Каратель

Иван Тропов

Он потерял все. Теперь он сам загнанный зверь, и у него совсем немного времени до смерти…Его последние силы – жажда мести. Его последний шанс – сделать своим оружием пленницу. Одну из них: безжалостную, бессмертную, безупречно прекрасную… и бесконечно хитрую?Кто у кого в плену?

IV. ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ

На рассвете мутный сон перетек в реальность, еще более мерзкую.

Я соорудил марлевую повязку, но тяжелая вонь разложившейся плоти сочилась и сквозь марлю, и сквозь ватные тампоны. А тела рвались под штыком лопаты, отказываясь заползать обратно под землю.

У меня разболелась голова, а в довершение всего снова закололо в руке.

Я похолодел. Бросил лопату и несколько минут сжимал и разжимал кулаки, шевелил пальцами, проверяя, не пропала ли жилка над правым большим пальцем.

Она проступала под кожей, и все-таки мне казалось, что палец на правой руке не так уверенно поднимается вверх, как на левой. Не так высоко… Но обе руки здорово замерзли, и может быть, правая онемела чуть сильнее. Руки по-разному сжимают черенок лопаты.

Я нащупал в кармане перчатки, натянул их и снова взялся за лопату.

+++

Горячая ванна не привела меня в порядок. Все вокруг, кажется, пропиталось вонью гниющих тел. Боль в руке чуть стихла, но еще оживала с каждым ударом пульса. Голову стягивал тугой обруч, никак не желал отпускать…

Диана уже ждала в столовой. Чистенькая, свеженькая и улыбчивая.

— Доброе утро, мой господин… О! — она нахмурилась, рассматривая меня. — Кажется, вы неважно спали?

Если и было в ее голосе сочувствие, то напускное. Сама она лучилась изнутри радостным ожиданием чего-то. Хотел бы я еще знать, чего…

— Зато вы сегодня необычайно веселы, Диана.

— Отчего же мне грустить? Мой ученик делает удивительные успехи.

— Меня беспокоит учительница.

— Прошу прощения?

— И сегодня, и вчера вы не делаете вот этого…

Я попытался как можно ярче вспомнить ощущения, какие я испытывал от ее сложного финта.

Судя по цепкому холодному касанию, она поймала образ.

— Ах, это…

Атака была молниеносной.

Ледяные щупальца лавиной обрушились на меня, шлепая со всех сторон. Я пытался следить за ее касаниями, сбрасывать их с себя — оборвать каждое из них было несложно, они рвались как тонкие нити. Заметил — и сбросил с себя… но их было много, слишком много, и я почти пропустил момент, когда из лавины мелких тычков, словно акулы из-за косяка мелких рыбешек, обрушились тяжелые удары. Настоящие.

Вонзились ледяными гарпунами, пробивая мою защиту, пуская во мне корни, наполняя самыми странными желаниями и эмоциями, — но я еще успевал выкорчевывать их прежде, чем они разрастались.

Мириады мелких шлепков отвлекали — и все-таки я замечал, когда из-за этой завесы Диана обрушивала настоящие удары.

Минуту или две — время становится другим в такие моменты — мы боролись, затем она отступила.

— Теперь вы довольны? — спросила Диана.

Я не спешил с ответом. Я отбил ее атаку, да…

И все-таки меня не покидало ощущение, что это не тот финт. Вроде бы, и то же самое, что я помнил… и совсем не то! Но вот в чем именно различие…

— Н-не знаю, Диана… В ту ночь, когда…

— Не надо! — оборвала она, поморщившись. — Я прекрасно помню ту ночь.

— Когда я потом к вам вернулся, уже один. Тогда вы делали то же самое… но иначе.

— Разумеется, иначе. После сотрясения мозга все делаешь иначе. По меньшей мере, медленнее.

— Медленнее, — согласился я. — Только сама атака была… чуть другой. Опаснее.

Диана терпеливо улыбнулась.

— Разве?

— Да.

Ее улыбка стала снисходительной.

— Чем же она была иной?

— Если бы я помнил точно, чем, я бы сразу и сказал — чем!

Диана только вздохнула и покачала головой.

Но я своим ощущения верю больше, чем ее словам.

— И все-таки финт был другим. Я прекрасно это помню. Сотрясение мозга было у вас, а не у меня.

— Влад… В ту ночь не только я была напугана. А у страха, как известно, глаза велики.

— Когда я спустился к вам в подвал второй раз, я уже не был напуган.

— Ах, прощу прощения, — она снова улыбнулась, снисходительно, будто играла веревочкой с неуклюжим щенком. — Я говорила не столько о страхе, сколько об испуге при встрече с непривычным. В ту ночь вы впервые отведали моего обращения. А все новое сперва, пока не разберешься и не обвыкнешься, кажется сложнее, чем есть на самом деле. Теперь же, когда вы выучили мою манеру, все кажется вам проще.

Кажется…

Мне кажется, что чего-то ты не договариваешь…

А, к черту все это! Что толку от этих занятий, если я не отыщу способ найти ту чертову суку? Способ найти ее незаметно.

Нельзя ее всполошить. А сейчас она настороже. Она ждет меня. Не просто так она выставила слуг в Смоленске, ох, не просто так… Ее пурпурные и так-то ребята не промах, а сейчас внимательны вдвойне. Пытаться следить за ними, чтобы выйти на их гнездо — самоубийство. Если уж Гош не смог…

Впрочем, одна ниточка еще остается. В том морге у них было что-то серьезное. Три жабы сразу.

Одну я убил, но две молоденькие остались. И обе — с явными следами хозяйки. Из того же гнезда, что и пурпурные. Там и чертова сука, что оплела их всех невидимой паутиной…

Молоденьких жаб охраняют, но всего двое пурпурных. А сами жабки… даром паучих залезать в чужие головы они не обладают, внимательности пурпурных тоже нет. Если как-то удастся зацепиться за этих жабок, проскользнув мимо пурпурных…

Что там, внутри пристройки?

Не хотел я туда соваться, но теперь, видно, не избежать.

У них там было что-то серьезное. Значит, должны туда вернуться и после того, как я убил ту третью жабу.

Вернутся. Может быть, вдвоем. А может быть, снова втроем. С еще одной жабой, которой я прежде не видел…

Три жабы. В одном месте.

Я усмехнулся.

— Чему вы смеетесь, Влад? — нахмурилась Диана. — К чему эта улыбка висельника?..

Да, висельника. Лезть в пристройку к трем жабам — уж проще сразу в петлю.

Но есть ли у меня другой выход? Это последняя ниточка…

+++

После двух дней на «мерине» родной «козленок» казался странным, угловатым и каким-то недоделанным.

— Все равно тебя не брошу, потому что ты хороший…

А кроме того, на «мерине» туда и не подъедешь. Не того масштаба городишко. Сразу в глаза бросится.

Я достал из бардачка карты. Из стопки моих выпала и карта Гоша — с пометками, как добраться к дому жабы. Внутренний карман плаща, где лежала записка Гоша, словно налился тяжестью.

Никуда не суйся.

Я засунул карту Гоша в бардачок, развернул свою.

Сначала зелень и черные линии прыгали перед глазами, но затем я заставил себя успокоиться. Нашел то место, и минут за двадцать запомнил все, что было нужно. Завел «козленка» и стал разворачиваться.

+++

Карты, как всегда, врали.

Я убил два часа, прежде чем смог подобраться к городку с юго-востока… То есть надеюсь, что теперь выбрался. Если не ошибся, пока крутился по проселочным дорожкам и едва приметным просекам, давно заросшим березовым молодняком.

Дальше кусты встали сплошной стеной, проехать невозможно. Да и не стоит, пожалуй. До городка меньше версты осталось. Если я не заплутал…

Я вылез из машины и пошел через лес. Ветви впереди редели, показались крыши домов. Метров через сто я пересек просеку — и дальше старых деревьев не было, лишь разросшийся молодняк.

Да, это и есть тот пустырь за больницей… Саму ее, правда, еще не видно. Как и морга за ней. И пристройки.

Но уже близко.

Последняя ниточка…

И — как знать, не оборвется ли вместе с этой ниточкой — и ниточка моей жизни…

Меня колотило мелкой дрожью. Я постоял, пытаясь успокоиться. Закрыв глаза, изо всех сил прислушиваясь — не шевельнется ли предчувствие.

Но оно молчало. И я чувствовал себя странно голым. Молчит ли предчувствие? Или вообще покинуло меня?

Нет, нет! Некуда было ему деваться. Когда два дня назад я ездил к дому Старика, предчувствие молчало — и все вышло удачно, ничего со мной не случилось.

Но, может быть, оно молчало — потому что ушло. А что все прошло нормально — так это просто совпадение. Потому что на том пустыре никого не оказалось. Сглупили пурпурные. А если бы они там были…

Я потер лицо ладонями, зажмурился до рези в глазах. Выдавил из себя эти предательские мыслишки и сосредоточился, как перед касанием чертовой суки.

Подавить все эмоции. Выровнять их, как ряд клавиш рояля. Все отжаты.

Чтобы внутри — все тихо. Тихо-тихо. Вот так, да.

Теперь можно открыть глаза и двигаться дальше. Медленно. Прислушиваясь к далеким шумам городка. К тому, как ветер ворошит голые прутья. Только ли ветер?..

Я сделал длинный крюк вправо, потом влево — не хочу, чтобы кто-то оказался за спиной, когда я буду думать только о том, что впереди.

Но в ушах — лишь шум ветра да легкий шелест ветвей — от ветра же. Когда раздвигает кусты спешащий человек, звук дугой. И перед глазами скользили только черные прутья кустов. И предчувствие молчало. Никого.

Тогда я двинулся вперед. Еще медленнее. Этот пустырь — самое подозрительное место вокруг. Если кто-то из пурпурных днем следит за больницей, моргом и пристройкой, должен поглядывать сюда. Не качнется ли ветка, и не мелькнет ли в черных кустах белое пятно лица…

У меня ушло десять минут, прежде чем я добрался до нужного места, вытащил из кармана зеркальце и осторожно поднял его в просвет между ветвями кустов. Покрутил, ловя нужное направление…

Я крутил зеркальце так и эдак, но попадал куда-то не туда. Я прекрасно помню задник больничных корпусов. Мы с Гошем проезжали совсем рядом, а потом я несколько дней следил за пристройкой. Точно с того места, где стоял сейчас.

Но в крошечном зеркальце все было развернуто, и еще мешались прутья кустов. Ни черта не понять, где там пристройка! Словно вообще в другое место приехал! А здесь нет ничего. Ни стены малинового кирпича, ни красной черепицы…

Прошло минут пять, прежде чем я понял, что пристройки и в самом деле нет.

Я убрал зеркальце, выбрался на ухабину повыше и выглянул поверх кустов.

Фонарики, на причудливых литых столбиках, остались. Осталась и мощеная площадка. А вот там, где была пристройка к моргу — лишь грязь, перемешанная со строительным мусором, из которой торчали столбы фундамента.

На стене морга остался силуэт пристройки: штукатурка отбита до старого желтого кирпича, по краям дырки толстых дюбелей. А посередине — новая кладка, полтора на два метра. Из хорошо знакомого плотного малинового кирпича.

Вот она, дверь, через которую я надеялся забраться внутрь. Сначала просто осмотреться и уйти. А потом, ночью, когда они все приедут, пурпурные проверят домик и уйдут, и чертовы суки останутся одни, я бы через морг вошел в эту дверь…

Уже не скрываясь, я выбрался из кустов и побрел прочь, вниз по угольно-черной дороге из свежего асфальта, чистенькой, без единой трещинки.

В голове было пусто.

Шлагбаум перед выездом на шоссе остался. Но красные диоды сейчас не горели. Такой же мертвый, как и останки пристройки…

Ноги сами принесли меня на стоянку чуть дальше по шоссе. В маленькую закусочную.

Здесь было тепло, здесь вкусно пахло, и здесь были живые люди. Я забрался на высокий табурет у стойки.

— Кофе.

— С сахаром, со сливками?

Я уже открыл рот, чтобы сказать да — на автомате, краем сознания, уйдя в то, что же мне теперь делать…

И теперь словно вынырнул из сна. Без всякого кофе.

Женщина внимательно глядела на меня. Должно быть, вид у меня был малость не в себе.

— С сахаром, со сливками?

— Давайте и с тем, и с тем.

Пока она доливала сливок, я оглянулся. Маленький зал на четыре крошечных столика. Два из них были заняты. Веселая парочка и грустный мужик, уткнувшийся в журнал, разложенный между чашкой и блюдечком с пирожными. Но я глядел на столик в углу. Сейчас там было пусто, но…

Я быстро выпил кофе и зашагал по новой дороге обратно к больнице.

Свернул на пустырь и стал продираться через кусты, потом пошел через лес.

Минут через пятнадцать выбрался к «козленку». Завел мотор и уже на колесах стал выбираться из глуши по едва заметным просекам.

Чтобы выбраться на нормальную дорогу, а потом на то шоссе, к стоянке, потребуется солидный крюк. Но это даже хорошо… Мне есть, о чем подумать.

+++

На стоянке перед кафе я выключил мотор.

Посидел, слушая осеннюю тишину и шум редких машин, пролетающих к городку. Главное, не ошибиться. Это последняя ниточка.

Я достал из бардачка карту Гоша, развернул. Два кружка красным фломастером. Первый — там, где дом жабы. Второй — здесь, больница с моргом и пристройкой, которой больше нет. Между ними пунктир, как удобнее всего ехать.

Вроде бы, то, что нужно…

Я еще посидел, разглядывая карту. Потом свернул ее и бросил на боковое сиденье.

На потрепанном чехле пара ниток спустились, лежали тонкими серыми хвостиками. Надо будет поменять. Слушая, как влажный осенний ветер облизывает машину, я накручивал одну нитку на палец, скручивал…

Как бы сам Гош поступил на моем месте? Надеюсь, я все делаю верно. Надеюсь, он был бы мной доволен. Надеюсь.

Я резко выдохнул и решительно вылез из машины. Чему быть, того не миновать!

Бросив машину перед кафе, я вернулся на пустырь позади больницы.

У самой больницы мне ничего не нужно. Я не разглядывал морг, я просто закрыл глаза и расслабился. Выкинул мысли и сосредоточился на ощущениях. Пытался поймать предчувствие. То ощущение, что помогало ему пробудиться.

И скоро я разбудил это странное ощущение, отдался ему. Как сон наяву. Я не спал, но время скользило незаметно, а сам я стал частью этих кустов, слабого ветерка, прелого запаха и холодного воздуха… и очень хорошо почувствовал, когда в этом холодке появилось что-то другое. Теплое.

Предчувствие сработало четко, как поплавок, дрогнувший на блестящей глади. Я вздрогнул и открыл глаза.

И тут же потерял это ощущение инородного присутствия.

Я закрыл глаза и постарался вновь расслабиться и провалиться в это ощущение мира вокруг.

Очень внимательно прислушиваясь к себе.

К предчувствию…

Не один я на этом пустыре. Теперь я был уверен в этом. Чувствовал это. Кто-то был за мной, на дальнем краю пустыря.

Что заставляло меня чувствовать это? Может быть, какие-то звуки, которые я не мог различить сознательно, но в подсознание пробились и заставили напрячься. Может быть, такой же неуловимый сознанием, на разбудивший подсознание запах. Не знаю… Не знаю, что это было в действительности, но ощущал я это — как какой-то теплый комок за спиной… Шагах в тридцати и чуть слева.

Далеко, чтобы услышать крадущегося человека. Ветер налетал порывами сбоку. Тоже не должен был помочь мне, если бы это было из-за запаха. И все-таки я был уверен, что там кто-то есть. Может быть, гулящий зверек. Кошка, белка или птица. Может быть.

Но мне хотелось верить, что это не белка и не птица. Стараясь не шуршать ветвями, я осторожно заскользил вперед, к краю пустыря, откуда уже можно разглядеть больницу и стену морга с отбитой штукатуркой и пятном свежей кладки.

Ощущение присутствия за спиной размазалось, ослабело… но когда я остановился в последних кустах пустыря, почти выйдя к моргу, — ощущение постепенно вернулось. Надвинулось вслед за мной, с задержкой.

Несколько минут я стоял, чувствуя его, а потом оно вдруг ослабело. Словно удалялось, удалялось, удалялось… И пропало. Совсем.

Я осторожно развернулся и двинулся назад, но ощущение теплого комка не возвращалось. Лишь пустота, прохладная пустота вокруг… Я поежился и закутался в плащ. Все-таки холодно.

Стоя посреди пустыря, я подождал минут двадцать, прислушиваясь к себе, но это было непросто. Я замерз. Продрог так, будто не час здесь был, а целый день.

Еще минут десять я выдержал, а потом вернулся в машину. Включил мотор, задрал обогреватель на предел и посидел, впитывая тепло. Косясь на карту на пассажирском сиденье, но не решаясь ее трогать.

Охотник я давно, а вот ловец — первый раз. Нужно уметь не только забросить наживку, но еще и понять, заглотили ее или нет…

Конец ознакомительного фрагмента.