Римская сага. Битва под Каррами

Игорь Евтишенков

Неожиданное несчастье вынуждает Лация покинуть Рим и присоединиться к армии Красса, с которой он участвует в битвах против парфян, возглавляемых хитрым полководцем Суреной. Даже оказавшись в Азии, Лаций не может избавиться от сомнений, которые охватывают его из-за сильной любви и необходимости сделать суровый выбор. Дружба верных товарищей, опыт предыдущих боёв и любовь загадочных красавиц помогают ему выжить, но не спасают всю армию и её командующего от страшной трагедии.

ГЛАВА СТЫЧКА С ЛАБИЕНОМ И СПАСЕНИЕ ЭРИНИИ

Публий, как раз собирался куда-то ехать со своими друзьями — Мегабакхом, Цензорином и Октавием младшим. Они стояли возле лошадей и что-то весело обсуждали. В тени городской стены прятались от солнца несколько жителей и легионеров.

— Публий, приветствую тебя, — радостно произнёс Лаций, которому нравился открытый и жизнерадостный сын консула.

— О, ты тоже тут! — улыбнулся в ответ Публий. Он тряхнул длинными волосами и поднял руку в приветствии. — Мы как раз собирались поехать поохотиться. Лупанаров¹ нет, таверн и развлечений — тоже. Артисты куда-то подевались. Сдохли от жары, наверное. Старый Марий из обоза сказал, что здесь можно поохотиться на чёрных кабанов. Вот мы и собрались. Поедешь с нами?

— Нет, мы договорились с Гаем Кассием в другое место съездить. Только позже.

— Гай Кассий просидит до вечера на наборе солдат, а ночью ты никого не найдёшь. Кроме скорпионов, — рассмеялся Публий, а вместе с ним и его друзья.

— Ладно, попробуем хотя бы, — Лаций снял шлем и вытер пот. — Потом расскажете, как там с кабанами, может, мы тоже на днях съездим. Слушай, тут такое дело… Там один слишком хитрый купец, не помню имя, Хабиб, Хабуб или как там его, сказал, что договорился с тобой о своих дочерях. Они будут сегодня вечером танцевать для тебя, а ты за это якобы пообещал, что его сыновья не пойдут в новый легион.

— Не помню что-то, — удивлённо вскинул вверх брови Публий.

— А это не тот ли хитрый Хабул, который привёл этих девчонок? — кивнул в сторону сидящих у стены людей Октавий-младший.

— Это девушки? — снова удивился Публий. Они подошли к похожим на пыльные мешки фигурам, которые действительно оказались маленькими девочками. Старшая, не поднимая глаз, сказала, что отец привёл их сюда, чтобы вечером танцевать у великого царя римлян на празднике. Ещё она добавила, что они хорошие танцовщицы и царь будет доволен.

— Хм-м… Ну и пусть танцуют, что нам от этого? — пожал плечами Публий. — Мегабакх, тебе аппетит не испортят? — подмигнул он громадному темнокожему другу, который слушал их, не перебивая.

— Вряд ли, — покачал тот головой, и все заулыбались, зная, что испортить аппетит этому гиганту было просто невозможно.

— Вот видишь, девушки тут, так что Хабул не соврал. Только передай Гаю, что одним вечером они не отделаются. Пусть танцуют до следующих ид. Сколько там осталось? Дней семь? Вот, пусть купец за это время найдёт им замену.

— Ты думаешь, они действительно хорошо танцуют? — с сомнением спросил Лаций.

— А что тебе не нравится?

— Слишком маленькие. Хорошие танцовщицы так не выглядят.

— Ну, вот, вечером и посмотрим. Ладно, мы поехали. Если что, ты знаешь, где нас искать. Приезжай, если захочешь! — Публий снова рассмеялся, и они, сев на лошадей, направились в сторону невысоких, покрытых густым лесом холмов за городом.

Лаций вернулся и рассказал всё Гаю Кассию. Тот отпустил уже совсем растаявшего под солнцем купца домой. Однако хитрец перед этим протянул ему кусок ткани для печати. Было видно, что он заранее припас его, надеясь на благополучный исход. Лаций удивился, что ткань была хорошего качества и не соответствовала грязному и немытому виду купца. И ещё Хабул как-то спокойно выслушал приказ Кассия о том, что девушки должны находиться в лагере семь дней, пока он не найдёт замену своим старшим сыновьям, а также, что они будут танцевать по вечерам на обеде у Публия. Пройдоха только радостно закивал головой и, быстро выхватив у писаря ткань с печатью, подтверждавшей его неприкосновенность на семь дней, поторопился покинуть площадь.

Всё стало ясно на следующий день, когда Лаций возвращался в город после проверки караула. Солнце уже поднялось высоко, но до дневной жары ещё было далеко. Возле городских ворот к нему подошёл центурион из гарнизонной стражи и попросил поговорить с какими-то странными людьми, которые с самого рассвета сидели у стены и ждали Публия, сына консула. Лаций спрыгнул с коня и подошёл к пожилому мужчине, чьё лицо с глубокими морщинами напоминало кору старого дерева. За его спиной виднелись фигуры двух женщин.

— Ты кто? — коротко спросил Лаций.

— Я — Аарон, а это — моя жена Мейра и младшая дочь Сара. Мы приехали из Харакса всей семьёй к двоюродному брату жены. Его звали Иоанн. Но месяц назад он умер, и мы вынуждены были остановиться у Хабула. Он знал брата моей жены…

— Подожди, — прервал его Лаций, услышав имя купца, с которым столкнулся накануне. — Я ничего не понял. Говори медленнее! Откуда ты приехал?

— Из Харакса, это земля Харакена, начало жизни и конец двух больших рек. Тигр и Евфрат — наши великие реки. Ты слышал о нашем городе?

— Нет, — пожал плечами Лаций. — А что ты делал у Хабула?

— Нужда заставила нас обратиться к нему. Потому что в день, когда мы приехали в город, у нас украли мулов и лошадь. И все наши вещи. Хабул обещал помочь. Потому что брат моей жены тоже помогал ему. Ещё при жизни. Но он, к несчастью, умер. Два дня назад Хабул попросил нас приехать в город, но не говорить об этом римлянам. Иначе — страшное наказание. Мы испугались. Хабул сказал, что поможет, но за это нам надо отправить своих дочерей танцевать у римского царя. И тогда нас простят и отпустят домой. У меня только старшая дочь Эриния умеет говорить по-гречески. Поэтому мы ей всё рассказали и вчера утром отвели с Хабулом к римскому главному воину в городе.

— К начальнику гарнизона.

— Там стена такая острая из брёвен и стража…

— Да, я знаю, — кивнул Лаций, уже догадавшись обо всём.

— А вчера вечером Хабул пришёл домой злой. Молчал и не говорил ничего. Он собрал своих детей и жену. Нас они закрыли в сарае. А сами ночью уехали. Когда мы выбрались, там был другой человек. Он сказал, что теперь этот дом продан и принадлежит другом купцу. Нас прогнали. Сказали, можем идти, куда хотим. Мы хотели вернуться домой. Но без денег и дочерей мы не можем идти. А где они, мы не знаем. Хабул сказал, они пошли танцевать к молодому царю. Но где он, царь? И где нам найти наших детей? — Аарон опустил глаза и стал качать головой из стороны в сторону.

— А почему ты не рассказал это ему? — Лаций кивнул в сторону стражника.

— Я всё рассказал. Но он ничего не знает. Сказал, сидите и ждите кого-нибудь. Вот мы и сидим.

— Вам надо в лагерь. Но вы туда не доберётесь. Ладно, оставайтесь тут, — он не хотел ничего обещать этим незнакомым, но всё же обманутым и несчастным людям.

Когда Лаций добрался до лагеря, сына Красса там уже не было. Зато он узнал, где находятся танцовщицы. Их отправили ночевать в обоз к его другу Марию. Услышав историю про хитрого купца, старый легионер не стал ничего спрашивать, только пожал плечами и кивнул в сторону спящих на пустых мешках девушках.

— Слышишь, ты это, будь осторожен. Квинт Лабиен хотел их себе забрать, — предупредил он. — Он легат всё-таки.

— Да? Правда? Как-то он хотел задавить Варгонта лошадью, но не получилось, — вспомнил Лаций старую стычку между Варгонтом и самоуверенным всадником, которому тот не уступил дорогу на берегу. После сильного шторма все еле стояли на ногах, и Варгонт помогал разгружать имущество легиона вместе с гастатами. Всадник, не зная, что перед ним стоит недавно назначенный префект, потребовал освободить дорогу ему и сопровождавшим его слугам. И ещё приказал легионерам Варгонта отнести его груз. Лация в этот момент не было, поэтому после короткой перепалки всадник двинул свою лошадь грудью прямо на «дерзкого коротышку», как он назвал Варгонта. Естественно, через мгновение она вместе с всадником полетела в воду, после чего их вытащили на берег и слугам Лабиена с трудом удалось увести легата в лагерь.

— Да, этот, — недовольно буркнул Марий. — Не сталкивайся с ним.

— Не волнуйся, он же не купил их у Публия! — возразил Лаций. — Просто отвезу в город. Там их отец ждёт.

— Кто знает. Всякое бывает, — вздохнул ветеран. — Удачи тебе!

Когда заспанные и ещё не пришедшие в себя девушки узнали, что они возвращаются к своим родителям, их радости не было предела. Они сели в пустую повозку со старым мерином и выехали с Лацием из лагеря.

На полпути их догнали два всадника. Один из них был тот самый Квинт Лабиен, о котором говорил Марий. Его сопровождал центурион Геренний — беспринципный и дерзкий легионер. Лаций хорошо знал его по службе в армии Цезаря. Видимо, эти два неприятных человека уже успели найти что-то общее.

— Ты куда их везёшь, Лаций? Один, без ликторов. Ты не заблудился? — довольно резко и нагло окликнул его Лабиен, останавливая лошадь. Узкий прищур глаз, плотно сжатые губы и вздрагивающие ноздри — было видно, что он с трудом сдерживается, чтобы не броситься на него.

— Я везу из назад, в город, — стараясь оставаться спокойным, ответил Лаций.

— Это мои рабыни. Я купил их у Публия Красса! Вот свидетель, — Лабиен махнул в сторону центуриона.

— Публий не мог их продать. Он их не покупал. Это — не его рабыни, — Лаций продолжал ехать дальше, как ни в чём не бывало.

— Отдай их мне, иначе…

— Не надо кричать, Лабиен. Я тебя хорошо слышу. Ты говоришь, что заплатил. Сколько? — спросил он.

— Триста сестерциев, — не моргнув глазом, ответил тот.

— Я верну тебе эти деньги перед вечерним караулом, если ты не врёшь.

— Я не продаю их. Мне не нужны деньги.

— Хорошо, попробуем по-другому: сколько ты хочешь? — предложил Лаций.

— Я не продаю их! Ты, что, не слышал? Или безродные легаты теперь имеют право на произвол в римской армии? — дерзко бросил Лабиен. Его лицо скривилось в презрительной гримасе, и он ждал ответного оскорбления. Он был уверен, что Лаций не станет спорить с двумя вооружёнными всадниками, и положил руку на меч, чтобы припугнуть его. Лаций повернул голову и оценил расстояние. Центурион Геренний тоже взялся за меч и приблизился к повозке. Лацию хорошо был виден шрам у него на шее. Широкая, рваная линия проходила от левого уха до противоположной ключицы, как будто кто-то хотел отрубить голову вместе с рукой, но лишь порвал кожу. Шрам резко выделялся своей белизной на тёмной коже центуриона, и за это его прозвали «молнией».

В это время девушки, дрожа от страха, жались друг к другу в повозке.

— Он не купил нас, — донёсся оттуда негромкий голос. Видимо, кто-то из них понимал, о чём они говорят. Лаций даже не пошевелился. Он продолжал внимательно следить за движениями центуриона Геренния, которого считал более опытным и опасным противником, чем Лабиен.

— Скажи свою цену, или тебе придётся второй раз искупаться в море вместе с лошадью, — с угрозой в голосе произнёс он. — Только теперь это будет море твоей крови, — короткий нож выскользнул из-за пояса и привычно лёг в руку. Постукивая рукояткой о колено, Лаций ждал, прикидывая, стоит ли кидать его в лошадь или сразу в ногу Гереннию, если тот попытается приблизиться. Но перед этим стоило напомнить зарвавшемуся легату о его прошлой ссоре с Варгонтом. Тот не сразу понял, о чём идёт речь, но потом лицо его вспыхнуло, он натянул поводья, конь дёрнулся и чуть не встал на дыбы. — Ну? — поднял вверх брови Лаций. — Ты, кажется, всё понял? Нож летит быстрее, чем ты думаешь.

Центурион сдал назад и начал что-то объяснять легату тихим голосом. Было видно, как сильно напряглись у него на шее жилы и быстро задвигалась обычно неподвижная челюсть. Потом Геренний нахмурился и покачал головой. Его новый друг остался недоволен услышанным. Лицо Лабиена пылало от гнева, но центурион покачал головой ещё раз и отъехал в сторону. Через какое-то время легат принял решение.

— Шестьсот сестерциев. И прямо сейчас, — дрогнувшим голосом произнёс он. Было видно, что эти слова дались ему с трудом, потому что он не собирался уступать, но, видимо, Геренний успел объяснить, почему Лаций держит нож за лезвие и что будет дальше, если тот бросится на него с мечом. Лабиену ничего не оставалось, как согласиться.

— Получишь вечером, если не соврал, — похлопав рукояткой по ладони, ответил Лаций и потянул лошадь влево. Старый мерин дёрнул повозку и поплёлся следом. Колёса снова запели свою унылую скрипучую песню, с каждым поворотом всё больше и больше удаляясь от двух всадников. Лабиен остался справа, и Лаций какое-то время следил за ним краем глаза, но потом расстояние увеличилось и легат пропал из виду. Повернуться — означало показать свою неуверенность. Этого Лаций позволить себе не мог. Он опустил голову на грудь и какое-то время ехал молча, внимательно прислушиваясь к звукам за спиной. Однако там не было слышно ничего, кроме скрипа повозки.

— Они уехали, — раздался вдруг чей-то тонкий голос. Он резко повернулся и увидел большие чёрные глаза, смотрящие на него из-под накинутой на голову ткани, широкие брови и длинный нос с горбинкой. Особенно запомнились ему трепещущие от страха тонкие ноздри красивого носа. У этой девочки было необычное лицо, и она явно отличалась от местных жителей своей внешностью. — Они уехали, — повторила она. Лаций оглянулся и увидел спины двух удалявшихся всадников. Улыбка невольно тронула его губы, и он ответил:

— Ты — хорошая девушка. Как тебя зовут?

— Эриния.

— Молодец Эриния, поехали. Там вас отец ждёт.

Увидев своих дочерей, несчастный Аарон расплакался, как ребёнок. Старое лицо вытянулось вниз подобно высохшему финику, и по изборождённым морщинами щекам потекли крупные слёзы. Он долго всех обнимал и целовал в лоб. Мать вела себя более сдержанно. Обняв детей, она никуда их не отпускала, и они жались к ней, как маленькие гусята к гусыне.

— Я не забуду тебя, благородный человек! — сквозь слёзы произнёс отец. — Мы все тебя не забудем.

Лаций не стал ждать, пока чувства отца успокоятся и, пожелав удачи, направил своего коня в сторону городских ворот. Какое-то время он ещё слышал обрывочные слова благодарности, которые тот с трудом выговаривал, стараясь облагодетельствовать всех будущих детей и потомков своего спасителя, но потом и они смолкли.

Отдавать деньги не пришлось, так как обман Лабиена выяснился сразу же по возвращении в лагерь. В том, что тот не придёт за деньгами, Лаций уже не сомневался. Легат Лабиен проявлял смелость и дерзкую напористость только когда чувствовал за спиной силу или покровительство. Но он никогда не решался выяснять отношения один на один.

Вскоре Лаций забыл об этой встрече, но богини Парки, вьющие нить его судьбы, завязали здесь узелок, чтобы через какое-то время снова свести его с высокомерным легатом и его другом центурионом в другом месте.

Примечания

1

Дома терпимости