Ключевой вопрос

Иван Сабило, 2022

Автор представляет новый взгляд на работу следственных органов, которые в отдельных случаях могут руководствоваться не только "буквой закона", но и здравым смыслом, и глубиной понимания всего, что привело к совершению преступления. И если не встать на сторону преступника, то постараться сделать так, чтобы он не понёс наказания, так как на нём лежит ответственность за жизнь и судьбы других людей. Прежде всего за жизнь ещё не родившегося ребёнка. Таким образом "узаконенная справедливость" вступает в противоречие со справедливостью личностной, душевной. Это фабула романа. В нём показана наша современная жизнь с её острой проблематикой – межгосударственными взаимоотношениями, пандемией, другими острыми вопросами, решение которых может привести к более упорядоченной жизни людей.

8

Андрей Евгеньевич позавтракал вместе с женой и детьми, отвёл сына в детсад и приехал в следственный отдел. Первый, кого он встретил, был капитан Дорофеев.

— Как дела? — спросил Маков. — По Смоленской разобрались?

— Там нет особых сложностей, — сказал Дорофеев и энергично потёр себе виски. — Графологи подтвердили, что прощальное письмо изобразил именно самоубийца.

— Укажите в рапорте и отдайте секретарю.

— Нет секретаря, ушла в декретный отпуск.

— Ага, я так и думал. И кто теперь вместо неё?

— Пока никто. Скачков решает.

— Тогда мне. Что с мамашей? Она то хоть жива?

— Жива. Отпустили её из больницы. Хмелёв передал ей ключи. Потеряв сына, в короткий срок стала буквально седая. Значит, что-то было не так в твоих с ним отношениях. — сказал Дорофеев и снова потёр виски. — Я бы судил таких дамочек за преступную халатность в отношении детей. Тогда и другие бы задумались, как нужно обращаться с детками.

Два года Маков работает с капитаном Дорофевым — исполнительным и чётким, готовым, не щадя сил и времени, заниматься розыскным делом. И многое им удаётся даже в самых, казалось бы, трудных ситуациях. Надо — значит надо, и весь вопрос. Хотя в одном не идеален — любит выпить. И сейчас Маков понял, что его помощник накануне слегка перебрал, поэтому излишне критичен в отношении несчастной женщины. Легче всего теперь ткнуть пальцем в самого близкого к покойнику человека и обвинить его в недосмотре. И не обмолвиться о тех, кто влияет на нас, кроме наших отцов и матерей. Разрушительно влияет. И где государство, способное противостоять этому? И где люди, которые, по вменённой им обязанности должны ограждать растущие особи от роящихся вокруг них изъянов и пороков?

— Суровый ты в отношении матери, — сказал он. — А что мы, так называемое государство, сделали, чтобы оградить от беды нестойкую душу? В продовольственных магазинах бывал? Слышал, как там полки пищат и трещат от водяры, всяких висок, коньяков и прочей бодрости?

— Товарищ майор, прошу без намёков. Они тоже считаются продуктами. Их потребляют вместе с колбасой, рыбой, курицей и даже пельменями. Разве не так? Кроме того, все мы отдали и продолжаем отдавать дань зелёному змию.

— Очень может быть. Но…

— А что касается меня, вчера двоюродный брат из Краснодара приехал. Пять лет не виделись. И что, прикажешь нашу встречу ром-бабой с простоквашей отмечать? — Дорофеев привычно потёр виски, понюхал пальцы и рассмеялся: — У меня был один знакомый пенсионер, кстати, тоже следователь, но бывший. Так он, когда у него спросили, сколько спиртного принял за свою жизнь, на время задумался, в уме посчитал и брякнул: «Если совсем откровенно, вёдер сто пятьдесят набежало».

— Так и сказал?!

— Ну да, сто пятьдесят. Я спросил, а почему он счёт на вёдра ведёт? Не из ведра же он водку хлебал? Он в ответ, мол, так быстрее, а если на бутылки, то слишком долго считать.

— Экий оригинал! Сколько же всего наберётся, если перевести на бутылки?

— Смотря какое ведро. Обычное — литров десять, а то и двенадцать. А закуски, если перевести на килограммы, и того больше. Тонны выйдут!

— Ничего себе, — сказал Маков. — Выходит, мы таким неординарным способом легко и просто присоединяем хорошее и полезное к дурному и вредному. Я уж не говорю о сигаретах и другой стандартной радости вроде вина и пива. И всё это общедоступно и легально.

— Да, но были же попытки сухого закона — и к чему это приводило? Только росло число покойников от сивухи и палёнки.

— Тогда, может, не надо совсем запрещать, но как бы слегка отдалить от нас зелёного змия, — усмехнулся Маков. — Убрали бы в особые лавочки. Скажем, в подвальные. И всех потребителей спиртного при входе радостно встречали бы красочно изготовленные забулдыги с орденами «Сизого Носа» на испитом табло. При этом нахваливали: «Ага, подстаканник двуногий! И ты пошёл на рекорд вместе с нами!»

— Смешно, — хихикнул Капитан Дорофеев.

— Постой, доскажу. Или, наоборот, учинили бы алкогольную лавочку на пятнадцатом или даже двадцатом этаже. И без лифта. И чтобы по ступенькам туда и обратно. А для поощрения наиболее активных покупателей учредили бы почётное звание «Мастер спирта»! — весело и в то же время несколько смущённо рассмеялся Маков. Он и сам не ожидал от себя, как ему показалось, столь отклонённого от здравого смысла остроумия.

— Наивная и вместе с тем жестокая идея, — ответно усмехнулся капитан Дорофеев. И постарался придать их полемике разумный ход: — Спиртное законом не запрещено. К тому же мальчик нашей седовласой мамы не просто выпивоха, а наркоман. А это, как говорится, две большие разницы. И почти всегда — с приветом!

— Ясно, — сказал Маков. Ты осуждаешь, но не порядки, при которых становятся наркоманами, а мамочку. Теперь к вопросу о тебе. Ты женатый и горячо любишь свою Регину. Да или нет?

— Ну да, а что?

— Мой дружеский совет: не тяни время, заводи детей. При детях, говорю это из собственного опыта, как-то стыдно ставить на стол бутылку и наливать из неё. Потом с ними же вести беседу и воспитывать их заплетающимся языком. Они слушают и снисходительно посмеиваются. А иногда и просто тебя жалеют, что ещё хуже. Выходит, привыкли мы к тому, что всё давным-давно устаканилось, и, значит, не следует ничего менять. И лимит на революции, дьявол бы их побрал, исчерпан.

— Ох, майор, какой-то нынче ты взъерошенный. Или что-то случилось? Божусь, твоё классическое внутреннее устройство подвергается немалой коррозии и намекает на то, что взведён курок на…

— Не строй догадки, ничего особенного. Просто набралась в голове масса докучливо-панических мыслей, бульдозером не разгрести. Придётся пылесосом пройтись.

— Хорошо сказал. И бульдозер с пылесосом приплёл. Но мне спиртное не мешает. Оно никому не мешает, если знать меру. Главное, не допускать перебору.

— Ты прав, ни в чём не допускать перебору. В том числе в словах. А мы в данный момент допускаем. Скачков здесь?

— Да, тебя ждёт. Хочет чем-то обрадовать.

— Чем?

— Сам скажет. Не могу отнимать у него впечатление от твоей безмерной радости.

— Даже так? Интересно. Тогда пока.

Конец ознакомительного фрагмента.