отвечал парень, — ноги сами пошли, все вылетело из головы, и я только слушал. Они спиртное не заказали, ну я и ответил им, как нас инструктировали — а, вишь, что получилось.

— Говорят, в городе спецагенты орудуют со сверхспособностями, оружием и с новейшими приспособлениями, — шепнул один из работников ресторана, — может, это они и есть? С особыми полномочиями. Спиртное не заказывают — это уже о чем-то говорит. Надо доложить администратору.

Администратор, крепкий орешек и ушлый карась, только повертел пальцем у виска и отправил доносчика работать, потому что дело происходило в пятницу, и ресторан наполнялся с каждой минутой.

Официант принес заказ через десять минут, то есть очень быстро; элегантно, сноровисто все расставил, подал и молча, чуть быстрее, чем этого требовала ситуация удалился, видимо, опасаясь какого-нибудь очередного курьеза.

Прошло около часа. Ребята успели все съесть, выпили сок, расплатились и решили уходить. Но только они собрались подняться, как на плечо Юры легла тяжелая рука. Он обернулся. Перед ними стояли двое конкретных пацанов с узкими волчьими лбами и лицами, которые ясно говорили, что у парней природные способности к работе в органах принуждения. Одна из этих небритых, отягченных рукоприкладством физиономий с легким туманом в бесцветных и хитрых глазках небрежно сказала, назидательно наставив пистолет толстого, длинного пальца:

— Начальство не опаздывает, а задерживается. Надо это знать. Сказано вам на семь — так ждите хоть до самого закрытия. Ишь, выпендриваются здесь.

— Я не понял, кто выпендривается, — ответил Юра. — Мы честно пришли, честно ждали, а те, кто нас пригласил, поступают невежливо, если не сказать бескультурно. Так в деловом мире не поступают. Время — деньги. Роман Григорьевич, сколько стоят наши полтора часа, которые мы потратили на поездку и посещение ресторана?

— Пожалуй, тысяча долларов — не меньше, — ответил Истрин.

— С вас, господа, тысяча долларов неустойки, — продолжал Соколан, как они предварительно договорились, — а потом будем продолжать беседу, если вам это надо. Такса такая же.

— Вы че, шестерки, мухоморов объелись? — закричал один из незнакомцев, бешено сверкая глазами и дергаясь всем телом. — Да я вас сейчас урою.

— Юра, по — моему, у него нервный срыв, — сказал Роман, — надо парня спасать.

«Парень» вдруг сделал руки по швам, затих и остолбенел.

— Серега, — обратился Истрин к другому «собеседнику», — вы только что из кафе «Ивушка», где получили полторы тысячи баксов. Давай тысячу, а на остальные будем гудеть и беседовать. Иначе, тоже успокоишься, как твой нервный приятель.

Серега посмотрел на своего кореша, который пытался что-то мычать, но только судорожно глотал ртом воздух; руки его по-прежнему были в положении «смирно». В глазах растерянность и страх. Напарник обернулся назад, дал отмашку рукой, и откуда-то из глубины зала рванулась группа из четырех человек, на ходу выхватывая из карманов пистолеты и ножи. Но, подлетев к столику, «группа захвата» остановилась, замерла, а потом выложила на стол оружие и чинно выстроилась возле остолбеневшего дружка.

— А ты, Серега, чего стоишь, как засватанная девица? — обратился к тому Роман, — выкладывай награбленное и пиши расписку, что добровольно жертвуешь на интернат для инвалидов детства.

Тот покорно положил на груду стволов свои два, затем пакет с баксами, пачку гривен. Тут же прибежал с решительным видом администратор, но увидев стол и шеренгу застывших налетчиков, побледнел и смирненько стал сбоку, потом хотел вообще незаметно смотаться, но Истрин его остановил:

— Администратор Беденко, — сказал он строго, — примите оружие по описи и завтра же сдайте милиции. Скажете, что нашли после закрытия ресторана. Деньги я вам не доверяю, а перечислю самостоятельно. Ну что? — обратился он к Сереге, — беседа получилась содержательной, правда? У вас есть еще что-то сказать? Нет? Тогда предлагаю отнести вашего нервного подельника домой к его Риточке и через пару дней он придет в норму и тут же пойдет оформляться грузчиком на угольный склад. Так как там только одно вакантное место, вы, Серега, и остальные, найдете работу самостоятельно на базах, где нужна большая физическая сила. Платить там будут меньше, чем по кафе, притонам и ресторанам, но на жизнь заработаете. Порог этих заведений не переступать, потому что возникнут сложности с передвижением. — Господин Беденко, — Роман повернулся к администратору, — никаких заказов спиртного насильно — так и скажите своему Василию Никифоровичу, — и никаких поборов с официантов. Солянку и все другие блюда делать строго по закладке, со свадеб и юбилеев не воровать; брать, что вам сами оставят. У меня все. Свободны, как птицы.

Налетчики, приняв на руки своего недвижного главаря, удалились. Люди, сидевшие за соседними столиками, казалось, ничего не видели и не слышали, кроме привычной ходьбы и разговоров. Оркестр играл, певица пела, стоял обычный ресторанный шум и гам. Так разрулили ситуацию с криминалитетом.

Конец ознакомительного фрагмента.